| |
В конце мая 2018 года в Воронеже проходило областное совещание молодых литераторов. Я ехал туда, как на обычное областное совещание, но нашёл такое устройство жизни молодой литературы, которое можно, пожалуй, считать идеальным. И у этого устройства есть несколько составляющих. Во-первых, конечно, журнал «Подъём» под руководством председателя писательской организации Ивана Александровича Щёлокова, который регулярно публикует и молодых авторов, но главное – работает с ними перед публикацией текста. Во-вторых, семинары под руководством Зои Константиновны Колесниковой, которые проводятся раз в две недели. А в-третьих, спонтанное движение самих молодых, которые также раз в две недели собираются сами в библиотеке им.В.М.Кубанёва – раньше это называлось молодёжным литературным объединением «Голоса», а теперь ещё и вполне официально называется Советом молодых литераторов Воронежа под руководством поэта Василия Нацентова.
Обстановку в литературной жизни Воронежа можно охарактеризовать одним словом – здоровая. Это то, когда взрослые писатели (Вячеслав Дмитриевич Лютый, Виктор Викторович Будаков, Сергей Прокофьевич Пылёв, Юрий Митрофанович Кургузов, Виктор Николаевич Никитин, Аркадий Васильевич Макаров) охотно работают с молодыми, но не ограничивают их творческую свободу искусственными шорами. А молодые идут тем путём, который им подсказывает их молодость и талант, прислушиваясь к советам старших. По сути это то, что должно быть в идеале рамках любого региона и в рамках всей страны.
Кстати, ситуация в молодой литературе Воронежа органична и в том смысле, что там есть не только сильные молодые поэты, но и прозаики – такие, например, как Михаил Калашников, победитель последнего фестиваля-конкурса «Хрустальный родник». Но материал, который мы хотели бы предложить вниманию читателей сайта, целиком посвящён поэзии. Здесь и очерк о молодёжном литературном объединении «Голоса» Павла Пономарёва, и попытка критического осмысления творчества своих сверстников Василия Нацентова, и подборки воронежских молодых, тщательно отобранные Василием Нацентовым и главным редактором журнала «Волга 21 век» Елизаветой Мартыновой. Этот материал – свидетельство того, что молодая литература Воронежа живёт и развивается.
Андрей ТИМОФЕЕВ
СТАТЬИ
Павел Пономарёв «Их голосам – всегда сливаться в такт…»
Василий Нацентов "Что же на нас времена так взъелись..."(заметки о молодой воронежской поэзии)
ПОЭЗИЯ
Василий Нацентов
Екатерина Маркушина
Эльвира Пархольц
Павел Пономарёв
Аман Рахметов
Кристина Маркова
Сергей Рыбкин
Олег Коновалов
Александра Веретина
⇑Павел ПОНОМАРЁВ
«Их голосам – всегда сливаться в такт…»
Есть в Воронеже молодёжное литературное объединение «Голоса». Объединение юное – и года нет. Статуса официального тоже нет. Члены объединения преимущественно студенты. Поэты, реже прозаики. Встречаются регулярно в библиотеке. Читают свои произведения, обсуждают их. Беседуют о литературе и искусстве. Ездят по фестивалям, участвуют в конкурсах. И потихоньку заявляют о себе. Вот их имена: Елизавета Бодрова, Олег Коновалов, Владимир Кузьменко, Екатерина Макушина, Кристина Маркова, Василий Нацентов, Амангельды Рахметов, Татьяна Рудницкая, Сергей Рыбкин, Диана Сопрунова, Иван Стеблюк, Эльвира Щербакова.
С чего всё началось?
Весной этого года я попал на День поэзии в Воронеже. Название громкое – праздник мелковатый.
Прочитал свои стихи со сцены и познакомился с одним из поэтов – своим одногодком.
…Бритоголовый, с навылет простреливающими глазами цвета Байкала, колючий, он – одинокий, но самодостаточный – даже, самодовольный, шёл, поправляя растрепавшийся красный шерстяной шарф.
– Василий Нацентов, – представился он и добавил, – пять лет в экспедициях.
Учится на факультете географии, геоэкологии и туризма Воронежского государственного университета (ВГУ). В археологических экспедициях прошёл средний Дон.
Зычным голосом-горном затягивает свои стихи:
…Июнь. Теплынь. Полынь. Цветёт чабрец.
Восходят паром стынущие лужи –
как чьи-то души. Это не конец.
По-над рекой идёте, говорите,
не отражаясь в ней и не сминая трав.
Смотрю на вас – хулитель и хранитель –
один как перст – не узнан и не прав.
– Сколько себя помню – рассказывает Вася, – пишу. Вот одно из первых воспоминаний детства: лето, кухня, наскоро вырванный из ученической тетради листок, исписанный крупными скачущими буквами, и я, ещё неумело-сосредоточенный, удивлённо смотрю из окна на жаркую безлюдную улицу, наверное, пытаясь что-то разглядеть...
Так и я разглядывал родственную душу – и разглядел.
* * *
Вася рассказал, что есть в Воронеже – при региональном отделении Союза писателей России – литературная студия «Современник»:
– Секцией поэзии там руководит секретарь местного правления Союза писателей, Зоя Константиновна Колесникова, а секцией прозы – писатель Сергей Прокофьевич Пылёв. Там наших много – молодых. Собираются, читают, обсуждают.
Вася настоятельно посоветовал туда сходить.
Это была возможность прибиться к Союзу писателей. К литературной жизни в Воронеже.
Пришли.
Встретили тепло – сказали, что творческий потенциал имеется.
Познакомился с молодыми: авторами Кристиной Марковой, Аманом Рахметовым, Сергеем Рыбкиным, Иваном Стеблюком. Они только делали свои первые творческие шаги. В отличие от тех, кто уже сделал уверенные – Екатерина Макушина, Эльвира Пархоц, Елена Смолицкая…
Катю Макушину поздравляли – она вступила в Союз писателей. А ещё раньше стала лауреатом Исаевской премии молодым литераторам Воронежского края.
Ребята мне понравились. Они были со-чувствующие. Со-действующие. Со-временники.
* * *
Прекрасно помню этот день: 26 мая.
Лечу в Главный корпус ВГУ – там высаживался литературный десант: преподаватели Литературного института и их студенты.
Мы собрались нашей «могучей кучкой», пришли на встречу в Главный корпус и дружно прочитали свои стихи.
Москвичи подивились – откуда такие голоса в провинции? И рассказали, что каждый год под Ельцом, в селе Становое, проводят литературный фестиваль «Бунинские Озёрки». Сказали, что нам обязательно надо туда поехать – всей командой.
Приглашение мы приняли и отправились в областную библиотеку имени В. М. Кубанёва.
А там что?
А там – идея собираться вместе и регулярно. Чтобы читать стихи, обсуждать их, говорить о литературе.
Идея всем понравилась. Встречаться условились раз в две недели – два раза в месяц.
* * *
И – встречались.
Сами незаметно для себя мы создали вокруг мир, где не было быта и времени. Потому что время – пока мы были вместе – не ощущалось. Оно шло вне нас.
Рождался поиск: поиск слова; поиск образа – поиск решения.
Поиск истины.
А когда было тепло, мы покидали библиотеку и до глубокой ночи гуляли по Адмиралтейской набережной, Петровскому и Кольцовскому скверам, забредали в парк «Орлёнок» – в гости к Мандельштаму…
Так, однажды погожим сентябрьским вечером подошли к памятнику Осипа Эмильевича и стали укрывать его опавшими кистями-листьями – поэты… На что проходившая мимо женщина ворчливо заметила:
– Не обижайте нашего Осю…
И обидно, с одной стороны – ведь он наш, может быть, ещё больше, чем ваш.
И приятно, с другой, – воронежцы знают. Воронежцы помнят.
* * *
На «Бунинские Озёрки» отправилось пять человек.
Камера работает на историю. Сцену и зрительный зал разделяет столик с жюри.
– А сейчас выступят представители делегации из Воронежа! – председатель оргкомитета и главный организатор Елена Полтавская оглашает список, – просим на сцену!
Выходим по одному. Каждый – голос. Каждый – поэт.
Что делать, если молодость на лицах?
Что делать, если ворон тоже птица?
И песнь его как счастья истеченье,
По звукам мы разложим на значенья.
Тревожней и безумней наши встречи.
Друг друга снова ими мы увечим!
Идём как тени мы в простой одежде
За теми, кем мы были с тобой прежде.
Зал аплодирует.
Жюри сталкивает фаворитов: студентов-москвичей Литературного института и нас.
От каждого по способностям – по одному стихотворению.
Читаем.
– Ребята! Вы все сегодня – победители. Мы не смогли выбрать лучшего, потому что вы все – лучшие. Воронежцы! Я влюбилась в ваш город, когда вы принимали нас – в мае. Я влюбилась в вас! – член жюри и Попечительского совета Фонда поддержки литературы, культуры и искусств «Иппокрена» Екатерина Энсис расписывается на призовом конверте и вручает нам.
А первое место? Осталось за москвичами…
* * *
Озадачились вопросом: как делить приз?
Родилась идея открыть на эти деньги счёт в банке и получать процент.
Чтобы впоследствии создать свой – воронежский – литературный фонд молодых авторов.
А там и до коллективного сборника дело дойдёт – когда это только будет?
Нам снова грезились идеи и идеалы. И почему у Воронежа нет сейчас своей поэтической школы?
Московская школа есть. Питерская школа есть. Есть даже уральская поэтическая школа.
А у нас?
* * *
На экскурсии в Озёрках (деревня в Становлянском районе Липецкой области) к нам подошла одна из гостей фестиваля:
– Ольга Уразова – сотрудница воронежского Литературного музея имени Никитина, заведующая отделом выставочной и организационной работы.
Познакомились. Разговорились.
– А вы тоже из Воронежа? – спросила Ольга.
– Да.
– Литературное объединение?
– Да.
– Пишете? Собираетесь? Читаете?
– Да. Да. Да.
– А что дальше?
– А дальше поиск: себя мы нашли – теперь нужен зритель. Потом слушатель. Потом – читатель.
– А приходите к нам в музей – мы найдём вам вашего зрителя.
В Озёрках прошла юность Бунина. А родился он в Воронеже.
* * *
Первый наш поэтический перформанс в Воронеже прошёл накануне столетия Великого Октября – 4 ноября. Первый наш творческий вечер в Никитинском Литературном музее назывался нагло: «Вся власть – поэтам!» Первое наше заявление было громким – во весь голос –
Цветным лучом глаза прорвут в ночи
Искрящую нору – в ней мысли, вера.
Кирпичный дом – и мы в нём скрипачи,
Игравшие без устали, вне тела.
Поток. Мы – звук. Мелодия – ноктюрн.
Несёмся вдаль... уносимся.
С берёзы
Упал листок, уполз с ветвей как вьюн –
Мы братья от одной метаморфозы.
Тогда и возникло это название: «Голоса». Так представили нас публике.
Человек двадцать пять было в зрительном зале – на удивление, он был полон. Свободных мест не было. Зрители пожилые – мало молодёжи. Неудивительно.
Зал мы не знали – и он нас не знал.
После выступления спросил Кристину Маркову:
– Как тебе?
– Мне кажется, они прониклись. А читалось легко.
– А как ты думаешь – они в следующий раз придут?
– Придут – я верю.
* * *
Поздний воронежский вечер. Никитинская улица. Толпа. Идут стеной. На красный свет. Поют Визбора, Окуджаву, Высоцкого. Кричат что-то рифмованное, похожее на стихи.
Нечастые прохожие шарахаются, не успевая разобрать и вслушаться.
Первый думает – пьяные.
Второй – маргиналы.
И только пятый понимает – поэты.
А они идут дальше. Впереди – светофоры. А они идут не останавливаясь. Ими движет вера – вера в следующий раз.
И падает первый снег. Впереди декабрь. Новое выступление. Новый год.
Я не шёл бы бок о бок с этими людьми – если бы не был уверен, что они мои друзья. Мои единомышленники. И этот путь – ошибок, разочарований и падений – идти нам вместе.
«Возьмёмся за руки, друзья!»
Стихи Сергея РЫБКИНА
⇑Василий НАЦЕНТОВ
"Что же на нас времена так взъелись..."
(заметки о молодой воронежской поэзии)
Недавно один московский поэт спросил меня: "Вася, как вам нравятся стихи вашего товарища?" Я стал что-то невнятно отвечать, говоря, скорее, об ассоциациях, вызванных стихами, нежели о самих стихах. Он перебил: "Да скажите уже прямо!" Я несколько замешкался и вдруг понял, что если бы спросили "Нравится ли мне моя правая рука?", я тоже не знал бы, что ответить. Она, может, и не очень, но всё ж таки − моя.
Вообще писать критические очерки о близких людях не просто и довольно неблагодарно, но, думается мне, необходимо. Особенно сейчас − в пору нашего становления. Питерский филолог Е.В. Невзглядова и вовсе считает, что "ключ понимания стихов даётся любовью..." Впрочем, важна оговорка: любовью, конечно, не непосредственно к поэтам (таковая обычно не идёт на пользу литературоведческому жанру; что нельзя сказать о мемуарах и художественной прозе), но − к самой поэзии.
Вечер. Август. Кромка скомканного леса, где он, споткнувшись, кустарниками тёрна стоит на коленях перед степными оврагами. Эльвира Па?рхоц. Мягко. Полынно. Сухой и жаркий ветер − по травам. Но тоже − мягко. Оттого − по оврагам − в далёкий суходол − полынная пыль. В воздухе − горько. Забыто и радостно горько.
Жаль полынных небес
да несчитанных вёрст.
Лес − тихим эхом в груди...
Пархоц пишет − разворачиваясь, наплывая, растекаясь "зарёй в перелесках". Мир её многозвучный и выпуклый. Ненавязчивая и тихая разговорная интонация придаёт стихам особую ритмическую самость. Хочется упасть на голос и − плыть.
Месяц, лохматый дед,
рыжая шапка − два уха,
по ольховым лесам идёт
тихо-тихо в туманах-валенках.
Но поэт не закрывается в своём − пусть и многообразном − мире. Он видит "крестный ход небоскрёбов", слышит, "как шуршит в коридоре опавшая хвоя", потому что живёт "там, где были сосновые рощи − в новостройках..."
Сергей Рыбкин − пора первой грозы. Даже не майская, но − ещё − апрельская. Баратынский говорил, что поэзия "есть полное ощущение данной минуты". По Баратынскому Рыбкин − безусловный поэт. Правда, совладать с этим ощущением не всегда может, чаще − наоборот.
Цветным лучом глаза прорвут в ночи
искрящую нору − в ней мысли, вера.
Кирпичный дом и мы в нём − скрипачи,
игравшие без устали, вне тела.
Притихший, желтеющий у Пархоц терновник, у Рыбкина − цветущий, рваный, в ветре и дожде. Возле леса ложится "косая рельсина", виснут фонарные столбы, а сам поэт несёт в губах "неподъёмные копны неизжитого счастья", конечно, ради возлюбленной.
Всё так. Строка коптит смолой,
зигзагом твёрдого графита
остался след и голос твой
в аранжировке алфавита.
Стихи несовершенные, но живые. В них есть внутренняя сила. Есть посыл. Рыбкину нужно присматриваться и прислушиваться к окружающему миру, быть чутким к своему таланту. Успокоить иной раз грозовое небо, соскользнуть закатным лучом во влажную густую черёмуху и молча пролежать всю ночь под молодыми звёздами.
Поздним утром, когда похмельный пар земли становится седыми облаками, когда птица, отпев заутреню, ещё не приступила к обедне, когда...
Не будет пышных садов акаций,
пьянящих воздух кустов сирени.
В короткий век свой на миг остаться
скупая в цвете стремится зелень.
Это Кристина Маркова − поэт нежный и невнятный. Нежностью своей сродни Пархоц, невнятностью − Рыбкину. Но иной раз − у неё же − глубокие, уверенно-женские ноты.
Я же первая встану против:
для тебя камень сжат в кулак.
Белым хлебом меня кормишь,
хлебом кормишь меня как
занесённую снегом птицу −
ледяные ладони ко рту...
Марковой, конечно, ещё работать и работать. И не только над плотностью стиха и семантической цельностью стихотворения. Автор ещё не нашел себя, не открыл себя миру и мир для себя. Много невразумительных и полых строк.
Голос открыл мою сетку сознанья −
там пустота, там зелёные блики
видят, как старые сны на прощанье
шлют обеззвучные космосом крики.
Пока − невразумительных и полых. Кристина пытается и может открыть и открыться.
Шея длинно-длинная моста
наклонилась вбок от беспределья,
от тебя на ней лишь ожерелье
фонарями смотрит в никуда.
Фонари − тема отдельная. Не реже и вечные "сердца", "судьбы" и "души". А о чём ещё писать молодому влюблённому поэту?.. И если у Пархоц вороньё и туманы ещё могут сойти за символьную систему, у Марковой и Рыбкина уже, как сейчас говорят, не всегда "прокатывает". Недалеко ушёл и Олег Коновалов, у которого среди пепельных дум бродит луна, роняя на грудь горячие звёзды. Его поэтический мир во многом неестественный и однообразный, осмелюсь сказать − вторичный.
Немой поволокой глаза − в небеса.
Живи и не помни стихов и молитв,
сгорая, душа оттого и болит,
что ей не узнать, где её адресат.
Но Олег − это − круженье, ночное круженье лепестков той самой черёмухи, влажной и густой, под которой закатным лучом притих Рыбкин. У Олега есть несомненно удачные строки:
...и опершися на плетень,
дремала сонная станица..
или:
Ей <душе> мнится в звезде утонувшей
вселенной качнувшийся лик
и прошлого нить на грядущем,
где мир перед Богом поник...
Спичка к свечке поднесена умело и относительно уверенно, в некоторых, правда, немногих, моментах − даже − как-то по-своему, да вот огонёк − самый обычный. А всё-таки − теплый...
Подобное можно сказать и о Павле Пономарёве, хотя он − прежде всего − поэт, как принято было говорить в советском литературоведении, гражданский. Поэт-гражданин. Но не России, а именно Родины, что, полагаю, куда ценнее и для этой самой Родины, и для поэта.
Сыреет ржаной горизонт. Моросит.
И режет глаза то ль слеза, то ли рябь.
Гуляют страданья страдой по Руси
в осеннюю хлябь.
Пономарёв − гулкое росное Подонье. Уездный пыльный город. Усталый голос поддатого мужика. Он крепко держится за традиции, любит родную землю, твердо стоит на ней. Ему есть что сказать, но, определённо, нужно искать свой язык, свою интонацию.
Своеобычен, как любил говорить Твардовский, и косноязычен, как любил говорить Мандельштам, Аман Рахметов − явление в воронежской поэзии. И − не только географическое (он казах). У Амана балконы "курят звёздами", дороги "носят мосты", а "во всех магазинах с пивами разобрали на полках дождь".
Кривые линии судеб,
прямые линии губ...
Нам ливни сегодня − судьи
за всё, что творится вокруг.
Кривые дороги носят
прямые в листве мосты.
Впервые встречаю осень
на улицах Алматы.
Он чуток и тонок, естественно небрежен и по-детски непосредственен.
Почти река
под маленьким мостом
течет почти
вдоль города, в низину,
и этот яблочный,
почти как дом,
меня влечёт,
как Грузия грузина.
И всем необ-
ходимые очки −
почти у всех
под ярким солнцепадом.
Я снова полюбил тебя
почти
и, как обычно,
я − почти что рядом...
Любимый Аманом Пастернак писал в "Охранной грамоте": "Взяв барьер нового душевного развитья, поколение сохраняет лирическую истину, а не отбрасывает, так что с очень большого расстоянья можно вообразить, будто именно в лице лирической истины постепенно складывается человечество из поколений." Аман Рахметов носитель этой лирической истины: во многом ещё советской. В ранних его стихах по Советскому Союзу грустил советский таксофон, а казахстанские конфеты были вкуснее, "если кушать их в России".
Поразительно фонетическое чутьё:
Лишь низко плавающие тучи −
в дыму над степью водрузив
флаги? внезапные на случай
возникновения грозы.
Рахметов −как и Рыбкин − центростремителен. В центре − женский образ.
По редким случаям − домой,
где скрип колёс железных − ямбам,
по ямам, кочкам, по доро-
гам − в дом, где бабушка и мама.
Особняками среди нас − наряду с Эльвирой Пархоц − Екатерина Макушина и Александра Веретина (Аля Ветер). Словари их −богаче прочих. Семантическая паутина текста −сложнее и интереснее. Обе − лауреаты премии Егора Исаева (Веретина ещё и − "Кольцовского края"), постоянные авторы журнала "Подъём", выпустили по три книги стихов. С этого года − в Союзе писателей России. Поэты крепкие, во многом состоявшиеся.
Катя − стройна, выдержанна и невозмутима:
На морозе подтяну ворот,
Вон снежинка на стекле – плачет…
Я украла у тебя – город.
Я верну тебе страну – сдачей.
Аля − звучна, забориста и честна: "Жнет же нас, как колосья в высокий сноп, славный мой, не ложатся в двуспальный гроб (там поцелуют однажды - и только в лоб), что же на нас времена так взъелись..."
Да, о времени и о стране. Этого, пожалуй, многим из нас - да и вообще современной поэзии - не хватает: ощущения времени и пространства. Наших, русских, времени и пространства.
| |
⇑Василий НАЦЕНТОВ
 Василий Павлович Наце́нтов родился в 1998 году в Каменной Степи Воронежской области. Учится на географическом факультете Воронежского университета. В десять лет начал печататься в районной газете. В пятнадцать стал внештатным корреспондентом областной. Пять лет участвовал в археологических экспедициях по среднему Дону.
Печатался в журналах "Подъём", "Наш современник", "Москва", "Кольцо А" и других.
Дипломант литературного форума им. Гумилёва "Осиянное слово" (2016, 2017), участник Воронежского областного совещания молодых литераторов (2016, 2018), Совещания молодых писателей Союза писателей Москвы (2017), Зимней школы поэтов в рамках ХI Международного фестиваля искусств Юрия Башмета (2018).
***
Всё туман да туман за окном, за окном
врезан в ночь контур дома напротив,
я стою у окна ни о ком, ни о ком,
пешеход на пустом повороте.
И не начата жизнь. Это кто-то другой,
синеглазый и ненастоящий,
это кто-то другой машет тонкой рукой
и не пишущий, и не курящий.
Это кто-то другой в ожидании слёз −
и веснушки дрожат у холодного носа −
он стоит и молчит, он в кармане принёс
золотым воробьям золотистое просо.
Золотым воробьям. Только нет воробьёв.
Только тёплый туман мягкотелый
и пустой поворот, и бессмыслица слов –
ощущеньем земного предела.
***
Где молоко рекой не расплескается,
дожди грибные слепо не пройдут.
Я девочке отчаянной понравиться
хотел и выветрил уют.
О лес и степь, о нежность и притворство,
усы, усы − портретам и вралям.
Жить оказалось холодно и поздно,
как в одиночку чтенье по ролям,
как на полях тетрадных голос птичий
не услыхать, не перейдя черту,
и наломать дрова сожжённых спичек,
не прикурив. Так звуки в немоту
уходят прочь. Карандашом чирикать,
раскачивать надмирную печаль.
И замолчать и к тишине привыкнуть,
но продолжать качаться и качать.
***
Крылья чёрных кустов хрустят, как тугие ресницы,
если воздух морозный делить оказалось не с кем,
заоконный и ломкий, как корочка хлеба, как птицы,
вырываясь из взгляда, болтают мои занавески.
И летят и щекочут вечерний застывший город,
гулкий город, звенящий, как зубы при поцелуе,
только машут кусты и ресницы ерошат холод –
всё о том, что мы потеряли и не вернули.
И слова в темноте я ищу, как твои ладони,
неизбежны и вялы слова одинокой ночью.
Стая птиц вырывается прочь и тонет,
и метель по стеклу колется и хохочет
о зажжённой лампе, забытой заколке или
силуэте твоём на старом венгерском стуле,
и том, что мы не любили – мы не умели,
но уже потеряли, потеряли и не вернули.
Это наша зима долга и странна, однако
это наша зима, как взаимность, необратима.
Сигарета плывёт и тает нездешним знаком,
плывёт и тает синеватой полоской дыма.
***
прилетели скворцы
и заученность чёрных аллей
тяжелеет от свиста
синеватые перья
отливают и мокнут
и речист умирающий снег
и кленовая ветка речиста
говорю и курю
замедляю шаги замедляю
так кончается эта зима
мало воздуха ветра
только капли в гниющую крышу
только сонных волос кутерьма
так врезается в небо
вертикаль человека и дыма
и туманен и тесен
от воды и от свиста
убывающий медленный сад
***
О ты не бережёшь последних пчёл страны
земного заколоченного лета,
и пуговки на детской рубашонке
смеются, отлетают и звенят.
Нательный крестик колется, и я
поверх рубашки надеваю крестик,
когда иду от солнечной реки,
на брызги разлетевшейся и ставшей
то окриком, то взглядом рыбака.
Тропинка безъязыка и легка,
как лист бумаги,
но глаголют травы,
жуки и птицы
о любви моей,
молча о равнодушии твоём.
***
Семафоры. Серафимы. Одиночество в снегу.
Горький шёпот шестикрылый светлым словом берегу.
В умирающих ладонях, в рыхлом воздухе видны
недоступные перроны неслучившейся страны.
Плачет женщина, − я с нею должен быть. От долгих слёз
даль двоится талым стуком утекающих колёс.
По высотам, по пределам, по горбатым городам
отступающее тело − наступающим снегам.
О душа! Глаза и голос − ломким локтем − в пепел, в плен
о весне, о первом платье выше смерти и колен.
⇑Екатерина МАКУШИНА
Екатерина Макушина окончила юридический факультет ВГУ в 2014 г., в настоящее время – адвокат по уголовным делам.
Пишет стихи и прозу. В 2013 г. завоевала Гран-при литературного конкурса «Губернский прорыв».
Участвовала в Областном совещании молодых литераторов (2013, 2016 гг.)
Лауреат литературной Исаевской премии (2017 г.)
Стихи публиковались в журнале «Подъём» (2013, 2016, 2017 гг.)
Член Союза писателей России.
* * *
Замело, завело в непроглядную муть,
Где тропы не найти, не затеплить огня.
Где метель, занося наш непройденный путь,
Меховым рукавом обнимает меня.
А когда отшумит, отзовёт, отпоёт,
Не смотри на меня, не горюй обо мне.
Под ресницами иней, под пальцами лёд,
Я тягучее небо глотаю во сне.
А вчера – "доберусь!" – грохотало в висках.
"Доберусь!" – напрямик, по колено в снегу.
И ложилась на плечи пустая тоска,
И дыханье рвалось с замерзающих губ.
Не заметишь, как высохнут капельки слёз
И проснётся ручей у корявой сосны.
Ты не плачь обо мне. Это всё не всерьёз.
Просто тихая ночь – до весны, до весны...
* * *
По слову в месяц – тихие стихи,
Усталый дым курится без огня...
И прежде, чем проснутся петухи,
Ты первым отречёшься от меня.
Куда теперь? За сердцем, за умом?
Расходятся дороги в темноте.
Одна кружит, петляет за холмом,
Другая – напрямик – туман и тень...
На листья лечь. Щекой зарыться в сон.
Там нет зимы, там мягок снег, как пух.
Там ты идёшь оврагами – босой.
И рвётся смех, и ветер южный сух.
...Уходит дрёма – песенка проста:
Открыть тетрадь, по следу вить строку...
И трижды целовать тебя в уста.
И эту чашу – вместе, по глотку.
Крысолов
Что ты видел, по дорогам шагая?
Что искал своей мятежной душой?
Не ходи ты, крысолов, в старый Гаммельн.
В старом Гаммельне и так хорошо.
Наши бюргеры хмельны да речисты,
А в истоптанных речах – пыль и прах.
У отца у моего, бургомистра,
Крест на шее и запор на дверях.
Нас не манят чужедальние выси –
Нам отрадно в толкотне площадей.
Ну а если вдруг заводятся крысы –
Нипочём не отличишь от людей.
Не ищи себе забот: дело к ночи,
Спать ложится наш почтенный народ...
Что ж ты, дудочка, поёшь да хохочешь?
И куда меня зовёшь от ворот?
Как созвучны мы с тобой, как похожи!
С каждым шагом – и всё вернее побег.
Если музыка и крысу тревожит,
Значит, крыса в этот миг – человек.
Небо чёрное журчит под ногами,
Тихо клонится к воде камышом.
Не вернёмся мы с тобой в старый Гаммельн.
В нашей песне нам и так хорошо.
Красная линия
Ходим мы, бродим дорогами длинными,
Ищем подсказки на карте метро.
"Не заступайте за красную линию!" –
Предупреждают добром.
Мальчики-франтики, девочки в бантиках,
Стройтесь и дружно идите в вагон.
После музея – урок математики,
Ужин, прогулка и сон.
Шагу прибавьте. Вы что поотстали?
Детям послушным шалить не к лицу.
Поезд помчит нас в далёкие дали...
Поезд пойдёт по кольцу.
Памятник дрёме, тоске и унынию –
Бурые буквы, бумажный ожог:
"Не заступайте за красную линию!"
...Главное – первый шажок.
* * *
Бал во дворце до ночи,
Спят на часах гвардейцы.
Три Толстяка в одышке
Топчут стеклянный пол.
Кружит по залу куклу
Мальчик с железным сердцем.
Юный наследник Тутти.
Гордость своих господ.
Где же ему увидеть:
В кукле душа живая.
Где же ему заметить
Нежность горячих глаз?
Девочка крепко-крепко
Локоть его сжимает:
Только бы не кончался
Этот последний вальс.
Стук каблучков весёлый,
Бархата мягкий шорох.
Публике на потеху
Праздничный балаган.
Дышится через силу,
Давит тягучий воздух.
Лишь оступись разочек –
И прямиком в капкан.
Разве она расслышит
Сердце его живое?
Разве тоску уловит
В звоне чеканных фраз?
...В каменной клетке зала
Кружится ветер вольный.
Только бы не кончался
Этот последний вальс.
* * *
Под горой догорают свечи.
Город горбится. Город-ком:
То ли рухнет тебе на плечи,
То ли охнет под каблуком.
Снова подписи, строки, речи –
Непокорных крутить-вязать...
Из-под век воспалённый вечер
Проливается на глаза.
Ну а мне бы - мурлыкать гаммы
Или глотку срывать в борьбе.
Я петляла в горе кругами –
Привело наконец к тебе.
Край обрыва. Уступ подушки.
Скоро – пропасть. Пока – кровать.
Ты уснёшь – хоть пали из пушки –
Утомившийся целовать...
Темнота расстилает крону,
Пульс колотится – до-ми-ре...
Нас до утра никто не тронет
В нашем Городе-на-Горе.
Гуси-лебеди
Говорили мне
сёстры милые,
Говорили
батюшка с матушкой:
Не ходи ты
тропкой болотною,
Не ищи клубок
потерявшийся.
Пряжа тонкая,
нитка прочная
Уведут тебя –
не воротишься.
Не видать тебе
света белого,
Коль скогтят тебя
гуси-лебеди.
У меня в косе
лента шёлкова,
У меня в дому –
солнце красное.
А клубок в пыли –
сизой ящеркой.
Всё под горушку
манит-катится.
Поведут к нему
ноги босые,
Чуть роса
покажется бледная…
И тоской меня
умывает ночь.
И кричат во мне
гуси-лебеди.
⇑Эльвира ПАРХОЦ
 Эльвира Олеговна Пархоц (26 лет) окончила филологический факультет Воронежского государственного университета. Сотрудник лаборатории воронежского лингвокраеведения им. В.И. Собинниковой. Автор трёх сборников стихотворений.
Тридцать лет на печи
Мы не виделись тридцать лет
И три года. Лежу на печи.
Ходит кот за окном –
Старый, дымчатый ветер.
Да ещё хорохорятся девки:
Понавесили красные бусы...
Как приедет по осени свашка
Золотистые косы и рвать и метать –
Будут плакать.
Мы не виделись тридцать лет.
Ни вестей от тебя, ни предвестий.
Окунает в кадушку луна
Кружевной, шитый пылью рукав.
Кличет в поле сверчок придорожный.
Мне б уснуть... С косогора звезда
Покатилась в ольховые яры...
Тихо! – слышу – идут:
По каменьям – клюка,
Как по сердцу слова,
Первый дождь – по стеклу,
За дверное кольцо
Ухватила рука,
Заходите, раз так, –
То калики идут
Перехожие.
– Нелегка нам дорога легла.
Дай воды. Дай колодезной,
той.
– Из колодца бы рада, да я
Тридцать лет неходячая.
– Встань.
Свесив ноги с печи, –
По дощатому полу,
Босиком – по двору
Да по мокрым бурьянам;
Ржавый ворот скрипит –
Потянуло ведро,
Будто рыба за леску,
За цепь.
– Выпей ты. Мы – потом.
Сила полынной земли
В этой стозвонной воде.
Горечь сожжённых сёл
Да переливчатость песен,
Холод булатных небес.
Хлынула в душу,
Вымыла боли,
Вынесла старый сор...
– Землю не перевернёшь.
Хватит полсилы с лихвой.
Пой да гуляй – не пей,
Будет и твой
Бой.
...Солнце-хозяюшка
В жёлтых лаптях
Ходит, сметает
Рассветные сны.
То ли привиделись,
То ли явились, –
Стынут следы
Перехожих калик.
Осторожно слезаю с печи.
Шаг, другой... на шершавый косяк опершись –
На пороге,
где ветра в волю,
Стала прямо. Зовут
дали
Поклониться озёрной сини,
Помолиться берёзовым ликам.
Завивается посвист над полем.
Алый конь у заката ходит.
Как поймаю его – так поеду,
Разузнаю, чья в поле трель.
Мы не виделись тридцать лет.
Ты узнаешь меня теперь?
* * *
По рассветной траве,
Глядя вверх,
Я пройду,
задевая кусты черёмух.
Услыхав колокольца птиц,
Пораспустит вязанье дрёма –
Шерстяную туманную нить.
Крещена я водой криниц.
Отшептали меня стерни`
Да лозинник отпел
белый.
Уж не стану тебя винить:
Что предписано, то и делай
(А судьба твоя, знать, такая ж).
Зябнут руки, как на свиданье.
На десяток шагов воли дай мне.
На поляне, у пегого камня,
Меня расстреляешь.
Жаль полынных небес
Да несчитанных вёрст.
Лес –
Тихим эхом в груди.
Подожди...
Жаль
Желторогой козы – чёрной ночи,
Что по крыше цокочет
Копытцами звёзд;
Да косматого рыжего пса,
Что бежит голубыми лугами;
Жаль
Светлоярых озёр овса
Да с берёзовыми берегами;
И приснившихся дивовых гор,
И тропинок нехоженых...
Жаль –
Мы похожи с тобою, похожи...
Слышу:
щёлкнул затвор.
...Ветер гладит пуховый,
Сероватый ослинник.
Травные слёзы горят.
Из корзинки ольховой
брусникой
Раскатилась заря.
В ожидании радуги
Он приходит с работы пораньше,
Долго возится в стареньком гараже.
А жене его отчего-то душно, и мысли
Всё звенят, как стрекозы:
Наверное, будет гроза.
Он так любит работать по тёплому дереву,
Его руки в заусеницах и царапинах, как кора.
Но за городом собираются тучи, и мчатся
Чёрным валом, закручиваясь на верхах.
Он сажает за пазуху кошку,
Заворачивает в драный пиджак кота
И зовёт жену посмотреть в гараж.
Солнце схлынуло. Солнце слизнулось волной,
Словно детская формочка с пляжа.
По асфальту бежит холодок,
Семенит, как спасающиеся мыши.
Дождь – шипящими стрелами,
Возвратившимся ядом;
Дождь уже на пути к земле.
В темноте гаража пахнет стружкой, строительным потом и яблоком.
Там, где сломанная коляска и банки с соленьями,
Возвышается гороогромный, смолистый
Деревянный корабль.
Муж выкатывает корабль во двор, отворяет и просит жену:
«Входи».
На лицо тихо падают первые капли.
...Она смотрит в стекло окна.
Там рябая гладь и осенний ветер.
Вспоминает заржавленные качели –
Как летала в шуршащие листья с портфелем.
Вспоминает астры и голубей –
Их кормила сварливая дворничиха;
Львиный зев, раскрывавший птенцовые жёлтые пасти;
И резные домишки, и карие взгляды
Подходивших у рынка дворняг.
А ещё тишину корабельного бора,
Медный гул предзакатных полей...
Дождь почти перестал.
Сквозь завесу пробились лучи
И стоят вдалеке на воде
Позабытой верстой или дивой.
Может быть, соляным столбом.
Осенняя муза
Осень. Листья ещё молодятся.
Я живу там, где были сосновые рощи, –
В новостройках. И ночью мне чудится,
Как шуршит в коридоре опавшая хвоя.
Я устал, как трава. Муза курит на кухне.
Так хотел её в дом к себе – тёплую, здешнюю...
Получил. Распишись.
Счастлив? Может быть, слюбишься...
А ведь было совсем по-другому.
Помню, шёл за тобой перелесками,
Задевая подвесочки хмеля.
И звенела в ответ тишина.
А была ты – рассеянным светом,
Еле слышным берёзовым смехом
И теряла узорный рябиновый плат.
Расковалась цепочка времён:
Блики-звенья упали в ручьи
На волнистый песок.
И я шёл по вечерним полям,
По заросшим, кривым колеям,
где гнездились перекати-поле.
Осень рядом кружила сторожкой лисицей;
И уснувший шалфей – словно песенный вереск...
Ты стояла, как дым, над холмом.
На сиреневой кофте – репей;
Или, может, пристала звезда,
Капнув с края железного ковшика.
Напоила б меня – может, охолонулся...
Разливался медовый закат;
Гулко тукали яблоки в ветхие крыши.
По колено в тумане –
К рассвету, в овраг ли –
Мы шли.
По меже, по шоссе – в города,
Мимо свалок, заправок и пьяных,
Я пронёс тебя, как контрабанду,
В неприступный, недавно отстроенный замок.
А вокруг – рёв машин, будто ров.
...Ты сидишь у окна.
Заплетается дым.
Подсыхает огрызок луны.
«Мусор вынеси». Льётся вода у соседей.
Стали волосы тусклы,
А голос – седым.
Что я
сделал? Моя луговая,
Прости,
ведь – нечаянно...
Завари мне, пожалуйста, чаю.
⇑Павел ПОНОМАРЁВ
Павел Алексеевич Пономарёв родился в 1997 году в г. Лебедяни Липецкой области. Окончил среднюю общеобразовательную школу с углублённым изучением отдельных предметов № 2 г. Лебедяни. С 2015 года учится на факультете журналистики Воронежского Государственного университета. Член Общероссийского Союза писателей «Воинское содружество». Участник II Межрегионального лагеря для одарённых детей «Мы – будущее России» (Пензенская область, 2012 г.). Лауреат липецкой областной премии одарённым детям имени Г. И. Горской (2015). Участник 1-го всероссийского слёта молодых поэтов «Зелёный листок» (Тверь, 2017). В 2017 году вышел сборник стихов Павла Пономарёва «Покров».
Блудный сын
вспоминая Буниские Озёрки…
Глаза выедает осенняя ржа.
Я сквозь позолоту её продираюсь.
И сирые листья, на ветках дрожа,
К земле припадают, срываясь, склоняясь.
Умаялись, братцы? И я припаду,
Усталый от каменных градов и весей.
Я страждущим странником ныне приду
В чертоги берёзового поднебесья.
Ты спишь, деревянная? Полно теперь…
Вставай! Я промок и продрог по дороге.
Но кто на пороге твоём вытер ноги,
Проехавшись и пропахав по тебе?
Но кто задавил, запорол тебя, мать?
Та самая святая, братская рать –
Сынки, за которых ты Бога просила
И блудного, но не заблудшего сына.
Вернулся твой блудный сын нынче домой.
Состарился и покосился дом мой.
Но врезалась в память его прямота –
И вспомнилось всё, что и где промотал.
И встав на фундамент, руины обняв
Той бунинской церкви, в побелке священной,
Я с чаркою горькой, на голых камнях
Всю матушку Русь попросил о прощеньи.
Сыреет ржаной горизонт. Моросит.
И режет глаза то ль слеза, то ли рябь.
Гуляют страданья страдой по Руси
В осеннюю хлябь.
***
Вбежав на проклятый перрон,
В горячке прыгну в первый скорый,
И побегут пути-дороги –
Мой бесконечный марафон.
Бегом-бегом, бегом-бегом!..
Куда бегу и от кого?
Осталось в том краю не много:
Дорога к старому порогу
И к той скамейке роковой.
Но сбросив мягкий хмель весны,
Умчится молодость святая,
И в пыльной славе отцветая,
Растаю я, как утром сны.
А что останется взамен?
Да будет память где-то рядом!
Единственная мне награда,
Мой верный тыл – мой томный плен.
Вот, что останется взамен.
И у камня есть тоже душа
(на развалинах старого дома)
То у вас собаки лают,
То руины – говорят!
В. Высоцкий
Подо мной – нищета и напасти,
Надо мной – экскаватора тень.
Пресловутые мелочи, страсти,
Человеческая канитель…
Я сто лет был семейным оплотом,
Я сто лет призирал и хранил…
Только что я за эту работу
От непомнящих Вань получил?
Почему, переживший двадцатый,
На беду не скупившийся век,
В двадцать первом, венчающем атом,
Я от слова дрожу – «человек»?
Но живу – как и впредь, по старинке
(Вот кота приютил на крыльце) –
То ли родинка, то ли морщинка
На обветренном русском лице…
Но нужна ль людям эта «старинка»? –
Вот сегодня насущный вопрос.
Им бы выгоды! – даже в соринке…
А со старых – какой нынче спрос?
Ведь историю, скажете, ценят,
Память, скажете вы, берегут –
И не зря обозначили цену,
И не зря на цепи стерегут,
Чтоб потом в презентабельном виде
Как бездушные вещи продать!..
Ну чего я в том веке не видел,
Чтоб ещё в этом веке страдать?..
Улететь на излёте бы дней!
Но дрожит моя крыша худая
В лихорадке снегов и дождей:
«Ну куда я,
куда я,
куда я?..»
Чуть поскрипывая, половица
Вторит сдавленным стоном стене:
Им родные мерещатся лица,
Свет лампады, свеча на столе…
Здесь шаги четырёх поколений,
Здесь история рода прошла!
Но… довольно с меня откровений –
И у камня есть тоже душа.
Так, в последнюю ночь засыпая,
Предан сносу неверной семьёй,
Я смотрел, как она засыпала
Мой фундамент, равняя с землёй.
⇑Аман РАХМЕТОВ
 Аман (Амангельды) Рахметов родился 1995 году в городе Уральск (Казахстан). Учится в ВУНЦ ВВС Военно-воздушной академии им. Жуковского и Гагарина. Печатался в журнале "Подъём" и региональных альманахах. Живёт в Воронеже.
***
Здесь опоздали, там и не успеть,
а где успели – смысла никакого.
На перекур – холодные балконы,
холодные балконы или смерть.
За хмуростью погоды и бровей
всё происходит нежное не с нами:
так и живём – чужими журавлями,
не замечая наших журавлей.
Но есть они, как накипь кипятка,
как люстра, только с прогоревшей лампой,
как ливни, слизывающие с лапы
двускатных крыш изнанки потолка.
Они летают креном над страной,
страной забытых, но не нами – взглядов.
На уровне зацепленных снарядов,
ещё несуществующей строкой.
Они летают – наши журавли
не знаю где, но точно знаю – где-то
за время выкуренной сигареты
и безответной речи о любви.
_____
А между тем, дрожащею рукой
вот-вот, но, не касаясь подбородка,
стоит, как будто вкручена отвёрткой,
скрипачка над дрожащею толпой.
Она играет в лоб. Между бровей
и в степь, на расстоянье между нами.
Послушай! – Над чужими журавлями
она играет наших журавлей!
***
В. Нацентову
Сойти с усталости, как с поезда,
к чему иначе поездам
таскаться к северному полюсу
и снова к южным городам...
Остановится от случайностей
возникших на моем пути
и не понять, как получается,
что снова хочется идти.
Идти к событиям, к автобусам,
вдоль армии таксистов и,
и в согласованности с совестью
бессовестно писать стихи.
Не ограничивая точками
и запятыми — на конце,
за каждым дымом или строчкою
спокойно вглядываться в цепь
из единиц скреплённых лицами, —
забытых где-нибудь вчера.
И рвётся эхо за границами
настенного календаря.
Геометрия города
Кривые линии судеб,
прямые линии губ...
нам ливни сегодня – судьи
за всё, что творится вокруг.
Кривые дороги носят
прямые в листве мосты.
Впервые встречаю осень
на улицах Алматы...
Застывшие дни стекают
с кривых, непослушных крыш –
у Фурманова – Абая
французский застыл Париж.
Застыли и в грусти листьев
прямые деревья – в ряд,
и строят по новой Арбат
для местных, для гитаристов.
И – в горы, кривые; слева
оранжевый полузонт
раскроется, чтобы первым
виднелся прямой горизонт.
Струится запах в кофейнях
по стенам – окружностью в край –
и всё растворяют мгновения
в любимом напитке раф...
Осталось выйти наружу,
и небо, коснувшись глаз,
в душе твоей обнаружит –
прямых и кривых – нас!
⇑Кристина МАРКОВА
 Кристина Маркова о себе: «Я родилась в Казахстане, в городе Степногорск. В России живу уже 17 лет. Семья у нас русская, к стихам никакого отношения не имеет: мама – хореограф, папа – строитель Пишу я с 13 лет, в школе была отмечена своей учительницей русского языка и литературы Уткиной Галиной Алексеевной, как талантливая. Началось все с творческих её экспериментов (заданий): надо было написать стихотворение «Идет бычок, качается» в стиле сентиментализма, классицизма и романтизма. Состою в ЛИТО « Голоса» при Союзе писателей России и учусь в магистратуре филологического факультета. Образы, которыми наполнена моя поэзия на настоящий период, связаны с фольклорными мотивами, архаикой, мистикой, природой, которая совмещена с реальностью, статичностью, бытом. Поэзия – это часть меня, когда я пишу - я живу, я знаю, что стою на земле крепко, я знаю, что я нужна...»
Мой Воронеж
Город без гор по асфальтовой чаше
Пущен, как яблоко, тонкой рукой.
Тучи, сгущаясь в пушистые чащи,
В небе рисуются горной грядой.
Так ворожит молодая царевна
Голос швырнула в троллейбусный гул,
И за словами от осени медный
Город уснул.
Перья вороньи из окон летели,
Каплями крови рябина рябит.
В темных глазах у царевны аллея
Шарканьем птичьим негромко трещит.
Город без гор, одевая в граниты,
Статуям новые лица даёт -
За головами, меняющих лики,
Солнце встаёт!
Ворона
Снова-снова я слышу гулкий,
Трубно-гулкий замерзший зов.
Уноси свои ноги, милый!
Что ж ты выдрал теперь засов?
Растекается мой стержень -
Пусть напьётся глухой стриж.
Почему-то глаза не режут:
Голос глаз твоих - день, тишь.
Я же первая - встану против:
Для тебя камень сжат в кулак.
Белым хлебом меня кормишь,
Хлебом кормишь меня как
Занесенную снегом птицу -
Ледяные ладони ко рту.
Но вороны душа снится
Только заледям на снегу.
⇑Сергей РЫБКИН
 Сергей Рыбкин родился в 1995 году в Воронеже. Студент первого курса магистратуры экономического факультета Воронежского университета. Стихи пишет со школьной скамьи. Участник Областного совещания молодых литераторов Союза писателей России (2016 год). Живёт в Воронеже.
Домой
Тоска в глазу размешана. По каплям
ее не выплакать, увы, не расплескать.
И дождь подобен ей. Стоит, как цапля,
один фонарь, и я – один – под стать
стою-иду, а дальше – пробегаю
меж луж переплетенных, шаг мой груб.
Ругательства летят вороньей стаей
– срываются в испуге с моих губ.
До дома взгляд дотронулся – он близко,
но есть ли мне резон скрипеть дверьми?
Не знаю. Но уже собачья миска
гремит, попавши под ноги мои.
Я здесь. Я дома. Вот я. Я приехал!
Взволнованная мать встречает. Что ж...
Закусываю щи горбушкой хлеба,
но хлебом все ж тоску не зажуешь.
***
В снегу зарою корень нерва.
Спугну рукой синичью стаю.
Остановлюсь. Чертовски верно
звучит тоска в собачьем лае.
Мороз мягчает. Звезды свищут.
Верней, освистывают, стыдно.
Навзрыд кидаюсь к ветке нищей,
Внутри себя ищу молитву.
Виски стужу в свинце проталин –
Покоя в них чуть меньше пули.
Но мне хватает, мне – хватает,
и рев нутра пред ним пасует.
Собравшись духом, враз не новый,
стою – освистан и облаян.
Тоской, как веточкой еловой,
Прощен пред небом и расхаян.
***
Остаться воском от свечи.
Кричать к тебе до треска нёба.
И в теле женском как в печи,
Сгореть дровами скул и ребер.
Разбиться локтем о губу.
Поднять грохочущие недра!
И отмерять дугой дугу
безумным вальсом геометрий.
Схватясь цементом рук и ног,
не отщепляясь ни на йоту,
держать литой поэзий слог,
что телом пойман, будто слету.
Сгорая, грань тянуть на высь
и не дотягиваться. Лица
сближать настолько, чтоб сплелись
как пальцы гибкие ресницы.
⇑Олег КОНОВАЛОВ
 Коновалов Олег родился в г.Павловске Воронежской области. Окончил Воронежский государственный архитектурно-строительный университет в 2013 г. Участник Областного совещания молодых литераторов Союза писателей России (2016 г.). Живёт и работает в Воронеже.
***
Лунным светом поила
Ночь-кудесница звезд.
И в реке утопила
Поднебесную ось.
Ворожила лесами.
В морок чащи брела
И глазами туманно
Васильками цвела.
В скрипе пней оживала,
Выла с ветром навзрыд.
Оступалась, петляла…
И до поздней поры…
Догорала кострами
Остывала в золе.
Растекалась слезами
По промоине лет.
А потом сонным плёсом
Поднялась к небесам.
И, шагая по звездам,
Забрела в Божий Храм.
И с тех пор так ведется:
Водит день хоровод,
И, любовь – это солнце,
Что Россию ведет.
Позолоченным счастьем
Посеребрена грусть.
Тридевятое царство,
Тридесятая Русь…
***
Где осень в заплатах бродила,
В туманах над синей водой.
Там, белая, в вальсе кружила
Душа над упавшей звездой.
Ей чудились выси и долы…
В разинутой бездне волны.
И гаснущим светом ведома
Доверилась звукам немым.
Река уходила далёко,
И там, в глубине ее вод,
Петляла душа одиноко,
И бредила тайной высот.
Ей мнился в звезде утонувшей
Вселенной качнувшийся лик,
И прошлого нить на грядущем,
Где мир перед Богом поник…
⇑Александра ВЕРЕТИНА
 Александра Александровна Веретина (литературный псевдоним – Аля Ветер). Родилась 5 июля 1987 года в п.г.т. Анна Воронежской области. В 2009 году окончила Воронежский государственный педагогический университет по специальности «Учитель русского языка и литературы». В настоящее время – библиотекарь в Аннинской центральной библиотеке им. Е.П. Ростопчиной.
Лауреат поэтического фестиваля "Новое слово» (2008 г), обладатель поэтического гранта международного фестиваля поэзии и авторской песни "Оскольская Лира" (2009 г), лауреат фестиваля "Парус Надежды" (2010 г), лауреат премии имени И.Бунина с вручением медали "55 лет Московской городской организации Союза писателей России" (2010 г), лауреат литературной премии имени Егора Исаева (2012 г), лауреат конкурса талантливой молодежи "Культпоход" (2014 г), победитель фестиваля "Стихоборье" (2014 г), лауреат премии "Кольцовский край" в номинации "Поэзия" (2016 г). Член Союза писателей России с 2017 г. Автор трех книг стихотворений. Публиковалась в журнале "Подъем", "Литературной газете", антологии "Воронежские поэты. ХХI век", сборниках по результатам областных совещаний молодых литераторов.
Ловец снов
Гнула обруч из ивы плакучей, суровой ниткой с заклинанием древним скрепляла концы лозы. Ни на исповеди не выведать, ни под пыткой, что за тайна пылала в груди ее, жгла язык. По ночам пряла серую шерсть, не простую – с волка (недолетка, что с виду и грозен, да не могуч), лопоухое детство оставившего вот только на цветочном пригорке, впитавшем медовый луч.
Сеть на славу сплела – не паучьи, поди, тенёта, молодого ворона кровью вспоила с рук - и, семь перьев похитив, закончила в срок работу.
И повесила – как натянула лук.
Только сон на ловца не бежит – как первопроходец, торных троп избегает, течет себе стороной. Приручившая волка и ворона, плачь в колодец – сердце эхом и горечью травишь себе одной.
Сон диковинной рыбиной ходит у дна, блистая. Ей, не знающей броду, нет ходу к нему на дно. Улетит ее ворон, и волк возвратится в стаю, и всё будет как быть должно. Гибкий обруч рассохнется, пылью развеет перья, сеть истлеет – как зерна в колосе – в колесе.
Чудо ждет тебя, как и ее, за любою дверью.
Ты откроешь из них не все.
***
Хоронили в черном.
Ей шло до боли,
будто ради нее недра гор кололи,
мрак алмазный отыскивая, без блика,
оплетающий как повилика.
И сквозь черное млечную дымку лили
ее руки, хранящие запах лилий,
поцелуи увядшие и пожатья...
И не мог бежать я.
Леденел, слушал шепот тех, что стояли
рядом с ней, что мочила рукав в Каяле
так же просто, как яблоки в щедрый август.
И я думал, справлюсь.
Там луна надкушенная, на троне
воцарясь, увенчала их пир вороний,
бормотали: любовь, упокойся с миром,
шли войной по своим квартирам.
Я был пьян в эту ночь. Ужасался трезво.
Повторял себе: "...девять пудов железа,
слой промерзшей земли... так забудь печали!"
А в окно стучали.
***
И тут осень рванула, как мина времен войны, закосила дождями под плачущую вдову, свет держался неровно, дергался на плаву – и погас наконец, окунувшись в слепые сны.
Словно магма бурлит под запекшейся коркой ран, и пугает непостижимо любой нажим.
Это как заблудиться в горах и прийти к чужим - а потом вспомнить жизнь постепенно, что прожил там.
Мотыльками молитвы бьются в сухую грудь. Крылья проще сберечь, если просто лежать пластом.
Бог показывается ищущим. Фокус в том,
что не может остаться. Идущим важнее
путь.
|
|
|
|
