Сергей КАРАМЫШЕВ, член СП России (Ярославль)

Люди осени

(Эссе)

… Люди осени топчут в точилах виноград. Они веселы и слегка пьяны. Аромат молодого вина распространяется по всему миру. Может быть, кто-то удивится, но это происходит в России.

Люди осени поют песнь Премудрости Божией: «Кто неразумен, обратись сюда!.. идите, ешьте хлеб мой и пейте вино, мною растворенное» (Притч. 9, 4-5).

Брызги вина сияют в лучах нежаркого солнца. В этих сверкающих брызгах – энергия лета, способная согревать и веселить сердце человека в самые лютые холода. В них – некий залог благой будущности.

Кто ответит на вопрос: почему солнце русской поэзии Пушкин, это «наше всё», предпочитал осень всем временам года? Разумеется, он не делал из обозначенной причины тайны, называя «наше северное лето карикатурой южных зим». Но здесь скорее отговорка, необходимая для того, чтобы слегка прикрыть некую суть.

Почему эту суть следовало прикрывать? Чтобы кого-нибудь ненароком не обидеть. Осень – время зрелости, время принесения плодов. Между тем, кто-то застывает в своем внутреннем развитии в подростковом возрасте, кто-то – в юношеском, кто-то во времени начала взросления. Первые бывают склонны к импульсивности, обидчивости, а иногда – и злопамятству. Могут до страсти любить разного рода игры. Вторые влюбчивы и склонны к авантюрам. Третьи либо чрезмерно агрессивны, либо, наоборот, слишком податливы. А кто-то, пройдя все переходные возрасты, восходит на ступень душевной зрелости. Последние обогащают самим фактом своего присутствия других людей. Именно таким был Пушкин. Осень наиболее соответствовала его душевному складу.

Кто-то достигает возраста зрелости уже в младенчестве, кто-то – в подростковом возрасте, кто-то – в юности. Это, в первую очередь, христианские мученики. Они собраны в житницу Божию и радуются обилию плодов, что принесли их души. Однако здесь мы имеем дело, скорее, с исключением.

Правило же – созревание личности как постоянный, растянувшийся на десятилетия, процесс: «от силы в силу» (Пс. 83, 8).

Осень являет скрытую энергию растений: поглощенные ими из почвы и воздуха вещества, оплодотворяемые животворной мощью солнца, выстраиваются - молекула за молекулой – в самые удивительные по форме, цвету, аромату и вкусу плоды.

Так и человек, который творчески впитывал с младенчества ощущения, чувства, знания; в пору своей зрелости приносит еще более удивительные плоды в виде гимнов, поэм, симфоний, картин, храмов, теорий и законов, образцов общественного и государственного благоустройства, ратных подвигов, изобретений, тщательно возделанных полей и садов.

Впрочем, всё перечисленное – лишь внешние проявления душевных сокровищ, имеющих цену только в земной жизни. Поэтому куда важнее невидимые плоды в виде восстановленного духовными подвигами богоподобия. Здесь – высший смысл существования человека на этой Земле.

Народ – подобная живая душа с теми же периодами развития. Шпенглер в «Закате Европы» век тому назад предлагал разделять жизнь народа на период расцвета культуры и на время развития цивилизации. Второй растрачивает ранее накопленный потенциал, распространяясь вширь, а не вглубь. Из выбранного Шпенглером заглавия явствует, что он вслед за теми, с кем развернул свою полемику, продолжал воспринимать Европу в качестве всемирного светила, изливающего неисчислимые блага обитателям прочих континентов, с тем лишь недостатком, что оно уже вошло в фазу заката.

Немецкий философ выступил в известной степени реформатором, отвергнувшим европоцентрическую модель мира и предпринявшим попытку отказаться от вошедшего в привычку европейского самолюбования. Сделать столь решительный шаг было, наверное, не проще, чем в свое время Копернику, выступившему против геоцентрической модели мира. Ведь польский астроном не касался чьих бы то ни было, столь обыкновенно ранимых, национальных чувств. Шпенглер этого не постеснялся, однако не смог убежать самовлюбленности европейца.

Данилевскому было, вероятно, проще критически анализировать европейскую (или, как он чаще выражался, романо-германскую) цивилизацию, поскольку он почитал русских представителями иного культурно-исторического типа. Так что Николай Яковлевич высказался на полвека ранее Шпенглера значительно более определенно и последовательно.

Поэтому немецкий философ много потерял от того, что не удосужился ознакомиться с творением русского мыслителя. Он не почитал Россию носительницей самобытной культуры, но в лучшем случае – лишь вторичным светом западноевропейской.

Данилевский говорит, что, как в развитии человека можно различать три, четыре и даже семь возрастов (в последнем случае это «младенчество, отрочество, юность, молодость, или пора зрелости, возмужалость, старость и дряхлость»), «так же точно можно отличать и различное число периодов развития и жизни исторических племен».

Николай Яковлевич вывел пять законов исторического развития, никем покуда не опровергнутых. Нас интересует пятый из них, который гласит:

- Ход развития культурно-исторических типов всего ближе уподобляется тем многолетним одноплодным растениям, у которых период роста бывает неопределенно продолжителен, но период цветения и плодоношения – относительно короток и истощает раз и навсегда их жизненную силу.

Обозначенный «период цветения и плодоношения» Данилевский и называет цивилизацией. Для Рима, например, он почитает им отрезок времени в полтысячелетия – от Пунических войн до III века по Рождестве Христовом. Это римская осень, оставившая свой неизгладимый отпечаток на физиономии, если можно так выразиться, целого мира.

Согласно Данилевскому, европейский (или романо-германский) культурно-исторический тип поднялся до стадии цивилизации в XVI веке. Шпенглер, разумеется, понимающий цивилизацию несколько иначе, счел ее началом XIХ-й век, отмеченный успехами немецкого оружия в 1813, 1870 годах и, уже в ХХ веке, - в 1914 году. Коль скоро, по представлению Шпенглера, пришла пора европейской цивилизации (на смену одноименной культуре), ничего выдающегося в области последней ожидать не приходится, отсюда вытекает рекомендация:

   - Если под влиянием этой книги представители нового поколения займутся техникой вместо лирики, мореплаванием вместо живописи, политикой вместо теории познания, - они совершат то, что соответствует моим желаниям, и ничего лучшего им пожелать нельзя.

Некоторые воспользовались данным советом, а также и другими, которые, что называется, витали в воздухе. Так параллельно «Закату Европы» родилась идея «Триумфа воли» в окружении нацистских знамен.

Жизнь всегда богаче любых схем. Поэтому, как в Риме периода цивилизации процветали искусства с наукой, так и в Европе ХХ века они не спешили умереть. И хотя Шпенглер достаточно произвольно ограничил развитие западной культуры, по сию пору она существует и продолжает лидировать в планетарных масштабах по целому ряду направлений, в этом плане выгодно отличаясь от русской культуры, которая вошла в начале XXI века в период стагнации. Возможно, перед предстоящим рывком вперед.

Данилевский рекомендовал России держаться от Европы подальше, дабы избавиться от позорной для русских болезни «европейничанья», поскольку Европа, в известной мере, препятствует развитию ее самобытного потенциала. Русский мыслитель выделяет четыре основы, на которых развиваются цивилизации различных культурно-исторических типов. Причем, наиболее древние из них – вавилонская, египетская, индийская и китайская – отличались синкретизмом. В еврейской, по его мнению, преобладала религиозная основа, в греческой – культурная, в латинской – политическая. Западноевропейская (или романо-германская) цивилизация наиболее сосредоточилась на культуре и науке. В грядущей славянской цивилизации русский мыслитель предполагает развитие всех четырех основ – религиозной, политической, научной и культурной.

Теоретически это более чем возможно. В прежние времена цивилизации начинались вслед за преодолением великих политических потрясений. Войны греков с персами, римлян – с пунийцами, Реформация в Европе, сопровождавшаяся все-европейской войной, – вот рубежи, за которыми следовал расцвет. Вполне закономерно после мощнейших пертурбаций, постигших Россию в ХХ веке, ожидать чего-либо подобного и от неё.

Русский культурно-исторический тип сформировался позднее западноевропейского. Раньше в этом видели большой недостаток и пытались догнать Запад, как в свое время Рим гнался за достижениями эллинской культуры. Рим, правда, не сомневался в своем политическом превосходстве перед разлагавшейся государственностью эллинского мира, поэтому стал возможным синтез.

Россия со своим Православием и органической связью с Азией оказалась намного дальше от западноевропейской цивилизации с её папством и протестантством, а затем - секуляризмом, нежели в свое время Рим от Эллады. Поэтому, вопреки всем усилиям так называемых западников, синтез не удался.

Век тому назад Шпенглер говорил о закате Европы. Закат, пожалуй, произошел: только не Европы, а ее прежнего светила – Христа. И сама идея поставить на место Богочеловека культурный феномен среднего достоинства (потому что цивилизация, по самому Шпенглеру, предполагает усредненность) – есть признак широчайшего отступничества от первоистока европейской культуры. В до сих пор не ратифицированной Конституции Евросоюза даже не упомянуто о значении христианства для развития Европы, хотя присутствуют лестные слова в адрес древних Греции с Римом.

Шпенглер в главе «Физиогномика и систематика» говорит: «Дон Кихот, Вертер, Жюльен Сорель - портреты эпохи, Фауст же - портрет целой культуры». Таким образом, пытливое, ни на чем не останавливающееся и потому разрушительное начало, Шпенглер почитает самой сутью западной цивилизации. Прав ли он, приняв цветение болезни, убивающей организм, за цветение самого организма? Думается, не прав и в известной степени близорук, что и показал его соотечественник Томас Манн в романе «Доктор Фаустус» (1947 г.). Писатель заканчивает действие романа 1944-м годом, предвкушением политического разгрома Германии. Развитие фаустовского начала – одержимости главного героя – совпадает с установлением и утверждением нацистского режима в стране. Экспансия этого режима совпадает с сумасшествием главного героя. Далее – смерть.

Закат Европы был ускорен соотечественниками Шпенглера, потому что в 1945 году ее уже делили между собой на сферы влияния США и Россия. В то же время, благодаря означенному разделу, старушка получила своего рода второе дыхание.

Чем была Вторая Мировая война? Следствием пассионарного взрыва (если мы воспользуемся терминологией теории этногенеза Гумилёва), объявившего кольцом весь мир – Японию с Турцией и Россией в Азии, ту же Россию с Германией в Европе?

Если брать только внешнюю связь событий, с этим можно согласиться. Но если встать на духовную точку зрения, следует сказать: то была война цивилизаций – уходившей (европейской) и приходившей (русской). Обе были пьяны революционными стихиями, но перед самым столкновением произошла поляризация сил – в сторону внешне довольно благопристойного, поддержанного Ватиканом, но внутренне богоборческого, фаустовского начала, - и в сторону внешне неблагообразного коммунистического, но внутренне христианского, начала. Последнее явилось миру в 1945 году, чтобы уйти до лучших времен в тень русских глубин.

Современный мир чем-то стал проще, а чем-то сложней, влача за собой с неотвратимой необходимостью шлейф информационных и коммуникационных потоков. В нем происходит смешение народов и цивилизаций. Свежая кровь вливается в, казалось бы, омертвевшие формы, и почти засохшие деревья начинают давать юную поросль.

Однако не стоит обманываться – её отдельные очаги не делают весны. Они не способны поднять почти уже зимнего солнца на высоту, дающую обилие света и тепла; не способны распространить вокруг себя животворящей энергии всеобщего цветения. Они лишь дают зрению некую обманчивую отраду.

Может ли она сравниться с торжеством красок и плодов настоящей, только вступающей в свои права, осени? Может ли поспорить с нею щедростью дарований? Может ли по-настоящему пленить сердца людей, ищущих подлинной отрады?

После второго дыхания Западная цивилизация выдыхается и агонизирует. Огромный ущерб ей принесло отчасти удавшееся на излете ХХ века поглощение Русского мира. Дело в том, что всякое поглощение не требует творческой энергии, оно расслабляет и отупляет поглотителя, отнимая слишком много внимания на переваривание проглоченных кусков. Тогда как сопротивление поглощению вызывает всплеск творческой активности.

В романе Достоевского «Братья Карамазовы» автор в уста Ивана вкладывает слова, по-видимому, близкие самому себе:

   - Я хочу в Европу съездить, Алеша, отсюда и поеду; и ведь я знаю, что поеду лишь на кладбище... вот что!.. Дорогие там лежат покойники, каждый камень над ними гласит о такой горячей минувшей жизни, о такой страстной вере в свой подвиг, в свою истину, в свою борьбу и в свою науку, что я, знаю заранее, паду на землю и буду целовать эти камни, и плакать над ними, — в то же время убежденный всем сердцем моим, что все это давно уже кладбище, и никак не более.

Полтора века тому назад подобное высказывание, вероятно, многим казалось странным, даже дерзким. Однако сейчас, когда в европейских странах проводятся референдумы, в ходе которых люди массово отрекаются от своих традиций в пользу гомосексуальных браков, эвтаназии, абортов и прочих экзотических плодов иных культур и цивилизаций, справедливость выше приведенных слов всякий раз подтверждается.

Итак, остались камни, где-то подернутые изморозью, где-то присыпанные снегом. Остались оголившиеся от листвы сумрачные силуэты деревьев – печальные напоминания о былой красоте. Остался вздымающийся и закрывающий собою перспективу солнечного заката Атлантический океан, который согревает своим дыханием остывающий материк, где нет-нет, да и проглянет нечто свежее и зеленое. Но в глухих недрах океана давно погребена Атлантида…

Неотвратимость финала европейской цивилизации чувствуют лучшие умы Запада. Многие отождествляют с ним и всеобщий финал человечества. В книге «Смерть Запада» Патрик Дж. Бьюкенен, советник президентов Никсона и Рейгана, выдвигавший свою кандидатуру в президенты США от Республиканской партии в 1992 и 1996 годах, объемлет термином «Запад» даже Россию с Японией. Конечно, его удовлетворяет победа США и союзников в Холодной войне. Однако он видит куда более страшного врага Запада в лице «культурной революции», поднявшей голову в 60-х годах прошлого века. Он не желает уничтожения России и открыто выступает против расширения НАТО в восточном направлении, видя в подобном продвижении фактор самоубийства Запада.

Бьюкенен пишет:

- За треть столетия, в течение которой контркультура стала доминирующей культурой, а доминирующая, по выражению Гертруды Химмельфарб, превратилась в «диссидентскую культуру», Америка превратилась в идеологизированное государство, в «мягкую тиранию», насаждающую принципы новой ортодоксии не через армию и полицию, а через инквизиторов от масскультуры.

Отождествление Бьюкененом Русского мира с Западом можно воспринимать двояко: или как верхоглядство, или же как прозрение будущего. Если Запад в узком смысле этого слова вступил в стадию постхристианства, перед ним две перспективы. Первая из них: самая реальная и осязаемая смерть. Вторая: активное принятие русской цивилизации. Ватикан, в первую очередь, будет стремиться оседлать последнюю, чтобы паразитировать на ней. В этом случае он убьет её в разы быстрее, чем убил романо-германскую цивилизацию. Ватикану не должно быть места в Русском мире. Это вопрос жизни и смерти.

Ватикан вполне устраивает рай на земле без Христа, то есть, если выразиться определённее, - царство антихриста. О реальных очертаниях этого выморочного царства, уже проступающего, точно сквозь туман, из-за завесы будущего, так говорит тот же Бьюкенен:

- Отмирание национальных государств и возникновение мирового правительства было мечтой интеллектуалов со времен Канта. Несмотря на всю свою утопичность, эта мечта оживала в каждом поколении. С точки зрения христианства это – ересь. Когда философы Просвещения отвергли Церковь, им потребовалась замена обещаемому Церковью небесному видению. И они создали представление о человечестве, совместными усилиями строящем рай на земле. Подмена потусторонности посюсторонностью – та же самая сделка, какую осуществил Исав, продавший Иакову право первородства за чечевичную похлебку. Дети Просвещения стали реализовывать этот план. С ослаблением влияния христианства на Западе они уже успели заложить фундамент и возвести первый этаж здания мирового правительства.

Далее Бьюкенен цитирует своего единомышленника профессора Джеймса Курта (ученика и последователя Хантингтона, который, в отличие от Шпенглера, в числе девяти прочих, ставит на первом месте «Православную цивилизацию»):

- Подлинное столкновение цивилизаций – не схватка между Западом и кем-то из остальных. Это будет схватка между Западом и «Пост-Западом», сложившемся  в рамках западной цивилизации. Столкновение уже началось – в мозгу западной цивилизации, среди американских интеллектуалов. Да, столкновение началось, и сегодня оно распространяется от мозга по всему телу…

Так, на фоне всё более безжизненных пейзажей воздвигается очередной вариант Вавилонской башни – продукт совместного творчества демонической и человеческой природы. Над нею реет знамя внешне мудрого и внутренне лукавого Фауста, что так завораживает западного человека своими баснями о дерзновенных исканиях и свободе творческого полета. Под сенью фаустовского знамени на подступах к башне воют голодными волками с округлившимися от безумия глазами новые Содом и Гоморра.

Постхристианство, или, если быть точнее, антихристианство, вырастает из недр западной цивилизации, чтобы проглотить её, подобно тому, как семь тощих коров из сна фараона съели семь тучных коров и не стали толще (Быт. 41, 1-4). Или подобно тому, как вырастает рог в пророчестве Даниила: «Я смотрел на эти рога, и вот, вышел между ними еще небольшой рог, и три из прежних рогов с корнем исторгнуты были перед ним, и вот, в этом роге были глаза, как глаза человеческие, и уста, говорящие высокомерно» (Дан. 7, 8).

Самоотрицание ради эфемерных мечтаний, самоликвидация, постепенное, завораживающее кружение в водовороте, завлекающем в беспросветную бездну; в конечном итоге – самоубийство. Увы, увы!..

А к нам, в Россию пришла осень, весёлая и щедрая. Мы можем собирать плоды и делиться ими со всем человечеством, отчего никогда не станем беднее, потому что плоды эти имеют духовную природу. Звучит песнь Премудрости Божией: «Кто неразумен, обратись сюда!.. идите, ешьте хлеб мой и пейте вино, мною растворенное» (Притч. 9, 4-5).

Век назад Россия подхватила лозунг европейских маргиналов-космополитов «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Правда, всего лишь через два десятилетия Коминтерн был изящно придушен Иосифом Виссарионовичем.

Теперь Премудрость Божия обращается к пролетариям, что означает в буквальном переводе неимущим. Речь здесь, правда, идет не о материальной собственности – о разуме. Таким образом, на пир осени призываются пролетарии ума. В их слух вкладываются слова: «оставьте неразумие, и живите, и ходите путем разума» (Притч. 9, 6).

В данном призыве неразумие (а в церковно-славянском варианте перевода еще откровеннее – «безумие») выступает синонимом гордыни. Европа столетиями гордилась перед другими культурами и цивилизациями своими достижениями. И каково-то теперь бросить всё в подмерзшую грязь и растоптать! Каково-то расстаться с интеллектуальным аристократизмом! Каково-то стяжать евангельскую нищету духа!

Но по-другому нельзя: новое вино можно влить только в новые мехи. И если под мехами понимается разум, нужно его изменить в русском направлении.

Аромат молодого вина зовет людей в Хартленд, как век тому назад назвал Россию профессор Оксфордского университета Маккиндер. Здесь виноделы поют свою простую и вместе величественную песнь, здесь исполняют завораживающий танец. Здесь порождаются феномены русской цивилизации, русской осени. Каковы они будут, об этом рано еще говорить. Ведь осень только начинается. И чтобы она была плодоносной, нужны люди осени.

 

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"

Комментариев:

Вернуться на главную