Олег Анатольевич Юзифович

Олег Анатольевич Юзифович - председатель Тираспольского отделения Союза писателей России, главный редактор журнала «Тирасполь~Москва».
Родился в 1961 г. в городе Прокопьевске Кемеровской области. Образование высшее. Автор нескольких книг поэзии и прозы («Стихи-Я», «Встречный свет», «Так рождаются страны», «Приглашение на бал», «Солнце побеждённой войны» и других).
Публиковался в различных периодических изданиях и коллективных сборниках России, Украины, Приднестровья и Молдовы.

ПОЭТ И СЛОВО
Мы забыли, с чего начинается мир.
Слово – только эфир.
Как и вечность – эфир...

На эфир не наложите вето
скудных хижин, дворцов и темниц.
Словом мира восходят поэты,
презирая размерность гробниц.
Неприслужно – для пищи и крова,
непреклонно – для праха и мзды.
Хлеб насущный им – вещее Слово
из пшеницы ... и из лебеды.
Правда – их материнское лоно
и отеческий мудрый завет.
И не знает иного закона
коронованный Словом поэт!
Расшифруйте дерзания все их
вы, которым огонь их прейдёт:
речь они не ведут о лакеях –
речь у них о пророках идёт!
Неудобные всей подноготной,
на последний, на праведный суд
свет духовный во мрак этот скотный
неподкупно поэты несут!
Не всесильны ни власть, ни монета,
ни парадный трибун, ни кумир:
нет поэта – и истины нету;
есть поэт – продолжается мир!..
Кто там рушит жирок забобонов?!
Кто сердец концентрирует свет?! –
Встаньте все с ваших лавок и тронов,
если к вам обратился поэт!

ХХ ВЕК
         Мне на плечи кидается век-волкодав...
                                  О. Мандельштам

Век двадцатый. Век-пастырь. Век-Рай и Содом.
Век двадцатый. Век-мастер. Век-Слово и Бред.
Век двадцатый. Век-пахарь. И век костолом.
Век двадцатый. Век-фикция. Век-Интернет...
Обессилев и всё безвозвратно раздав,
он омылся в слезах океанов и рек –
век романтик, век-гонщик и век-волкодав,
теле-век, авто-век и космический век.
Он рождался в борьбе котлованами смут,
он булатами слав обезвоженно креп.
На хоругвях его лавры атомных пут,
на его мавзолеях безумия креп.
Он был крут и жесток... Он был прав и не прав...
Расщеплённый в любовь, разделённый в штыки,
он закончил свой путь. И салют его слав
отзвенели часы, отстреляли полки.
Он – проклятие нас! И величие нас!
Он – цветущее поле! И высохший склеп!
Он – тайга наших душ! Нашей страсти фугас!
Нашей вечной надежды и памяти хлеб!
Он достоин добра... И достоин любви...
Он достоин тех песен, что спелись о нём...
Он прекрасен – как храм на великой крови:
аллилуйей проклятья его мы несём!
Бубенцами надежд по развалинам вер
истрепались стихии, ослабли силки...
Умер век-волкодав!
Здравствуй, век-бультерьер! –
Можешь когти не прятать
и скалить клыки.

ЗОВ ЗЕМЛИ
Как горсточка песка неслышно ночь струилась,
как брошенный цветок, воскресший на песке, —
жила моей земли взлелеянная милость
и в капельке росы, и в хлебном колоске...
Как радужная грань, что в поле пала, нежась,
как дойна в тишину, как звездная пурга —
ушла моей земли немеркнущая свежесть
в распятого Днестра чужие берега...
Как яблоня-заря, что медом пропиталась,
как медленный туман —
хранитель Млечных сфер —
рвалась моей земли истраченная жалость
в окопы Дубоссар… в пожарища Бендер…
От Родины-стены вдруг отслоилась краска,
и обнажились швы, и трещины, и грязь…
Тогда моей земли расстрелянная ласка
ничем не помогла… никем не сбереглась...
Тот август догорел жестокой канонадой,
пробоинами дней могильный плавя зной.
Благослови, Господь! И тишиной порадуй
всю землю, чья любовь истрачена войной…

За что сгорал рассвет? За что погасли звезды,
растоптанных сердец рассыпав имена? —
Лишь мертвые глаза впитал горячий воздух,
и мертвые слова впитала тишина...
Причину не найти – у всех своя причина...
Как просто оправдать любую из причин!
И чем моей земли истраченная глина
дороже тех, других — таких же скорбных! — глин?..
Да хватит нам ума — не рвать друг другу жилы!
Да хватит нам ума — очиститься в крови!
Тогда родной земли истраченные силы
вернут в погромный мир хоть капельку любви.
Солдатским сапогом не вытоптать рассвета.
Припрятанный патрон хлеб-солнцем не взойдет.
Иссерпленной земли запытанное лето —
болит… болит… болит…
и доброй воли ждет.

