| |
* * *
Наши мёртвые нас не оставят в беде…
Владимир Высоцкий
Посветлело зело.
Отступили, ушли передряги.
Солнце Прави взошло —
вижу алые русские стяги.
Слышу Родину-мать,
что стоит у Земного порога,
клича Русскую рать.
Правь — последняя наша подмога!
Наши прадеды нас
не оставят в решающей битве!
Братцы, близится час
для ответа — Отечеству быть ли?
РУССКИЙ ДУХ
Мой ответ НАТО
Как прожито… Не отрекаюсь,
не каюсь… С совестью в ладу,
я русским духом проникаюсь,
а значит выживу в аду —
безверия, вражды, неправды…
Мой русский дух непобедим!
О, я приду к своей Непрядве
под красным знаменем моим!
* * *
Григорьеву Н. И.
Словно песню, не так-то просто
человечью судьбу сложить.
И года неуёмным ростом
заставляют порой тужить.
А когда душа занеможет,
то жалей её — не жалей:
не получится стать моложе,
безмятежней и здоровей.
Но так хочется крикнуть:
— Братцы! —
в именительном падеже.—
Не положено нам сдаваться
на решающем рубеже!
Чтоб отчаянье не сразило,—
не смотри, что закат багров,—
помни: в нас родовая сила,
в нас течёт родовая кровь.
…Перегрузки, перезагрузки…
А взойдёт-то не каждый злак.
Но ты должен сказать:
— Я русский!
Коренной, как скакун, казак.
30 ДЕКАБРЯ
Отцу, матери, брату, сестре, друзьям
Память рвётся по шву
старой кардиограммы.
Почему я живу
за отца и за маму?
Что прошло, то прошло,
и не жизнь виновата,
что рекой утекло
моё время куда-то —
далеко-далеко,
в стародавнюю пору,
где мне было легко
забираться на гору,
где мороз не страшил
и жара не пугала…
Как я здорово жил!
Разве этого мало?
Так чего же грущу,
будто туча нависла?
Я всего-то ищу
не покоя, а смысла.
Преклоняя главу,
вспоминаю утраты…
Почему я живу
за сестру и за брата?
Что ни ночь или день —
словно бьёт меня током!
Столько добрых людей
не зайдут ненароком.
Друг не тронет струну,
на вопрос не ответит…
Никого не верну —
как мне справиться с этим?
Никого не верну.
Значит, не расплатился…
Я живу за страну,
ту, в которой родился.
Мельтешат — не ропщу —
календарные числа…
Запоздало ищу
человечьего смысла —
в том, что было, что есть,
что, наверное, будет…
Что мы делаем здесь?
Кто такие мы, люди?
ЗЕНИТКИ
(8 мая)
День завтрашний,— как свет на горизонте.
Но ярче свет мальчишеской поры.
Зенитки, побывавшие на фронте,
запомнились как место для игры.
Стволы их задирались в небо косо,
и закрывали серые чехлы
какие-то сиденья и колёса,
и плавно закруглённые углы.
Дремал металл, но ясно ощущалось,
хотя такого быть и не могло,
что им невозмутимо излучалось
далёкое глубинное тепло.
Я то тепло ладонями запомнил,
и нет на мне, наверное, вины
за то, что я тогда так и не понял:
зенитки остывали от войны.
И вот сейчас тепло по жилам бродит,
и оттого дрожит перо в руке,
и пальцы нервной судорогой сводит,
как будто бы на спусковом крючке.
Опять столкнулись небыли и были
и все тревоги мира и войны.
Потомки тех, кто в 45-м победили,
заветам их и памяти верны.
* * *
Не константа — констатация…
Но в конкретный миг меня
тяготит цивилизация,
будто бы седок — коня.
Обещаньями. посулами,
ложью, благами, добром,
славой, идолами, дулами,
инквизиторским костром…
И когда бреду придавленно
по дороге столбовой,
вот я — чую — зверь затравленный:
хоть от злости волком вой!
НО…
Какая б из проблем
ни мучила кручиной,
я был доволен тем,
что я — мужчина.
И — пусть мне онеметь,
коль слогом лгу единым,—
готов благоговеть
пред женщиной любимой.
* * *
На городских на улочках
мне почему-то грустно.
Не то, чтоб что-то чувствую,
но вспоминаю чувства,
которые испытывал,
по городу бродя,
особенно, поверишь ли,
в компании дождя —
июньского, июльского,
вечернего, дневного…
Он прекращался, вроде бы,
но начинался снова.
Он моросил, накрапывал,
как будто бы шепча
о той прекрасной девушке,
которая… ничья!
Она брела рассеянно,
была сама в себе…
Ничья! А след оставила
она в моей судьбе.
ВОСПОМИНАНЬЕ
Наши души, как будто свечи,
так же таяли от огня…
Ах, как радостны были встречи!
Ах, как дороги для меня!
Я идти был готов с тобою
хоть страны на край, хоть земли…
Я тебя называл любовью,
но растаяла ты вдали.
Ты обиделась? Я обидел?
Ты обиделась — я грущу.
Сколько лет я тебя не видел,
столько лет я тебя ищу!
Ничего теперь не исправить —
слишком многое на кону.
Хоть раскаяться, хоть раскаять,—
всё равно тебя не верну!
Только что-то в душе осталось
по твоей, дружок, ворожбе,
чтоб грустилось мне, чтоб вздыхалось,
как подумаю о тебе. |
* * *
Валерию Кривенко
Жизнь пролетела, Валера, не так ли?
