| |
ЛЮДИ-КОРАБЛИ
Мы люди-корабли с пробоиной в борту,
На уровне сердец залатываем дыры.
И нас устали ждать давно в родном порту -
Вздыхают у бойниц седые канониры.
Плывем из века в век, заложники штормов,
И нас несут ветра к земле обетованной.
Но что нам этот рай без отчих берегов,
Без дедовских могил и русской славы бранной?
Наш порох отсырел и потускнела медь
Расколотых стволов всех корабельных пушек.
И нам не суждено в сраженьях умереть
За близких и родных, оставленных на суше…
…Но что это вдали? - Смерч огненных шаров,
Кипящая вода, треск палубных надстроек!..
Последний бой ведет там Федор Ушаков.
Держись, наш адмирал! И мы чего-то стоим.
Эй, у штурвала, брат! А ну-ка, левый руль!
Закончился наш дрейф. Идём в родную гавань.
Сердца пронзает шквал девятибалльных бурь.
Для русских моряков еще не соткан саван.
Пусть порох отсырел, но на последний залп
Найдется для одной из корабельных пушек.
Мы сверили наш курс. Держись, наш адмирал!
Мы люди-корабли. И дух наш не порушен.
Нет, не поглотит нас времен водоворот.
Восходит к небесам гул колокольных звонов.
К бойнице, канонир! Нас Севастополь ждет,
Защитники его бессмертных бастионов.
2020
* * *
Дети в цинковых гробах,
Неизбывный плач стеною.
У детей печать на лбах:
Похоронены войною.
Похоронены в земле,
Той единой, неделимой,
Где лежать и вам, и мне
Навсегда в посмертном гриме.
Между Волгой и Днепром
Ковыли, леса, овраги…
Гром небес, и пушек гром,
И простреленные флаги.
Похоронен где-то здесь
Брат мой равным среди равных.
На его могилке крест
Деревянный, православный.
Дух его среди оград
Тихо бродит, ищет света.
И кричу ему я: - Брат!
Но от брата нет ответа...
Огнедышащие дни:
У войны свои законы.
Территория войны -
Терриконы, терриконы…
Дьявол свой ведет отсчет.
верные его холопы
Ждут, когда же прорастёт
Свастика в груди Европы.
Кровь по утренней росе.
Свод небесный багровеет.
Бьётся насмерть Пересвет
В лютой схватке с Челубеем
2020
* * *
Когда окончится война,
Фронты отхаркаются кровью
И ступит мир на путь зерна,
Посеянного в изголовье
Детей, отцов и матерей,
Чей прах покрыт землей сырою, -
Не рано ль запоет свирель
О воскрешении героев?
Какими зерна прорастут
На почве, порохом пропахшей?
Продолжится ли крестный путь
Живых и мертвых,
в битвах павших?
Иль мерзостный трехглавый червь
Их нежные ростки подточит
И вновь воспрянет лютый зверь
В глубинах европейской ночи?
Не жди. Сегодня и сейчас
Смотри, как псы ее лютуют,
И в дьявольский горящий глаз
Пошли серебряную пулю.
Взор подними, святая рать,
И слушай - ангелы запели.
Под звездным небом Божья Мать
Дитя качает в колыбели.
Когда окончится война...
ПОДКОВА
Что ты заводишь песню военну
Флейте подобно, милый снигирь?...
Гавриил Державин
Я подкову нашел в невеселом краю,
Где когда-то оставил я юность свою.
Бесконфетное детство, овсяный кисель,
И набитая туго соломой постель,
И бумажный динамик, обещающий мне
Непременное счастье в советской стране -
О, тех дней подслащенный губительный яд!
Золотые гвоздочки в подкове блестят.
И поранил я сердце об их острия –
В них любовь, и надежда, и вера моя.
Только счастье мое, как ночной уголек,
Затерялось на росстанях русских дорог.
Я не знаю, какой на Земле нынче век -
Расскажи мне о нем, дорогой человек.
Отчего ледяною щетиной леса
Проросли сквозь мои голубые глаза ?
Отчего зарождаются в пепельной тьме
Стаи огненных вихрей на нашей земле?
Спой рассветную песню, румяный снегирь,
Подними на крыла нашу русскую ширь!
Чтобы алой зарей надышаться с лихвой,
Чтоб не сгинули братья во мгле фронтовой, -
Я оставил подкову, сверкнувшую мне,
Золотыми гвоздями прибитой к земле.
СТАНЦИЯ ЗАРЕВАЯ
«Стихи не терпят декламации,
В стихах живут и умирают», -
Шептал я, выходя на станции
С названьем светлым Заревая.
Рассвет туманился. Над крышами
Свивал дымок пугливый венчики,
И солнышко лучами рыжими
Меня ласкало, как в младенчестве.
У станционного смотрителя
На его форменной тужурке
Посланцы радостной обители -
Два зайчика играли в жмурки.
Улыбчивая, легче перышка,
Весна свои права качала,
И на скамье сидела девушка,
И томик Пушкина читала.
Слова вышептывала тихие,
Неслышно губы ворожили...
И страсти золотыми вихрями
Над головой ее кружили...
Но вздрогнул вдруг перрон...
Стремительно,
В туманном облаке метели,
Явились люди. Вопросительно,
Тревожно сквозь меня смотрели.
И были не телеэкранными.
Высвечивались лица резко
Детишек с папами и мамами
В гражданском – том еще, советском.
Глазами горько-удивленными
Пронизывали скорый поезд.
А там, за окнами вагонными,
Бессмертная писалась повесть.
Высвечивали солнца лучики
Старшин и младших лейтенантов,
Глаза - усталые, колючие -
И маршалов, и командармов.
Продуты фронтовыми вЕтрами
и головы склонив по птичьи,
Со щек стирали слезы светлые
Санбатовские медсестрички.
А я стоял на перекрестии
Под обжигающими взглядами
Погибших и пропавших без вести
Солдат, прошедших войны адовы.
Но распороло глубь небесную
Гудка безжалостное лезвие.
Дал поезд ход. Завис над бездною.
Исчез, ведомый силой крестною.
Исхлестан огненными прутьями,
Рассвет кровил под гром орудий.
«Тот поезд был последний утренний.
Другой лишь через год прибудет, -
Вздохнул смотритель,
В глушь вокзальную
Повел нас и затеплил свечку, -
Любая ночь всегда конечна.
Еще взрастут сады цветущие
И в сердце, и на поле бранном.
Не зря ж они приходят, ждущие
Родных и близких, утром ранним.
И пусть он труден, Крестный путь -
Святая спайка не порушена.
А ты, девчушка, не забудь ...
Держи-ка - вот он, томик Пушкина...»
Стихи не терпят декламации.
В стихах живут и умирают.
Был День Победы. Утро. Станция
С названьем светлым Заревая.
* * *
Жжет мне душу старинная песня –
Бьется в горле, да звуки не те.
И слова позабылись, хоть тресни.
Сколько лет в тесноте, в темноте
Задыхалась мелодия дедов,
Превратилась в болезненный ком.
Что-то вроде бессвязного бреда
Зреет в мыслях и сердце моем.
Путь к Спасителю труден и долог.
В бедном сердце затеплю свечу.
«Боже праведный, это лишь морок!» –
Всей смятенной душой прошепчу.
Это что с моей Родиной стало?
Едкий дым застилает глаза...
И стою я, седой и усталый,
Пред стеной абсолютного зла.
Небо грозно кипит облаками,
Молний жар опаляет виски.
И горят у меня под ногами
Одуванчики и васильки.
Разбухает нечистая сила.
Вижу, как сквозь клубящийся мрак
То копыто пробьется, то рыло.
Как смердит он, бесовский пятак!
Предлагает заняться с ним торгом.
Но в груди моей лопнул пузырь -
Песнь старинная хлынула горлом,
И откликнулась русская ширь.
Шевелятся надгробные плиты,
И восходят из толщи земли
Те, которые в нас не убиты –
Дорогие собратья мои.
Чаша доблести ходит по кругу,
Васильки формируют полки.
И поет одуванчиков вьюга:
«Возвращайтесь скорей, пареньки!»
* * *
Опричники и скоморохи.
Стальная ночь. Каленый лед.
В России жить не так уж плохо –
Не каждого сбивают влет.
Когда смежит ресницы вечер
И полночь распахнет глаза,
Взлетают стаи птичек певчих.
И голоса, и голоса!..
Они не прятались по схронам
В руинах рухнувшего дня.
Над душами непокоренных
Бессильна власти пятерня.
И пусть грозна ее десница,
Но в роковой священный час
С врагом Отечества сразиться
Придется каждому из нас.
Забыты старые обиды,
Коль честь и слава за спиной.
И впереди Денис Давыдов –
С гусарской саблею шальной.
А вороные и гнедые
Несут наметом нас туда,
Где песен свитки золотые
Рождает русская звезда.
2019
КУЗНЕЦ
Стоит на площади кузнец –
Красив и молод.
Одной рукою держит серп,
Другою – молот.
Он хочет серп перековать
На меч разящий.
Пред ним слепцов сомкнулась рать…
…и мрак лядащий.
Но изрыгнул кузнец огонь,
Как горн кузнечный.
И молот вплавился в ладонь –
Судеб предтечей.
Планеты не сошли с орбит –
Лишь гул астральный: -
Слепцам угрюмым предстоит
Стать наковальней.
* * *
Иногда мне снится замерзший Стикс,
Печальный Харон, и обледенелая лодка,
И я, ползущий по льду, совсем старик.
За туманом берег желанный. Соткан
Мир моих грез из таких вот снов,
Из разверстых ртов... ртов и глаз молящих,
Серого безмолвия ночных стихов...
(Знал бы, не открывал Пандоры ящик)
Сколько же их там, между тем и этим
Берегом, вопиют и плачут!
Этот вечный лед никогда не растопит лето,
Навсегда останутся в безвременье, не иначе.
Но порою что-то идет не так
Даже в мире мертвых. Поднимаю веки.
И летит стремительный мой кулак.
И дробится лед. И вскипают реки.
И по радуге – лётом! - красный конь.
Что же ты, возница, упустил поводья?
Дорого обошлась тебе мёртвая сонь.
Спящая моя Родина взорвана половодьем!
И на Стиксе тоже яростный ледоход,
И разбита в щепки лодка Харона.
И распалось время. Идет подсчет
Душ умерших комиссией похоронной.
А они плывут по волнам летейских вод.
Одиноким зверем Харон ревет.
Я шепчу, усталому сердцу вторя:
- Да пребудет с каждым надежды плот.
А к какому берегу вас прибьет –
Не моя печаль, а Господня воля.
* * *
Как я жил
в девяностые годы?..
Жил, пылил...
По России шныряли уроды...
Визги пил
оглашали и сушу, и воды.
Шел распил
рудников и заводов,
территорий и зон.
И хмелел, и жирел,
опьяненный свободой,
Черкизон.
Над крестами
безмолвных церквушек
вилась черная моль.
И воспрявший антихрист
бесился и вьюжил.
И гулял Метрополь.
Куршавель зажигал.
Праздно млеющий Сочи
шулера наводнили,
как стаи скорпен.
И с колен поднимался
новоявленный зодчий -
Е.Б.Н.
Пей свободу взахлеб!
Мнились горы златые.
Успевай только -
счастье лови!
И плясали в кругу
жеребцы молодые
и кобылы любви.
Это время прошло
по Руси ледоколом.
И осколок во мне.
Но когда откопает
меня археолог,
поразится:
- Вполне
сохранился.
Вот это закалка -
на все времена!
Питекантроп, наверно.
Смотрите! Не жалко...
Вот твой предок, страна!
|
* * *
Не оскорбляйте государство,
не оскорбляйте свой народ,
российский флаг не оскорбляйте,
а действуйте — наоборот.
Желательно, изящней, гибче.
Советую, исподтишка.
На языке бранитесь птичьем
и кукиш прячьте вглубь мешка.
Снежок швырнул — и в подворотню.
Нагадил мелко — и в кусты.
И там, как черти в преисподней,
не поднимать трубой хвосты!
Вон сколько бродит вас, бесхвостых,
повернутых наоборот,
в которых сгинул, глупо просто,
булгаковский кот Бегемот.
Весной к берлогам не ходите -
насмарку может всё пойти.
Проснется леса хмурый житель
в медвежьей — господи! — шерсти.
Пойдет по улицам шататься
в больших и малых городах.
Тогда уж ноги в руки , братцы,
иначе — полный фейербах.
А может быть исход и хуже —
в цвету черёмуха, овраг,
глухая ночь, костёр потухший...
И друг не друг, и враг не враг.
Но карты веером! Фаготу
Был брошен вызов:
— Шут, играй!
В ответ щелчок перстов,
и вот он —
в подснежниках,
Колымский край.
И звезд надмирное сиянье,
и расчехляет лук Стрелец...
В любви живите, россияне,
иначе всем придет кабздец -
Жлобам и венчанным на царство.
И каждый, кто не идиот:
Не оскорбляйте государство,
Если, конечно, мы — народ.
ПРОЩАНИЕ С ПАРИЖЕМ
Русский аттракцион –
Колка дров под Парижем.
Эйфелева башня, ау!
Где вы, ваше высочество ажурность?!
Где-то там, в предместье
Булонь-Бийканур,
Я, с мускулистым торсом
И крепкими руками,
В березовом белом пламени
Играю стальным топором -
Второй поэт
После Рейнера Марии Рильке,
Что когда-то под Берлином
«В синей русской рубахе
С красным орнаментом»
Колол дрова
В честь божественной
Лу Андреас Саломе…
Но я предпочел Париж.
Уж слишком черна
«Европейская ночь»
Под Берлином.
Звезды над Рейном
Коричневой дышат чумой,
Гете распят.
А в Париже хмельная весна,
И каштаны
Осыпают цвет
К ногам гуляк.
И скандалиста Артюра Рембо
«Пьяный корабль»
Бросил свой якорь
В одной из кафешек Монмартра.
Здесь и Мане Эдуард,
Ренуар и Сезанн.
А вот и Эмиль Золя,
Чьи романы
Пахнут землей
И сочащейся плотью.
И на каждом столике -
Рассыпанные Бодлером
«Цветы зла».
Ах! Какие бесшабашные
Аттракционы,
Помимо колки дров,
Устраивал я
Этой шпане,
Этим дрянным мальчишкам.
Все они теперь на «горе мучеников»
В прямом её смысле.
И только я,
Переживший время утрат,
Смотрю,
Как под несокрушимую Марсельезу
Под Триумфальной аркой
Проходят полки парижан.
Но отчего так темны
Их арабские лица?
Прощай, парижская хмельная весна!
Аттракцион закончен.
В Россию! В Россию!
2005-2015
ТЕЛЕСКОП
В русское небо уйду
безвозвратно.
Все, как и прежде –
весенний разлив.
Нет, мне в России не тесно, ребята.
Разве душе...
Но Господь бережлив.
Дом мой – Россия,
и я в ней хозяин.
Частное, если по сути, лицо.
Хватит с нас плясок в торжественной зале,
Освободите от гульбищ крыльцо!
Перебесились.
Всему свое время.
Складывать камни настала пора.
Всем да воздастся –
Одним – за безверье.
Ну, а кому-то
За ярость пера.
Но, как бывает,
И в век волкодавов
живы не только лишь гнида и клоп.
Сын мой –
Надеюсь, не ради забавы –
С первой зарплаты
Купил телескоп.
То-то ощерились злобно, химеры.
Битва идет за Седьмую печать.
...Ночью ушел сын,
Под высшие сферы.
Звездное небо решил изучать.
В поле я к сыну пойду,
Будем у звезд на виду.
***
Сны наплывают тусклые.
Реки без берегов.
Выйду я в поле русское -
Свистну! И был таков...
Поздно грустить. Проехали...
Скрылись давно из глаз
яблочный, и ореховый,
да и медовый Спас.
Посвист крылатый голоса
пойман в капкан ночи.
Трепетный, тоньше волоса,
ветер шепнул: "Молчи..."
Не за семью печатями,
не в чужедальней мгле
ищут свой путь мечтатели,
а на родной земле,
Где сквозь тоску
бессонную
тянется к свету сныть...
Сладкой слезой соленою
душу свою омыть.
Чтобы тропинкой узкою,
да под воронье — Карр,
выйти вновь к полю русскому
на заревой пожар.
Пусть в поднебесье мечутся
ласточки да стрижи.
Сердце свое — Отечество! -
К солнцу взметнуть -
Держи!
* * *
Так и живем в блужданиях ума,
Пока глаза не застилает тьма,
В плену древесных годовых колец,
Соединяющих начало и конец
Ловцами времени.
На нас идет охота
В тоннелях памяти, в подземных переходах,
Бежим, бежим туда - на красный свет.
Но путь закрыт. И выхода здесь нет.
Так неужели смерть – венец всему?
И потому - блестящему уму
Не терпится познать закон распада клеток,
Где теплилась свеча,
но стерся смысл сиротских фотографий,
и расслоилась древняя слюда,
и падают плоды с усталых веток
на древе жизни.
И лезвие застряло палача
В мерцающем стволе.
Зависнув между жизнью Той - и Этой.
И каждый век: — О, как это знакомо!
Стоим над бездной Русского разлома...
ЛЕДЯНОЙ СОЛОВЕЙ
Я устал объясняться
И копья ломать.
-Ухожу, — я сказал.
Промолчала.
Улыбнулся неловко:
- Ну что ж, исполать.
Потому что ты тоже устала.
В стол дубовый вонзил я
Отточенный нож,
Ухватился за ручку дверную.
- Милый мой, эту землю
Вспять не повернёшь.
И ушел я во мглу ледяную.
На коротких привалах
Всплывало лицо,
Проявлялось туманно и зыбко.
Прикасался к нему
И пытался резцом
Воскресить его свет и улыбку.
Север взгляды бросал
Из-под хмурых бровей.
Утопающий в снежном буране,
Одиноко глядел
Ледяной соловей
С замороженной песней в гортани.
Я пытался поднять
Черный лёд на дыбы,
Вскрыть любви и желаний озёра.
Духи полночи
Морщили тяжкие лбы,
И тщету свою понял я скоро.
Не добраться мне в край,
Где подснежник цветет.
Соловья отогреть я не в силах.
Неужели по горло
Закована в лёд,
До последней кровинки, Россия?..
И тогда я рванул
Напролом, в глубь тайги,
Под студеные вздохи природы,
К одинокой избушке
У мерзлой реки,
Что ждала меня долгие годы...
И теперь я на Севере словно в гостях,
В прах рассыпались дней моих гири.
По ночам домовой
Бродит на костылях
И садится играть на клавире.
Он играет мне вальс -
Гениально, взахлёб.
В сердце боль затихает тупая.
И бессонных ночей
Окаянный потоп
Отпускает меня, отступает…
В мире Божьем
Всему есть означенный срок.
Искупавшись в полярном сияньи,
Прилетела звезда
И легла на порог -
Молодая звезда без названья.
Сгинул ливневый мрак
И мороз-лиходей,
И надгробье ночей раскололось...
Пробудился, вздохнул
Ледяной соловей
И опробовал робко свой голос.
И услышал я легкий
Серебряный свист -
Ожила соловьиная песня.
Я взлетел,
Как заблудший отчаянный лист,
И повел меня солнечный вестник.
В небесах исчезали
Туманы кручин,
И тайга «До свиданья...» шептала.
Распевались клесты, окликали ручьи:
- Эй! Усталую душу свою подлечи
молодильной водой нашей талой.
А над кромкой земли
Снова солнце встает,
И уже показались церковка, завод,
Заморочные белые воды...
Сердце бьется!
И в сердце воскресшем растет
Планетарное чувство свободы.
***
Евдокии Александровне Ахапкиной
Не ребенок, а ветер в овраге
Заливается плачем. Шумят
На ветру первомайские флаги.
Первомайские липы не спят.
Проживает в овраге старушка
Девяностый законный годок.
Над ее потемневшей избушкой
Незатейливый вьется дымок.
Выпекает старушка печенье,
Молодыми глазами блестит,
И кого-то без нравоученья
Ненавязчивым слогом костит.
На погоду в сердцах не пеняет:
- Хочешь жить – сам себя согревай.
Кто винцом, ну а я – Первомаем.
Нынче, мой золотой, Первомай.
Никакого – то в ней нет секрета,
И душа моя так, без вина,
Ее теплым участьем согрета,
Ну а, стало быть, и спасена.
Льнет к неврачным растеньям и тварям…
А старушка вздохнет о своем,
Зверобойную травку заварит
И сидит целый день за столом.
А когда-то под бодрые песни
Нес вперед ее шумный парад.
Все при ней было,
Все было к месту:
И походка, и скромный наряд.
И улыбчивый хлопчик с Донбасса,
И подружка ее Фатима –
Все, что прежде рабочие массы
В день весенний сводило с ума.
Ветер в травы примолкшие ляжет,
Беспокойная память всплывет –
Кто-то красной косынкою машет,
Заливается смехом, поет…
Осиянна высокою вестью,
Спит старушка превыше суда.
И плывут над избушкой созвездья,
Как большие ночные суда.
***
Белая ночь. Под упорной стопой
корчатся, рожицы строят призраки.
Три четверти ночи
разговариваю сам с собой.
Надоело до чертиков.
Но есть признаки
выздоровления...
Молчком молчу
в последнюю четверть,
что мне отпущена,
ищу спички...
Зачем?..
Это личное...
Просто каждое утро раннее
не получается самовозгорание.
* * *
Мое горло вроде дымохода
Из него восходят в небеса
Даже в золотое время года
грешников отпетых голоса.
Я просил всевидящие воды,
я шептал вздыхающим лесам:
«Отпусти грехи мои, природа,
сделай то, что не могу я сам».
Закружились рощи, зашумели.
Закипели воды в берегах.
Обнажились истинные мели.
Соль земли осела на губах.
Я спасен. Но помнится отныне -
А ведь скольких ближних не спасли! -
Столб огня и дыма посредине
одичавшей выжженной земли.
Этот столб, как горло дымохода.
Из него восходят в небеса
Даже в золотое время года
Грешников отпетых голоса.. |
