Александра СЕДОВА

ПРОЙТИ ЛЬ ПУТИ ИСПОВЕДИМЫ?

В столичной библиотеке им. Н. А. Некрасова состоялась встреча с писателем, секретарем правления Союза писателей России Николаем Ивановичем Дорошенко по случаю выхода в свет его книги «Повести» (М.: "Российский писатель", 2011 г.)

Вечер в Большом зале Некрасовской библиотеки открыла заместитель генерального директора по связам с общественностью Раиса Васильевна Самсонова. А роль хозяйки и ведущей взяла на себя поэт, член Союза писателей России, руководитель литературной студии «Некрасовка» Полина Константиновна Рожнова.

Желание искать успеха, писательского признания — качество молодости, с возрастом приходит остепененность, стремление поработать в тишине и покое для души. «Писательство для меня — просто уютное занятие, как вязание», — улыбаясь, делится с нами Николай Иванович, и просит задавать вопросы, высказываться.

Впечатление прозаика Елены Яблонской сформулированы весьма точно — «узнавания миг», так близко и знакомо все в повестях, вплоть до действующих лиц и географии повестей.

Повесть о любви «Выстрел», считает Елена, абсолютно новаторская. «Сформировалось мнение, что роман или повесть о любви заканчиваются либо смертью одного из героев, либо их свадьбой, такой финал нам навязывается западной куртуазной литературой. А ведь у нас в России все далеко не так просто, у нас со свадьбой все только начинается — интереснейшие, сложнейшие взаимоотношения людей».

Повесть «Прохожий» удивительна своей всеобъемлющей лаконичностью. «Если у Маркеса «Сто лет одиночества» — эпос, роман, то у Николая Дорошенко это повесть в тридцать две страницы. И в ней и эпос, и философский роман нашего времени, и предсказание будущего, предчувствие иных времен, прощание с ушедшим».

«Николай Иванович — прежде всего, многогранная личность, — говорит поэтесса Сэда Константиновна Вермишева, — все эти стороны не всегда коррелируются друг с другом, хотя в целом все переплавляется в его «Я» — видение, его поступки, движения его души и в его реальные действия». Вообще, это свойство лириков — пропускать действительность через себя, но фактически автор предстает перед нами как жесткий реалист. И его реализм заключается в том, что он не дает волю своему лиризму, а поступает с героями, как следует в данной ситуации, в контексте времени, часто свершено безжалостно уничтожая их именно в тот момент, когда человек вдруг открылся для чего-то хорошего. Но само время не разрешает произойти чему-то другому.

«Тем, кто сейчас пытаются стать другими, — считает Сэда Константиновна, — никто не даст стать другими — их убьют». И в канве произведения смерть героя всегда внезапна и трагически неожиданна, за один момент, при этом автор никак не подготавливает читателя. Таков диктат, императив времени. Девочку, которая бросается на защиту своих идеалов, своего романтизма, в один момент уничтожает омоновец. Можно было каким-то образом увести героев от этой гибели, но это приговор времени. «Я, — говорит поэтесса, — мысленно возвращаюсь к повестям, мне хочется отвести его пишущую руку от этих концовок, но не получается, он прав, когда поступает вот так, как писатель. Жесткий реализм».

Повесть о любви замечательна тем, что о любви в ней не сказано ни единого слова героями, ни одного объяснения, ни одной любовной сцены. Она как бы метафизически соткана, нерукотворно. Тем не менее, к нам приходит понимание, что это и есть любовь, когда один человек способен к глубокому самоограничению, не считая это жертвой. Не каждый способен вот так провести жизнь в самоограничении и самопосвящении.

Надежда Викторовна сначала предстает как образец, эталон того, как должна вести себя женщина в семье, как она должна соответствовать мужу, но постепенно этот позитивный образ меняется в нашем сознании. А что такое эта женщина? Ничего, она лишь отражение, в ней больше ничего нет. «Из ребра», словно воплощение библейского состояния неразделимости, неотторжимости.

Мое впечатление от этой повести Николая Дорошенко, а также его повести «Видение о Липенском луге» заключается в том, что автор четко и определенно рисует картину Руси, русского человека, русской женщины.

Клубок в две нити —
мягкой и суровой,
утка, основы,
женской и мужской.
Как ни вглядись,
все, кажется, не ново,
улыбчиво, бедово —
что жизнь собой.

Автор с удивительной ясностью определил, обозначил и расставил по местам все переменные, все составляющие в загадке русской души. И это стало для меня откровением. Она, эта загадка, словно свернутый клубок из двух нитей, рождающая плотную крепкую и любящую ткань родной земли:

Нить женская —
доверчива, желанна
и постоянна
как природа-мать;
мужская —
поэтически-пространна
и странна
тайной русскою, видать.

И также, как и Сэда Константиновна, я отмечаю, что в истинной любви слова любви вычурное, дикое и даже какое-то нескромное излишество. Душа Руси состоит из двух половинок — мужской и женской. И русский человек, как Шевцов из повести «Выстрел», как Тимоха из «Видения…», имеет всегда какую-то внутреннюю самостоятельность, можно даже сказать, — скрытую, но жизненно необходимую поэтическую возвышенную устремленность:

Ни слова о любви —
зачем? — меж ними;
в глазах родимых
тщание постичь:
в его — пройти ль
пути исповедимы,
иль снова мимо
журавлиный клич.

Женская природа гармонизирует, поддерживает, приближает к родной земле мужскую, она ласкова, нежна, заботлива, но, увы, не может постичь всей глубины переживания мужчины, и от этого уважение к нему часто переходит в любование, самопредание, служение. Но в тоже время возникает и постоянное беспокойство за него, любимого:

В ее — непониманье,
беспокойство —
когда геройство
радовало жен?
держать у плеч
свое соколье войско
иль тропкой скользкой
в свет ли, на рожон?

Все вместе рождает удивительно устойчивый феномен — русский характер. Очень обнадеживающий вывод раскрывается перед читателем — будущее наше, нашей земли — в гармонии между мужчиной и женщиной, в ней есть все для развития культуры, для существования и цельности нации. И я очень признательна Николаю Ивановичу за это открытие, за эту надежду:

Вот так — и ввысь,
и к ласковой землице
в тоске мужицкой
мечется душа,
клубок в две нити —
ни уйти, ни слиться,
и тройка мчится
русская, спеша…

Люди часто просят помочь, — рассказывает далее Николай Иванович, — найти книжку про жизнь, про любовь, как раньше. Раньше можно было прийти в книжный магазин и встретить какую-нибудь жизненную историю. Почему люди вдруг у нас начали смотреть латиноамериканские сериалы? Потому что только там и остались добро, зло, любовь, страсть. Они, быть может, невысокого художественного уровня, но сейчас появляется литература, отстраненная от жизни. ТО, ЧТО НЕ ЗАСТАВЛЯЛО ЧИТАТЕЛЯ ПЛАКАТЬ, а восхищаться: какой этот писатель умный, — то есть не возникало живого переживания. Конечно же, у читателя тут же появляется предубеждение, что литература — не такое «вкусное» занятие, на которое стоит тратить время. Сейчас с трудом можно найти даже три вот такие жизненные книжки.

Книгу хорошей поэзии издай — не берут. А с другой стороны, если приехать в какой-нибудь городишко и выйти на студенческую аудиторию, к ребятам, которым вроде бы ничего не интересно, то для них самих этот опыт удивителен — оказывается, они готовы слушать поэзию. Через пять минут вся эта публика полна внимания, тишина, рты раскрыты, зал заполнен, люди слушают стоя. Такая литература, поэзия — зачаровывает, потому что это свойственно человеческой природе, только нет причин, нет мотива, чтобы душа развивалась, формировалась, двигалась, жила. Удивительно: человек садится и смотрит на листы бумаги, у него на лице какие-то эмоции, и вот так он может сидеть несколько часов. Какая таинственная власть, которая строится только на одном единственном — душа, как ребенок, требует движения, работы, какого-то переживания.

Молодая поэтесса Марина Шамсутдинова называет повести Николая Ивановича свидетельскими показаниями о нашем времени. «И меня, и всех нас, — говорит Марина, — волнует один и тот же вопрос: какой же выход? Какая последняя страница нашего сегодняшнего существования. Какие следующие страницы, и будет ли следующий том?»

«Как раньше создавалась культура народа? — отвечает Николай Дорошенко. — Некрасов писал поэму, а потом вдруг появлялась песня, или же наоборот, чье-то произведение не принималось». Народ участвовал в процессе созидания культуры. Сейчас выбор не делается, он навязывается — фабрика культуры. Родись в наше время Лев Толстой или Пушкин, ему эту фабрику не перекричать. А раньше достаточно было написать хорошую подборку, опубликовать в журнале, и ты уже знаменитый. Искусственно созданное информационное пространство ведет к забвению принципов выживания и деградации нации. Что ждет нас?.. Сложный вопрос. Остается лишь надежда, что истинная поэзия, истинная жизненная проза, законсервированная каким-то образом, дойдет до будущих поколений. Они спросят, имели ли вы вообще право на существование, и тогда ответом на этот вопрос станут книги тех людей, которые неизвестными творят сегодня.

 

Highslide JS
Highslide JS
Highslide JS

Вернуться на главную