Михаил Семёнович Муллин родился в 1946 году в селе Старо-Костеево Бакалинского района Башкирской АССР. Окончил Башкирский сельскохозяйственный институт. Публиковался в журналах «Наш современник», «Литературная учёба», «Волга», «Волга–ХХI век», «Степные просторы», «Кукумбер», «Простокваша». Автор книг «Как перевернуть землю», «Вера», «Катамаран», «Это я устроил дождь», «Кукушка с часами» и др. Член Союза журналистов России и Союза писателей России. Живёт в Саратове.

Русская печь

СПАСЕНИЕ
Мне на «Южном Востоке» открылся Сезам,
Где «как морс» упоителен воздух.
Я тебя отыскал по горячим слезам –
Понял я: это русские слёзы.
Где урюк и хурма, как гора, возлежат
В воскуреньях кальянного дыма,
Ты гарема сумела ещё избежать,
Русским Богом за Веру хранима.
Я в свой северный дом на руках заносил –
И с любовью тебя, и с заботой.
Я тебя не украл, я калым заплатил –
Я тебя, как Рахиль, заработал.
Ты была и бледна, и тонка, как росток,
Но нальёшься берёзовым соком…
Очень тонкое дело, я вижу, Восток…
Дело сделано – Бог с ним, с Востоком!!

КОСТЕЕВО
Не внесено в разделы хартий
Село Костеево. Оно –
Всего лишь пятнышко на карте.
Ну, в лучшем случае, – пятно.
А то кружочек или точка –
И это тоже не всегда.
Зато карнизов узорочье,
Скрип журавлей и резеда!
Зато бессменные уставы,
Зато любой фронтон – как лик.
И складени святые ставень,
И по утрам петуший крик.
И, как тетрадки, огороды
Расчерчены боками гряд,
И вязь плетней, заплотов ряд,
И хлебный дух, и дух свободы.
И вечно, как веснушки в марте,
И так же весело оно.
Как жизнь поставлено. На карте
Моё родимое пятно.

«ВОСПОМИНАНЬЕ ОБ АЛЬГАМБРЕ»

В ноздрях и на губах  – амброзия и амбра,
Ландшафт в оливках и слегка горист.
Легко «Воспоминанье об Альгамбре»
Играет знаменитый гитарист.
И композитор – будто сердце вынул,
Чтоб городу любимому отдать.
И все мы продолжаем вспоминать
Про то, что… не исчезло и поныне!
Но под гитары сладостное пенье
И слышимость бряцанья кастаньет
Один я только вспомнил о… Мелькенях
И Раевке, которых больше нет.
В моём краю короче память, проще…
Уж никому не вспомнятся давно
И Колосовка, Тептяри и Роща,
Холодный Ключ, Покровка, Урзино.
Их умерщвляли гнусно, не жалея,
Не кастаньеты, а реформ кастет,
Чтобы Тарреги наши, Галилеи*
Не успевали даже их воспеть.
Так плачь, гитара, об Альгамбре. Пеньем
Напомни людям русским заодно
Про Новое Костеево, Мелькени,
Про Фёдоровку и про Урзино.

* Таррега и Галилей – композиторы,
писавшие музыку для гитары.

ВСТРЕЧНЫЙ
                       Памяти Муллина Семёна Ивановича,
                       моего отца, в Великую Отечественную
                       войну командовавшего взводом под
                       Харьковом. Средняя продолжительность
                       жизни взводных там составляла одну неделю.
Вот и сиверко стих, отбодался козою сторогой…
И, в остатки дождя разнаряжена, будто нова,
По широкой степи распростёрлась лениво дорога –
И кивает в кюветах, со мной поравнявшись, трава.

Я листаю событий страницы, их сумрачный ворох
Неподъёмен душе и рассудку он непостижим…
Вот вспорхнули скворцы, будто в стаю спрессованный порох
В небо выпалил злобно – и выпали – чёрным – пыжи.

Бедный ум на слои временные завалы не делит –
Может, только вчера до зари полыхал этот край.
Здесь зверели бои, здесь от ужаса травы седели,
И швыряли пехоту разрывы заботливо в рай.

