В ПОЛНОЧИ СЛОВА
Сойдёт на нет заката алый всполох,
прольётся в сумрак тихий свет берёз.
И затомит ночной небесный полог,
пристёгнутый на пуговицы звёзд.

Сквозь тишину предчувствий и мерцанья
вдруг просквозит, прозрение тая,
из глубины неведомого знанья
сердечный смысл простого бытия.

И каждый миг, как времени иного,
несёт в себе осмысленный ответ.
Для прихожан молитвенного слова
во всём живёт открытие и свет.

В ЗАБРОШЕННОМ ХУТОРЕ
Погасших окон выцветшие ставни,
глухой заплот, поваленный в осот.
И - тишина, как будто слово тайны
сейчас Господь с небес произнесёт.

Покажется, что жизнь людей былая
из этих мест бесследно не ушла.
Как память сокровенная, живая
здесь в тишину незримо проросла.

И ощутишь ознобно чьи-то взоры,
лишь дунет ветер, травы шевеля,
и оживут обрывки разговоров,
мельканье лиц и запахи жилья.

Здесь постоять, как заново воскреснуть
с щемящим чувством грусти и вины.
Всплакнёт ли птица над судьбой окрестной
и снова станет частью тишины...

* * *
           В.Ковшову
Огород, подорожники прозы.
Не помогут цветные очки:
на берёзы похожи берёзы,
ручейками журчат ручейки.

Эта жизнь не придумана нами.
Облака и холмы, и ручей -
чтобы быть облаками, холмами
без поправок на волю людей.

Со вселенскою жаждой познанья
смысл постигнешь высоких идей.
Но увидишь во мгле мирозданья
тот же холм, огород и ручей.

Роковую ли страсть обозначишь,
но вглядевшись в знакомый предел, -
замолчишь. И невольно заплачешь,
словно плакать Господь повелел...
1992

* * *
Два солнца над Отечеством горят!..
Второе незакатное, седое.
Под ним в минуты скорби и утрат
восходят обелиски над землёю.

Когда царит святая тишина,
то в мире остановленных мгновений
печальным светом даль освещена
и люди не отбрасывают тени.

Предчувствуя свинцовую метель,
забытые пространства обнажая,
уходит свет за тридевять земель...
И несть числа имён, началу - края...
1986

ЖИВУ НА РОДИНЕ...
Везёт мне: я родился и живу!
На родине. У счастья на примете
кошу с отцом на пасеке траву,
и жить мне очень нравится на свете!

Лежать в траве и в дудочку свистеть.
Небесный свет загадочно струится,
Что можно даже к облаку взлететь,
и вниз сойти, сойти и не разбиться.

Какой судьбы искать в стране иной,
коль здесь по мне и люди, и просторы,
и синь реки с небесной глубиной,
и жителей доверчивые взоры?

Теченье дней исполнено забот
и помыслов высоких и отваги.
Здесь ангел в роще Заячьей живёт
и чёрт живёт за мельницей в овраге!

...Горит над огородами звезда!
А самая желанная, родная
живёт в кирпичном доме у пруда
и о любви моей ещё не знает...

* * *
Тихо вздрогнуть от шорохов дня,
замерев у речного обрыва,
будто кто-то окликнул меня
из покоев, где зреет крапива.

Из каких он пристанищ возник,
отогретый дыханием зноя,-
непристроенный памятью миг
овладев неожиданно мною?

Видно, нам разминуться нельзя
над рекой, где задумчивы ивы.
Смотрят пристально чьи-то глаза
сквозь зелёное пламя крапивы...

СОСЕД
Вечно он занят: копает, горОдит,
пилит горбыль, убирает навоз,
щупает грядки в своём огороде,
что-то бурчит недовольно под нос.

То у него покосилась ограда,
то дым из трубы с неохотой летит,
то шлак у него не рассыпан, как надо,
и чурка у бани не так-то лежит.

И так каждый день: копошится, строгает.
Блестит инструмент от мозолистых рук.
Кино он не смотрит, газет не читает
и в лес за грибами сходить недосуг.

- К чему ты живёшь так? - соседа спрошу я,-
Всё пашешь и пашешь который уж год?
На ясное небо посмотрит, прищурясь
и недоуменно плечами пожмёт...

И всё ж иногда после баньки семейной
тайком первачка навернёт на крыльце.
И выйдет во двор посидеть на скамейке
с блаженной улыбкой на красном лице.

Рубахой застиранной пот утирая,
он кормит оставшимся хлебом курей.
В глаза его глянешь - сияние Рая!-
Счастливей его не встречал я людей.
1986

* * *
В сновиденья ушли рыбаки.
Ключ удачи в надёжном секрете.
Сокровенные думы реки
стерегут потаённые сети.

Колос года языческих слов
над соломенным зреет навесом.
Сочный месяц овечьих веков
серебрит над велесовым лесом.

Тихо взбучатся залежи вод,
сдвинув с места подводные глыбы,
потаённые сети порвёт
исполинское тело царь-рыбы.

И в легенды уйдёт, и в мечты...
Вспыхнет утро над жизнью оседлой.
Обывательский гонор тщеты
утолится застольной беседой;

словно здесь лишь, у тихих ракит,
в каждом слове довольно азарта,
что невольно на миг озарит
и навек позабудет внезапно...
2003

* * *
Кран доверили мне заводчане!
Новый кран свежей краской блестел!
Вот таким он мне снился ночами,
когда крана еще не имел.

Говорил мне начальник дорожный,
от кабины вручая ключи:
- Заводи… Да смотри осторожней.
Не забудь блокировку включить…

Края неба душою касаясь,
я с ключами, как с орденом шел.
И весь мир улыбнулся, и зависть
я в глазах у рабочих прочел.

… Я соскабливал с обуви глину,
от волнения руки тряслись.
А всего-то: ключи от кабины
да стрела устремленная ввысь.

ЮЖНЫЙ КУЗБАСС
На юго-восток уплывают молчаньем зимы
застывшие громы таежных хребтов и урочищ.
На северо-запад бегут за холмами холмы,
накинув на плечи накидки березовых рощиц.
Скуластый Охотник преданий и темных легенд
скликает ветрами зверей на замшелые плечи,
и равного духом себе поднимает с колен,
попавшего в сети двух рек огневой Междуреченск.
В былинное небо уперся прирученный лес,
а ниже корней – зачумленные промыслы риска.
И звезды обрушенных черных шахтерских небес
вмерзают в гранитное небо седых обелисков.
Умолкни, восторженный тенор турбин и машин,
в бетонных краях перепутавший цепи со счастьем!
К дорогам сбежались стада поселений с вершин,
в бесплодной попытке испить доброты и участья…
Просторам и недрам под стать и дерзают умы,
в проектах с ухмылкой сквозит Мефистофель прогресса.
Режимное Время, врачуя, заводов дымы
бинтами кладет на открытые раны разрезов.
В остывших громах вспыхнут синие молнии рек,
и вскрикнет душа, и прольется дерзающим веком!..
Громадой свершенных побед заслонен человек,
и свет родниковый грядущим закрыт человеком.
Под взглядом общественных зданий тускнеют леса,
распятие улиц венчает «Христос потрясений».
И воды времен, напитавши собой небеса,
бегут по привычке по руслу его откровений…

АБСТРАКЦИЯ
Коров напоил пастушок из реки,
яичко испек золотое.
Кудесник забрел на речные пески,
задумалось время седое.

Сосед завалился в бурьян с похмела,
мечта поплелась за бутылкой.
В костре негасимом любовь зацвела,
и взбрыкнула скромность кобылкой.

Вселенная вся, как село без часов:
Стрельцы собутыльников ищут;
Медведи ревут на созвездие Псов,
те лают на Млечную пищу.

Цыган у кибитки разводит костер,
столетья везут на подводе.
А в Киеве дядька за ниточку – дерг!-
цветет бузина в огороде.

1987 ГОД
Стол домашнею снедью уставленный.
Над столом замирает смех:
пьёт отец мой, стоя, за Сталина,
вызывающе глядя на всех.

Он садится, расправив плечи,
фронтовик, работяга-шофёр.
И никто ему не перечит,
все молчат, опуская взор.

Занавески с цветами алыми,
на комоде - заглавием вниз -
два журнала с материалами
критикующими сталинизм.

Ночь, все гости домой отправлены.
Долго в доме не гаснет свет.
Не поверит отец, что неправильно
были прожиты семьдесят лет.

ЗЕЛЕНАЯ ДУДКА
Душа моей родины - дудка зелёная.
Протяжным минором раздвоена мгла.
Пытался не верить, но в доме под клёнами
меж счастьем и смертью душа изошла.

Я думал о счастье, и дудочка пела
о светлой мечте и высокой любви.
И всполохи мая черёмухой белой
в моей до сих пор полыхают крови.

Когда вспоминалось о павших и умерших
озябшая в росах дрожала трава.
Толпились за мною тревожные сумерки
и в смутную душу вдыхали слова.

И в вены мои с неизведанной грустью
текли времена из живой темноты.
Так входит река в своё древнее русло,
вернув берегам их былые черты.

И дудочки голос над тихим покоем
внезапно прольётся с незримых высот.
И слышно как топчут вдали за рекою
ордынские кони полынь и осот.

И даль отразится в закатном багрянце:
тропа вдоль реки и мерцающий свет.
И радость с печалью уходят в пространство,
которому в памяти имени нет...
1985

НА ЗЕМЛЕ...
Светло в лесу!.. Берёзовые кроны,
как купола церковные парят.
И листья - обезвученные звоны -
в траву оцепеневшую летят.

Покой во всём и нега, и блаженство.
И мир на богоизбранном пути
как будто бы дошёл до совершенства,
и дальше, вроде, незачем идти...

Сижу беспечным на грибной поляне,
бреду мечтой за синий окоём.
Мне кажется, и я душой проявлен
в разлитом вдоволь свете золотом!

Лишь вдалеке задумчивые ели
застыли в тёмной строгости ветвей.
Как будто в них случайно посмотрели
глаза былых трагедий и скорбей...

* * *
Овраги за оградой и тальник.
Затем бугор за школою и - воля!..
Рассыпан петушиный звонкий крик
цветами перепёлкиного поля!

Потом - холмом возвышенный лесок
наполненый мечтами и полётом.
Там дудочки зелёной голосок
томится за берёзовым заплотом.

Затем ручей впадающий в Иню,
за ними - лес застыл раскатом грома.
- А дальше?
А дальше чёрт пужает ребятню,
чтоб далеко не бегала от дома.

* * *
Вам нравится цветение
и вздохи мая томные.
А мне - дожди осенние,
речные лодки тёмные.

Иду в дожди ненастные,
шуршит листва опавшая.
И без вести пропавшие
душой моею властвуют.

И так тревожно дышится,
проступит даль без имени...
И строки сердцем пишутся
умом не объяснимые...
1983

СНИЛСЯ МНЕ БРАТ..
-1-
Вот капуста подросла,
заняты все рубкою.
Мы с братишкой у стола
кочерыжкой хрумкаем.

Братик ростиком всего
с детскую коляску.
Но рубашка у него -
самая "моряцкая"!..

Протекут рекой года,
дни нахлынут серые.
Братик канет без следа
на далёком Севере.

Отчего заговорил,
и тоской наполнился? -
Кочерыжку надкусил
и братишка вспомнился...

-2-
Как зябко мне сегодня в этом доме -
как будто стужу с горечью хлебнул, -
мне в эту ночь так явственно, так долго
всё снился брат, который утонул.

В мой выплыл сон, как на берег спасенья,
и говорил живой и невредим.
И я не верил, что водой осенней
сомкнута крыша вечная над ним.

Тревожное предчувствие расплаты,
сквозь сердце ток щемящих странных сил.
Как будто это я приснился брату,
за то что я его почти забыл...

МГНОВЕНИЯ
-1-
...в предутренний час полутьмы-полусвета
на грани открытий когда незнакомо
вздохнёт ветерок как прообраз ответа
и смыслом покроется лик водоёма
коснёшься душой запредельной основы
и вот уже миг как новатор в клавире
достаточно строчки сейчас или слова
чтоб в корне сменить представленье о мире...

-2-
...смолк перезвон колокольный
призрачно будто во сне
словно Всевышний невольно
вспомнил о прошлой войне
кажется главное мимо
мимо отцовской избы
будто коснулась незримо
тень безымянной судьбы
в тихих цветах подоконник
тихий мерцающий пруд
в красный закат как в иконы
красные кони придут...

* * *
Я ночевал в заброшенном сарае,
пропахшем зноем скошенных полей.
И лунный свет, казалось мне, из рая
торжественно сочился из щелей.

То ль полночь заколоченного дома
вошла сюда незримо, не спеша?
Печалью мне доселе незнакомой
томилась в этих сумерках душа.

Был свет похож на строгое звучанье
забытых снов, трагедий и веков.
Он был, казалось, самым изначальным,
когда рвалось Великое Молчанье
перед рожденьем самых первых Слов.

Как явственно в каком-то из столетий
послышалось бывавшее со мной:
о пчёлах разговаривали дети,
и строгий голос торопил домой.

Необъяснимо, дерзко и упрямо
тот воздух, что я с трепетом вдыхал,
был равен духом духу Нотр-Дама,
в котором, мне казалось, я бывал!..

А утром шелестящая солома
вела меня к пристанищу людей,
где полночь заколоченного дома
томит невыразимостью своей...
1988

* * *
Никого не ищи, не зови
средь крапивы у ветхих заборов.
Зябко двери скрипят и в крови
бродит ветер осеннего бора.

Словно прошлой войны сквозняки
постучались тревожно в ворота.
Взмыли чёрные вдовьи платки
и растаяли за поворотом...

Это было совсем не со мной,
но осталось наследственно в генах:
плач вдовы над осенней волной -
леденящим предчувствием в венах.

Будто в мире остался один!
И плывёт над дворами пустыми
из глухих позабытых глубин
озарённое памятью имя.

Словно воля неведомых сил
правит кровью моею с рожденья,
чтобы я ничего не забыл
и других не обрёк на забвенье...

* * *
Не всем по плечу безымянная слава,
что в жизни обыденной просто живёт.
Лишь жаль, что опять не узнает Держава,
как странник народный до Бога дойдёт.

Начнёт, зарядившись от слова простого,
в заглохшую землю бросать семена,
будить голосами глухие просторы,
вернув потерявшим свои имена.

Хранима природа Божественной Волей.
Любовью и светом желанным полна.
Журчаньем ручья, колосящимся полем
по имени нас окликает она.

РУССКИЙ СОБОР
Гульден зароешь – взойдет Амстердам.
Доллар – взойдет Сан-Франциско…
Верно подумали: выстроим Храм –
путь наш особый, неблизкий.
…Медленно тают в ночах декабрей
всех помянувшие свечи.
Тихий протяжный напев матерей, -
чтобы подумать о вечном.
Исповедальный полет журавлей
в осень небесного света,
странник бредущий в сиротстве полей –
вот он прообраз сюжета.
Да еще воля, что в русской душе
вещею птицей томится!..
Мысль воспарит и обратно уже
не пожелает спуститься.
Горы свернем и расступится лес,
даль обернется Собором.
Вспыхнет ключом золотым от небес
крест куполов над простором!..
Выйдет, увы, все не так и никто
толком и не растолкует.
Строим – набатно звенит долото,
ветер в рубанке ликует!
Да еще смута, раздрай да разор –
перекроили сюжеты!
Где ж ты желанный, сияешь, Собор,
в золоте звонкого света?
Снова бесплодные строим пути,
видно, одна наша песня:
горько заплакать и славу найти,
выше которой безвестье.
Так вот идем от вины до вины,
каясь в словесных твореньях…
Все-таки подло, когда боль страны –
поводом для вдохновенья…

ЕСЕНИНСКОЙ РОССИИ
От боли дарованной свыше
берёзовый твой соловей
оплакал тесовые крыши
и осень в печали полей.

Россия, под исповедь птичью
хранишь о нём память скорбя.
Поскольку - судьбою трагичен
и в песнях похож на тебя.

Ужель только фатум ненастья
державную память хранит?
А если народное счастье
взойдёт незакатно в зенит?..

Я светлое пел не по плану
и думал, что в годы утрат
я полнить собою не стану
поэтов трагический ряд.

Конечно ж, соседство нескромно...
Но чья в том, ответь мне, вина?-
Проходит тотальным погромом
потерь и трагедий волна!?

Твоё ль покаяние в этом -
расхристанной в слякоть и в дождь,
как будто судьбою поэта,
идёшь и прощения ждёшь?..

Ведёт нас в лукавые дали
продажная новая знать...

Поэтов твоих убивали
и будут опять убивать.

ПОЭТ
Он прошёл выше славы.
Никуда не свернул.
Так проходят составы,
только грохот и гул

донесёт из-за леса
и неведомо нам:
кто пронёсся Велесом
по лесистым холмам?..

Не про вас та дорога
в суть его бытия.
Он оспаривал Бога,
Бог ему и судья!

Он вошёл в мрак иного,
там Господь повстречал.
Осенил его Словом
для начала Начал!
2003

МАСТЕР
          А.Платонову
Он лишь подумал о полезном
моторе братского Труда.
Как век жестокий, век железный
на землю рухнул, как звезда.

Собрал обломки катастрофы,
изладил день весны...И вот:
согласно правилу Кирхгофа
струится ток живящих вод.

Взошла трава, запела птица,
и страшный Хаос мировой
над ним завис, чтоб воплотиться
любовью, речью и судьбой.

РЕКВИЕМ
        Памяти Михаила Анищенко...
За водою - вода... Будет то, что должно быть.
Пыль тревоги взлетит и ослепнет молва.
Снизойдёт тишина из предчувствий озноба,
и любовь замолчит, и забудет слова.

Уведёт за предел хвойный снег похоронный,
где - вода, скорбный свет и вокруг ничего.
Лишь молчанье царит мёртвым словом Харона,
так понятное даже не знавшим его.

Тихо в воду уйдём и с водою во взорах
наши тени вернутся тенями скорбей.
У истоков воды в сокровенных просторах
будут память печалить и песни людей.

Может мы и вернёмся в сиянии новом,
коль Господь поглядит из другого окна.
И воскреснет вода с новым смыслом и словом,
и начала Начал обретут имена...

И так хочется верить, что с новой водою
берег бережной памяти вступит в права!
И любовь, прозревая огнём и судьбою,
напитает собою сердца и слова.

НРАВСТВЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК
Он складно пишет вирши и поёт.
Но дОлгом наделён без всякой меры!
И тянет воз общественных забот
без отдыха, ответственно и с верой!

И некогда подумать о судьбе.
От долга ни на миг не отрываясь,
он тащит воз, скрипя и надрываясь,
как гайка, что идёт не по резьбе.

КОНТРАСТЫ
-1-
Перемены в селе, как изъяны
суеты прагматичных умов.
Стало меньше домов деревянных,
больше каменных стало домов.

Шлакоблочных, безликих, стандартных,
голых окон обыденный взгляд.
Словно серые школьные парты
по линейке поставлены в ряд.

Объяснимо к комфорту стремленье.
В доме - ванная, водопровод.
К лёгкой жизни идёт поколенье -
по две сотки - для всех - огород.

Лишь бетон да асфальт на подворье.
Неуютный какой-то уют:
петушок не поёт на заборе,
в сенях ласточки гнёзда не вьют.

-2-
Холод в сердце и пасмурны лица.
На порядочность меньше надежд.
Заморожена стройка больницы,
главный врач себе строит коттедж.

Дом кирпичный, в готическом стиле
за решёткой чугунных ворот.
Чтобы жители не подпалили,-
несознателен, злобен народ.

-3-
Словно к тихому счастью причастны,
встали избы вдоль кроткой реки.
А напротив - бандюг и начальства
распомпезные особняки...

Светят избы сердечным приветом,
грея душу мою по ночам.
А помпезные - бешеным светом,
будто бьют сапогом по глазам!..

-4-
Горделива, красива цыганка!
Золотая с каменьями брошь.
Наркотою торгует смуглянка,
травит дурью в селе молодёжь.

Сорок юбок цветастых и длинных,
по три перстня на каждой руке.
Дом на треть лишь обмазанный глиной,
огородец в бурьянной тоске.

Греет муж её чай на тагане
и всем видом смоим говорит:
мол, превыше всех благ для цыгана
кочевые свобода и быт.

И детей - то ли семь, то ли десять.
Все грязнЫ, что за год не отмыть.
И крикливы, вертлявы, что бесы,
так и зырят: чего бы стащить.
Осень 1994г. Старобачаты.

В ДЫМУ ОТЕЧЕСТВА
          "И дым Отечества нам сладок и приятен..."
                                       А.Грибоедов.
Вновь воюю с огнём находясь под прицелом
Напряженно взывающих, горестных глаз.
Не захочешь да станешь отважным, умелым,
Если люди с надеждой взирают на нас.
Я пожар потушу, и скажу: доигрались
Что ж беспечны вы так? Не храните свой дом?..
И ответят они, мол, де стены остались,
Ну, а крышу построим, приладим потом…
Я опять буду думать, всю душу изранив,
И жалеть погорельцев, себя обвинять,
Что приехал чуть позже, а мог и пораньше,
Что не стоило в доме окошко ломать…

Что ж ты, Родина-мать, так неласкова к людям?
Все плодишь погорельцев, сирот и печаль.
Отчего ж свой народ не жалеешь, не любишь,
А летишь оголтелою тройкою в даль?!
Словно хамы тебя запрягли тройкой споро
В деревянный возок и возок подожгли!
И пустили в галоп по дорогам простора,
Хохоча и юродствуя в горькой пыли!
По родным городам, по селеньям России
понеслась поджигая дома и леса!..
Не ответят вожди, не ответят мессии,
Промолчат равнодушно твои небеса.

Я уже не смогу быть другим, жить иначе,
Чтоб не думать о людях и горе людском.
И опять мое сердце невольно заплачет,
Потому что опять - в диком пламени дом!
Захлебнулась огнём Сокровенная книга,
Лишь клубится дымами вселенская ложь!..
И стоишь до конца, до последнего мига.
Не уйти, не свернуть...
И с ума не сойдёшь...

ОДИНОЧЕСТВО
Я случайно, внезапно вошёл в этот снег:
стыли сумерки в белом ознобе,
заблудившийся в поле стоял человек,
утонув по колени в сугробе.

Ни следов, ни примет, только снега игра
и повсюду - ни капельки света!..
И казалось, что я уже умер вчера,
но лишь только сейчас понял это.

Но прорезался "скорый", как вспышка огня.
И - погас... Звук распался в отрогах.
И опять белый мрак, и опять тишина,
ни дорог, ни надежд, ни тревоги...

Но остался в душе, словно след ножевой -
снег дрожащий над полем ознобом.
В предпоследнем вагоне я ехал домой
и на поезд глядел из сугробов...
1984

* * *
Спешат перелётные птицы,
укрыться от злых холодов,
в уютных домах заграницы,
у сытных чужих берегов.

А мы остаёмся, как прежде,
нести свою русскую речь.
И искру высокой надежды
в морозных пространствах беречь.

Ледовые стены разрушив,
заветное пламя взойдёт!
И вот от заморских кормушек
спешит перелётный народ.

Пестрящим назойливым роем
нам в уши начнёт голосить:
как надобно жить нам и строить,
как Родину надо любить...
1993

* * *
Народ безмолвствует... Кричат
лишь только те, кому свобода -
обогащение иль блат,
дорога к власти или мода.

И так который год подряд
он равнодушен к слову власти.
Молчанье - словно знак согласья
идти хоть к Господу, хоть в Ад.

Народ терпения и пут
испил, изведал мерой полной
позор, предательство и подлость
от государственных иуд.

И вот безмолствует народ,
ни слёз, ни ругани, ни жалоб.
Его ничто уже, пожалуй,
не удивит, не потрясёт.

Аскеза в прописях невзгод,
особый путь в пространстве строгом.
И нужно быть едва ль не Богом,
чтобы возглавить мой народ.

ПРИТЧА О НОВОМ ВРЕМЕНИ
Помню: стоял он рядом с крыльцом,
улыбчивый великан,
светловолосый, с русским лицом,
с именем русским Иван.
Как он словами любил, миловал
пришлых гостей и родных!
Словно живою водой поливал
корни глаголов своих.
Всё-то жалел он бездомных бродяг,
серых безродных пройдох.
Хлебом делился, желал всяких благ -
в том помогал ему Бог.
Выделил им для посевов места
и семенами снабжал.
Густо взошли от избы до креста
лавки мздоимцев-менял.
От благородных крестьянских кровей
чувствовал, пел и страдал.
А за святыней довольный еврей
руки свои потирал.
Выдал себя за Начало Начал,
за идеал и прогресс.
Видя кощунство, Господь промолчал...
К жизни пропал интерес,-
светловолосой поникнув главой,
русский Иван-великан
в неутолимый пустился запой,
небо упало в стакан...
Было, метнулся разгневанный он
славу свою возрождать!
В мощный, бетонный упёрся Закон -
не обойти, не сломать!..
Вот он застыл над опальным венцом
ограбленный великан.
С русским испитым, погасшим лицом,
с именем прошлым: Иван...

* * *
- Ты видишь Бога, говорят.
Скажи какой Он с виду?..
Глаза надменные глядят,
как вывеска у МИДа;
костюм малиновый, крутой,
животика овальце;
массивный перстень золотой
на волосатом пальце.
Преуспевающей тщеты
полны его размеры...
- Какой, какой.. Такой как ты,
смотри в себя и веруй.

* * *
Опять народ идейно учат:
как жить, как строить? А народ
туда, где свет, туда, где лучше,
самостоятельно идёт.

Увы, правители-мессии,
не столь и важен ваш удел.
Не вы её, а вас Россия
ведёт в задуманный предел.

Пусть новый царь - пройдоха грубый,
и недалёк ещё умом.
"Уж коли принято - царю быть,-
пущай сидит себе царём!"

А пьедестальные подмостки,
что вознесли вас над толпой,
снесёт на плахи и на доски
народ хозяйственный домой.
1994

АФГАНИСТАН
Заблудилось отставшее время
средь камней опаленных войной.
Дышат сумерки стужею в темя,
а в глаза – ослепительный зной.

Бросит в оторопь, будоража,
в зыбком мареве дикий простор,
где бредут будто бы в камуфляже
караваны задумчивых гор.

Здесь вояжи чужих демократий
завершились бесславным броском…
Полегли чужеземные рати,
захлебнувшись горячим песком.

В заунывных призывах имама
отражается суть естества:
как зелёное знамя Ислама
полыхают листва и трава.

Продиктован аскезой природы
и судьбою житейский уклад.
Направляются небо и воды,
чтоб вскормить героиновый сад!

И как вызов: смеясь над веками,
на глазах просвещенных планет,
превращает в обычные камни
достоянье языческих лет.

И как странно в садах героина
слышать мудрость Корана и свет
в заунывной мольбе муэдзина
меж разрывов гранат и ракет.

Эти хижины в сумерках страха,
где ознобно сквозь щели сквозят
то ль бессмертные очи Аллаха,
то ль ребенка с оружием взгляд.

Будто в душах - скрижали на камне,
и в глазах жгучий ветер пустынь,
что напоен седыми веками
и поруганной кровью святынь.

Лишь – война… Как единственный образ
жизни этой несчастной страны!
Не имеет значения возраст,
даже дети – и те для войны!

То ль задача - стать жертвой огромной
в искупленье всемирной вины:
превратить себя в камень надгробный
для последней на свете войны?

Из новых стихов