ДВЕ КРОВИНКИ
Гасит слезы ночь сиротского платочка,
годы горькие стеклят застывший взгляд...
Две кровинки, две слезинки, два сыночка
с фотографий жуткой вечностью глядят…
Снайпер выставил прицел смертельной точки.
Два огня — и жизнь вперед ушла без них.
Пала мать на серый холмик, где сыночки, —
зря ты, снайпер, деньги брал лишь за двоих…
Материнская любовь —
не защита для сынов,
не окоп и не броня —
от огня.
Материнская рука
крестит каждого сынка,
что уходят сквозь века
в облака.
Память-мать хранит два ласковых росточка,
словно ждет, когда опять их призовут.
Две кровинки,
две слезинки,
два сыночка
в сердце матери расстрелянном живут.

СБОРЩИК
Кто в Бендерах был во дни осады –
не забудет мертвый карантин:
прах стекла, избитые фасады,
тусклый взгляд расстрелянных руин…
Затхлость нерисованных кумарищ …
Головоразломная жара…
Лишь порой чуть слышно:
— Эй, товарищ,
  тут нельзя, тут могут… снайпера…
В этот год безвременно и тупо —
мертвенно — дремали флюгера…
И лежали, разлагаясь, трупы
в городе убитого Днестра.
Там скрипел на старенькой повозке
сборщик их — бесстрашно-ледяной:
— Всех копаем: и румын, и росских —
  все едино хате земляной…
— А убьют?
— Ну, понимай, так надо:
раз стервня — она для всех стервня!
Значит, червяку еще услада…
Лишь бы, слышь, не тронуло коня…
Загремел раскат исповедальный:
— Ну, пока…
— Давай, орудуй, бать…
И катился он, как Смерть, нейтральный —
весь Союз покойный погребать…
Память сны в кошмары раздробили,
словно мина — злобна и резка…
Не убили… вроде — не убили
сборщика…
Знать, нужен он… пока.

КТО ПОЙМЁТ?
Зарыдала в голос тишина,
слезы-листья полетели с крон,
радуги цветастая копна
замутилась сажею ворон.
Дождь ушел пятнистою волной,
но не прекратился черный плач.
Над мемориальною стеной
догорает траурный кумач.
Захлебнулись реквиемом трубы,
звезд печальных крикнув имена.
И кусают высохшие губы
мать-тоска да горюшко-жена.
Ни отца, ни мужа и ни сына…
Целой жизни облетает цвет…
И провал, и горькая трясина —
в этом страшном, беспощадном – «Нет»…
Упадут на мраморные плиты
бесполезно-гордые слова…
Кто поймет, что вся земля убита?!
Вспомнит кто, что вся любовь – вдова?!
И молитва тяжело и кратко
пригвоздит к бессрочному кресту…
Стало больше в мире на солдатку,
стало больше в нем на сироту.

ИСТОК
В этом мире, окровленном ратью,
Божьей милости истинен ток.
В нём святые солунские братья –
всеславянства духовный исток.

…О, могучее, дикое время!
Тьмы веков молчаливых пора
сохранялась в искусной поэме
златоустной струной гусляра.
Высыхали могильные глины.
Сочинялись другие века.
Продолжались седые былины
солью долгой зимы языка.
То прямые года, то хромые…
То ромашки, то вяжущий хвощ…
Для истории – глухонемые;
для славянства – растущая мощь!
Пресекалось и строилось снова
под червлёным славянским щитом
золотое народное Слово,
незнакомое с щедрым листом…
Но уже сенью греческих мантий
по дружине славянских костров
выслал в мир многомудрый Византий
изначальников письменных слов.
И просохли под ветром чернила,
и построились буквы рядком –
это азбука заговорила
расшифрованным в ней языком.
Старых идолов рать отступала
перед жертвой и славой листа,
на котором, как свет, оживало
сердценосное имя Христа!
За духовную донную силу,
что славянству защита во всём,
вознесём же молитву Кириллу
и Мефодию гимн воспоём!

КРЕСТНИКИ АФГАНА
Сердца молились на зарю,
застой «клепал» расцветов планы.
Союз шагал по декабрю,
Союз кряхтел по декабрю –
Союз вмерзал в огонь Афгана…
Афган, воинственный Афган –
стал моджахедом самым грозным!
Читал свинцовый свой Коран,
читал убойный свой Коран
нам – молодым, кровавозвездным…
          Дарила Родина венки,
          знамена накрывали «цинки».
          Советской Армии «сынки»,
          Советской Армии «деды»
          врастали в горы и суглинки –
          святыми Звездами беды...
С тех пор прошло немало лет.
И новых войн созрели раны.
А мы храним афганский свет,
а мы святим афганский след,
ведь все мы – крестники Афгана!

ПОМИНАЛЬНАЯ ПЕСНЯ
1.
Я ушёл в Афган.
Ты пропал в Чечню…
Мы из разных стран –
братья по огню.
Время-истукан
истекло в резню.
Я пропал в Афган –
ты ушёл в Чечню...
Эй, рассвет, дорисуй
камуфляж законный.
Смерть моя, полосуй
памятью погонной.
Эй, рассвет, будь теплей,
поминально-звонный...
Смерть моя, не жалей
памяти патронной...

2.
Опрокинь стакан,
брат-огонь, в стервню. –
Заливай Афган,
заливай Чечню.
Иссушил Коран
нас в граниты дня...
Я теперь – Афган,
ты теперь – Чечня...
Эй, рассвет, подрисуй
камуфляж арбузный.
Смерть моя, голосуй
памятью союзной.
Эй, рассвет, будь теплей
в гул артиллерийский...
Смерть моя, не жалей
памяти российской…

3.
В цинках нам дремать
часовыми мха.
Поминай нас мать –
мать-и-мачеха.

***
Слышишь, брат, не трусь!
За тобою – Русь!
За тобою свет
кресто-звёздных лет!
За тобою, брат,
сотни лет в набат!
И сквозь гарь утрат –
Русь жива стократ!
Где б ни жил ты, брат, –
только Русью свят!
Не убить, дробя,
эту Русь тебя!

РАЗУКРАШКИ
На столе пылятся разукрашки...
Я тебе их, Время, не верну! –
Вырастают дочки – как ромашки,
пронизая сердцем тишину.
Старшенькая – милая трудяжка.
Младшенькая – ласковый разбой –
тычет в нос свою мне разукрашку:
– Папа, это ты! И мы – с тобой!..
Две мои волшебные иконки...
Две смешинки в Веке Полыньи...
Да когда ж вы выросли, девчонки? –
Две такие славные мои!
Почитать бы вам стихи и сказки,
покачать ещё б в цветастых снах,
залететь бы светом в ласки-глазки
и остаться миром в именах...
Да нельзя... Уж слишком раскровенил
душу-резь на всякой ерунде...
Разве пасть пред вами на колени –
как на самом милостном суде!
Вы простите, милые букашки,
скрежет сердца... искры дней стальных...
Две моих любимых разукрашки! –
Господи!
Благодарю за них.

ЖЕНСКАЯ ДОЛЯ
Женская доля — она велика:
новую жизнь продолжать бесконечно.
Женская доля — как порох горька,
женская доля — светла и сердечна.
Женская доля —
воля-неволя.
Женская доля —
чистое поле…
Дети растут, но приходит война
и выстилает полынью дорогу.
Горбится мать и чернеет жена,
слезно надеясь на Господа Бога.
Женская доля —
заповедь боли.
Женская доля —
минное поле…
Из одиночества стылых квартир
к небу ведут бесконечные тропы.
Женские слезы святят этот мир —
и зарастают травою окопы.
Женская доля —
роза в рассоле.
Женская доля —
памяти поле…
В тихих кострах вечереющих глаз
Вера Надежду венчает Любовью.
Женской душой воздвигается Спас,
женской душою стоит Приднестровье.
Женская доля —
воля-неволя,
роза в рассоле,
памяти поле…

ВЕРУЮ
Верую в Силу Небесную,
в отчий нетленный Завет!
Верую в чашу воскресную –
в новый российский рассвет!
Жизнь не развеять химерою –
значит борись и живи!
В крест возрождения верую,
в мир окрылённой любви!
Всё нам тут полною мерою –
песни, и солнце, и тень.
Я в наступающий верую
освободительный день!
Славься же, Сила Небесная,
жги оживляющий свет!
Русь – моя мера воскресная,
Русь – притяженье побед!
Мгла
накипью серою
в тощие глины уйдёт.
Верую, верую, верую
в землю мою, в мой народ!

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную