Сергей МУРАШЕВ (г.Каргополь)

Рассказы

 

ЛЮБОВЬ

Я долго сидел у Тани в гостях (пока она собиралась). Наблюдал за двумя Таниными братьями…

Карапузы. Оба на полу на ковре, среди кубиков и деталей от конструктора, ползают. Большую игрушечную машину-кран катают. У крана есть ручка, чтоб нитку-трос с крючком поднимать, есть — чтоб стрелу поворачивать. Витька, который старший, пузатый, в коротких шортиках и футболке мелкими цветочками, босиком. Сашка, тот худенький, маленький, только голова, как часто бывает, большая. Колготки слезли, болтаются у носков, следки натоптаны. Полосатая рубашка-безрукавка с якорем на груди (как он сам хвастается — «моская») из колготок вылезла.

Разодрались. Витька силой берёт, и всё молча, а Сашка не отступает, кусается, кричит. Я хотел разнять, но и сам … боюсь. А они на меня внимания не обращают. Правда, сразу их мама, Надежда Александровна, прибежала. Как всегда, чёрные волосы на затылке в пучок собраны, рукава кофты закатаны. Сама в чёрных широких брюках. И Таня на неё не похожа.

— Так! Ну-ка перестаньте! — присела к сыновьям. — Сейчас совсем заберу. Ну-ка по очереди! Кто умнее? Кто умнее — пусть уступит.

Ребята успокоились и сидят смирно, тогда Надежда Александровна опять к своему делу. Я вообще ни разу не видел её без дела. (Правда, она одна, не замужем. Трудно.)

Как только мать ушла, ребята опять засопели. Витька кран заграбастал обеими руками. А Сашка тогда (на полу сидел) голову кверху поднял и заныл. На этот раз Надежда Александровна только в дверях мелькнула, бабушка их прибежала. Стройная, быстрая, дома всегда в спортивных костюмах. Платка не наденет, не то что наши бабуськи. Седые волосы завивает.

— Санюшка, Санюшка. Что миленький? Обидел? Стукнул?.. Ох бандюга! — на Витьку для вида замахнулась, но кран оставила. Сашку, который уже только всхлипывает, на руки взяла. — Что, Санюшка, что? — по голове гладит. И опять к Витьке: — Он ведь маленький ещё! Не понимаешь?! — Так Сашку в другую комнату и унесла.

А я Витьке улыбнулся и подмигнул. …Раньше и мы с Лёнькой дрались из-за чего-нибудь. И так же моя мама или его говорили: «Ну, кто умнее? — тот уступит. Ну? Кто умнее?» Я всегда был умнее … или слабее.

А однажды… — это уже в четвёртом классе было…

У нас в семье было заведено, что первое сентября и окончание учёбы – праздники. И мне всегда подарки покупали. Я тогда попросил на окончание учёбы шахматы (в городе видел). Доска большая, ящичком складывалась… на два жёлтеньких металлических крючочка закрывалась. И сами шахматы казались мне очень красивыми: пластмассовые, но словно из кости.

Помню, мама сказала, что это дорогой подарок, и что купят мне его, если я закончу без «троек».

Когда выдали дневники, я открыл, — а там по истории «тройка». Я тогда знал, что «тройка» будет, но всё ещё надеялся, — а вдруг! Лёньке про шахматы и про «тройку» разве что не со слезами рассказывал…

А на следующий день рано утром, когда я ещё лежал в постели, приходил Лёнька. И Лёнька (мне дословно запомнилось!) …сказал: «Вот, тётя Таня, деньги, если … не хватает. Купите Женьке шахматы, хоть и дорогие. Он очень хочет».

А деньги тогда у Лёньки были накоплены свои (он бутылки сдавал). Я тоже сдавал, но деньги тратил.

* * *

…А вечером мы с Таней гуляли. В конце мая на улице хорошо. Тепло. Трава и листья на деревьях  -  зелёные-зелёные. Я рассказывал Тане, как «играли» Витя с Сашей. А мы всё потихоньку шли вдоль аллеи, по набережной, и смотрели на реку.

Потом я задержался чтобы купить мороженое, и побежал догонять Таню.

…Мне встретился Колька Захин. Мы практику проходим вместе.

— Чего бегом?! — спросил он.

— Так… надо догонять, — показал я рукой на Таню.

— За бабой хвостом!

Я сначала пошёл шагом. …А потом снова побежал.

Когда я догнал Таню, она на ходу повернулась ко мне и сказала:

— Я всё слышала. Я тебя люблю.

 

УГОЛЁК

Ольга, с помощью кочерги и совка, выгребала из печей золу. По правде говоря, то, что золы уже много накопилось, она заметила несколько дней назад, но руки никак не доходили. Сегодня тоже не было времени, и Ольга подумала… что завтра тем более не будет. Поэтому, придя на обед, она перво-наперво открыла трубы и засуетилась у печей.

— Фу, полный таз накопила, — сказала Ольга одновременно и стыдясь того, что долго не выгребала, и радуясь, что теперь в печах чисто.

Она вынесла золу в коридор. Постояла секунду. И снова к домашним делам.

***

Муж Ольги, Пётр, возвращается с работы поздно — в шесть. А январский день короткий, так что в темноте.

Пётр привычно смёл голиком с куртки и валенок снег. Стащил с головы шапку, хлопнул об колено. Потом вошёл на веранду, в коридор…

— Что такое за беда?!

В темноте, притягивая взгляд, светилась красивая как будто горящая, красная точка… Пётр нащупал рукой выключатель, чикнул и, присмотревшись, увидел в тазу, в серой золе, уголёк.

— Вот да!.. Ольга, Ольга!.. — Открыл он двери в дом. — Иди сюда, чего покажу.

— Ну чего там покажешь, чего покажешь… — Недовольно, но всё-таки с любопытством, поспешила Ольга к мужу.

— ...Смотри, Оля… — Выключил Пётр свет. — Уголёк.

— Фу ты, что увидел тоже — уголёк. Залить — и не будет.

— Да зачем залить!? Сколько уж он держится. Вчера печка топлена, а он всё не затих. Вот какая сила! Людям бы столь! Его в печи кочергой долбили, на другой день в таз с золой выгребли, да на улицу, на холод, — а он знай своё дело делает и ничего…

— … Иди-ка с углями ты со своими…

— Да не, пятнадцать градусов мороза, а он светит!

— Иди-ка…

…Уголёк этот вскоре погас, не забыв своё: светить и греть.

 

НАЛИМЫ

Глубокая осень. Лист с деревьев осыпается, а снега нет. Льда на реке тоже. Он, от последнего приморозка, тонкий как стекло, только на лужах.

Вдоль лесной речки тянется узкая тропинка, вся усыпанная опавшей, смёрзшейся теперь, хрусткой под ногами, листвой. По тропинке идут два охотника, идут с шумом, разрывающим приречную тишину.

Один из охотников лет шестидесяти, седой, голубоглазый. Сухопарый и высокий. Николай. Второй, Мишка, — лет сорока. Ростом поменьше и телом поплотнее. Волосы чёрные как смоль. Лицо скуластое, усы густые, верхнюю губу закрывают.

Оба в резиновых сапогах, широких шерстяных брюках, в суконных серых пиджаках, в шапках лесорубов. У обоих большие набитые рюкзаки, ружья: — У Николая одностволка за правым плечом, у Михаила — двустволка, ремень ружья перекинут через голову, так что за спиной оно наискосок. Охотники торопятся.

В пересохшем староречье, луже, лужице, которая едва больше чем след лошадиного копыта, но глубокая, словно выкопанная, Михаил, шедший первым, проломил носком сапога ледок…

— Стой-ка, Мишка! Смотри! — Николай перекинул ремень ружья через голову, присел к лужице и стал отламывать пальцами оставшиеся льдинки.

— Мальки! — догадался Михаил.

— Уже не мальки, но малыши совсем. — Николай окунул в лужицу ладонь и осторожно-боязливо приподнял в почти разжатой горсти двух темноватых, сразу выскользнувших, рыбок. — Налимчики как будь?

— Налимчики, — кивнул Михаил. Улыбнулся: — Кишит?! — …тоже присел на корточки, но слишком резко, рюкзак перевесил и Михаил упал на спину. Тут же встал, — и снова к Николаю. Снова присел на корточки, наклонился совсем низко над лужей, так что  двустволка Михаила стукнула об одностволку Николая. Николай поднял голову и взглянул на Михаила.

— А давай, Мишка, выручим налимов?

— Давай.

Поставили ружья к Ольшине, от рюкзаков высвободились, расправили плечи и принялись друг за другом налимью мелкоту пригоршнями из лужицы черпать и к реке носить. Зачерпнут… — поднимут: у каждого в пригоршне по три-четыре! изгибающиеся, выскользнуть торопящиеся, рыбки удержится, — к груди ладони с живым чудом… прижмут, чтобы ни одна из рыбок не потерялась, — и к реке. Собаки бегут вслед за хозяевами, а понять ничего не могут.

 

Уже в избушке, поздней ночью, Николай проснулся от едкого запаха сигаретного дыма. Сразу спросил:

— Ты чего не спишь?

— Да думаю… — В темноте избушки на секунду показался огонёк — Михаил затянулся.

— Чево думаешь?

— Да всё курю, курю, — не могу успокоиться.

— Да вот думаю… — Он снова затянулся и затушил сигарету в консервную банку, которую, похоже, привычно держал левой рукой у груди. — Думаю, лужа от реки далековато. А налим икру зимой мечет. Как он туда попасть смог? …Конечно, может, река в староречье заходила, и вода там была; а по весне замыло. А, может, мальков по большой воде самих туда принесло. Не знаю… Я спать сейчас.

Михаил поставил банку-пепельницу (слышно как стукнулась), но сразу не лёг, а ещё посидел минут пять так. Потом забрался в свой спальный мешок, поворочался немного и вскоре притих…Николай …,странно растревоженный, ждал этого. Он чувствовал, что не уснёт до утра. Почему-то боялся пошевелиться. Лежал на спине с широко открытыми глазами, словно что-то увидел в темноте. Думал.

 

АНГЕЛЫ

Таяло. Дорога была плохо почищена, скользкая, можно сказать, ледяная. Впереди Максим увидел большой гусеничный трактор с ножом, который шёл почти по бровке, но всё-таки захватывал дороги.

Первой реакцией было: сбавить газ и не обгонять в повороте, скользко. Но в туже секунду включил левый поворотник, потом правый. Со встречки никто не выскочил, поэтому прошёл удачно, прямо посерёдке дороги. Стрелка спидометра перескочила 80. И никакой суеты. Всё чётко, ничего лишнего. Пора снимать жёлтый восклицательный знак с заднего стекла. Ещё бы — обогнал трактор!

Машину занесло немного влево. Он привычно выровнял её. Удивился и даже огорчился, когда увидел, что теперь машину несло вправо. Он не знал, как и когда это произошло, но это было неприятно. Хотя мысли где-то далеко, где-то рядом с восклицательным жёлтым знаком.

Теперь занесло влево намного сильнее. Он ещё раз крутанул рулём вправо. А вдруг всё выровняется, всё наладится. Впереди, метрах в двухстах, начало какой-то деревни. Виден был знак на белых ножках. Тёмно-синее название деревни в белой рамке. 

Машину несло по льду. Её почти развернуло поперёк. Она влетела в правый белый сугроб. Впереди, прямо перед глазами, стеной стоял тихий зимний лес. Последнее, что успел подумать, что он один, что никого не взял с собой. Машину обдало снегом, ударило этим снегом в стёкла. «Полетел» — скорее почувствовал, чем подумал. Из бардачка, откуда-то с потолка, казалось, из каких-то щелей посыпались бумажки, салфетки, лампочки, гайки, ещё что-то. Казалось, что машина разваливается на части.

Через доли секунды машина стукнулась о землю и встала на водительский бок.

Максим оказался теперь где-то там, внизу, около самой земли. Живой. Первым делом отстегнул ремень безопасности. Выдернул ключ зажигания.

Панель всё ещё светилась, значит, фары, фары не выключены. Долго хлопал рукой, искал клавишу, чтоб выключить. Но не мог. Когда лежишь на боку, всё по-другому. Захотелось скорее выбраться. Быстро поднялся, не обращая внимания, что стоит на боковом стекле и можно выдавить его, попытался открыть пассажирскую дверку. Она открылась. Подтягиваясь на руках, толкая дверку головой, цепляясь ногами за что попало, похоже, опёршись о водительское сидение, выбрался наружу. Как из люка.

Вокруг был зимний тихий лес.

Машина улетела в кювет метров пять высотой. Она лежала на боку, чуть накренившись, словно в раздумье: переворачиваться окончательно на крышу или нет. Рядом лежали небольшие сломанные деревца, верхний погнутый багажник. Фары горели, но как-то тускло — видимо, габаритные стояночные огни. Внутри, в капоте, что-то капало, слегка пахло бензином. Ничего не дымилось и не горело.

Максим пальцем поправил очки (хорошо, что они не потерялись и не разбились), пригладил ладонью кудряшки своих волос и наискосок выбежал на дорогу.

Трактор был ещё далеко. Мимо проехала машина, она не знала, что здесь произошло.

Максим посмотрел вниз на свою машину. Следы к ней были только его. Значит, она улетела по воздуху. По воздуху. Метров десять. В воздухе её окончательно развернуло носом против движения, хотело поставить на крышу и хлопнуть об землю. Но не дали багажник и маленькие деревья — они смягчили удар. Помог и снег. Слава Богу. Фары машины слабо горели, как глаза собаки дворняги, которая ластится к тебе и показывает беззащитное брюхо.

Трактор всё ещё был далеко. Максим спустился снова к машине, открыл дверку и забрался внутрь до пояса. Посмотрел, посмотрел, но ничего не сделал. Вылез обратно. Испугался, что трактор проедет мимо. Выбежал на дорогу снова и стал дожидаться трактора. В короткой кожаной курточке, хотя на улице таяло, было холодно. Голова тоже мёрзла без шапки. Правда, шапку он не носил уже давно, ему нравилось, чтоб люди видели его кудряшки.

Максим чуть дрожал, худой, высокий, стоял ссутулившись, держал руки в карманах куртки. Очки съехали на нос, но не хотелось их поправлять. Он смотрел, как увеличивается в размерах трактор.

Наконец трактор стал таким большим, что сделалось страшно. Нож его, огромный, косой, остановился прямо около ног Максима. Тракторист где-то там вверху за стеклом кабины дёрнулся в одну сторону, в другую и открыл дверку:

— Чего тебе?!

— Лежит.

— Чего лежит?

Максим почему-то думал, что тракторист знает, что произошло, и всё видел. Но тракторист не видел. Пришлось кивнуть в сторону машины:

— Машина.

Только тут тракторист заметил. Он выпрыгнул на гусеницу, потом в снег. Подошёл и посмотрел внимательно. Потом взглянул на Максима.

— Как это ты так? Сам-то как? Один был? — голос тракторист стал добрее. Максиму стало легче.

— Один, со мной ничего, пристёгнут был. Сначала в одну сторону, потом в другую… — всё прямо словно зачесалось, как захотелось рассказать. Но тракторист не стал слушать. Он уже медленно спускался к машине. На полдороге обернулся:

— Надо бы выключить, а то замкнёт, — и пошёл дальше.

Максим не сразу догадался, что тот говорит про фары. Когда догадался, побежал к трактористу. По дороге снова проехала машина и даже как будто притормозила немного.

— Деревья помогли и багажник. Теперь уже не перевалит на крышу, вон в кусты упирает, — рассуждал тракторист. Он был на вид какой-то плотный, тяжёлый, словно сбитый из пластилина. И лицо словно из пластилина слеплено: овальный катыш головы, лепестки ушей, слегка прижатые шерстяной шапкой. Две шишки надбровных дуг, вдавыши глаз. Большой нос картошкой и толстые припухшие губы. — Оттуда зацепим и на колёса поставим, а потом выволокем. Ты полезай, полезай внутрь, — открыл дверку.

Залезать не хотелось. Казалось всё-таки, что кусты не удержат, и машина перевалится на крышу.

— Троса только вот у меня нет длинного. Вот в чём дело. Надо трос искать, — сказал тракторист кому-то, но не Максиму. Так разговаривают по телефону с наушниками.

— У меня трос есть, — ответил Максим уже из машины.

Тракторист не расслышал.

В машине кое-где сосательные конфетки барбариски — Максим всегда брал их в дорогу.

— Выключай давай! — крикнул тракторист, — Слева кнопка!

И опять искать непривычно.

— Выключил?

— Выключил.

— У меня где-то трос есть, — снова сказал Максим. — Достать?

— Документы достань! Только на стекло не наступай смотри. — Он ещё что-то пробубнил, потом ещё что-то, но было ничего не понять. 

Троса нигде не было. Наконец подал документы и вещи через дверку трактористу. Дверка захлопнулась, и было видно сквозь налипший на лобовое стекло снег, как тракторист медленно пошёл к дороге. В одной руке у него сумка с документами, в другой — с одеждой. В машине стало совсем неуютно, и Максим, снова толкая дверку головой, вылез наружу.

Напротив на дороге стояла маленькая зелёная машина и мигала правым передним поворотником (задний, видимо, не работал). Около машины двое мужиков в суконных пиджаках и валенках. Один из них сидел на корточках, валенки у него были какие-то особенно большие. Увидев Максима, он распрямился:

— Здорово, Юрий! —  почти крикнул.

— Я не Юрий, — сказал Максим, ему стало неприятно.

— Так, наверно, и не Гагарин? — засмеялся мужик. — Извини, друг. Поможем.

Второй мужик стоял молча. Он очень походил на тракториста. Тоже словно из пластилина слеплен. Нос картошкой, такая же точно шапка и уши точно также этой шапкой слегка прижаты.

Максим поднялся на дорогу. Тракторист стоял рядом с сумками, словно ждал автобуса. Подошли мужики. Тот, что разговаривал, похлопал Максима по плечу:

— Извини, друг, я ведь тоже не Юрий, тоже не Гагарин, — и засмеялся. Но как-то неестественно, словно у него это нервное, закашлял.

Когда перестал смеяться, снова похлопал Максима по плечу:

— Ты, друг, беги в деревню. Второй дом справа, найди Колю Носатого. У него трос есть. Скажи, от Свояка, — он улыбнулся, и оказалось, что у него нет половины зубов.

Но Максим не двигался с места. Тот мужик, что походил на тракториста (правда, он ниже ростом) толкнул беззубого кулаком в бок и кивнул в сторону своей зелёной машины. Беззубый отмахнулся от него, взял Максима за плечи:

— Ты, друг, беги, беги к Коле. У него трос есть. Поможем.

Но он всё стоял, словно не слышал. Мужики сели в машину, она зарычала очень громко. Потом машина развернулась (причём мигал опять только передний поворотник) и уехала.

Подошёл тракторист и посмотрел прямо в лицо. Максим всё понял. Он пошёл, а потом побежал. Ему очень захотелось пробежаться, он почему-то вдруг поверил этому беззубому.

Коля жил в старом рубленном доме, низком-низком. Весь передний напуск крыши, закрывающий фасад от дождя, был без шифера и без рубероида — одни доски и щели между ними. Словно это перья у птицы.

Дорожка к дому не прочищена — едва натоптана узкая тропинка. Разваливающаяся калитка забора открыта наполовину, да так и застряла в снегу.

Дверь на веранду низенькая, открывается тяжело, со скрипом, не до конца. И всё на веранде какое-то низенькое, маленькое, невзрачное, стёкла окон тусклые, грязные.

Максим постучался в обитую одеялом дверь и вошёл в избу. Натоплено жарко, очки запотели. Свет лампочки и люди где-то справа за печкой. Максим шагнул туда, на ходу протирая линзы очков платочком.

На кухне на стене висел портрет во весь рост какого-то святого. В золочёной рамке. Под портретом, на табуретке, сидел маленький мужичок в свитере и спортивках, босиком. Он держал нога на ногу. Нос его был словно свёрнут в сторону, так иногда рисуют носы, когда не умеют рисовать. Напротив маленького мужичка, спиной к Максиму, сидел высокий мужик. Высокий, и широкий в плечах — просто великан. Он упирался локтями в стол, был в тяжёлой чёрной шубе. На макушке его головы лысина, а оставшиеся волосы длинные и седые.

Максим сразу догадался, кто из них Коля, но всё-таки спросил:

— Здравствуйте! Мне бы Николая!

Коля, видимо, не расслышал и крикнул с визгом:

— А вам кого?!

Великан медленно повернул голову в сторону Максима. Брови у великана были густые и тоже седые.

Максим повторил:

— Здравствуйте! Мне бы Николая.

— Ну, я Николай. Что надо? — казалось, что он смотрит одновременно и на Максима и в ту сторону, куда нос. Вдоль по носу полоса, чуть наискосок. Шрам. Словно когда-то нос отрубили, а потом пришили обратно.

— Я тут перевернулся на машине, мне бы трос. Меня к вам направили. — Максим поиграл ключами от машины (он даже не заметил, как они оказались в руках).

Игра ключами, видимо, не понравилась Николаю. Он сложил руки на груди:

— Нету троса.

Максим не смог ничего ответить и только убрал ключи в карман.

— Нету троса.

— Меня к вам направили, сказали, что есть. От Свояка.

Лицо Николая изменилось. Он убрал руки с груди и глянул на великана:

— Это наши люди.

— Ну, если наши, так дай. Если есть трос.

— Есть, есть, — засуетился Коля и встал. Сразу стало заметно, насколько он пьян, он едва держался на ногах. — Трос-верёвка, конечно, есть. Своим дадим.

Он подошёл к Максиму, сел ссутулившись на лавку около печи и замер.

— Ключ возьми! — кинул великан через плечо.

Коля встрепенулся, поискал что-то рукой в кармане и успокоился. Сидел и не шевелился, словно уснул. Наконец великан повернулся к Коле, с трудом достав свои ноги из-под стола, шуба его была расстёгнута.

— Ты не тяни. Если есть — дай! Видишь — человеку надо.

Коля выпрямился и даже как-то оживился.

— Трос-верёвка есть, есть. Не могу их надеть, — он едва заметно кивнул в сторону почти новых кирзовых сапог.

— Так помочь что ли?! — спросил великан.

— Помочь?!

Коля снова ничего не ответил. Сидел прямо и глядел куда-то в стену.

— Да ну его! — сказал великан. Он довольно быстро встал, подошёл к Коле и стал натягивать левый сапог. Максим взялся за правый.

Когда они обули его, великан сел на своё место и уже больше не оглядывался.

Коля сначала по печке, а потом по стенкам вышел на улицу. Максим шёл сзади.

Коля постоянно повторял, что он пьяный, но не давал помогать себе, стараясь идти сам. Около сломанной калитки он поскользнулся и упал лицом и голыми руками в снег. Максиму стало жалко его. Когда Коля приподнялся, всё лицо его оказалось в снегу, словно чем-то изуродовано. Он отёр лицо ладонью и тихо сказал:

— Вот видишь.

Когда пришли к гаражу, оказалось, что он не закрыт. Одна из небольших дверок, тоже, как и калитка, открыта на половину и застряла в снегу. В эту открытую щель вела собачья тропинка. Коля заглянул внутрь, потом ещё раз. Сказал, словно протрезвевший:

— Нету троса. Всё я пропил, парень.

Максим не сразу понял, к чему это сказано, и всё стоял в нерешительности.

— Ты где улетел-то?

— Вот, прямо перед деревней.

— На Мостках значит. Нету, парень, троса, — Коля ещё что-то говорил, но Максим не стал его слушать, пошёл.

— Я, парень, сейчас приду туда, помогу.

Максим уже с дороги взглянул на Колю около гаража, в одном тонком свитере, в спортивках, большущих кирзовых сапогах не по размеру, и зачем-то сказал ему: спасибо!

Около трактора стояла теперь белая машина, точно такая же, как до этого зелёная, только теперь — белая. Из машины вылез шофёр. Он, немного пошатываясь, неуклюже, шагал в сторону Максима. Ему не хотелось смотреть на этого мужика. Вдруг он заметил, что из-под правой его штанины виднеется пластмассовый наконечник протеза.

Поравнявшись с Максимом, мужик схватил его за руку.

— Меня Иван зовут, а тебя?

— Максим.

Он крепко держал за руку и смотрел прямо в лицо, от этого Максиму стало неприятно и хотелось отвернуться.

— Железо — это всё ерунда, Максим. Железо — это железо. Главное, сам целый остался. Понимаешь? Я в этом месте, точно в этом месте, два раза бывал. Понимаешь? — он ещё посмотрел на Максима, но больше ничего не сказал, отвернулся и ушагал к своей машине, сел в кабину.

Трактор монотонно работал. Тракторист стоял рядом с сумками и ничего не спросил про трос, но Максим сам сказал:

— Нету. — И тут же побежал вниз к машине.

— Да у тебя, наверно, короткий?

Но Максима было не остановить. Он забрался внутрь, всё обыскал и нашёл. Красный, крепкой плотной лентой. Аккуратно свёрнутый и убранный в прозрачный пакетик.

Максим вылез из машины. На ходу скинул пакет, развернул трос. Отдал его трактористу. Тот едва глянул.

— Ну что это, — и как попало стал засовывать трос в правый карман куртки. Неожиданно замер и поглядел вдоль по дороге в сторону противоположную от деревни.

— Неужели едут, — сказал недовольно. — Словно на тот свет катались. — Трос так и не засунул до конца, он болтался из кармана красной нарядной ленточкой.

По дороге ехала та самая зелёная машина, она снова помигала правым поворотником. Сзади к машине был привязан железный трос. Он, видимо, плохо гнулся и тащился за машиной какой-то загибулиной. Все подошли посмотреть. Даже мужик из белой машины пришёл. Ржавый трос лежал на заледенелой дороге тонким уродливым червём.

— С трактора снял, велено вернуть.

— А вы сегодня работаете? — спросил мужик из белой машины.

— Работаем, работаем, Ваня.

Максим вспомнил, что мужика, и правда, зовут Иваном.

Свояк схватил трос и напрямую пошёл к машине. Трос тащился за ним по снегу. Тракторист пошёл помогать. Вдвоём они долго возились около машины, куда-то заглядывали, приседали, словно делали упражнения. У Максима заболела голова, затылок. Если до этого ему казалось, что это всё неправда, что всё это происходит не с ним, то теперь понял, что всё так и есть.

— Некак, — сказал тракторист, повернувшись к дороге. Это значит, что никак нельзя зацепить.

И в этот самый момент Свояк ухватился за кончик красной ленты:

— А это что? — и стал вытягивать трос из кармана тракториста как фокусник.

Максим засмеялся. Тракторист кивнул в его сторону:

— А это его, машинный.

— Вот этим и зацепим, а дальше мой пойдёт.

Тракторист кинул железный трос в снег и стал подниматься к дороге.

— Цепляй, — сказал через плечо.

Красная лента легко обвилась вокруг заднего колеса. Трактор с лязгом заскрёб гусеницами по льду. Трос натянулся, выскочил из снега, сначала красный, а потом рыжий. Машина встала на колёса и все громко закричали, замахали руками, стали показывать трактористу, что больше не надо. У Максима болела голова так, как ноют руки, когда заморозишь их, а потом они отходят в тепле.

Все спустились к машине. Оказалось, что разбита задняя левая фара. Сильно замято заднее левое крыло. И вообще, вся левая сторона помята. Зеркало оторвано. Но двери открываются. Когда их открыли, из машины посыпались лампочки, предохранители, открытки с храмами. Максим, не разбирая, скидал всё обратно.

Машину можно было вытащить только вперёд: в эту сторону насыпь была более-менее пологой.

Все поднялись наверх, и Максим вместе с ними. Один Свояк остался около машины, словно он сапёр, а в машине бомба. Он, насвистывая, привязывал ленту к переднему бамперу. Все устали. Вернее, Максим устал, и ему было всё равно.

Из деревни подошёл Коля Носатый. Он крикнул вдруг:

— Ты чего делаешь?! — и упал в снег бруствера. Снова лицом. Он приподнялся на руках и крикнул Свояку: — За ось цепляй! За балку! За бампер не цепляй, оторвёт!

Свояк посмотрел на Колю и засмеялся.

— Спасибо, Носатый! — Он отмотал ленту от бампера и залез под машину почти по пояс.

Над Колей никто не смеялся, все стояли сзади Максима, и никто не смеялся, словно никого и не было. Максиму снова стало жалко Колю. А тот поднялся и стал ходить по брустверу туда — обратно. Сгорбившийся. Держал то одну, то другую руку в кармане, а свободной рукой махал. Кричал почти одно и то же:

— Жёстко ездит молодёжь! Газ давят, а тормоза не знают. Газуют только. Летуны! Трактор забуксует, вытащить не сможет. Ещё всю неделю, дней десять здесь будешь жить. Новый год справлять с нами будешь. У меня можешь, — казалось, что говорит он это, почему-то не Максиму, а Свояку. Казалось, что Коле нравится кричать здесь, в лесу.

Наконец Свояк вылез из-под машины. Лицо его было красное.

— Ты, Носатый, кончай! Сам-то сколько раз летал?

— Тринадцать, а, может быть, и больше, — не задумываясь, ответил тот. Но болтать перестал.

Позже Максим вспомнил, что, как только вытащили машину, Коля махнул рукой и пошёл к деревне. Снова пошатываясь, качаясь из стороны в сторону. Похоже, он замёрз без куртки и хотел скорее домой.

А машину вытащили легко, колёс не было видно и казалось, что она плывёт по снегу. Трос отвязали быстро, Максим даже не успел этого заметить. Свояк первым делом открыл капот.

— Всё, вроде, на месте, масло по-минимуму. Дружище, тебе везёт — радиатор полный, можешь заводить, — он открыл водительскую дверцу. Из машины снова посыпалось. У Максима дрожали ноги, и он не сходил с места, только достал из кармана ключи от машины и поиграл ими. Тогда тот мужик, что походил на тракториста, вдруг сказал (и Максима удивило, что он говорит), сказал басом:

— Давай сам, Свая!

Свояк радостно схватил ключи, сел на водительское сидение, что-то дёрнул, что-то нажал, включил зажигание — и машина заработала.

— Как часики! — засмеялся Свояк. — Ты давай садись, езжай потихоньку, а мы за тобой, как джипы сопровождения! — Он вылез из машины, — Только ничего не включай, без фар едь, а то замкнёт ещё! Ничего не включай! Давай, давай, а то нам некогда!

Они усадили Максима внутрь, а ему казалось, затолкали насильно, захлопнули дверку. Все расселись по машинам. Из трубы трактора пошёл чёрный дым, видимо, тракторист дал слишком много газу. Максим включил первую скорость и тронулся. Как только он увидел перед собой белую ледяную дорогу, сразу вспомнил, как занесло: влево, потом вправо, потом снова влево и окончательно развернуло и кинуло в кювет. Он вспомнил, как при каждом заносе с боков машины и впереди её поднимались белые облака снега. Видимо, того снега, что лежит сверху на ледяной корке. Максим хотел знать, едут за ним мужики или нет, он хотел отблагодарить их. Но не мог посмотреть: левое зеркало сломано вовсе, правое свёрнуто в сторону, а на заднем стекле накидан снег. Он не знал, едут за ним или нет, но останавливаться не хотелось. Впереди была только белая дорога, да иногда, кажущиеся большими, круглые, словно удивлённые, фары встречных машин.

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную