В XX веке, когда неверие было господствующим мировоззрением, о слове покаяние сложилось представление, что это чисто церковный термин: дескать, каяться нам не в чем, мы сами всё знаем и понимаем, как нам жить.

Действительно, первоначально при переводе Священного писания и других текстов на славянский словом покаяние переводили греческое слово метанойя ( μετανοειν), обозначающее церковное покаяние человека перед Богом за совершенные и осознанные им грехи. Это греческое слово буквально значит ‘перемена мыслей’. В психологии и психиатрии, которые, как известно, любят иностранные слова, термин метанойя до сих пор используется. В православной традиции мы продолжаем пользоваться своим славянским словом покаяние. Существует богословская литература о покаянии как очищении души от греха и получения Божией благодати, духовной радости. Высоко ценится в христианском мире учение о покаянии вологодских святых – преподобного Нила Сорского и святителя Игнатия Брянчанинова.

Вместе с тем, чувство, обозначенное словом покаяние, живёт в любой душе, если она не омертвела. Поэтому покаяние свойственно человеку с древних времён, о чём свидетельствуют древние языки, в которых оно так или иначе находило своё выражение. Важно знать, что это слово имеет в народной речи разных славянских языков много однокоренных слов, что засвидетельствовано в диалектных и этимологических словарях, например, в «Этимологическом словаре славянских языков» под редакцией академика О.Н. Трубачёва и в «Словаре русских народных говоров». О.Н. Трубачёв считал, что корень этого слова -кай- имеет ещё более раннее индоевропейское происхождение, и в доказательство приводит авестинское kᾱy.

Итак, в народной культуре и в народном миросозерцании понятие о покаянии издавна существовало. В «Словаре русских народных говоров» содержится богатейший материал, подтверждающий это. Так, в Калужской и Смоленской области, говоря о покаянии, использовали слово кая, в Архангельской - кай, каянка, кайка, в Пермской – каята.С древнерусских времён каяти значило ‘порицать’ (смотри «Слово о полку Игореве) и ‘исповедывать’, а каяться - ‘сожалеть’ ‘сознаваться с сожалением’, ‘сознавая греховность, приносить покаяние’. От этих глаголов в народной речи образованы и другие глаголы: кайкать ‘горевать, печалиться о чем-либо ’ Арх.; кайковать ‘горевать, тужить, печалиться о чем-либо’ Арх., Вят.; ‘говорить о своем горе, печали ’ Арх; ‘сожалеть, раскаиваться в чем-л ’ Арх., Вят.; ‘сомневаться, быть в нерешительности, раздумывать’ Арх., Новг. Череп. Таким образом, в говорах присутствует большое количество слов, выражающих сожаление о совершенных поступках, которые приводят к горю и печали и мучают совесть.

Далее обратимся к теме покаяния в русской поэзии. В народной духовной поэзии «покаянный стих», или «умиленный стих», получил распространение начиная с XV – XVI веков и до наших дней. В этих произведениях, первоначально созданных в монастырских стенах, но получивших широкое бытование в православном народе, звучит призыв к собственной душе проснуться от греховного сна и покаяться:

Что ты спишь, душа моя,
непробудным крепким сном?
Что ты спишь, душа моя,
непробудным крепким сном?
А проспишь, душа моя,
Царствие Небесное…

В современном сборнике духовных стихов, составленном известным старцем протоиереем Николаем Гурьяновым, представлено достаточно много произведений, посвященных этой теме: «Пора тебе уж пробудиться», «Душу буди», «Призыв к покаянию», «Увещание душе» и др. Звучит подобное обращение к душе и в любимой многими православными песне отца Романа (Матюшина):

Что ты спишь, восстань, душе моя!
Иль самой себя не вынести?

В этих строках, как и в народных духовных стихах, нашли отклик слова Великого покаянного канона Андрея Критского, жившего в седьмом веке: «Душе моя, душе моя, восстани, что спиши? Конец приближается, и имаше смутитися: воспряни убо, да пощадит тя Христос Бог, везде сый и вся исполняяй». Или в другой части этого канона: «Воспряни, о душе моя, деяния твоя, яже соделала еси, помышляй, и сия пред лице твое принеси, и капли испусти слез твоих …». Канон этот читается в церквях на первой и пятой неделе Великого поста каждый год.