Будто бы мы отыграли в спектакле.
Я вопрошаю себя: каково?
Глянул вокруг, а вокруг никого!
Будто бы нет ни единого друга.
Будто бы всех разнесла центрифуга.
Ладно бы, если бы лишь по стране —
кто-то ни в этой, ни в той стороне…
От интернетов нисколько не легче!
Надо, наверно, устраивать встречи.
Разве умеет какой-то там скайп
нам подарить непридуманный кайф?
…Может быть, с водкой
не будем лукавить,—
чтоб растревожить давнишнюю память.
Греет не только лишь солнечный свет,
но и свет прожитых-нажитых лет,
добрых — надеждой,
счастливых — мечтами,
в общем — весёлых, а грустных — местами,
чьими-то, может, омытых слезами,
чьими-то, может, окрашенных снами…
Что ж, не без этого, не без того!
А согласись: мы ещё ничего!
ВЕСНА
Не такой уж страшной зима была,
не такой уж трудной и долгой.
Пусть пока что картинка в окне бела
да ледок хрустит, а что толку?
Пополудни, жгучи и горячи,
распускает солнце свои лучи,
в серебристых звуках капельных мантр
расцветает солнцем весёлый март.
От ручьёв и бликов в глазах рябит.
Даже сердце слышно — вовсю стучит,
заворожено. А в крови
предвкушенье радости и любви,
ощущенье чуда: пришла Она —
68-я моя весна!
* * *
Ну наконец-то потеплело,
чего желалось мне давно.
Весна моя переболела
и стала с летом заодно.
И занялась озелененьем,
пренебрегая тишиной.
Весь новым, по определенью,
стал мир небесный и земной.
Освободившись от окалин,
от ржавчин всяческого зла,
я стал чуть-чуть сентиментален,
как бы расплавлен от тепла.
Как бы расправлен для паренья
по розе утренних ветров,
опять готовый к сотворенью
живых божественных миров —
По образу любви и дружбы,
по доброй памяти в себе,
ведь очарованному чужды
ошибки прошлые в судьбе.
И в этой новой ипостаси
забуду, где и что болит.
Мой опыт жизненный прекрасен,
но время новое пьянит.
К другим надеждам воспаряя,
как прежде лёгок на подъём,
я никого не потеряю
в счастливом будущем моём.
НЕМНОГО О ПРЕКРАСНЫХ ПОРЫВАХ
Ах, какая девушка стояла
на перроне старого вокзала.
Захотелось выйти и понравиться.
Я себя упрашивал: решай,
но услышал: двери закрываются…
Милая красавица, прощай!
Лёг мой путь, как яблоко, червивый.
Я тебя не сделаю счастливой.
Будет жизнь обычной и обыденной.
Ты в неё вмешаться не смогла.
Но зачем сама меня увидела
и горячим взором обожгла?
Я потом об этом пожалею,
Я тобой ещё переболею.
А глаза твои — два синих озера —
всё глядят, тая в себе упрёк.
Мне судьба подсказывает козыря,
только я, как видно, не игрок.
Не могу вести себя раскованно
там, где ситуация рискованна.
А глаза глядят и убиваются,
будто я их чем-то наказал.
Осторожно: двери закрываются.
Вот и всё. Красивый был вокзал.
Лёг мой путь, как яблоко, червивый.
Не сбылись прекрасные порывы.
СКУЛЬПТОРЫ ЛЮБВИ
Глянешь не дыша...
Любовь — причина,
что моя душа
тебе — что глина.
Душу не дави,
хотя б невольно.
Даже от любви
бывает больно.
Действуй не спеша,
и может статься,
что моя душа
сама поддастся.
Ведь любовь не бой
и не дебаты.
Оба мы с тобой
шероховаты.
Не лепи — люби!
Аж до озноба!
Скульпторы любви
ты да я… Мы оба!
* * *
Ночь скрадывает расстоянья,
и вот уже издалека
я чувствую твоё дыханье,
похожее на облака,
все из метафор и гипербол,
до каждой капельки чисты,
едва плывущие по небу
твоей мечты,
в котором дальние зарницы
высвечивают чернь шелков…
А мне так хочется стать птицей,
летящей выше облаков.
РЕЛИКТОВЫЙ ЧЕЛОВЕК
Слишком часто стало облачно и прохладно!
Облака плывут, как тени веков.
То ли в небе нашем что-то не ладно,
то ли мир земной не слишком толков.
А я помню время, когда не было облаков!
Золотое было время, другая эпоха,
до сих пор пьянящая, как вино.
Раз, случалось, тогда вспоминали царя Гороха,
значит, было оно, это время, уже давно.
А мы жили — не знали, что всё проходит.
Хорошо, если это боль или печаль...
Оказалось, и время, как пароходик,
уплывает, уплывает куда-то вдаль...
Так вглядимся давай, чтобы сердце сжалось,
чтоб кольнуло его или обожгло:
нету там ничего, и такая жалость,
что и быть не могло, не могло-могло...
Облака опять в вышине повисли,
а одно из них — мой взгрустнувший вздох.
Вечный ветер свои напевает песни.
Перемен эпоха.
Перемена эпох.
Ну да Бог с ней, с моей тоской-ностальгией.
Опускает занавес XX век.
В XXI люди уже другие...
Ну а я — реликтовый человек. |
