«У судьбы не попрошайничай …»
(Сюжеты)

* * *
А в общем, быть и не могло иначе,
свершилось всё, что было суждено...
И даже сны,
которых ты не видел, -
и те сбылись...

ЭТИ ДНИ
Что за дивная лёгкость!
Дни, как воздух, легки.
Одинокая лодка
у осенней реки.

У реки на приколе,
никуда не спеша...
Как в груди под рукою
сердце. Или душа.

* * *
С неба хмурого снежная струйка течёт,
это маятник время, как в ступе, толчёт.

Вот и век наш в муку перемолот и в прах,
вкус его, словно пепел, у нас на губах.

Был он круто замешен на тёмной воде,
на крови, на беде, на траве-лебеде...

Что из песен вчерашних останется нам?
Ничего! Мы не верим слезам и словам.

Снится детство и чья-то родная ладонь,
в чёрной печке танцующий красный огонь...

Тот огонь снегирём мне взлетает на грудь,
как ожог оставляя щемящую грусть...

Мы — из прошлого века, нас все узнают,
за угрюмых таких — двух весёлых дают.

* * *
          Нине
И снова золотым письмом
октябрь неспешно перелистан.
Мир состоит из аксиом,
из прописных и детских истин.

Не хмурь в раздумиях чело
ни в дождь, ни в пору листопада,
вся мудрость в том, что ничего,
мой друг, доказывать не надо...

* * *
          В те дни, когда в садах Лицея
          Я безмятежно расцветал…
                        А. Пушкин
Мальчик весёлый и шумный,
смуглый, подвижный чертёнок,
зóрю встречает при свечке,
чёрные кудри ероша…

Капает воск на бумагу,
гаснет фитиль и дымится,
свежесть в открытые окна
входит и шторы колышет…

Смотрят Россия и Муза,
как, засыпая, ребёнок
с детской счастливой улыбкой
сонными шепчет губами…

Солнце святое восходит,
день обещая чудесный,
но отчего так тревожно
смотрят Россия и Муза?..

ПУШКИН, 1999 ГОД
Как на бегущую волну –
звезда, так он глядит сквозь грозы
на незнакомую страну
и на знакомые берёзы.

И видит – сколько утекло
здесь, без него, воды и жизни,
нет, сердце некогда влекло
его совсем к иной Отчизне.

Увы, не скрыло солнце – тьмы,
но есть и признаки прогресса:
на новый пир среди чумы
слетелись новые Дантесы.

На муку смертного креста
они – (покуда мы враждуем) –
целуют Родину в уста
библейским страшным поцелуем...

Меняют в худшей из эпох
небесный свет на побрякушки!..
Но мы-то помним: с нами Пушкин!
Но мы-то знаем: с нами Бог!

* * *
В том возрасте,
в той свежей дымке ранней,
в воспоминаньях до воспоминаний –
ещё мы были с вечностью на ты,
мы на себе несли её черты.

Мы сами были
только что оттуда,
неведомые странники покуда,
в слезах внесённые в земной гроссбух,
ещё никто, почти бесплотный дух.

Ещё над нами,
небо озаряя,
витали сны потерянного рая,
как будто бы пытаясь объяснить –
как нам обратный путь не позабыть.

Тогда ещё
мы Пушкина читали,
ещё мы
в санки Жучку запрягали,
и это тоже нам казалось сном
о бесконечном, вечном, о родном…

Но эти сны
уже давно не снятся,
уже глаза осенние слезятся,
и Жучки бедной нет уже давно,
и только пустота грозит в окно…

МЫ ДРУЖИЛИ С ФРОНТОВИКАМИ...
      Памяти Е. Винокурова,  М. Львова,
      Н. Старшинова, Ф. Сухова, Вл. Карпеко,
      В. Шефнера, В. Урина, М. Соболя,
      М. Луконина, К. Ваншенкина,  Н. Панченко,
      В. Карпова, А. Межирова, П. Булушева,
      М. Борисова... – поколения фронтовиков 
Мы дружили с фронтовиками,
с настоящими мужиками,
быть почётно учениками
у великих отцов своих –
тех, что скрыты уже веками
под осыпавшимися венками,
под летящими вслед плевками
на святые могилы их.