В своей песне о. Роман обращается далее к словам пятидесятого псалма царя Давида, которые он передает современным поэтическим языком:

Так открой Псалтырь Давидову
И покайся Судии:
Боже, Боже мой, помилуй мя
По велицей Твоей милости!
И по множеству щедрот очисть
Беззаконие мое!» …

Этот пятидесятый псалом вдохновлял многих русских поэтов, начиная с Г.Р. Державина:

Помилуй мя, о Боже! по велицей
Мне милости Твоей,
По множеству щедрот, Твоей десницей
Сгладь грех с души моей;
А паче тайных беззаконий
Очисть - их знаю я.
……

Бессмертные строки этого псалма мы встречаем и у вологодских поэтов. Андрей Лушников развивает тему пятидесятого псалма по-своему и так удивительно лично и глубоко, что читатель, сливаясь с миром его покаянных чувств, сам начинает проникаться этими чувствами:

ПСАЛОМ
Когда холодный взгляд ночной пустыни
Моё изучит сердце наизусть,
И на лице, как будто шрам, застынет
Какая-то особенная грусть,

Тогда, вот эту стужу принимая
И понимая то, что поделом
Всего меня объяла мгла немая,
Я прошепчу спасительный псалом

«Помилуя мя, мой Боже, по велицей,
Неизмеримой милости Твоей.
В ночи холодной сердце бьётся птицей,
Его Своей любовью обогрей».

И вздрогнет вдруг душа от удивленья.
И замерцает что-то впереди.
И посветлеет ночь саможаленья.
И потеплеет радостно в груди.

Лирический сюжет этого стихотворения имеет духовные основания, которые определяются опытом истинного покаяния самого автора. В первой части стихотворения описано состояние человеческого сердца, в котором нет Бога, и тогда «холодный взгляд ночной пустыни / Моё изучит сердце наизусть. Человеку в неосознанно грешном состоянии, когда он удаляется от Творца, очень неуютно и холодно в «ночной пустыне». Грех ранит душу, оставляет шрам, поэтому:

И на лице, как будто шрам, застынет
Какая-то особенная грусть…

Святитель Тихон Задонский учил: кто не кается, тот мёртв. Приведу его слова: «Вси бо сии живии мертвецы суть, которые истиннаго покаяния не творят, но по своим прихотям живут».

Однако смирение и осознание своей греховности дают человеку Божию благодать - приводят к покаянию, которое понимается как избавление от стужи духовной смерти:

Тогда, вот эту стужу принимая
И понимая то, что поделом
Всего меня объяла мгла немая,
Я прошепчу спасительный псалом.

Далее, во второй части стихотворения, описано пробуждение души от духовного сна и обращение к Богу с покаянием и мольбой о помощи:

«Помилуя мя, мой Боже, по велицей,
Неизмеримой милости Твоей.
В ночи холодной сердце бьётся птицей,
Его Своей любовью обогрей».

Милосердный Господь отзывается: тогда «И посветлеет ночь саможаленья. И потеплеет радостно в груди». Важным представляется тот факт, что образы этого стихотворения Андрея Лушникова близки образам Покаянного канона, составленного оптинским иеромонахом Василием (Росляковым), убиенным в пасхальную ночь в 1993 году. Так, состояние души, по греховности отдалившейся от Бога, передаётся обоими авторами через образы ночи, тьмы и стужи, а возвращение к Господу путём покаяния – через образ теплоты и света. Сравните поэтический текст А. Лушникова с небольшим отрывком из Покаянного канона иеромонаха Василия Рослякова:

Оставих Тя, Свете истинный, тьма обдержит мя и хлад, огнь мудрования моего не греет мя, нощи смертныя ужасаюся. Востани рано, Господи, Солнце мое, и оживи мя теплотою Духа Твоего.

Вологодский поэт Константин Козлов также обращается к библейским образам покаяния в своём творчестве. Далее приведём его стихотворение, где в качестве эпиграфа приводятся строки из 129 псалма:

Из глубины воззвах к Тебе, Господи,
Господи, услыши глас мой. (Пс. 129:1)

Христос мой Бог и Утешитель,
Спасенье мира вижу в Нём.
Его небесная обитель
Струит молитвенным огнём.

Из тьмы греха к Нему взываю:
«Помилуй, Господи, меня,
Помилуй всех нас! Я ль не знаю,
Как Ты спасал меня, храня

От необдуманных решений,
От обольстительного сна,
От своевольных искушений,
От игрищ, песен и вина.

Я виноват. Услыши, Боже!
Ты Свет любви – а без неё
Никто не может ничесоже.
Прими ж раскаянье моё!»

Обращаясь к жанру псалма при написании многих своих покаянных стихотворений, К.О. Козлов использует церковнославянизмы, которые у него совершенно естественно включаются в современную поэтическую речь, что говорит о молитвенном навыке поэта. Эта языковая особенность особенно характерна для его стихотворения, которое так и называется «Псалом»:

О люте мне! Грехом великим
Я, видно, Бога прогневил;
Безумием нелепым, диким
Его невольно оскорбил.

И вот – наказан. Боже, Боже!
Как тяжела эпитимья!
Но знаю: платят и дороже
За то, в чём нынче каюсь я.

Благодарю Тебя, Владыко,
Зане меня не погубил,
Но этой скорбию великой
На покаянье обратил.

Благодарю Тебя! Скорбями
Ты присно избавляешь нас
От мрачной бездны, что пред нами
Отверзет недра в судный час.

Вологодские писатели следуют пушкинской традиции – очищают душу покаянием и надеются на милость Бога. А.А. Романов призывал нас:

Было много надежд, да не помним.
Под могильным крестом всякий путь.
В этом мире, от века греховном,
О раскаянии не позабудь...

Апостол Павел в «Послании к римлянам» (глава 7) исповедовался: «Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю».Осознанно или нет (теперь уже не спросить) поэт Виктор Коротаев повторил эти покаянные слова апостола в своем стихотворении:

Нередко взмывая с размаху
На гребень идущего дня,
Я думаю с болью и страхом:
Надолго ли хватит меня?
Забыта средь грома и шума
Торжественность звездных ночей,
И некогда стало подумать,
И кто ты такой,
И зачем.
Из гари и пыли недаром
К берёзке, к реке,
К шалашу,
Как будто дитя из пожара,
Я душу свою выношу.
И там в одиночестве с нею
Опять покаянно шепчу,
Что жить, как я жил, -
не хочу,
А жить, как хочу, -
не умею.
И, чувствуя светлую зависть
К сынам колокольных веков,
На лапник душистый склоняюсь
И плачу, и плачу легко ...
Потом засыпаю,
сквозь слёзы
Себе успевая шепнуть,
Что утром
Река и берёза
Наставят на истинный путь.

Трагически звучит поэтическое покаяние белозерского поэта Алексея Шадринова. Такое впечатление, что говорит не четырнадцатилетний отрок, а отринувший греховный мир монах-аскет:

Ну что ж, мы жизнь свою проклянем
До розовых её минут,
И всё былое вдруг помянем
В тот миг, когда свершится суд.
Сейчас не то, сейчас идут мгновенья,
Им счёта нет, и нет для них цены.
Но разорвутся нашей жизни звенья
В тот миг, когда прервутся наши сны.

Но самое сокровенное покаяние поэт произнёс в стихотворном цикле «Отшельник» в последний год своей жизни перед гибелью в девятнадцать лет в армии:

Мне некому подвигнуть оправданье,
И вздох мой тайный канет у теснин.
Прими моё блаженство и страданье,
Мой Отчий Бог, Пресветлый Дух и Сын!

После прочтения такой поэтической исповеди невинного юноши разве сможет наше сердце себя оправдывать и лелеять свои грехи! Нет! Оно должно переродиться и очиститься!

Вверх

Комментариев: