Елена КРЮКОВА (Нижний Новгород)
(...) И в молчанье метелицы белой – Прощанье есть прощенье. "Из молчанья родившийся звук" свободно пронизывает собою века, десятилетия, дни, часы. И вдруг изумляешься, догадываешься: для истинного художника времени - нет! Он - вне времени! Хотя и находится в нем, внутри него; нам не вырваться из оков трехмерного мира, нашей любимой жизни, пусть муки и ужас, они прейдут, а жизнь останется, и останется ее радость; воспоминания смешиваются в сердце с сиюминутными впечатлениями, давние привязанности соперничают с сегодняшней любовью, и болят старые раны, но вечна, бессмертна любовь к Родине, и сияет в ночи над полем и лесом единственная, родная звезда. (...) Но остался твой свет… Только в горечь одет, Где-то колокол бьёт… Милый голос поёт. Годы, годы... Иногда они превращаются в груз. А иной раз это и вправду легкие, Ангельские крылья за плечами. Анатолий Аврутин смел, он не боится неизбежного, он горячо любит и помнит, и его стихи, в совокупности, - это многоликое ПРИЗНАНИЕ В ЛЮБВИ всему сущему: Мiру, родной земле, любимой женщине, детям, друзьям, близким и далеким, и, что самое удивительное и драгоценное, своему времени; понять, принять и полюбить, а не отвергнуть и проклясть, порою сложное и тяжелое время, в котором ты живешь, - это и мужество, и благородство, и пламя сердца, и предельная честность и искренность - перед самим собой, людьми и Богом. Узколицая тень всё металась по стареньким сходням, И чего он хотел?.. Лишь ступнёй необутой примятый, Искренность... Вот - безусловный дар. Без доверия Мiру нет искусства. Все мы в искусстве идем на ясный свет исповеди, пылающей исповедальности. Наша, русская песня такова: в ней боль и горечь, огонь и покой, беспредельность распахнутых небес и удары обреченного сердца... Стихи - тем более песня, чем больше в них гармонии, внутренней грации, чем естественней они поются, ложась на смыслы, оставаясь навеки в памяти. (...) Я со снегом шептался, Хлопья рот забивали Я шептался со снегом, А какая погруженность в природу... какое растворение в ней, очеловеченной, всё чувствующей и в то же время Ангельской, горней: снег - явление горнего Мiра, обезоруживающее нас предвечной чистотой, святою белизной... Человек входит в белое царство снега, и его пелена ласково, защитой от беды, накрывает его, и летящие с небес снежинки благословляют его, утешают, дарят покой - ему, беспокойному, трагическому, мятущемуся, хоть на минуту, на миг... Снег на Руси, в Беларуси - всё снег: он падает, летит по ветру, он - овеществленное заклинание, нежная молитва природы о чистоте и красоте. Эти светлые названья Пахнут смолью Смолевичи, Славны Житковичи житом Сколько любви!.. Да разве любовь считают... Родная Беларусь в стихах Анатолия Аврутина - абсолютно священная, сакральная земля, где от древности до нынешнего дня - расстояние протянутой руки, один шаг. А то и расстояния никакого нет: прошлое и настоящее, забытое и запомненное навсегда сливаются, и этот синтез не словесный, хотя чувство здесь выражено точнейше найденными словами; это единство изначальное, так зачинается и рождается младенец, так летит, вольно парит птица в небесах. Я на фронт уходил – (...) Мама, если жива, Если домик наш цел, Не дает нам всем война покоя. Уже много лет... Не уходит от нас. Беларусь - военная земля-страдалица. Сердца потомков-белорусов войною опалены, наши голоса сливаются с голосами погибших героев. И это, в стихах, дерзкое переселение душ, это отождествление себя с безымянным солдатом - и попытка оживить, вынуть из небытия хотя бы одного павшего за Родину, и попытка оставить неизвестного героя в памяти тех, кто придет на нашу землю позже, потом...
И опять - этот мерный, неуклонный, неотвратимый ход. Ход неизбывных и таких родных времен. (...) Всё уйдёт, как вечернее солнце над клёном, Всё уйдёт, как уходят аккорды и звуки, Анатолий Аврутин - трагический поэт. Очень сильно и высоко он чувствует трагедию жизни - и так же сильно и высоко, ее изображая, преодолевает. Его поэтика прозрачна и песенна ровно настолько, чтобы этой простотой покорить народ, и в то же время внутренне многослойна, образно насыщенна, она не боится горечи, не боится разрушенья и огня, не страшится лезвия, предательства, обмана. Мужественный человек преодолеет все. Главное - не останавливаться, идти вперед. Завершив конечный путь земной, И услышим снова голоса Бренность жизни вечностью поправ, И, когда в финале книги вдруг появляются переводы-переложения из античной поэзии, их воспринимаешь в контексте обращений поэта к вечности - жизни - смерти так естественно, что мгновенно стирается острая грань между временами - нашим и безумно далеким, подобным осколкам разбитой архаической амфоры, - и эта греческая грация, это изящество, эта живая неудержная страсть, когда от накала чистого Эроса, кажется, дымятся нагие тела возлюбленных, когда мы слышим голос Сапфо, распахивают перед нами двери Забытого, и мы с изумлением обнаруживаем, что мы всё помним... (...) Там луговина анисом дышит… Там все пиры для тебя, Киприда. И тут же - рядом с греками и римлянами - Эрнест Хемингуэй, Янка Купала, Максим Богданович, Расул Гамзатов, Федерико Гарсиа Лорка, Микеланджело Буонарроти, Пьер Ронсар, Гийом Аполлинер, Шарль Бодлер, Артюр Рембо, Басё... О, сколько же в поле их!
*** Великий подвиг поэта - петь. Один-единственный, на всю судьбу, подвиг. |
|||||
Наш канал
|
|||||
|
|||||
Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-" |
|||||
|
|||||