В течение почти двух столетий российской истории слово «писатель» не вызывало у русского человека дополнительных вопросов. Было понятно, что речь идет о человеке, который умеет складывать слова в понятную и благородную по звучанию речь, закреплять их на бумаге и затем, уже в виде книги, передавать свой труд всякому, кто будет заинтересован в новом взгляде на жизнь и судьбу, в достоинстве и нравственном чувстве, в красоте и глубоком смысле жизни, в её высоком и скрытом от постороннего глаза предназначении... Несомненным было то, что писатель любит родную землю и готов постоять за неё не только словом, но и кровью своей. С течением времени такое представление о профессии (а принадлежность к писательству есть профессия, назначенная человеку свыше – в этом нет никакого сомнения) претерпело определённые изменения: возникло цеховое понимание ремесла, появились издержки в осмыслении писательского труда – форма как бы заявила о собственной самодостаточности, а содержание высказывания обрело черты внятной и последовательной гражданственности. Есть ещё целый ряд уточнений того, как множилось понимание писательства в обществе, как выстраивались взаимоотношения творца художественных текстов с читателем и властью. Сегодня говоря о писательстве, мы представляем некое ветвистое дерево, у которого есть как органические побеги, так и привитые рациональной рукой ветви. Здесь же и причудливо выгнутые, непонятно как переродившиеся хворостины.

И вот подобный образ писательского труда, будто отчётливо вычерченный пунктир ложится на жизнь и развитие русской литературы, позволяя подлинному творцу выбрать для себя путь и духовную задачу, которая неотступно станет владеть его душой, – так высокий замысел пронизывал творения позднего Гоголя, сжигая его сердце и заостряя его ум. Вглядываясь в историю русского писательства, видишь его отдельность от судьбы мировой литературы, в которой множество ярких имён и произведений, кажется, были созданы только для того, чтобы русские авторы прошли строгую школу, прежде чем взялись за создание собственного оригинального художественного мира. Конечно, это более чем вольная версия литературных событий, иные культуры вполне автономны, однако нельзя не видеть, что в начале третьего тысячелетия само понятие современной мировой литературы не выдерживает никакого сравнения с минувшими десятилетиями и веками. Это тупик, внутри которого происходит обработка достаточно прогнозируемых и порой навязанных желаний, мечтаний, часто рассудочных размышлений нынешнего западного частного человека, который утратил ощущение необъятного бытия и погрузился с головой в физическую реальность.

Совсем не то происходит с русскими писателями. Они всегда искали самобытную форму, которая адекватна историческому содержанию, не желающему укладываться в прокрустово ложе привычной литературы. Всё наследие Михаила Шолохова как нельзя лучше соответствует такому пониманию творчества. И потому роман «Тихий Дон» оказывается вечной книгой, а рассказ «Судьба человека» – одной из самых ярких художественных страниц великой беды и непостижимой силы русского сердца.

С самого момента образования внутри многонационального союза советских писателей его российской организации начался процесс неуклонного взаимного притяжения русских авторов друг к другу – процесс ментального объединения художников, которые почувствовали под ногами родную землю и осознали уже конституционально свой долг перед ней. Что говорить, творческая среда отличается сложными характерами, тщеславием, порой неуживчивостью, однако здесь, конечно, речь о той стороне биографии художников, когда их, по словам Пушкина, не требует к священной жертве Аполлон. Крупица таланта перетягивает на провиденциальных весах бытовую маету, и тогда атом к атому, молекула к молекуле начинает складываться атмосфера русского художественного поиска, в котором цена традиции высока, и прозрение грядущего невозможно без оглядки на старину.

В поэзии, прозе, в литературной критике образ Родины стал являться перед читателем всё более объёмно, а тяжкие времена её летописи начали получать осмысление, порой далеко выходящее за границы собственно писательской творческой практики. В «Русском лесе» Леонида Леонова почти осязательно была нарисована картина отчей земли и борьба за её существование. Привычные по обыденной жизни герои обрели концептуальную точность, состав духовного вещества, которое владело этими людьми, вдруг стал виден простым глазом. И неожиданно для доверчивого читателя они воплотили в себе всю полноту утверждения и отрицания, всю конкретику созидания и разрушения. С такой непререкаемой определённостью наш народ и его художники слова столкнутся ещё раз через десятилетия, когда будет решаться практически вопрос поворота северных рек.

Василий Белов, Валентин Распутин предстанут защитниками русского мира и человека перед властью, опьянённой научно-техническим прогрессом, замороченной советами консультантов без роду и племени. Сменится государственное устройство советской империи, возникнет новая страна Российская Федерация, но безжалостное отношение к земле-кормилице у чиновников новой эпохи станет ещё более бесцеремонным. Одновременно появится целая когорта авторов, которые не переносят всё русское икоторых доводят до изнурения собственные припадки ненависти к самобытности русского начала. Среди них на первый план выйдут лица, овладевшие видимыми приметами писательского мастерства, однако вся бытийная глубина, присущая органическому русскому творцу, категорически обходит их сочинения. Буржуазные пошловатые графоманы, фигуры приятные во всех отношениях, онилюбят посидеть сразу на двух стульях. Все эти продвинутые прогрессисты, ценящие только рациональное и не способные ощутить тайну Божественного присутствия в будничной суете, не соответствуют имени и призванию русского писателя. Опытные версификаторы, знатоки теории и практики поэзии отечественной и зарубежной, они не способны вдохнуть живую искру в слова, чтобы возникли стихи, равноценные строкам Сергея Есенина или Николая Рубцова. Тогда какслабое, измученное невзгодами сердце подлинно русского поэта сможет так соединить в лирическом откровении речь и предметы совсем обыкновенные, что заплачет читатель – и небо покажется ему яснее, чем вчера, а осенняя красота леса и озера станет поистине волшебной.

Теперь, к концу второго десятилетия нового века мы говорим о самом драгоценном для нас – под вой и проклятье «писателей» поддельных, которых, быть может, и не очень много, зато все средства массовой коммуникации, издательские и финансовые ресурсы находятся от них на расстоянии вытянутой руки и исправно служат их целям. В мучительном преодолении враждебности окружающей социальной среды проходят дни и ночи прозаиков и стихотворцев, которые назвались «русскими» и выбрали для себя иной житейский и творческий удел в этом гнилом соседстве, в недоброжелательном или, в лучшем случае, осторожном присутствии государства. Далеко в прошлое ушло внимание и забота власти о цехе писателей, уже никто не вызывает на жестокую проработку в обком партии автора, посмевшего повести речь о запретных темах. Однако сложились новые табуированные зоны размышлений. Впрочем, их сравнительно немного, тогда как всё иное может быть подвергнуто самому беспощадному анализу и художественному отображению.

Роман Михаила Алексеева «Драчуны» о коллективизации, статья о нем Михаила Лобанова в журнале «Волга» и последующее увольнение главного редактора Николая Палькина, – вся эта история кажется нынешнему молодому читателю почти легендой, хотя каждый литературный шаг был продиктован тогда внутренним выбором творческого человека.

Самоубийственное писательское ремесло как будто не должно привлекать новое поколение людей, работающих со словом. Во всяком случае тех, кто относится к профессии писателя как к бизнес-специализации, ныне могло бы насчитываться в сотни раз больше, нежели смутьянов ума, будоражащих общественное спокойствие. Но в реальности все не так, ибо серьёзный русский писатель и сегодня непременно проходит этап внутренней самоорганизации и задаётся вопросами, которые иностранцу могут показаться нелепыми – тут уж сказывается предельная требовательность здешнего ума. И появляются на журнальных и книжных страницах, на интернет-сайтах и в блогах новые имена. Они говорят о живом, наболевшем за порой недолгую молодую жизнь, но здесь же – и боль давняя, по человеческой мерке почти вечная. С этим писатели наступившей буржуазной эпохи выходят к читателю, другу или врагу; к антагонисту – честному или подлому; к государству, в котором изверились – но без него придёт конец русской истории... Проза Андрея Антипина, где на юру XXI столетия царствует язык и характер, рассказы Юрия Лунина, где в прорехах психологии современного горожанина зияет бездна – и критика Андрея Тимофеева и Яны Сафроновой: внимательная, вдумчивая, способная задавать неудобные вопросы и размышлять, не боясь жестокого собеседника...

