Креветки стыдливо розовели на сочной зелени салатных листьев, окропленных белесым соусом с загадочным названием, не задержавшимся в памяти и оставившим странный привкус на языке. Лида медленно прожевала, изо всех сил стараясь уловить смысл и вкус блюда, за которое в конце вечера придется выложить весьма солидную сумму.

Шампанское стремительно полилось в узкое горлышко бокала, искрясь и распространяя легкий аромат винограда. Лида кивком поблагодарила расторопного и незаметного официанта и взяла бокал за тонкую ножку, мимолетом кинув взгляд на безупречный маникюр. На безымянном пальце изящно и дорого поблескивало кольцо с бриллиантами.

Она глубоко вздохнула и улыбнулась. Николай Сергеевич, один из многочисленных подчиненных мужа, встал со своего места, оправил стыдливо спрятавшийся за полой пиджака галстук, вытер пот со лба, обещающего лет через пять стать частью обширной лысины и, слегка волнуясь, начал торжественную речь во славу своего начальника: самого мудрого, самого понимающего, самого строгого, но справедливого, самого…

Лида потеряла нить его речи, окинув взглядом зал дорогого ресторана, лица гостей, глядящие на них с мужем, детей, сидящих рядом. Все это было только ее заслугой. Она улыбнулась краешком губ и скрестила пальцы левой руки, надежно спрятав ее под прохладой тяжелой льняной скатерти…

Традиция праздновать восьмое марта в коллективе мужа за столько лет прижилась настолько крепко, что еще за несколько месяцев они меняли планы, подстраивая их под радостное ожидание веселья. И этот год не был исключением.

Привычные люди в нарядах, которые уже мелькали на каких-то праздниках, шутки и анекдоты, уже не раз слышанные, но подхватываемые смехом, крепко приправленным алкоголем. Все как всегда.

Лида так и не смогла вспомнить, кому она несколько часов подряд изливала душу. Но этот кто-то обладал даром Слушателя, внимательного и понимающего. Все ее проблемы и неудачи попадали на благодатную почву Сочувствия и Совета.

Совет.

Простой совет: каждый год ходить в церковь и ставить свечку за благополучие в семье. Тогда и деньги будут водиться, и счастья будет вдосталь.

Чего греха таить, в церкви она последний раз была в двенадцать лет, когда бабушка, устав от баталий с отцом-атеистом, тайком отвела ее в церковь и окрестила. То событие толком не задержалось в памяти, отозвавшись только аллергией на ладан и депрессивное состояние при виде кидающихся в поклонах беззубых бабушек.

Но Совет был принят. Авось…

Она припрятала в сумку платок, стерла помаду с губ и, отговорившись делами, выскользнула из дома, чувствуя странный трепет от того, что никому ничего не сказала, от того, что поддалась вдруг какой-то иррациональной ереси.

По дороге все пыталась вспомнить хоть какую-нибудь молитву, но ничего кроме «Иже еси на небеси…» в голову не приходило. Ладно, там уж как-нибудь. В конце концов, убалтывала же она неподкупных (ну, почти) судий смягчить наказание своим подопечным.

Около входа в церковь она затормозила, судорожно копаясь в сумке в поисках платка. Да и сотовый надо бы отключить, вдруг кому приспичит. Все-таки неудобно.

- Купите свечку!

Лида чертыхнулась на вывалившийся из сумки сотовый, звонко брякнувший об асфальт. Перед глазами образовалось покрытое пылью лицо старушки, обрамленное седыми космами. Из-под нижней губы задорно торчал один зуб, цепляя кончик обвисшего носа. В корявых пальцах крепко зажата охапка белых толстых свечей.

- Пять рублей, миленькая, не пожалеешь. Свечка-то во вспоможение тебе будет – во век не погаснет, тебя охранять будет. Купи, доченька, не обидь бабушку.

Лида, скорее чтобы отвязаться от старухи, сунула ей в руку полтинник, схватила свечку и быстрым шагом направилась к дверям церкви, на ходу повязывая на голову платок и стараясь заглушить в голове упорный голос разума.

Служба уже началась. После яркого солнца она слегка подослепла, но послушно пристроилась в ряды кланяющихся и ежесекундно крестящихся истинно верующих. Через десять минут у нее начали слезиться глаза, через двадцать она начала чихать. А через тридцать уже готова была потерять сознание. В глазах мельтешило золото, праведные лица молящихся, свет свечей и тяжелый дух замаливаемых грехов. С нее, пожалуй, хватит.

Только тут она поняла, что так и держит купленную свечку в руке. Она накинула лямку сумки на плечо, проложила себе дорогу к ближайшей иконе, кое-как покрестилась и, заняв пламени у уже горевших свечей, со словами «Чтоб в семье достаток был», прочно воткнула свечу в подставку.

Через две недели мужа повысили на работе. И практичная Лидина душа чувствовала, что кроме ответственной основной работы и значительно увеличившейся зарплаты, это принесет им и обширную возможность «левых» доходов, волшебного Колыма.

Еще через месяц, под завязку занятый ремонтом квартиры и покупкой новой машины, дочь сообщила, что они с мужем хотят завести ребенка.

Каждый вечер Лида перед сном шепотом благодарила Бога за все блага, которые он ей послал. И засыпала с чувством радостного удовлетворения от того, что приняла Совет.

Стала старательно соблюдать все посты, подавать милостыню попрошайкам и кормить дворовых кошек в надежде, что и это ей зачтется.

Потом была поездка в Италию – второй медовый месяц; покупка долгожданной шубы, украшений, новой квартиры…Череда благ валилась, как из рога изобилия.

Но одна подспудная мысль точила все это время: кто же это был, тот мудрый и внимательный человек, что дал ей Совет? Лицо так и не припомнилось, и имя куда-то запропастилось в памяти.

А ведь как все просто: поставить свечку!

В зале становилось душно, танцы сшибали с подвыпивших ног разгоряченных гостей. Лида выскользнула в прохладный туалет и пристроилась у огромного зеркала в золоченой раме.

Она ополоснула руки прохладной водой и провела влажными ладонями по горящим щекам и шее. Сытое чувство удовлетворения разливалось в душе расплавленным золотом, смягчало уголки глаз, расправляло нахмуренные брови. Жизнь, наконец, приобретала смысл и цвет.

Кабинка позади нее открылась. В зеркале встретились удивительно схожие глаза. Но молодые были красными и опухшими от слез.

В желудок будто воткнули нож.

- Лелик, ты чего? – Лида резко обернулась, настороженно вглядываясь в заплаканное лицо дочери.

Та жалко глядела на нее, не в силах произнести ни слова. Наконец, она покачала головой и, как маленькая девочка, скривив губы, заплакала.

- Девочка, доченька, солнышко, - Лида прижала к себе всхлипывающую дочь и, чувствуя, что сама готова расплакаться, заглянула ей в глаза, - что случилось? С Игорем поругалась?

Та резко покачала головой.

- Нет, мам. Я просто…У меня никогда не будет детей, мам.

Лида застыла.

- С чего ты взяла, вы же еще только недавно пытаетесь, еще слишком…

- Да нет, мам, я уже давно проверяюсь, - Она по-детски вытерла нос. - Вчера опять на приеме была. Какой-то дефект развития матки, не знаю...

Лида прижала к груди лохматую разгоряченную голову рыдающей дочери. Под коленями ломило, горло перехватило от слез. Но она упорно шептала:

- Все будет хорошо, зайка. Деньги мы найдем. Все будет хорошо. Денег нам хватит. Найдем хороших врачей, пролечим тебя в хорошей клинике…Ничего, денег нам хватит.

Лида никогда не понимала выражения «гробовая тишина». Тишина не была полной. Но она сковала ледяными тисками тихую пустую квартиру, дорогие окна перекрыли шум улицы, мягкие ковры жадно проглотили остатки звуков. Даже часы поддались наваждению и прекратили бег, жалобно тренькнув на последнем ударе.

Пустой шкаф смотрел на нее безжизненным трупом тридцати лет брака. Оставленный впопыхах галстук валялся на полу разноцветной змеей раздора.

Как она могла не заметить? Не понять, не рассмотреть, не учуять…

Обида жгла душу, капая горячими слезами на шелковый халат. Чего еще ему не хватало? Ведь дом был – полная чаша. Жена – привлекательная, умная, не лезущая с советами и одергиваниями.

Дорогой коньяк мягко проложил горячую дорожку к желудку, пустив, наконец, кровь к кончикам пальцев.

Одиночество селилось в пустом доме, занимая пространство рядом с ней. Оно ощущалось во всем, до чего дотрагивался ее взгляд. Оно проникало в душу, не желая делить место с радостью и удовлетворенностью. С ним нельзя было договориться, оно тихо и неласково делало свое дело.

Лида медленно поднялась с дивана, бесшумно подошла к шкафу и застыла. Фотографии смотрели на нее глазами другой жизни, улыбались радостью навсегда ушедшего.

Маленькая Юлька только делала первые шаги по истертому ковру их первой квартиры – крохотной полуторки с окнами, выходившими на север, от чего там всегда было сумрачно и сыровато.

Муж прижался колючей щекой к ее щеке, хохоча над братом, который их фотографировал.

Лида в купальнике расположилась на махровом полотенце возле речки, прищурившись, смотрит в камеру, улыбаясь ей одной понятным мыслям.

Они втроем вповалку валяются на старом диване, в руке у мужа какой-то детский журнал. Кажется, они разгадывали очередной кроссворд…

Моменты…

Смех…

Лида провела пальцами по фотографии. Когда-то она дышала радостью и счастьем и не замечала его. Что случилось? Когда все это начало рушиться и пропадать?

Она зажмурилась, стараясь не дать панике себя захватить. Чернота перед глазами вдруг высветилась и проявилось лицо. Неуловимое, незапоминающееся…Даже сейчас она вряд ли смогла бы его описать…Совет…

Лужи под ногами разлетались холодными брызгами, воздух упрямо бил в грудь, не давая бежать быстрее, легкие отказывались ей помочь, горя на каждый шаг.

Церковь всегда была рядом, ей всегда казалось, что колокола бьют ей прямо в ухо. Но сейчас, когда она бежала к ней, церковь словно убегала за следующий поворот, и еще, и еще…

Только бы успеть! Задуть свечу, помолиться – по-настоящему, истинно. Попросить прощения, подать милостыню и забыть всю эту историю.

Только бы успеть!

Красный огонек мелькнул перед глазами.

Стальной лоб грузовика неожиданно сильно боднул в бок.

Асфальт ощутимо приложил по виску.

Мрак накрыл сознание темным мешком…

…Лида чертыхнулась на вывалившийся из сумки сотовый, звонко брякнувший об асфальт. Перед глазами образовалось покрытое пылью лицо старушки, обрамленное седыми космами. Из-под нижней губы задорно торчал один зуб, цепляя кончик обвисшего носа. В корявых пальцах крепко зажата охапка белых толстых свечей.

- Пять рублей, миленькая, не пожалеешь. Свечка-то во вспоможение тебе будет – во век не погаснет, тебя охранять будет. Купи, доченька, не обидь бабушку.

Лида поспешно вытащила из кармана помятый полтинник…и застыла, глядя на старуху широко открытыми глазами. Она перевела взгляд на свечи в ее руке и медленно покачала головой.

Лида поспешно сунула полтинник в карман и, порывшись, достала последнюю пятисотку. Корявые пальцы старухи хищно зажали бумажку. Хитро улыбаясь, она протянула Лиде свечу.

- Нет, спасибо, - Лида, отшатнувшись, покачала головой, – Мне не надо. Мне НИЧЕГО не надо.

Лицо старухи пошло морщинами, глаза сощурились, беззубый рот растянулся в улыбке, и она шутливо погрозила Лиде пальцем.