Май, Девятое. Это не штатная дата.
От изрытой планеты встаёт металлический зной.
Черепаха ползёт. Или ржавая каска солдата,
Что, очнувшись от смерти, шагает домой под землёй?

«Здравствуй!  – встречный кричит. — Да чего ты такой – неулыба?
Я во тьме, но ваш свет задеваю слегка головой!»
Шевелится трава, точно волосы, вставшие дыбом,
Шевелится земля – это мёртвые рвутся домой.

ОБЕД
Не поглотить, казалось, бездне –
Так много содержал всего
Обед по случаю приезда
«В деревню к тётке» моего.
Стопа блинов, печений ворох
Составили б и лавке честь.
А кабачки! А помидоры?
Ну, умоляют взять и съесть!
И дыня – точно хан Увека –
По лоску затемнит «простой»
Арбуз, напомнивший узбека
Полосками и полнотой.
Щепотка перца, точно порох
На вкус племянников-юнцов.
Щекочет ноздри запах моря
От малосольных огурцов.
Поздника, сизая у тропок,
Чернильна в миске. И, легки,
Сложили зонтики укропа
В тарелку с мясом «стерженьки».
Палитра жидкая окрошки,
Грибочки («навзничь» и «ничком»),
От масла жёлтая картошка
Парит с поджаренным лучком.
И сиг едва ли не сигает
Сидящим в рот. Я впасть готов
В растерянность от расстегаев,
От кулебяк и пирогов.
В усердии не подавиться
От спешки взять и этот кус.
Но то ж не курица – жар-птица
Для глаз, а главное, на вкус!
Съем за груздём маслёнок рыжий.
Пью пиво жёлтое, как медь.
И полнота здоровой жизни
Не позволяет мне полнеть.
И разносолы, и соленья,
Где каждый вкус неповторим,
Я ем ещё без опасенья
За печень и холестерин!
А в запотевших рюмках водка –
Хрусталь наполнен по края.
Да, голод – истинно – не тётка.
А если тётка – не моя!
Но чай «дымит», зовёт: «Согрейся»!
Сам – золотист, с малиной – ал.
Не ем – творю священнодейство
И совершаю ритуал.
И как святыню из потира,
С волненьем, точно просфору,
Пластинку дырчатого сыра
Трезубцем трепетным беру.
Прекрасно всё. Я сыт и молод.
В стране – ни холода, ни бед.

Теперь у старых русских – голод.
Но, слава Богу, тётки нет…

***
Прощай, прощай, мой самый лучший враг!
Хоть по несчастьям был достойный брат,
Ты им, несчастьям, оказалось, рад –
И щёк твоих не умалилась алость.
Тебе на лаврах (с фигами!) покой,
А мне идти Трояновой тропой
И чаять, чтоб она не пресекалась.

На душегубца явно не похож,
За голенищем не носивший нож,
За пазухою камень холишь… Что ж?
Я не судья  неблизкому былому…
Ты сухость сердца в Сене замочил
И весь набор комфорта получил –
Мне эти «блага» – не милей, чем омут.

Иду к себе, врагов своих любя,
А ты бежишь от самого себя,
Сознаньем предков бегавших напуган.
Надежный враг мой, злато возлюбив,
Езжай в Нью-Йорк или в предместье Фив,
Но и туземцам ты не станешь другом.

КРЕСТ
То не сын, наблудившись, вернулся,
Не русалка играла волной –
Просто грешник один поскользнулся
Да и в омут упал головой.

То не дети ломали орешник,
Не громовый куражился треск –
В тихий омут отправился грешник,
А на нём – на бечёвочке – крест.

Не подали бедняге соломы,
Чтоб схватился рукой, пескари…
Так и ахнул встревоженный омут
И пустил над водой пузыри.

Не придумать бессмысленней смерти.
Для того ли отправился в путь?
…С той поры там не водятся черти.
Да и люди не стали тонуть.

ВЕРА
Трещит сорока,
Земля парит.
Лицом к востоку
Сидит старик.
Старик убогий,
Один, как перст,
Не видел Бога,
А верит – есть!
Старик был ранен
В плечо и в глаз –
Уж так ли странен
Его намаз?
Ведь сам я часто
Готов с ним сесть:
Не видел счастья,
А верю – есть!

***
Велика ли страна Башкирия?
Говорят, на ладони уместится,
Но от Аскина до Белебея
И орёл долететь не может!
С Туймазинского Кызыл-Таша
Не увидите Мелеуза,
А тем более уж
Баймака
Ни в какую трубу подзорную.
Даже Белая, свои воды
Разогнавшая к Белорецку,
Близ села Иргизлы отчаялась
Пересечь до конца республику,
Повернула – и снова к северу
Потекла испуганно, к Каме.
Даже ветер – седой кочевник
Разорвёт своё пыльное платье
О щетину ажурных вышек
Буровых или ЛЭП шагающих,
И, устав, на груди Урала,
Точно пташка в силке, забьётся.

А на карте она, по виду,
Как рука в рукавице рабочей,
И народы её, как пальцы,
Вместе, общим заняты делом –
Потому велика она.

РУССКАЯ ПЕЧЬ
Ах, уральские зимы – не мёд:
Бьют пернатых, случается, в лёт;
А в реку не вместившийся лёд
Сам себя от отчаянья рвёт.
Даже мы – сорванцы, детвора
Удирали в избу со двора,
Оттирали ледышки-носы –
Аж ладошки горели, красны!
Чтобы нас от простуд уберечь,
Мать садила ватагой на печь.
И росли мы без всяких кручин,
Как опара в квашне, на печи.
Печь родная, большая, как степь,
Наше детство умела согреть…

Ах, в ней столько души и тепла!
Печь такие оладьи пекла!
Из картошки одной да крупы
Печь такие варила супы!
Зрели курники в этой печи…
Что кричали мне: «Реже мечи!»
Я потом в Метрополе бывал,
Но таких уже блюд не едал.

Годы шли – и к известной поре
Потеплело на нашем дворе.
Мои братья резонно вполне
Разбежались с печи… по стране,
Но в сердцах их, как ни далеки,
Той же печки горят угольки.
Да и я, увязая в снегу,
К нашей печке, как в детстве, бегу.
И пусть вьюга сечёт, как картечь,
Сохранит меня русская печь.

Свою печь – мой Олимп, мой Парнас
Я с собою возил на Кавказ.
В прибалтийскую хлябь поутру
Согревала меня на ветру;
Каракумы насквозь пересечь
Помогла мне родимая печь.

Отчего ж никакая халва
Заменить мне лапши не могла?
Почему эскалоп и лангет
Не заменят мне сельский обед?
Потому что из снежных полей,
Из далёкой деревни своей
(Метрдотель уж кричи – не кричи)
В Метрополь я въезжал на печи!

Жизнь кружит по спирали – глядишь,
Занесёт меня, может, в Париж.
Ни к чему к «Мерседесам» ключи –
По Монмартру промчусь на печи.
Ну, а тамошний «таможный» чин
Только скажет: «Не щучий ли сын?!»

Ведь ни к другу, ни даже к врагу
Я без печки уже не могу.
Пусть же станет от печки моей
И французам на свете теплей.

МОНОЛОГ ИУДЫ ИСКАРИОТА
По-вашему, прибыли нет?
Но я предавал не спроста…
Всего только тридцать монет,
Но ведь они – за Христа!
Ценю ваш словесный блуд!
И денег серебряных вирусы.
Я в рост их пустил – и выросли
Тьмы новых великих иуд.
И опухолью Земли
Богатства: дворцы и «Боинги»…
А может, гинеи – огненны?
И доллары? И рубли?
Забудете Бога, но их
Из пламени б первыми вынесли,
Ведь все капиталы выросли
Из тех тридцати… моих…
Ну что там отцы ваших наций?!
Мне равных в истории нет –
Вся ваша цивилизация
Пошла с тридцати монет.
И я подсчитаю издали
И шекель, и фунт, и цент –
И вы с миллионов прибыли
Заплатите
Мне процент.

ПОКУПКА СЧАСТЬЯ
На виду у пропойц и ветреников
Просит, требует и блажит:
– Дайте счастья на тридцать сребреников! –
Заработавший их мужик.

Люд сбежался на улицы скользкие,
Краснощёк, разухабист, испит, –
Кто хохочет от удовольствия,
Кто от гнева зубами скрипит.

– Дайте счастья, хотя бы скромного
Или крохотного, наконец!
На кровавые эти, кровные…

Не дают, но один продавец,
Крючконосый и обаятельный,
Всех встречающий по уму,
Отмеряет – по сумме, тщательно –
До вершка… верёвки ему.

ХУТОР
       Так, без газа, без ванной
       Добрый Филя живёт.
                        (Николай Рубцов)
Езжу в хутор всё реже
С накоплением лет…
Хутор был бы медвежьим,
Да медведей там нет.
Веет в роще покоем,
Да щекотно жнивьё
Колет трассу, по коей
Газ в Европы идёт.
А в клетушке за домом
Меж расхристанных лип
Молча рубит солому
Добрый конюх Филипп.
И не кажется странным,
И никто не вздохнёт,
Что без газа, без ванной
Добрый Филя умрёт.

***
Снова душу залатаю.
Ненадолго, ну и что ж:
В Пензе осень золотая
Мне досталась ни за грош…
Рыжекосая подружка
Очень долго проживёт –
В этом городе кукушка*
Не смолкает круглый год.
Потолкаться, извиниться –
И опять поеду я
На подножке за границу
Городского бытия.
Светлой радостью охвачен,
Еду – помыслы чисты,
А берёзы мне отплатят
Чистым золотом листвы.

* Часы с кукушкой на улице –
достопримечательность Пензы

У ЗНАМЕНИТОЙ КАРТИНЫ
Античную воду по ступам толочь
Привыкли давно, не потея…
Важнее представить последнюю ночь
Невзвидевшей света Помпеи,
Где зодчий восторгов – кретин блудодей –
Отдался распутству без страха:
Он бёдер колонны, лепнину грудей
Купил без обмана, за драхмы.
Змеёй извивалися с цитрой в руке
Культурные дивы – гетеры,
И запахи мирта сливались в букет
С гееновым запахом серы.
В лесбийских утехах срывался покров
С округлостей пышуще-липких,
И вор волочил свой немалый улов
Усердно по каменным плиткам.
Над городом всем асмодеева власть
Росла в ожиданье денницы;
И в храмах любви, симулируя страсть,
Привычно стонали блудницы.
Легла Афродита, и Эрос устал –
Чего бы придумать другого?!
– И пьяный меняла измученно спал
На жирном плече «голубого».
Содомский исход так зловеще мерцал
Итогом уже непременным,
Но… проблеск раскаянья редок в сердцах,
Как в мраморном гроте селена.
Уже сотрясали настойчиво кров
Противоприродные ласки…
Такое писать – покраснел бы Брюллов,
У Босха бы высохли краски!
Когда же под утро свой призрачный шанс
Использовать мир не сумеет,
Ритмичность движений введёт в резонанс
Вселенную по Птолемею.
В роскошных притонах заметно скучней
С почти поголовного счастья.
Но после таких иступлённых ночей
Рассвет наступает не часто.
И некто во сне утомлённо зевнул,
Раздавлен влеченьем безумным,
И страстью взаимной дышал Вельзевул,
Вселившись на время в Везувий.
И бред поцелуйных отравленных жал
Вонзался, как некие иглы,
И гибнуть… не то чтобы было не жаль,
Но было нельзя не погибнуть.

РОССИЯ – РОДИНА СЛОНОВ
(Любимая фраза русофобов)
Образованец Иванов
Смакует фразу с юной модницей
«Россия – родина слонов» –
И смехом мудрости заходится.
Мол, патриотам надо б знать,
Что их страна – ваще негодница!
Мол, что с неё, сермяжной, взять –
В ней крокодил – и тот не водится!
Ну что подобному сказать
«Правдоискателю» спесивому?
Мурлом к лицу – не увидать
Лица мурлу и прогрессивному!
О, словоблуд! О, шалопай!
Пусть, не овеянный поверьями,
Поглубже в поисках копай
В Москве, в Уфе, на Крайнем Севере.
Бери кайло – оно дано
Для наученья малограмотных…
«Россия – родина слонов?»
Да не слонов, пигмеи, – мамонтов!

МОЛОДЕЦ
Он на Муромском тракте
Шёл, качаясь слегка:
Не кисейный характер,
В голове – не пенька!
Шёл с секирою острой,
В мире ясность любил.
Заблудился в трёх соснах –
Да одну… изрубил:
«Прорублюсь-ка до воли,
 Да увижу весь свет!»
Стало света поболе –
Только ясности нет!
«Хоть следок бы лосиный –
Дальше сам – сам добреду!»
Но зверины – соснины –
Будто брёвна в глазу!
«Что ж мне лепет-то детский?
Все сомненья – долой.
Размахнусь молодецки,
Рубану по другой!»
И не на смех же курам
Это бросил словцо –
У дороги на Муром
Лишь одно деревцо.
Только щепки, как стаи,
За три моря летят –
Там, где сосны стояли –
Весь простор – неогляд!
«Знать, с плеча не напрасно
Я искал свой ответ!»

Видно всё. Небо ясно –
Ан дороги-то нет!

ЧУЖАЯ СМЕРТЬ
В окошко билась круговерть,
И выл за дверью пёс.
Пришла ко мне чужая смерть:
– Старик, не вешай нос!
Чего глядишь, как на врага,
Надежду затая?
– Ошиблась, старая карга.
Ты – смерть, да не моя!
Она взглянула сверху вниз,
Я сжался, сам не свой.
– Чего ж ты, как осинов лист,
Дрожишь передо мной?
– В воде тонул я. Был в огне.
Не жду добра и впредь,
Но всё же, страшно даже мне
Чужою умереть.
– Безумец, чем ты дорожил?!
А я считаю так:
Когда чужую жизнь прожил,
Чужая смерть – пустяк!

***
         Петру, безработному трактористу
Маленький двор кучерявится спорышем,
В гнёздах вороньих покоится тишь.
Петя, Пьеро, обронённое пёрышко!
Уж не в крыле, а по ветру летишь…
Сбоку, навстречу – боллиты да лайнеры.
Ты же – не каменный – в целой стране
Краеугольным был – сделали крайнего,
В угол поставили носом к стене!
Вот и сорвался…
По миру холодному
Тихо летишь в бирюзовых лучах
Мимо тюрьмы (мы ж такие свободные!)
С грустной улыбкой, с умом на плечах…

ПАЛИНДРОМ
    Вальке Кутурову-Шокурову, моему
    деревенскому другу детства, однокласснику,
     книгочею, замечательному токарю.
Мороз-воевода обходит дозором,
Закутала вьюга избушку и двор,
А роза упала на лапу Азора –
И счастлива роза и счастлив Азор.
Мы книжки читали, спасаясь голландкой.
С колхозной зарплаты – не купишь гвоздя!
И всё же всё детство «точили таланты»,
Навоз разгребая да сено возя.
Свежи, хороши были розы и громы.
И верила юность отнюдь не в кулак –
Что сложится жизнь золотым палиндромом –
Читай, куда хочешь! Ах, если бы так!
Наука лопаты, пилы и кувалды –
С таким багажом-то нам всё по плечу!
Почти что сбылось то, о чём нам мечталось:
Ты – точишь детали, я – «лясы точу».
И чудище обло, стозевно, озорно,
И решкою выпал богатства пятак.
А роза упала на лапу Азора –
И это уже не исправить никак.

РАЗГОВОР С АХМАТОВОЙ
1
Ах, Анна Андреевна! Русская речь
В опасности, кажется, снова,
Хоть Вы призывали навечно сберечь
Великое русское слово.
Поэт ли, читатель, издатель ли глух –
И вряд ли рассудим мы трезво.
Безумным и бедным, замкнули нам слух
Перстом, указующим в бездну.
А критик чиновный, всевидящий взгляд
Направив, крамольное вскроет:
Уж если награды, то разве что для
Поэмы об антигерое!
И, если судить по нелепости дел,
То слышится в вычурных звуках:
Всё ж с левой ноги он перчатку надел
На... очень неправую руку!
Ах, Анна Андреевна, русскую речь
Сумели к забвенью подвинуть –
Уже и не страшно под пулями лечь,
Ведь мёртвые сраму не имут!

2
«Поклонники» кощунственно-молитвенно
До дележа дошли и Ваших риз…
Ваш акмеизм приняв, как «сверхразвитие»,
Как на дрожжах, взрастили «осмеизм».
Стихи теперь – у Вас бы встали волосы,
Едва ли их представите вполне…
Им голос был – они с чужого голоса
Поют проклятья собственной стране.

Теперь в поэзии иная правит поросль.
Не то беда, что чаще – лебеда…
Когда б Вы знали, из какого сороса
Растут стихи, не ведая стыда!

ЗЕМЛЯ
1
Над кровью и болью тротиловый запах,
Но… каждому – свой шесток:
Одни, как в бейсболе, болеют за Запад,
Другие – за «свой» Восток.

Куда же вы смотрите синими, карими,
С ушами, забитыми ватой?!
Нет у Земли никаких полушарий! –
Она неделима, как атом.

2
…И знаками мрака
Легло на листок:
«Но Запад есть Запад,
А Восток есть Восток».

У АДМИРАЛТЕЙСТВА
Я из чаши восторгов испил,
Испытав русофильскую негу,
Где вознёсся заносчивый шпиль,
Словно перст, указующий небу.
Ах, как дерзко иглой он прошил
Этот город, в младенчестве стольный!
Золотая заноза души,
От которой светло, а не больно!
Хоть сияет в туманистой мгле,
Но поверить приезжему трудно,
Что стоит без вреда на игле
Золотое нездешнее судно.
И сказал мне восторженный враль,
Сладострастно смыкающий веки:
– Здесь причалил воздушный корабль –
И остался в России на веки!

***
               Женщине
Бог намудрил, тебя творя,
Когда ребро
Живое вынул…
Ты – плоть моя и кость моя –
Ну как тебе не быть любимой?!
Проходит век, проходит час,
А бок зажить никак не может
Моя отторгнутая часть
Мне всё нужнее и дороже.
В ошибке Бога не виня,
Не устаю тобой дивиться,
И ясно вижу: от меня
Отняли лучшую частицу.
Для счастья сделан и добра,
Но без запаса был рассчитан –
Я без тебя, как без ребра,
И кривобок, и беззащитен.

***
Грустная очень,
В шарфике-дымке
Девушка-осень
В жёлтой косынке.
Мокрое платье –
Дождь за излукой.
Девушка плачет
Перед разлукой.
«Быть бы мне раньше…» –
Осень вздыхает –
Как одуванчик,
Лес облетает.
Лист опадает,
Видите, люди –
Осень гадает:
Любит, не любит…
Неодолимо
Движется холод.
Хоть и любима,
Осень уходит.
Даже не спросит,
Выпадет проседь.
Девушка-осень,
Где уж ты, осень?

***
Марта, Марта, нам ли горевать?
Если снег по всей округе тает,
Если зеленушка залетает
К нам в окошко крошки воровать?
Если бьётся ветер-егоза
В телеграфной синей паутине,
Если есть ещё вино в кувшине
И искринки у тебя в глазах?
Марта, Марта, нужно ли тужить,
Если можно в украшенье «пира»
Вытащить картошку и «мундира»
И посыпать солью от души?
Если проплывает, как во сне,
К водопою, облаком, сохатый?
Если есть широкая лопата,
Чтоб помочь немыслимой весне?
Нам известна жёсткая цена
Наших взглядов, что нежней пушинок.
Знаю, есть вино в твоём кувшине,
Даже если в доме нет вина.
Марта, Марта, это ж благодать:
Наши немудрящие заботы
И письмо в конверте – от кого-то!
Марта, Марта, нам ли горевать?!

ВЕТЕР
Ветром двери отворило –
И, от радости смешон,
Бабочкою синекрылой
Запорхал твой капюшон.
Солнце небо распахало
Красным лемехом зари,
Верба машет опахалом
На тебя из-за двери.
Ветер вытряхнул бумажник –
Золотые на траве;
Он уже в моей рубашке –
Ветер с ветром в голове.
Ты свежа, как это утро,
И тебя из всех одну
Вылепляет ветер-скульптор,
Платьем бёдра обтянув.
Я ловлю тебя на слове,
Ветер, двигаясь бочком,
Капюшоном тебя ловит,
Будто бабочку сачком.

РАЗЛУКА
Прощаясь, махала рукою
С косынкой, блестевшей, как жесть.
Прощания жест над водою
Был сразу – прощения жест.
Махала рукою на сплетни,
На холод и брызги с реки,
И маленький шёлковый ветер
Струился от женской руки.

Ты, молча, как ветка, махала,
Я что-то в ответ прокричал.
Поехал налево, направо –
А ветер попутный
Крепчал.
Я еду по жизни на вечер
Вдоль всех параллелей земли,
Но бьёт по щекам меня ветер
И топит в морях корабли.
Горючие слёзы до крови
И люди без шапок вокруг,
И зданья без ставней и кровель –
И всё начиналось с разлук.

НАТАЛЬЯ
(русская баллада)
Ах, Наталья надела наряд,
Её щёки задором горят.
Коромысло её – два крыла –
До колодца прошла…
Оглянулась на цокот назад –
От околицы скачет отряд:
– Стой, Наталья, и дай нам испить, –
Есаул говорит.
      Есаул молодой-молодой,
      Его конь – вороной, вороной,
      Будто в небо взлетели они –
      На земле не видать!

Загрустила Наталья с тех пор,
Дорогой не наденет убор.
Есаула того увидать
Захотела опять…
Даже скрип одряхлевших ракит
Принимает за цокот копыт.
Стой, Наталья, в своём ты уме?
– Есаул на войне…
      Есаул молодой-молодой,
      Его конь – вороной, вороной.
      Словно в небо взлетели они –
      Не видать на земле!

Свет Наталья, тебе повезло
Злой войне и разлуке назло:
Начался за околицей бой –
Там возлюбленный твой!
– Пыль от поля – да под облака…
Побегу – напою казака…
– Стой, Наталья, тебе говорят! —
Рядом ухнул снаряд…
      Есаул молодой-молодой,
      Его конь — вороной, вороной,
      Видно, в небо взлетели они –
      На земле не видать…

… Ах, Наталья надела наряд,
Щёки девичьи маком горят…
А есаул молодой-молодой,
Его конь – вороной…

МОТЫЛЬКОВАЯ МЕТЕЛЬ
Парк – ожившая пастель. Радость – как на свадьбе в Канне:
Мотыльковая метель – крыльев крохотных порханье.
Спрессовался белый ком, угрожая разорваться
Над сиреневым кустом, над аллеей из акаций.
Вихря нежные вихры облаков уже достали,
Стали празднично пестры Журавли на пьедестале.
В мотыльках, как в шубе, пень. В пелене белесой дали:
Проступают, точно тень, дуба дальнего детали.
Патриархом – репер-дед, ребятня – живая паства,
Самолётный  белый след – точно выдавлена паста.
«Мент» смеётся на посту – всё вокруг такая прелесть!
Что с пастушкою пастух восхищённо загляделись.
Мотыльков весёлый пир – ну, спасибо, постарались,
Изменяя целый мир – от пастели к пасторали.

КАК ЛЕГКО ИГРАТЬ НА СКРИПКЕ…
                     Альбине Ткаченко
Как легко играть на скрипке!
Как легко играть на скрипке!
Даже женщине красивой
Это дело по плечу.
Инструмент почти карманный,
Корпус легкий деревянный,
Нет ни клавиш, ни педалей –
Заливайся – не хочу!

Как легко играть на скрипке,
Озаряя зал улыбкой,
Отводя изящно руку,
Знаю я, хоть не горазд
Бить смычком без всякой скуки,
Вырезая тонко звуки.
Как легко играть на скрипке –
Это ж вам не контрабас!

Если ж в зале кто-то вскрикнет,
Потрясённый сладкой пыткой,
Или, слёзы не скрывая,
Засморкается в платок,
Если песня вскрытой веной
Оросит ряды и стены,
Знай: легко играть на скрипке,
Проглотив, как ком, глоток…

Если горло перехватит,
Скажем, «Ария» Скарлатти,
То конечно, то конечно,
Сложность скрипки не причём…
Слёзы скрыты, вены – вскрыты
Без надрыва и без крика.
Как легко играть на скрипке –
Чирк по жилочкам смычком!

Пусть смычок напомнит видом
Вам эспаду на корриде,
Но легко играть на скрипке –
Так же, как… счастливым стать!
Эта женщина на сцене
Выбор свой удачный ценит.
Как легко играть на скрипке –
Так же, как уметь летать!

Наш канал на Яндекс-Дзен

Вверх

Комментариев: