Особое дело — рыбалка зимняя, когда рыбу приходится добывать из-подо льда. Зимней она только называется. Но в основном проходит осенью, сразу после ледостава, и весной, начиная с марта, когда становится теплее, а рыба клюёт активнее. Иногда эта рыбалка продолжается до самого мая (если лёд держит). В первый раз я попал на зимнюю рыбалку не на речку, а на Палкинское озеро, широкий, до трёхсот метров, и глубокий разлив реки Пуи. Сколько мне тогда было лет, не помню, ходил в первый класс или нет, не знаю. Но отец взял меня с собой. Мы ночевали в деревне Палкино, что стоит около озера, у папиной сестры тёти Наташи. Резиновые сапоги у меня новые: оранжевые, а вдоль подошвы и ободком по голенищу — чёрные полоски. Нравились мне эти сапоги, почему-то надолго оставшиеся в памяти как рыбацкие. По случаю моего первого выхода на лёд мама купила мне в Вельске зимнюю удочку. Довольно большую. С ножками-подставкой, с двумя закрытыми катушками. На одну катушку, видимо, предполагалось наматывать леску потолще (на крупную рыбу), а на другую — потоньше. А, может, с разными мормышками. Когда отец сверлил мне буром лунку, он сказал, что раньше таких буров не было, и он пробивал лунки топором. Я с уважением посмотрел на бур. А потом долго смотрел на сторожок закинутой удочки. Но он не шевелился даже чуть-чуть. Мы, кстати, сторожки называли кивками, потому что, когда рыба дёргает, они начинают кивать тебе. А в тот раз не шевелился. Наконец будто кто-то клюнул, и я подсёк, как учил отец. Но безрезультатно. Такие подсечки повторялись несколько раз. Через полчаса я запутал обе лески. Внутрь катушек, видимо, попала вода, и они замёрзли, не крутились, а, может, там леска запуталась. Отец с трудом наладил мне удочку и сказал, чтоб я лишнего не дёргал. И я упорно стал смотреть на сторожок. Видимо, клевало совсем плохо. Отец поймал лишь с десяток рыбок. Когда на озеро пришли тёти Наташины дети, мои двоюродные братья и сёстры, которые были старше меня, я остался с ними, а отец побежал по озеру поискать рыбу. Сидеть давно уже надоело, и ребята меня позвали на берег, на Могильник. На высокий, крутой холм весь в соснах. По холму можно было весело сбегать, катиться вниз, искать на вытаявших местах перезимовавшие ягоды брусники. Уже позже я узнал, почему место это называется Могильником. Когда проводили электричество и копали яму для столба, наткнулись на могилу. Вызвали учёных. Они обнаружили на этом месте большое кладбище чуди белоглазой. Набегавшись по берегу, мы спустились на лёд и стали заталкивать в лунку жердину, которая лежала около моей удочки. Мы брались за жердину все вместе, ставили стоймя и резко запихивали в лунку. Сухая жердина с брызгами выскакивала обратно как ракета. Мы едва успевали убежать в сторону. Наконец, когда и это надоело, ребята вспомнили, что я приехал на рыбалку, и очень удивились, что я ничего не поймал, ведь они пропадали на реке и озере с самого детства и никогда не возвращались без улова. Ребята решили мне помочь, но оказалось, что на обеих мормышках давно нет наживки. — А где наживка-то? — спросил Димка. Я посмотрел на жердину и вспомнил, что отец приклеил кусочек теста к её комлю1 , чтоб я не потерял. — На чего ловил-то? — снова спросил Димка. Я показал на жердину: — На тесто, — и чуть не заплакал. Ребята, наверно, поняли, что теста уже нет, и побежали искать короедов или ручейников. А я успел за это время окончательно и непоправимо запутать удочку. Так бесславно закончилась моя первая зимняя рыбалка. Правда, пару небольших сорожин мне всё-таки удалось вытащить. Отец подсёк их на свою удочку, которую сразу передал мне. Это, конечно, удивительное дело, когда чувствуешь, как кто-то упрямо тянет там подо льдом и упирается. Сначала я даже опешил от этого, и рыбка могла уйти. Но потом опомнился и стал лихорадочно выбирать леску, выскальзывающую из моих рук. Как я второпях не оборвал свою первую рыбинку об лёд вместе с мормышкой. Удочка у отца была совсем маленькая, а вместо катушки — мотовильце, на которое наматывалась леска. Долго ещё радовала она нас удачей и почему-то всегда ассоциировалась с крупной рыбой. Моя же двухкатушечная удочка куда-то быстро пропала. Вместо неё появились две (мне и брату) похожие на отцовскую, только побольше. Помню ещё одну мою зимнюю рыбалку на Палкинском озере. Вернее, один момент, связанный с ней. Я уже учился тогда в третьем классе и считался большим. Мне поручили на эту рыбалку отпросить с уроков младшего брата, что я и сделал. Помню, мне казалось это делом очень важным, и я побаивался. На удивление, учительница первого класса серьёзно выслушала меня, а брату сказала: «Собирайся, Андрюша». После этого ещё несколько раз съездил на рыбалку с отцом, а потом стал ездить самостоятельно. Все липовские ребята-рыбаки любили Палкинское озеро. Мы добирались туда (за четырнадцать километров) пешком на велосипедах, на попутных машинах. За школьные годы дорогу до Палкина я изучил до мелочей: вот дойдёшь до этого столба, а после него будет берёза кривая, а там место, где я видел тетёру глухарную 2, которая бродила вдоль по бровке, как курица, и не обращала на меня внимания. И так далее. Особенной и запоминающейся рыбалка была, конечно, в дни школьных весенних каникул. Каждый день с утра все заядлые рыбаки-школьники собирались на автобусной остановке. Человек двадцать. В толстых штанах и фуфайках3 или в тёплых куртках. В ушанках и шерстяных шапках. Кто-то в броднях, кто-то в резиновых сапогах, а кто-то и в валенках с галошами. Толстые штаны, часто великоватые, с трудом удавалось засунуть в узкие голенища сапог и валенок. От этого штаны на ребятах походили на шаровары. Рыболовные ящики были у всех, как совсем маленькие, так и большущие отцовские. В основном самодельные. Если ящики имелись у всех, то ледобуры таскали с собой только два-три человека. Часто приходили на остановку за полчаса до автобуса. Шутили, разговаривали, радовались каникулам, предстоящей рыбалке. Правда, точного расписания у автобуса не было. Совхозный автобус, который привозил в Липовку из Георгиевского и Палкина работников в совхоз, возвращался без пассажиров. Вечером, снова без пассажиров, автобус катил из Георгиевского в Липовку забрать работников. Вот этими двумя «пустыми» рейсами мы и пользовались. И не только мы, но и всякий, кто хотел доехать до Палкина или Георгиевского по какой-то надобности. Что, конечно, было очень удобно. Возможно, автобус даже специально курсировал для перевозки простых людей. Приедешь в Палкино, идёшь по деревне, хрустишь ломким ночным ледком. По дороге колии, кое-где они продавлены до самой земли. В этих местах обычно лужи, и к хрусту и звону ледка присоединяется бульканье. Кажется, старинная деревня, наполненная солнцем, радуется этому звону и хрусту, весёлому разговору. Солнце уже припекает, жарко — хочешь не хочешь, а фуфайку расстегнёшь. С крыши, пока ещё нерешительно, капает. Со старого провисшего потока4 свесилась сосулька, тоже слезит, блестит на солнце. Хочется подпрыгнуть и сорвать эту сосулю, лизнуть. Почему-то верится, что она сладкая и вкусная. Вот и озеро, окаймлённое с одной стороны бором, а с другой — лугом, поднимающимся на высокий холм. Вдоль по берегу сухой жёлтый камыш. Заходили мы обычно через Зимник — огромную курью 5. На льду ещё лежит снег сантиметров двадцать. От захода в озеро разбегаются две натоптанные тропинки — к противоположным берегам Зимника. Между ними несколько узких дорожек и множество одиночных следов во всех направлениях. Лёд толстый. Верхний слой его рыхлый, из застывшего маслуза6 , поэтому сначала шнековый бур идёт легко, потом начинает затыкаться. Чтоб было легче крутить, приходится несколько раз вытаскивать бур и стряхивать с него нарезанное ножами крошево. Под конец дело продвигается медленно-медленно, по миллиметру. Но вот, наконец, бур провалится, в лунку хлынет вода. Толщина льда по самую рукоятку. Чистишь лунки от крошки либо буром, выдернув его несколько раз вверх вместе с водой и крошевом, либо специальной ложкой, а то и попросту лодочкой ладони. Наморозишь её, потом сунешь в карман, а вторая рука уже в ящик за удочкой тянется, не терпится. Вообще, на озере лунок много, — особенно после выходных или после того, как пройдут районные соревнования по рыбалке. Некоторые лунки промёрзли очень толсто. Бывает, легче просверлить новую, чем эту. Значит сделаны они прямо перед морозами. Но чаще на лунках тонкий ледок. Его мы прошибали со второго или третьего раза каблуком сапога. Пробьёшь, выкинешь льдинки и удочку закидываешь. Иногда дырка получается намного меньше прежней лунки — закрайки остались. Мелкую рыбу в неё вытаскивать удобно, а вот если подцепится лещ — беда — не пролезет. Бывали лунки, наоборот, огромные, размером с тарелку, на которую в день рождения торт выкладывают. Это осенние лунки. Под снегом их разъело, и, наконец, они вытаяли. Такие дыры опасны, в них можно и провалиться. В некоторых местах всё иссверлено, лунка на лунке, значит, хорошо клевало. Мы любили такие места, здесь наверняка, хоть и мелочи, наловишь. Важно найти центральную лунку. Около неё обычно накидано пустых домиков от ручейников, втаяли в снег крошки земли, а следы от ящика с разных сторон. Эта лунка всегда подкормлена и с неё можно снять сливки: за пять минут поймать два десятка рыбок. Главное, не торопиться. Стоит сразу решить, с какой стороны лунки удобнее сесть. Наживка должна быть наготове, а руки тёплые. Ловили мы на ручейников, дождевых червей и тесто. Червей копали под полом бани на другой день после помывки. При этом безжалостно выворачивали половые плахи. А отец после ругался. Ручейников ловили в Палкино на реке или в ручье Валова. Пуя от Палкинского озера метров на триста-четыреста вниз по течению покрывалась льдом только в самые сильные морозы, то есть вольно бежала почти всю зиму. Этим мы и пользовались. Бродили по реке, переворачивали топленики, утонувшие доски, камни и собирали с них ручейников — небольших червячков в домиках. На Валове всё происходило проще: в полынью засовывали веник еловых лап, а на другой день осторожно вынимали и трясли. Упавшие на снег ручейники были хорошо видны на снегу. Тесто каждый делал по своему рецепту. Кто-то добавлял растительное масло, кто-то анис или валерьянку. Я, кроме всего прочего, мелко-мелко нарезал вату и замешивал это крошево в тесте. Такая хитрость не давала рыбке слишком быстро сорвать тесто с крючка. Бывает, хорошо клюёт только у кого-нибудь одного. Мы ходим около него, всё ближе подсаживаемся. Наконец, кто-то спросит: —Дай-ка теста твоего попробовать. Человек расщедрится — даст одному, другому. Мы довольны, закинем и ждём. А всё равно у нас не клюёт. На каждой удочке привязывали по две мормышки. Кто-нибудь насадит на один крючок червяка, на другой — тесто и скажет: — Бутерброд для рыб. Обедали вместе. Соберёмся, костёр разложим, накипятим чая с брусничником, сидим, разговариваем. Брали с собой хлеб, яйца и сало. Хлеб жарили на костре. Как-то я взял с собой шаньги, которые напекла бабушка Оля. Шаньги на морозе замёрзли напрочь. Я положил их на костёр на палочки. Они нагрелись так, что намазанное поверх масло зашипело. А, может, бабушка масло внутрь положила. Шаньгу разрезала и положила. До чего же эти шаньги были вкусные. Все за раз у костра, конечно, не сидели. Человек пять напьются чаю, другие пять человек подошли. И так друг за дружкой все поедим. Иной раз котелок на сучке оставляли, чтоб на следующий день не таскать. Термосы с собой не брали, они были со стеклянными колбами и часто бились. Начнёшь чаёк наливать, а в чашку зеркальные стеколышки посыплются. Посмотришь в остатки разбитой колбы, а там твоя недовольная физиономия отражается. На автобус с озера выходили тоже заранее, чтоб не опоздать. А иной раз и опоздаешь. Тогда пешком четырнадцать километров топаешь и на другой день становишься умнее. Очень здорово ловить на Палкинском озере, когда снег со льда сошёл. Верхние рыхлые слои льда тоже растаяли. Остался только самый крепкий, намёрзший с осени по первым морозам (сантиметров тридцать-сорок). Идёшь по озеру. Солнце уже вовсю тёплое, ласковое, отражается от гладкого льда. Мы все загорелые, словно на югах побывали. Да и как по-другому? Солнце вдвойне нас шпарит: сверху, да ещё ото льда и снега. На левом берегу озера, по лугу, снег уже весь согнало, а на правом берегу, в бору, он ещё лежит, много, рассыпчатый и рыхлый, перемёрзший в утренники. Но когда возьмёшь на рукавицу и понюхаешь — пахнет головокружительной весной. Лунку просверлишь, а лёд как толстое стекло. Втянешь рыбку в лунку, а рыбка от ледового стекла отражается, как от зеркала. И кажется, что уже не одну рыбку тянешь, а двух. Но поднимешь из воды: «бульк» — а рыбка всего одна. Хотя по две мы тоже вытаскивали. На каждой удочке пара мормышек — вот по две рыбки и вытаскивали. А я как-то привязал одну большую мормышку, да выше два крючка заглотыша, так вовсе по три рыбки тягал. В это время мы ловили щук на крюки (жерлицы), как на озере, так и на реке. Ставили их ближе к берегу. Просверлишь лунку, спустишь крюк с живцом на определённую глубину. А сверху привяжешь к палочке, кинутой поперёк лунки. Я ставил около самой травки. Бывает, что и глубина-то всего метр с небольшим, а щука гуляет вовсю. Попадали как мелкие, так и крупные. Иной раз крюк только опускать начнёшь, а щука уже схватит живца, почувствуешь, как руку дёрнет. Смотришь, крюк размотался, но не до конца. Стоишь и не знаешь, что делать. Опустишь крюк — спугнёшь, отойдёшь от лунки — спугнёшь. А стоять и ждать тоже глупо. Может, она схватила, накололась на крючок, да и выплюнула. Так можно полгода стоять и ждать, в пустую время тратить. Я обычно отходил — спугну, так спугну. Потом уж, минут через пятнадцать, придёшь: попала — хорошо, нет — сменишь живца, да и всё. Но как-то раз я не ушёл, смотрел на полураспущенный крюк. Нитка чуть-чуть колеблется — это щука живца заглатывает, орудует. Перехватила, наверно, и с головы заглатывает. А импульсы от её движений по нитке мне передаются. Через какое-то время нитка с резинки крюка колечками потихоньку стала спадать, разматываться. Съела щука рыбку, пошла дальше гулять. Да, видно, вдруг почувствовала, что во рту что-то мешает (поводок). Резко рванулась. Нитка на крюке моментально размоталась, пустую резинку под лёд уволокло. Тут я за дело взялся, потащил за нитку, вывел щуку в лунку, схватил за жабры. Вот только что она рыбку слопала, теперь я её поймал. Иной раз щука в густую траву уйдёт и там зацепится: тянешь, тянешь, а всё без толку. Прикинешь, в какую сторону нитка утянута, пройдёшь в эту сторону три-четыре метра, просверлишь лунку и веткой с сучком, словно кошкой7 , щупаешь, ищешь. И вот бывает же! Подцепишь нитку. А щука она, оказывается, тут и есть, уж тянет, палку дёргает. Вытащишь щуку на лёд всю в траве. Сколько радости, что достал ту, которую и не надеялся вытянуть, думал уж всё, обрыв будет. А заразился я этой рыбалкой на Пуе в местечке Красное, что чуть выше Туймина. В Красном две большие глубокие курьи: одна на правом берегу, другая — на левом. Весной река уже давно бежит, а в курьях ещё крепкий лёд. Иной год такой крепкий, что в мае с него ловят. Так вот, приехали мы как-то с братом и ещё одним парнем в Красное. Зашли на лёд. Ловим, ловим, а всё без толку — не клюёт. До этого в Красном один мужик ловил щук на крюки, а теперь их убрал. И в нескольких местах валялись уже чуть распухшие, дохлые рыбки (снятые живцы). Брат ради шутки подцепил на свою удочку дохлую рыбку и кричит: — Клюёт! Клюёт! — а сам смеётся. Мы и верим, и не верим, но всё-таки побежали к нему. А лицо его вдруг изменилось: — Сидит. Сидит, — сам тянет, а вытянуть не может: — В лунке застряла! Мы побежали на подмогу, да уж поздно, брат пустую леску вытащил без мормышек. Мы поняли, что это щука схватила. Собрали дохлых рыбок, стали пробовать. Сколько же их этих щук там было: моментально всех наших рыбок сорвали: которых с крючка, а которых вместе с мормышками. И всё. Надо бы живцов, да мелочь не клюёт, видно, боится даже шелохнуться от засилья щучьего, запрятались по потаённым местам. А поймать-то щуку охота. Недалеко от курьи лежала перевёрнутая ванна, в которой замешивали цемент. Мы смекнули, что кто-то использовал её вместо лодки. Нашли весло и поплыли втроём. Ванна, вернее, корыто качалось из стороны в сторону, через борта иной раз едва не захлёстывала вода, но на другой берег мы перебрались. Во второй курье мелочь в одном месте клевала. Правда, удалось поймать всего несколько ершей и одну сороженку. Кое-как с нашей драгоценной добычей переправились обратно. В этот раз к делу подошли серьёзнее. Придумали такие «снасти»: леску привязать не к удочкам, а к палочкам. Живца на крючке кинуть в лунку, опустить на нужную глубину, а палочку отнести в сторону и воткнуть. Когда щука схватит, то мы увидим, как палочка упадёт и её потащит к лунке. Вот тут-то мы щуку и подсечём. Мы сделали, как задумали. Взяли леску потолще, припасённую на всякий случай. Отрезали несколько кусков метров по пять, привязали крючки побольше и закинули наши ловушки… Нам не пришлось долго ждать. Одна за другой палочки попадали (почти одновременно) и очень быстро понеслись по льду к лункам. Можно было подумать, что щуки ходили косяком и прочёсывали курью цепью в надежде найти хоть немного мелочи. Но вытянуть щук оказалось не так-то просто. Тянешь, а она упирается, не даётся. Даже кажется, что зацепило. Потом — раз — леска ослабла. Вытянешь, а рыбки уже нет, забрала. Короче говоря, всех наших живцов пришлось отдать щукам, а взамен получить только одну. Вытащил её брат. Удивительная это была щука — из пасти её наружу торчало несколько разного цвета и размера мормышек, словно украшения. И всё не наши. Щука эта напомнила какую-то сказочную хозяйку Пуи-реки. * * * Но особенная радость и ощущения — половить рыбу по первому льду. Он ещё совсем тонкий, иногда бур и ни к чему — пешнёй или топором лунок наделаешь. Если не было ещё снега, то лёд прозрачный. Всё видать под ним — и траву и пузыри воздуха, в мелких местах дно и кое-где рыбу.
Здорово клюёт в это время щука. Сквозь лёд видно, как растянут крюк, сначала щука ушла в одну сторону, потом повернула. Опутала петлёй пук травы, завязала его веником и ушла вглубь. Подойдёшь к этому пуку травы, осторожно просверлишь лунку и возьмёшься за нитку уже после зацепы. Едва успеешь схватить нитку, а она уже натянется, резанёт пальцы руки. Щука пойдёт гулять. Видно, как она упирается, не сдаётся. Вот уже идёт под самым льдом, вот уже под ногами. Вытащишь из лунки, направишь крюк заново и дальше. А лёд блестит на солнце как стекло. Солнце яркое. Жёлтая трава на берегу вся в инее. Сосновый бор почему-то кажется тёмным, почти чёрным, отражается в озёрном зеркале. Идёшь по этому блестящему льду. Рюкзак тяжелит щука, на плече разложенный ледобур. От ходьбы стало жарко, суконная куртка распахнута, уши чёрной меховой ушанки задраны кверху. Может, для того, чтоб не только видеть всё вокруг, но и слышать. Радость переполняет до слёз. Будто прямо по воде идёшь. 1 У спиленного дерева, бревна, жердины есть вершина и комель. Комель — толстая часть спиленного дерева. 2 Тетёра глухарная — самка глухаря. 3 Здесь фуфайка — ватная телогрейка. 4 Потоко — водосток вдоль ската крыши, выдолбленный из ствола осины. 5 Курья — залив. 6 Снег, пропитавшийся водой. 7 Небольшой якорёк с тремя крючками, которым подцепляют затопленные сети или, например, достают из колодца оборвавшееся ведро. |
|||||
Наш канал
|
|||||
|
|||||
Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-" |
|||||
|
|||||