4 декабря – день памяти выдающегося русского писателя
Василия Ивановича Белова (23 октября 1932 - 4 декабря 2012 )

Геннадий САЗОНОВ (Вологда)

ДУША С ДУШОЮ ГОВОРИТ…

Диалог Василия Белова с поэтом, учёным, профессором Санкт-Петербургского университета Рональдом Нелепиным

Тёплое, живое, сердечное общение - одно из главных богатств человека, совершающего свой земной путь. Для писателя такое общение особенно необходимо. Для Белова - тоже! Отринув текущие дела, он шёл на вокзал, брал билет и ехал в Петербург не по какой-то надобности, а просто из желания увидеть друзей, поговорить, излить душу, проверить сокровенные мысли.
И бесконечная благодарность Анатолию Пантелееву за то, что сумел сохранить поучительные беседыс писателем, имеющие значение для истории русской литературы и культуры.


Анатолий Пантелеев

Он любезно предоставил запись встречи, она состоялась 19 июня 2000 года в Университете, в одной из комнат кинофотолаборатории. В тот вечер собеседником Василия Белова был доктор технических наук, профессор Санкт-Петербургского университета Рональд Аполлонович Нелепин (1928-2008 гг.) - личность уникальная во многих отношениях.
Он - учёный-математик, известный во всем мире. Опубликовал 357 научных работ, из них - 60 книг. А другая сторона его деятельности - художественное творчество. Р.А. Нелепин - поэт, прозаик, публицист, художник, исследователь, в частности, автор поэмы о легендарном полководце Георгии Константиновиче Жукове; он написал и издал двухтомник об истории казачества в России.
Трудно даже вообразить, что всё это умещалось в одном человеке.
Но это так!


В.И.Белов, Р.А.Нелепин

Василия Белова и Рональда Нелепина связывала десятилетняя дружба. Если выпадала возможность, они встречались, разговор шёл часами, затрагивал самые разные темы.
Предлагаю фрагменты беседы.

***

Высокий, широкоплечий, по-молодому подтянутый, Рональд Нелепин вошёл в комнату, поздоровался с писателем.
Обращаясь к нему и показывая на Анатолия Пантелеева, который держал в руках кинокамеру, Василий Белов посетовал:
- Этот товарищ всё снимает и снимает, всё снимает…
- Да, этот товарищ - уникальный человек! - поддержал учёный.
- Мне жалко его стало, - неожиданно сказал Белов.
- Ну, что Вы! - возразил Нелепин. - Это его счастье - снимать историю!
- Не знаю, не знаю, - засмеялся писатель.
- Он нашёл своё счастье в жизни, - продолжал учёный, - это замечательно.
- Ладно, Толя, мне это не нравится, - не отступал Белов. - Так что делать?
- Ну, что Вы, Василий Иванович! - изумился Рональд Нелепин. - Пусть занимается своим делом…

Они прошли и сели к столу, скромно накрытому для чаепития. Кроме писателя и учёного, а также хозяина кинофотолаборатории, была ещё семейная пара, муж и жена, знакомые Анатолия.
Разлили чай - потекла беседа.
Василий Иванович начал рассказывать о себе.

 

«ЛЕРМОНТОВА И ПУШКИНА ЖГЛИ НА КОСТРАХ…»

В. Белов:
- