| |
 Огромная живительная сила поэзии Виктора Бокова (6 (19) сентября 1914 — 15 октября 2009), думается, со временем будет всё драгоценней и нужнее нам. Как русская народная песня, как сам воздух любимой родины. В стихотворении «Исповедь» у Виктора Фёдоровича есть такие строки:
Я не жалуюсь. Я скорблю!
Горько плачу на этой планете.
Потому что Россию люблю
Больше всех и всего на свете.
И это не просто слова. Стихия народного духа, так ярко и ёмко отразившаяся в его творчестве, — это то золото, что не стареет ни при каком времени и власти. Не случайно давным-давно Андрей Вознесенский заметил: «Богову — богово, а Бокову — боково». И ныне, открыв томик Виктора Фёдоровича, до глубины души поражаешься чистоте его языка, сердечной тонкости…
Кстати, двух слов не скажет, чтобы не ввинтить точнёхонько и к месту частушку. Да вот, посудите. Разговор касается Вятки, (ныне Кирова), где его и помнят, и любят, и ждут, (впрочем, как и везде, где он хоть раз побывал) и Боков, конечно же, не упускает момента:
Ветер, дуй, ветер, дуй,
Ветер, дуй из Кирова,
Дуй, дуй, выдувай
На свиданье милого!
Потом по старой дружбе спрашивает о муже моём и тут же с ходу выдаёт:
В огороде лён посею
На рубашку Алексею!..
И я понимаю, чем Виктор Боков так близок русскому человеку, за что так любим. Бывает, Виктор Фёдорович позволяет себе слабинку как поэт, не дрожит над каждой строкой, не выверяет её формально (и за это цепляются к нему то те, то эти), но что стоят холодные, отлакированные строфы иных поэтов рядом с дышащим, горячим, — то нежным, то взволнованным, то яростным, но всегда искренним — словом Бокова?
Заросли. Заросли. Хмель и крапива.
В омуте сонно стоят облака.
Иволга пела — и вдруг прекратила,
Рыба клевала — и вдруг ни клевка.
О, это туча! Лиловый передник
Тёмной каймой отливает вдали,
Зашелестел приумолкший березник,
Тёплые капли танцуют в пыли.
Падают полчищем стрелы косые
В гати, в горелые пни и хвою.
Это земля моя, это Россия,
Я нараспашку у речки стою.
(«Заросли. Заросли. Хмель и крапива…»)
Да за такие-то строки иные книжные развалы отдать не жалко!
Первое стихотворение Виктор Боков опубликовал в 1930 году в подмосковной Загорской газете «Вперёд», и это было начало большого творческого пути. Конечно, вначале в его стихах ещё чувствовалось влияние таких поэтов, как Кольцов, Некрасов, Клюев, Есенин, Исаковский. Но чем дальше, тем явственней проступал в его поэзии свой стиль и неподражаемый язык. В Литературном институте им. А. М. Горького он был однокурсником Константина Симонова и Михаила Матусовского. А в 1941 году Боков получил рекомендации для вступления в Союз писателей от таких корифеев, как Борис Пастернак, Валентин Катаев, Андрей Платонов. На следующий же год Виктор был призван в действующую армию, но именно в это время судьба преподнесла ему первый большой «сюрприз».
В августе 1942-го курсанта Бокова арестовали за «разговоры», что в те годы было явлением нередким. И не сломаться в сибирском лагере молодому, горячему поэту помогли и своя поэзия, и письма, которые приходили к нему от старших собратьев по перу, в частности, от Андрея Платонова. Учитывая, что один из самобытнейших прозаиков России все эти годы находился на грани ареста, понятно, какой гражданской смелостью и душой надо было обладать, чтобы все пять лет вести переписку с Виктором Боковым, который признавался тогда: «Четыре года не имел ни одного разговора с творцами о творчестве. И это большое горе моё, и я глохну в глуши». И не случайно, выйдя из лагеря, Боков первым делом направился к Андрею Платонову, жившему в одной из служебных комнатёнок Литературного института им. Горького на Тверском бульваре, который до сих пор остаётся родным домом для всех выпускников, в том числе и для автора этих строк. Андрей Платонов был уже тяжело болен, но встал с постели, сердечно принял Бокова и первым услышал его лагерные стихи.
С годами появился цикл «Сибирское сидение», который далеко не сразу нашёл дорогу к читателю: такие были времена. И сегодня, наравне с орденами Трудового Красного знамени, Дружбы народов, «Знак Почёта», «За заслуги перед Отечеством» он бережно хранит автографы и книги Платонова и Пастернака, письма Шолохова.