Знаем, что они пережили,
знаем, что они заслужили,
и какие песни сложили, -
вместе с ними пели не раз...
В майский день за Победу пили,
а бывало, и слёзы лили,
вспоминая, как протрубили
им архангелы – грозный час!..

Ну так, что же, дети и внуки,
молча мы опускаем руки,
чтоб могли какие-то суки
пачкать память старых солдат? –
Всё сдадим – без стыда и муки?
Впереди – подлый смех и трюки,
пляски под похоронные звуки...
Позади – Москва, Сталинград!..

* * *
         ...И дольней лозы прозябанье
                                 А. П.
Явились незваны-непрошены,
и судят грехи наши тяжкие –
пророки с биндюжными рожами,
оракулы с бабьими ляжками.

Шумят языки празднословные,
уста не смолкают лукавые,
и шьют нам судьбу уголовную,
и сны навевают кровавые...

Галдят о каком-то призвании,
что было-де им откровение -
и дольней лозы прозябание,
и ангелов горних видение...

...А листьев полёт всё летальнее,
и мысли приходят невольные,
что всё-таки дольнее – дальнее,
и не всякое дальнее – дольнее...

ОПЫТЫ
(Esseis)
Предчувствия мои меня не обманули:
в июне был июнь и был июль в июле,
и следом за средой четверг шёл чередою,
и по утрам башка трещала с перепою.

Шли в небе облака, как на шашлык барашки,
а по лугам цвели люпины и ромашки,
и было, как всегда, сто метров в «стометровке»,
и было, как всегда, пол-литра в поллитровке.

Сограждане мозги упорно напрягали,
чтобы вписать «стакан» и «хрен» по вертикали,
трудился интеллект могучий капитально,
а мимо жизнь текла вполне горизонтально.

Пришедшие с мечом, найдя войне замену,
лукавый щуря глаз, нам назначали цену,
мели по всей земле во все пределы мётлы,
на брошенных шприцах горело солнце мёртвых...

Ещё звучал язык есенинский, рубцовский,
и в Петербурге жил Глеб Яковлич Горбовский,
но каждый новый день мы ждали всё тревожней,
и новых двух друзей был старый враг надёжней.

Предчувствия мои меня не обманули…

ПРОВОДЫ ПО БЕДНОМУ
      «Как родная меня мать провожала…»
                              Д. Бедный
Как в Госдуму меня мать
         провожала, -
тут и вся моя родня
         набежала...

Ах, куда же ты, Ванёк,
         ах, куда ты,
не ходи ты, паренёк,
         в депутаты!..

Нешто в Думе поумней
не найдутся?
Без тебя там думаки
         обойдутся.

А шуряк, в глаза дымя
         из цигарки:
«Ты бы, Ваня, сразу шёл
         в олигархи!

Не сидели б мы с тобой
         нынче здеся,
а катались по селу
         в "Мерседесе”».

«Не пущу!.. – вопят жена
         и дитятки, -
ой, окрутят там тебя
         депутатки!..

Ой, куда ты, Ваня, прёшь,
         ой, Емеля,
ты же все там облюёшь
         Куршевели!..»

«Хватит, глупые, рыдать,
         слёзы сея,
дайте, братцы, пострадать
         за Рассею!..»

* * *
         Даше, девочке-аутисту
Словно в силки залетевшая птица, -
бьётся, трепещет и каменеет…
Что в её бедном сердечке творится –
ни рассказать, ни сказать не умеет…

Будто с планеты неведомой странник,
ветром нечаянным к нам занесённый,
скучно жуёт она бабушкин пряник
на интернатской скамейке казённой.

Птичье несвязное лепетанье!..
Станет ли мир ей защитой и домом?..
Может, однажды откроется тайна
нам на её языке незнакомом?.. –

что она, бедная, помнит и знает,
как там у них на далёкой планете,
к ним ли вот также не залетают
с нашей Земли одинокие дети?..

* * *
…У женщины характер осени,
то в золоте она, то в наготе,
когда огнями глаз, как злыми осами,
вас больно жалит в знойной темноте...

У женщины характер осени,
так поздний тёмный мёд порой горчит.
Расскажет вам, о чём её не просите,
о чём вы просите – молчит.

У женщины характер осени,
ей не страшна худая тень молвы,
ещё вчера она была не гостья ли
у вас в дому, где стали гостем вы?..

У женщины характер осени,
блеснёт на миг очарованья час,
она жива, пока её не бросили,
она мертва, когда бросает вас...

* * *
В будущем нас не найдут. Там своя барахолка.
Мы затеряемся в прошлом, как в стоге сена иголка...
Будущее – темно. Нынешнее – темнее.
А до всеобщей любви дальше чем до Тюмени.
Локон твой в темноте вьётся, светясь и тая,
словно в песочных часах струйка песка золотая…

ПОХВАЛА ОБМАНУ
Если бы так же, как ты,
                   женщины лгать научились!
Благословен, Пенелопа,
                    твой благородный обман –
верность Улиссу храня,
                     днём ты у ткацкого стана,
ночью своё полотно
                      ты распускаешь тайком!..
Так, в зеркалах, посмотри, -
 движутся стрелки обратно,
времени ткань распуская 
       на иллюзорных часах…

* * *
Дорогу мне
                   перелетел кузнечик,
и, в городе,
                   напомнил вдруг о том,
что где-то есть река,
                   трава и детство.

* * *
Другие ищут пусть её вину,
забыв о подвигах её, о славе, –
а я любил советскую страну,
её лицо в его простой оправе.

Прощай, светящееся полотно,
сеанс последний жизни быстротечной, –
а я любил советское кино
с его весной на улице Заречной.

Опять скворцы нарушат тишину,
Земля проснётся на орбите зыбкой, –
а я любил советскую весну
с её живой гагаринской улыбкой...

Хватало и словесной чепухи,
и на Голгофу приводило слово...
А я любил советские стихи
от Маяковского до Смелякова!..

В черёмуховый мой, в рабочий край
позарастали стёжки и дорожки, –
а я любил советский Первомай,
его плакаты, песни и гармошки!

Средь обелисков скромных и венков –
трава забвенья, словно откровенье,
а я любил советских стариков,
святое фронтовое поколенье...

Страна моя, страдая и любя,
о как твой дух, твой труд,
твой путь был молод,
коль до сих пор враги палят в тебя,
в исчезнувшую, но убить не могут!..

НОВОГОДНИЕ СТИХИ У ОКНА В ЕВРОПУ
Что же льёшь ты шампанское мимо,
доводя до кипения снег? —
всё равно уже неотвратимо
на развалинах «третьего Рима»
двадцать первый безумствует век!

Кто бы мог и подумать: так скоро!
То ли в колокол бить, то ли выть, —
возродится лопух у забора,
повторится Содом и Гоморра,
а четвёртому Риму не быть.

Спит Германии сумрачный гений,
видит детские сны Старый Свет,
грезит Франция без угрызений,
только нам от скорбей и сомнений
не бывало покоя и нет.

В ваших снах: от Москвы до Сибири —
ни страны, ни могил, ни креста,
но последним пророчеством в мире
бездна русской немереной шири
и во сне вам страшнa неспроста.

Пусть Россия, как вещая птица,
на пути вам вставала не раз,
с кем еще, без неё, вам сразиться,
кто ещё о вас будет молиться,
кто оплачет, безумные, вас!..

* * *
И снова недругов простила,
не поминая всех обид!
И через годы вдаль Россия
опять доверчиво глядит.

Пусть скажут: время и забвенье
немалую сыграли роль.
Но только в ней ни на мгновенье
не затихала память-боль.

Россия, всё, чем ты держалась,
дорогу трудную торя, –
лишь сострадание, и жалость,
да нерасчётливость твоя!

В неясных сполохах пожара
хранишь спокойные черты,
и вся – открыта для удара
в своей доверчивости ты.

Но сколько раз в твою открытость
ломились, разбиваясь в треск,
железность чья-то и гранитность,
и чей-то выверенный блеск.

...Опять на тыщи вёрст ложится
твоя метельная зима,
как будто первая страница
«Истории» Карамзина...

* * *
Столбовою ли, убогой –
не объехать, не свернуть, -
мы идём одной дорогой,
но у каждого свой путь.

По счетам с лихвою платим,
не поём, а жилы рвём,
над одною песней плачем,
только каждый о своём!..

Щедро жизнь нам обещает
и победу и войну,
но пред Богом отвечает
каждый за свою вину.

Дом родной трясём, как грушу,
то взорвём, то строим храм,
только каждый свою душу
губит и спасает сам.

Но зато уж мы не рухнем,
Русь такой секрет нашла –
только грянем мы: «Эй, ухнем!..» -
и - сама пошла, сама пошла!..

* * *
Опять ты всех врагов и недругов простила,
и только над тобой всё нескончаем суд!..
Хотел тебя спросить: куда идёшь, Россия?.. –
а спрашивать пришлось: куда тебя ведут?!.

Куда тебя влекут, пленённая царевна,
и гонят, и зовут, рыча и хохоча?..
Сей сатанинский сброд не ведает, наверно,
что ты в руках Творца – последняя свеча….

Последняя свеча, последняя надежда,
и потому ещё Творец тебя хранит,
твоих берёз хранит Он белые одежды,
погаснешь ты во тьме – и мир не устоит.

От хищных птиц темно в бескрайнем поднебесьи,
как злобно рвут они веков живую связь,
твои клеветники твои украли песни,
бесценный бисер твой они втоптали в грязь.

Они втоптали в грязь твои святые слёзы,
в хрустальный твой язык они впустили смрад,
куда бы ни вели… - но белые берёзы
вдоль всех твоих дорог, вдоль всех твоих утрат.

* * *
Ты помни каждый раз
в своей столице сытой –
Донбасс – за нас,
в крови, но не убитый.

Россия там сейчас
рождается в страданьях,
Донбасс – за нас,
в осколках и рыданьях.

Быть русскими стыдясь,
идёт исход крысиный, 
Донбасс – за нас,
а мы – за нас, Россия?..

Последний судный час,
ты слышишь, протрубили?
Донбасс – за нас,
он спросит – с кем вы были?

* * *
        Игорю Шкляревскому,
        ушедшему 8 сентября 2021 г.
Он ушёл. Никого. Ничего.
Завершилось последнее действо.
Я прошу — пожалейте его,
у него было страшное детство!
Ничего не скопил, налегке,
груз земной не томит и не тянет,
с золотою блесною в руке,
как ребёнок пред Богом предстанет.
Ты прости, Судия, старика,
лихолетий военных подранка,
у пришедшего издалека —
никакого другого подарка...
Веет холодом с рек и озёр,
чья-то тень там безмолвно рыбачит,
и детдомовский ангельский хор
в небе то ли поёт, то ли плачет...
12.9.21

* * *
Не убеждай меня, что прожитые дни -
за тридевять земель, под мёртвою волною, -
они всегда со мной, лишь руку протяни,
они в моей душе, они уйдут со мною.

Ушедшие давно – живые, как в кино,
и в памяти моей их лица не редеют,
так наливай полней печальное вино,
пускай они со мной печаль мою разделят.

Я с ним говорю, качая головой,
взглянуть со стороны – ну, точно: ненормальный!..
Я их благодарю за то, что пьют со мной
как старые друзья на встрече поминальной.

* * *
      Памяти Любови Калюжной
Смерть как швейцар распахивает дверь
и долго вслед тебе глядит, оскалясь…
Прощай, мой друг, ты с лучшими теперь,
там все свои, здесь лучших не осталось!..

Здесь гибнет мир, безумьем жизнь поправ,
здесь догорает вечность золотая,
здесь также дружно топчут лучших прах,
не мучаясь, не помня и не зная.

Здесь в день прощанья мы узнали вдруг –
как может лето оборваться рано:
вокруг под корень выкошены – луг,
последняя цветущая поляна.

Но горней вестью на сердце легло
круженье за окном печальной птицы,
поведавшей, как трудно и легко
больным крылом за небо зацепиться…

ПЕСОЧНЫЕ ЧАСЫ
        Над серебряной рекой,
        на златом песочке...
               Народная песня
В той ли колбе старинной,
где ночью и днём –
кто-то время бросает
и вертит вверх дном...

Вместе с ним нас бросает
и вертит весь век,
и уже мы не знаем –
где низ, а где верх,

чтó пылит нам в глаза
из любого угла –
золотой ли песок,
или прах и зола?..

Это Бог запечатал
в стеклянный острог
до последней песчинки
отмеренный срок.

В той игрушке старинной
до времени Он
запечатал концы
и начала времён,

где мы будем мотаться
в пространстве пустом,
не оставив следов
на песочке златом...

* * *
Всё тяжелее жить, всё тяжелее плыть.
и преодолевать холодных волн стремленье,
но «плыть или не плыть?», но «быть или не быть», -
не спрашивай себя в печали и сомненьи.

Покуда кровь стучит от сердца до виска,
покуда пальцев дрожь веслу передаётся,
ты, всё-таки, плыви, - пусть чёрная тоска
на дно тебя влечёт, -
                    плывущий да спасётся!

На утлом челноке ты вышел в океан,
и тяжесть всех веков легла тебе на плечи,
но знай, что в далеке – по водам сквозь туман
уже идёт Господь плывущему навстречу.      

* * *
Вот и осень, значит, время начинать
с первым холодом прощального луча
то ли «Скучную историю» читать,
то ли, может, «Смерть Ивана Ильича»…

Под окошком жухнет ржавая трава,
винным уксусом пропах промокший лист,
в полудрёме тяжелеет голова,
вдалеке сигналит вечный машинист…

Крик вороны, шум дождя, осенний сад,
человек с раскрытой книгою в руках,
и печальный твой прощающийся взгляд
растворяются в пространстве и веках.

* * *
Как одинокому бомжу, давно хочу, -
заброшенному в тишине районной, -
в протянутую руку Ильичу
по-дружески подать стопарь гранённый.

Забытый и бессмысленные такой,
по городкам бесчисленным и весям,
повсюду он с протянутой рукой
стоит один, растерян и не весел.

 Собрать бы вместе их со всей страны –
гранитных, медных, асбестовых, ржавых,
и всем раздать по кругу стаканы,
и хряпнуть без закуски за державу!..

Всяк за своё по-Божьи получи,
возмездий вспышки в небесах бездонных!..
Ну, что же, запевайте, Ильичи,
у нас жалеют сирых и бездомных.

* * *
У судьбы не попрошайничай,
только помни наперёд, –
кто с надеждой распрощается,
тот трёх дней не проживёт.

Если день погаснет праздничный,
сердце омрачив твоё, –
у любви не христарадничай, –
не разжалобишь её!..

Даже если гром обрушится,
и дорога подвела, –
всё равно не побирушничай
возле барского стола.

Льёшь ли слёзыньки горючие –
остаётся жить в обрез, –
лишних дней не выканючивай
в бухгалтерии небес.

Жёлтый лист в ладонь опустится –
скоро осень и зима...
Горе глупому – от глупости,
умным горе – от ума…

* * *
Хоть солнце всем нам рáвно светит,
но есть сомнения подчас:
старик Державин нас заметит, -
заметит ли Держава нас?

Или, подобная Фемиде,
закрыв глаза, как будто спит,
осудит, ничего не видя,
иль, в гроб сводя, благословит?

«Подите прочь!..» - её награда,  
вот, скажет, Бог, а вот – порог,
а на груди пригреет гада,
давно привычный нам плевок!..

…Но знай, - терпя обиды муки,
под смех врагов, под свист хлыста,
мы всё равно целуем руки,
твои державные уста!..

* * *
Не будем сожалеть о том, что не случилось,
довольно и того, что сердце сладко билось,
быть может, остудив от милых упований,
Господь нас уберёг от разочарований.

Любимые мужья – украшены рогами,
старинные друзья – давно глядят врагами,
у столбовых дорог – братва и проститутки,
а возле наших ног – трава и незабудки…

* * *
Приближается в мире последний час,
но душа у нас не болит,
даже мёртвые наши забыли нас
и не просят наших молитв.

Кто ведóмый, не знаем, а кто ведóм
посреди мировой чумы,
мы идём, не зная, куда идём,
и не знаем, что ищем мы.

Жерновам подобны наши пути,
всех сумели перемолоть,
«Никуда не надо больше идти,
вы пришли», - говорит Господь.

МОЛИТВА
Если б я умел Тебе молиться,
повторял бы только и всего:
«Господи, минута эта длится,
и не нужно больше ничего!»

Если б я умел Тебе молиться,
я просил бы именем Твоим:
«Дай минутой этой поделиться,
словно хлебом, с теми, кто любим!..»

* * *
Знающим откроется и думающим,
знание незнающих спасёт –
прошлое когда-то было будущим,
и о будущем ему известно всё.

Знающего мучает и думающего:
на часах Земли – который час?
Много ли ещё осталось будущего,
не исчерпан ли его запас?

И зачем – пока мы тупо тренькаем
на одной струне который век –
Моцарту заказывает Реквием
чёрный человек?

Вверх

Комментариев: