|
ПАЛАЧ
Не гневись, не кручинься, матушка,
Проклинаючи хлеб палача…
Завтра поутру буйнорубашечный,
Словно кровью по пояс крашеный,
Буду я поджидать Пугача.
Бледнолобый, подковобородый,
Тяжко ступит он, снегом скрипя.
Слышь, старуха, в толпе народной
Мужичьё упомянет тебя.
Ах, оставь причитания – жалость
Не ослабит острожьих цепей.
Веки вечныя Русь рожает
Пугачевых для палачей.
Эх, Емеля, мели, Емеля,
Знать, приспела твоя неделя,
Высочайший готов указ.
Их величество – баба, женщина,
И поэтому так торжественна,
Поучительна будет казнь.
Я обвыкший, я на работе,
Топором над толпой блесну
И к лицу Ивашек да Фотиев,
Как на блюде, на эшафоте
Кровь горячую поднесу.
Отшатнутся они и ахнут:
Кровь парная не мёдом пахнет.
Эй, внимательней будьте, стража!
Вишь, толпа, цепенея, зрит,
И лицо её гневом страшным,
Как рубаха на мне, горит.
Вишь, толпа, с Омельяном схожа...
...Слышь, седая, молись, надёжа,
Чтоб учили смекать мужика,
Уповая на милость Божью,
Русь, топор и моя рука.
СОБРАТЬЯМ ПО ПЕРУ
Вспомните, как жили не тужили,
Милые поэты-земляки:
Родину рифмованно любили,
Понадёжней спрятав кулаки.
Солнышком распятые на пляже,
Это лучше, нежели гвоздьми,
Выгодно любили – потиражно,
Поучетно-сдельно, чёрт возьми.
Но, литературные мещане,
Вестовые лозунга «Даёшь!»,
Родина, мы знали, умещает
С тихой правдой пушечную ложь.
Родина – и Чичиков, и Разин,
Родина – и песня, и навет,
Родина, в конце концов, не праздник
И не только утренний рассвет.
И да будет горько от признаний,
И да будет зябко от молвы:
Милые собратья по молчанью,
Родина – пока еще не вы.
И пускай витает, будто эхо,
И да слышат отчие края:
Милые собратья по доспехам,
Родина – пока еще не я.
Всё, что было не было на сердце,
Не хочу вдогонку распинать...
Мне бы только встать и оглядеться,
Мне бы только Родиною стать.
«РАСКИНУЛОСЬ МОРЕ ШИРОКО..»
Идя по вагону вдоль окон,
Меха, будто волны, – вразнос,
«Раскинулось море широко» –
Играл на гармошке матрос.
Он двигался, брови нахмуря,
Годами – усопший отец.
Скрипучий, как дерево в бурю,
Стонал самодельный протез.
«Раскинулось море широко...»,
А моря за окнами нет.
Там небо высоко-высоко,
Как майский торжественный свет.
Возможно ли... полноте... разве...
Забытый... у нас... фронтовик?..
Но в случаях этих мой разум
Бороться с душой не привык.
Я мелочь отдал по привычке, —
Дитя сухопутной земли.
На стыках стуча, электричка
Летела, от моря вдали.
Серебряно-медным потоком
Звенели о донце гроши...
Раскинулось море широко –
Не шире российской души.
* * *
Лето осеннее – бабье,
Либо рыдания, либо
Тихо, как в старой усадьбе,
Что за рекой на отшибе.
Между ветвей паутинка,
Будто гамак невесомый.
Песни мои – под сурдинку,
Лучше бы, если – от грома.
Лето осеннее, разве
Горе твоё недопето?
Может, от бабьего сглазья
Лета мужицкого нету.
Что тебя ждёт за рекою,
Кто наведёт переправу?..
Грезит вино молодое, —
Будет похмелье на славу.
Утренний всадник проскачет,
Легкий мороз напророчит...
Умная баба заплачет,
Глупый мужик захохочет.
БИЛЬЯРДНЫЙ ШАР
Подобье мира шаровое,
Отполированная кость,
Блескучей падаю звездою
В тугую сетчатую горсть.
Пространства гибельного житель,
В кругах азарта знаменит,
Я суть, основа, разрушитель
Горизонтальных пирамид.
Порой бывает – счастье мимо,
В седьмые тыкаюсь углы,
А мне б пинок хороший в спину,
И с блеском выйти из игры.
Я жду тебя, разящий, меткий,
Удар прицельного копья.
Открыты лузы, будто клетки, —
Надежда, слава, честь моя.
Невыносима горечь срыва...
На полках, выйдя из борьбы,
Блестят товарищей счастливых
Пронумерованные лбы.
* * *
В небесах гремело и плясало,
На дворе ненастило земно.
Дверь полуоткрытая стонала,
И беззвучно плакало окно.
А к утру, за чистыми садами,
Там, где озоруют ветерки,
От железа веяло цветами,
От бетона – свежестью реки.
Ничего в природе не случилось —
Отступало тленье и гнильё,
И, как рыба пойманная, билось
На верёвке мокрое бельё.
И песчинка мошкою летела,
И цветком тянулся синий дым —
Нарождалось, двигалось, звенело
Неживое, ставшее живым.
И не верю я – такая штука, –
Хоть громоподобно прекословь,
Ни тебе, бетонная порука,
Ни тебе, железная любовь.
|
ЗЕМЛЯ И НЕБО
Живу, суетой не погребав,
Живу, не забыв о крыле, –
Всё дальше и дальше от неба,
Всё ближе и ближе к земле.
Какая-то ранняя сила,
Какая-то поздняя власть
Меня в небесах надломила,
Сподобив на землю упасть.
Но смотрит заря волооко,
Но свищет дубрава легко...
И небо хохочет высоко,
И стонет земля глубоко.
СЮЖЕТ
Были крылья невесомые,
Стали крылья тяжелы…
Эти чувства незнакомые –
Словно поздние углы…
Выйду к облаку из дома я,
Память выдохнет сюжет,
Где мечта реки изломана
Под мосточком наших лет.
С УТРА
Встаю… О чём писать – не знаю…
Ношу под сердцем волчью стаю
Нещадных критиков моих…
И оттого молочный стих,
Пугаясь жадного судейства,
Как неусыпного злодейства,
Боится сам себя…Но вот
Из ножен лучик достаёт…
НЕЛЬЗЯ
Май – такой-разэтакий, и в окне зарит.
«Умирать не хочется», – мама говорит...
«Умирали, милая, смерды и князья,
Вороги несметные, молодцы-друзья,
Чудища болотные, солнышку грозя,
Царства-императорства... А тебе – нельзя...»
И ВСЁ ЖЕ...
И совесть по-детски не плачет,
И сны не приходят во сне,
И катер бумажный не скачет
С волны на волну по весне.
Да в поле – как поздняя малость –
От поля осталось жнивьё,
Да в сердце – как поздняя шалость –
От чувства осталось чутьё,
Да небо затмила усталость,
Сменив паруса на тряпьё…
И всё же грядущая старость –
Надёжное детство моё.
УСТАЛОСТЬ
Г.А. Климову
Усталость лечится покоем,
Бранить усталость ни к чему.
Она – не зло, она порою
Полезна нашему уму.
Не близкий друг –
Пусть враг мой дальний
Её вовеки бы не знал...
Гляжу на лемех.
Он – зеркальный,
Но сколько раз он уставал.
АТАВИЗМ
Плесну в лицо из кухонного крана
Водою мирового океана…
Но, кипятком заваривая чай,
Я вспомню, как однажды, невзначай,
На свет доисторической звезды,
Сбежав от рыб, я вышел из воды,
Из люльки мирового океана,
Который, вот, поди ж, течёт из крана.
ЗНАНИЕ
Был юным –
Ничего не знал…
Стал зрелым –
Ничего не знаю…
Не знаю меньше,
На чуть-чуть,
На каплю,
Что медленно скользила
Между лун,
Когда ты выходила из прибоя
Навстречу мне…
И вслед шумело море,
Которое, быть может,
Знает всё.
ВЕТВЬ
По каким канонам и законам
Управляет жизнью белый свет?
На цветущем дереве зелёном
Вижу усыхающую ветвь.
Как на лике юности морщина –
Неуместна с памятью былой.
Кто её обидчики – вершина
Или корни, скрытые землёй?
Подступает медленно страданье:
Я свидетель, как через века
У природы просит подаянья
Дерева усохшая рука.
ЗАБЫТЫЙ КОЛОДЕЦ
К нему бы прийти ненароком
С лопатами, тёсом, гвоздьми…
Глядит затухающим оком
Колодец, забытый людьми.
Ненужный, покинутый, старый,
В квадратное небо глядит.
К нему не приходят отары,
Журавль – поседев – не скрипит.
В раздумье стою у колодца,
Пустынна его глубина.
Он выпит полуденным солнцем,
Как горькая чаша до дна.
* * *
Душевное состояние хорошее.
Готов
к смерти.
Л.Н.Толстой
Готов ли к смерти я – не знаю,
Хотя себя готовлю к раю,
Забыв, что ад – за ближней дверью:
Толкни... И бесы – к подреберью...
* * *
Свищет ненастье казацкою плёткой.
В доме старинно кукуют часы...
То ли у стартовой, то ли у взлётной.
То ль у ничейной стою полосы.
Мне бы всего-то — ржаную краюху
Да неизбывную плошку воды,
А на дорогу — звериного слуху
И всеоглядного ока звезды.
Выйду из дома и сердце ославлю
Тем, что отчаянно жить не могу,
И, не покаявшись, закром оставлю.
Будто любовь на чужом берегу.
И не беда, коли память измучит
Да не развеется сумрак лица...
Бьёт из могилы серебряный лучик —
Светлая тень молодого отца.
ПРИДЁТСЯ
Хоть проживи на дне колодца,
Хоть ни души на сотни вёрст,
Но встать, мой друг, тебе придётся –
Когда-то – где-то
На грани света
Перед судьбою в полный рост... |