Деревенские корни Виктора Фёдоровича с годами становились всё явственней, всё весомей.
Я оттуда, где ветер волён,
Где вода в половодье шальная,
Где кивает головками лён,
Голубые соцветья роняя.
Я оттуда, где лес как стена,
Где по займищам бродят зайчихи,
Где душа от гармошек пьяна,
От медовой июльской гречихи.
.......................................
Я — и спеть, и сплясать, и скроить,
И прогнать хоть какую усталость.
Мне святое упрямство в крови
От крестьянского плуга досталось.
(«Откуда вы?»)
Знаменитый поэт Николай Асеев, прочитавший стихи Бокова, предназначенные для «Нового мира», сказал ему: «Да вы сами — творец фольклора!». Одно дело — любить и понимать всё народное, другое — самому играть со словом, пробовать его на вкус.
За столом беседа льётся,
Чай заваривается.
Самовар шумит, смеётся,
Разговаривается!
А заканчивает автор, не удержав удали и веселья, уже прямой частушкой:
Самовар, самовар,
Меня милый целовал,
Целовал, довёл до слёз,
На руках домой понёс!
Вот так, с ходу, берёт поэт читателя буквально за шиворот, любя, конечно, но и так, чтобы свалились с него и грусть-тоска наша вековечная, и весь словесный мусор. И сегодня Боков будто подтверждает знаменитые слова Тургенева, такие современные и сегодня: «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, — ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя — как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!»
И всем своим творчеством, не одним десятком книг, Виктор Боков доказывает, что живы — и великий язык, и великий народ.
В сборнике «Поклон России» Виктор Фёдорович определил своё место в судьбе родины, спокойно говоря о конечности земного бытия:
Смерть меня заберёт не всего целиком, —
Что-то людям оставит, и даже немало.
…А пока я тихонько пойду босиком,
Чтобы загодя тело к земле привыкало!
(«Я однажды умру, не запомнив какого числа…»)
За очень сдержанными, почти запрятанными в строфу словами «Что-то людям оставит, и даже немало» — истинная творческая судьба, искренняя любовь миллионов людей (и это не преувеличение!) к стихам и песням Виктора Бокова. Он и композиторов находил подстать себе — без червоточинки в душе, готовых открыть всю душу соотечественникам «на просторах родины чудесной». Пономаренко, Аверкин, Родыгин... И Виктор Фёдорович, не желая отдавать свои песенные строки кому попало, порой сам и мелодию «выдаёт на гора».
Так это было, к примеру, со стихотворением «Как на заре, на зорюшке». А о песнях, с которыми выросло не одно поколение, и не только русских людей, и говорить нечего. До сих пор радуют сердце, потому что до сих пор исполняются, такие песни на его слова, как: «Оренбургский пуховый платок», «На побывку едет молодой моряк», «Я назову тебя зоренькой», «Моторочка» и многие, многие другие.
Конечно, нет Виктора Бокова без стихов и песен о любви. Его жене Алевтине по-белому завидуют многие женщины. Одно дело — в молодости петь под балконом серенады, другое — нести образ любимой высоко и достойно всю жизнь.
Утренний твой голос мне как солнышко,
От звонков твоих я не устал.
Алевтина, милая Алёнушка,
Ты не спишь — и твой царевич встал.
Взял он в руки тонкую, напевную,
Золотую, нежную свирель.
Заиграл — и сказочной царевною
Зацвела в снегах зимы сирень.
(«Утренний твой голос мне как солнышко…»)
И, может быть, повезло не только Алевтине Ивановне, но и ему, Виктору Фёдоровичу! Не потому ли стихи не отпускают его по сегодняшний день, что рядом — и близко, и высоко — его Муза? Не многим так везло в жизни и творчестве. И посему — мой поклон Вам, Алевтина Ивановна, и благодарность — за большого поэта и настоящего друга.
Иволга моя зелёноверхая,
Жаворонок звонкий полевой,
Как ты неожиданно приехала,
Властно засияла надо мной!
— Здравствуй! —
Губы в губы, руки на плечи,
И молчим, и нам не надо слов.
А глаза — как две большие каплищи,
Как два дыма двух степных костров.
Как теперь мне любится и верится,
Пальцы не ласкают — счастье ткут.
Ты со мной — и вся планета вертится,
Звёзды в мироздание текут.
(«Иволга моя зелёноверхая…»)
Но, как это бывает в жизни, и не только с творческими людьми, Алевтина не была единственной, на ком поэт женился в разные сроки. У него, к примеру, - два сына от первого брака, а именно с Евдокией Ивановной Фесенко. Это Константин и Алексей, чьи судьбы сложились нормально, несмотря на ранний уход мамы из жизни. Причиной развода с Евдокией послужило появление «разлучницы» - Ирины Ермаковой. И только третий брак оказался счастливым. И потому ей, Алевтине Ивановне, посвящены лучшие стихи о любви. Но вернёмся к творчеству Виктора Фёдоровича, которое с годами набирало крепость и особый вкус, как хорошее вино.
Жизнь угощала меня шоколадом и шомполами,
Мёдом и горечью,
Порядочными людьми и сволочью,
Истиной и заблуждением,
И проволочным заграждением!
Это меня тюремный кощей
Держал на порции хлеба и щей —
Выстоял,
Выдержал,
Переварил,
Через такие горы перевалил,
Каких не знала ещё география — вот моя биография!
(«Биография»)
Однако не дай Бог, если кому-то покажется, что в зрелом творческом возрасте Боков был баловнем судьбы. Ничего подобного. У настоящих поэтов лёгкой судьбы не бывает. Но когда он выходил на сцену с балалайкой и, не глядя в расфуфыренный партер, озорно вскидывает голову:
Мои волосы раскрытые
Остудит ветерок,
За измену тебя, миленький,
Осудит весь народ!
— и зал будто просыпается, и раскрывается сам навстречу весёлой стихии:
Ой, подруга дорогая,
Дроби, бей сандалями,
Из-за нас с тобой, подруга,
Двое поскандалили!
И так это всегда здорово и естественно выходило, что друзья-писатели на гостевых стульях начинали поглядывать по сторонам: как бы это... не очень заметно... смыться? Потому что после Бокова на сцене делать было уже нечего. А Виктор Фёдорович оставлял балалайку, брал книгу и выходил к микрофону:
Придёт пора — умрёт последний русский.
И кто ему тогда поставит крест?
И в этот миг в припадке чёрной грусти
Сорвутся оголтело галки с мест.
Мы растеряли Русь. И, как иголку,
Пытаемся в траве её найти.
Храните материнскую иконку,
Одна она сумеет нас спасти!
И слушатели, пронзённые исповедальной нежностью автора к любимой земле, не сразу приходили в себя, а потом ещё долго не отпускали поэта...
Такой успех, такая безоговорочная любовь к Виктору Фёдоровичу, конечно, не всем нравились. Соперничество в творческой среде — явление постоянное и не всегда отмечено достоинством. Так же, как и противостояние поэту властей, отнюдь не живительной силы. Я помню, как в «Кировской правде» (где-то в 70-е годы, наверное) я прочитала стихотворение, из которого запомнились последние строки. И только, вплотную подойдя к биографии Виктора Фёдоровича, поняла, как много было сказано им в этом стихотворении…
Жизнь — ужасная штука,
Если о ней помыслить.
То захотят повесить,
То захотят повысить,
То тебя в генералы,
То тебя в рядовые,
То тебе гонорары,
То тебе чаевые.
То тебя в Гамбург и Дрезден,
То тебя, наоборот,
Сунут в какую-то бездну,
К жабам полесских болот.
И всё-таки: жизнь — это чудо,
А чуда не запретишь!
Да здравствует амплитуда —
То падаешь, то летишь!
(«Чудо»)
Но — сменялись вожди и правительства, на смену одной эпохе спешила другая, охмуряя новым «светлым будущим», а соловей русской поэзии Виктор Боков не менял срочно ни голоса, ни темы, слыл порою ретроградом, — и что вышло, в конце концов? Уж и тех, кто баламутил и с ума сводил доверчивых людей, мало кто сегодня вспоминает, а Виктор Боков — опять с нами, и всё драгоценней его Песня:
О, Женщина! Ты дерзость, смелость,
Решительность, каприз, излом.
Тебе бы только захотелось,
Ты в январе добудешь гром.
Хожу доверчивый, счастливый,
Твой поцелуй в себе несу.
И поэтическою гривой,
Как лев взъерошенный, трясу!
(«Твой поцелуй мне был как вызов…»)
Бывают встречи, что добрым и ясным светом сопровождают всю твою жизнь. Удивительна вся история нашей творческой дружбы. Я жила в Кирове, когда Виктор Фёдорович приехал в составе столичной бригады на Дни литературы. Мы оказались в одной группе — ещё зелёная поэтесса и уже знаменитый поэт. Прибыли в Нагорск, северный районный городок в самые декабрьские морозы. Дом культуры был забит до отказа. Выступали один за другим поэты. Я дрожащим голосом прочитала два-три стихотворения. В конце встречи слово дали Бокову. Откуда-то из зала появилась балалайка, — и что тут началось! Частушки сыпались в зал, люди пьянели от радости, сам поэт тоже был счастливым. И только всё закончилось — чуть не упал от боли и слабости. Перед вечером хлебосольные хозяева переборщили с угощениями, от которых не было сил отказаться (чего стоили белоснежные грузди в сметане, пышущие жаром ягодные пироги, не говоря о наваристой деревенской ухе из свежей рыбы!) — и желудок столичного писателя не выдержал. Поэта срочно отправили в областной центр на вертолёте. Это было первое и последнее выступление Виктора Федоровича в той поездке. Остальные продолжали работать без него и очень чувствовали потерю.
Боков ведёт вечер В.Коростелёвой в ЦДЛ, 1992 г.
На фото: Георгий Куницын, Владимир Фёдоров, Нина Краснова, Виктор Боков, Валентина Коростелёва, Маргарита Ногтева, Евгений Шутов(родом из Вятки, известный артист), Тамара Жирмунская, Наталья Кислицына (актриса -землячка).
Перед отъездом местные писатели, как обычно, пришли проводить москвичей. Я стояла недалеко от автобуса, не решаясь подойти ближе. Вдруг Боков, увидев меня, подозвал и сказал: «Приезжай, привози рукопись, будем думать об издании». И вскоре я приехала в Переделкино, где Виктор Фёдорович многие годы жил с любимой женой Алевтиной Ивановной, и был тщательный отбор стихов, и выход книги «Сине утречко» в издательстве «Современник», с которой меня приняли в Союз писателей СССР. И было в ней предисловие Виктора Фёдоровича — доброе, точное, ёмкое. А несколько лет спустя состоялся мой вечер в Москве, в Центральном Доме литераторов, который блестяще вёл Боков. Возвращаясь домой, я впервые сказала себе: «Сегодня Всевышний был со мной...»
А последний наш телефонный разговор превратился в час поэзии, ибо поэт Боков, был, как всегда, общителен, энергичен и остроумен. Попросил прочитать одно, другое, третье стихотворение из новых, искренно и точно реагировал на них, — словом, был тем же старшим товарищем по перу, что и немало лет тому назад. Поэтическое родство душ, как видно, не нуждается ни в частых встречах, ни в других обычных условностях. Это хорошо знают земляки Виктора Фёдоровича по Сергиеву Посаду, в 17 километрах от которого в деревне Язвицы открыт дом-музей поэта, — дом, заново отстроенный, где родился Витя Боков, откуда пошёл на завод, где начал печататься в многотиражке... Здесь ежегодно проходит фестиваль «Боковская осень», а в городе Пересвет того же района — фестиваль песен «Любовь моя, Россия» на стихи Виктора Фёдоровича.
Удивительная биография, неординарная личность… На встрече с одной журналисткой Виктор Фёдорович вздохнул:
— Эх, милая, кабы ты всё знала обо мне, ты бы роман села писать!
— А кто-нибудь пробовал?
— Пробовал. Один профессор. Но честный человек оказался — бросил. Извини, говорит, охватить тебя не могу...
Уж какое там охватить! К примеру, в 1937 году он поехал в Воронеж собирать народные песни, пробыл месяц, вернулся в Москву, а его уже исключили из Литинститута за пропущенные занятия, что, впрочем, не сказалось на его творческом росте.
— Да мне за один вечер воронежские бабы преподали больше, чем весь Литинститут! — считает поэт. Подумав, добавляет: — У меня сундуки писем. Песни мои живут. Люди ко мне идут. Я всем нужен. И стихи меня не оставляют.
— А без чего поэт жить не может?
— Без совести. Без таланта… И самое большое чудо — это не стихи, а строка, которая слетает с неба и садится на подоконник… Что за чудо наше ремесло! Слово — основа, а я с ним без дрожи общаюсь, на равных, ну, это всё равно, что с Господом Богом на дружеской ноге.
Идут годы, и можно с уверенностью сказать, что так любимая поэтом Россия отвечает самой искренней привязанностью к нежнейшему из своих сынов, отмеченного к тому же светлейшим Божьим даром. И нынче, в юбилей поэта, пройдут – и «Летний день в Язвицах» (Сергиево-Посадский г.о.), и литературно-музыкальный фестиваль «Боковская осень» и, конечно же, будут открыты двери музея, посвящённого замечательному земляку. |
|