Может показаться, что в наши времена русский писатель, будто птица Феникс, возрождается из пепла прошлой жизни – без объяснения и повода, неудержимо и властно. При этом логичен вопрос: кто же он, почему он взял себе такие права и как он может существовать в пространстве, в котором нет для него законного места?

Всматриваясь в отечественную историю, замечаешь, что не раз и не два при тех или иных драматических обстоятельствах победа тьмы над светом почему-то отодвигалась из-за вроде бы несущественных обстоятельств и, на первый взгляд, незначительных персон. Православный человек не станет ссылаться на случайность, искать в каждом таком факте скрытые пружины, способные изменить движение предметов, людей и явлений: для него очевидно вмешательство Промысла Божьего. Между тем развитие земных событий часто избегает возможного сокрушительного финала словно по нежеланию надмирной Силы дать волю разрушению и торжеству мрака. В этом случае рождаются фигуры и явления, которые принято называть Удерживающими.

Рубеж тысячелетий для России невероятно тяжек, но почти очевидно, что сегодня страна держится святыми молитвами старцев и волевыми поступками тех, кто принимает на свои плечи всю тяжесть глухого времени. Самоотверженные учителя и мужественные солдаты, любящие матери и жёны, монастырские послушники и истинные художники, защищающие красоту от пошлости и низости – упомянем среди них и писателей русских. Да, их творческий труд есть земная форма Удерживающей Силы, и в этом объяснении, которое невозможно подтвердить фактами и логикой, сосредоточен смысл творческого сгорания гениального мастера и возрождение его заветов в прямых учениках и в отдалённых внуках. Не фабрика сюжетов, звуков, коллизий и занимательных ходов – но служение добру, нравственному началу, неподкупной правде. И удивительное преображение плоской обыденности в объёмный мир, где идёт борьба плохого и хорошего, где смерть побеждает жизнь – и вдруг отступает, потому что жизнь упрямо возрождается.

Шесть десятилетий тому назад, когда на дворе шумела советская эпоха, о которой всякий честный человек новой капиталистической России вспоминает теперь с ностальгией, русские писатели объединились в творческий союз, обозначив его точную национально-территориальную принадлежность: Союз писателей России. Значение этого шага трудно переоценить: он свершился в условиях стирания культурной и этнической идентификации русского человека космополитическим крылом компартии. Структуры писательского союза России преодолели роковую черту гибели советского государства и всех его эшелонов и превратились в сеть достаточно автономных организаций с центром в столице. Нет нужды упоминать о том, что «поводок», на котором ядро творческого союза писателей держит региональные филиалы, достаточно длинный. Это позволило строить литературную политику на местах исходя из конкретных, привязанных к земле реалий. Одновременно, к сожалению, эта же децентрализация стала причиной постепенного угасания связей московского руководства с писателями самых разных географических точек нашей страны. Сложилась ситуация, когда борьба за творческое существование оказалась каждодневной практической заботой каждой региональной организации. Однако нет худа без добра, такое положение приучило корпорацию писателей к необходимой самостоятельности. Безусловно, наш творческий союз не смог бы выжить без поддержки государства, часто лукавой и вынужденной. Но уместен и другой вопрос: что стало бы с государством, займи русские литераторы непримиримо враждебную позицию по отношению ко всем ступеням его административного устройства? В этой войне на уничтожение победителей вряд ли удалось бы отыскать. Ну, разве что дядя Сэм потёр бы когтистые свои ручонки над дымящимся полем очередного русского раздора.

В наши дни обновлённое руководство писательского союза стремится к усилению творческой организации как таковой. Мы видим последовательность шагов административных и идейных. Необходимая независимость политических суждений, будем надеяться, станет отчётливым свойством Союза писателей России и даст возможность влиять на решения, принимаемые в Кремле. Одновременно стоит вести речь и о самостоятельных шагах региональных объединений. Важнейшим фактором усиления идейной и творческой позиции русских писателей может стать их движение в сторону самоорганизации, стремление наладить горизонтальные связи, то есть «дружить» не через центр, а непосредственно, по коротким линиям. Так будет укрепляться ткань писательского содружества.

Если посмотреть на условную карту русского творчества, где отмечена география и хронология фестивалей, спектаклей, поэтических праздников, книг, концертов, вернисажей, где обозначены произведения и имена их создателей, мы обнаружим достаточно плотное присутствие русского искусства на обширной территории России. Однако на практике все идейно схожие инициативы отделены друг от друга: время и расстояния делают их автономными, всякий раз возобновляемыми с некоего вчерашнего начала, у которого расплываются индивидуальные черты, а дополнительные грани кажутся порой не слишком выразительными. Другое, но такое же в потаённой глубине существует как будто рядом – но, увы, оно не в силах подарить свои творческие удачи единомышленнику, потому что живёт в замкнутой ячейке, на которые ныне разделено русское пространство.

Необходимо убрать перегородки между русскими культурными инициативами, стянуть в общий фронт имена и региональные очаги культуры, дабы возникли прочные горизонтальные связи и ушло чувство катастрофического русского одиночества. Названную координацию людей, сил, начинаний нельзя в наши дни свести в единый центр, сжать в один идейный интеллектуальный и творческий кулак. Такую структуру легко разрушить как извне, так и изнутри. Поэтому важна сетевая взаимная заинтересованность. Стоит быть чуть менее эгоистичным и тщеславным, чуть больше отнимать от себя и отдавать другим. И всё постепенно получится: возникнет русский общественный слой, в котором компьютерные технологии и личная инициатива смогут кристаллизовать родовую и духовную идею в единое целое. И лишь потом возможно будет привить эту ментальную субстанцию теряющему свою самобытность рядовому русскому человеку.

Надо сказать, что при благоприятном развитии событий «русский слой» шаг за шагом будет обретать всё больший вес и независимость, и такая автономизация по отношению к иным идеологическим и властным группам, вероятно, покажется им некоей зреющей угрозой. На самом деле вновь обретённое самосознание, исполненное чувства собственного достоинства, не посягает на чужое, но стремится сохранить своё. А вот те, кто внутренне готов к экспансии и посягает на исконно русские географические и духовные пространства, постараются приписать присущий им самим эгоизм русскому человеку, русскому сообществу, русскому миру... С этим можно бороться, только укрепляя себя, не растрачивая силы на многочисленные схватки с ветряными мельницами. И государственная власть придёт к пониманию того, что с русскими важно выстраивать особые отношения, а считать огромный народ аморфной «массой» есть самоубийственное заблуждение.

Конечно, такая динамика развития событий кажется фантазией, которая почти не подкреплена действиями, в ней как будто не просматривается медленное накопление результатов русского стоицизма. На самом деле важны первые шаги в данном направлении и осознанная посильная помощь друг другу. Этого достаточно, чтобы нынешняя линия обороны стала двигаться вспять, возвращая нам утраченные рубежи.

Важно помнить о том, что Россия – многонациональная страна, и в её лучшие годы полиэтнический фактор помогал государству зримо и действенно. Так же и писательство должно подпитываться органическими связями малых культур с большой, русской. В последние годы крепнет прежде катастрофически ослабленная тенденция: переводить на русский произведения многочисленных народов страны. Выводя в объёмное общее литературное пространство традиции и чувства этнических сообществ, мы обогащаем нашу совокупную ментальность, внутри которой большое и малое не размывают свои границы, но дополняют друг друга. Русская литература подразумевает всю совокупность творческих текстов на русском языке – органических и переводных. Последние становятся частью русского литературного свода, являют его многомерность, разнообразие и дают чувство сладости: большое опекает малое, а малое по-родственному прислоняется к большому...

Отмечая шестидесятилетие Союза писателей России, мы должны понимать не только родовое и духовное значение нашей организации, но и свою ответственность за её будущее. Можно и нужно уповать на Промысел, но исключительно значимы конкретные действия, личная заинтересованность в общем результате, щедрость дарителя и упорство работника, мужество воина и терпение молитвенника. И речь идёт не о разных людях и поприщах, а о качествах, которые нужны всем нам, чтобы родная земля не отринула нас при жизни, а Святая Русь приняла нас потом в своё царство.  

Вверх

Комментариев: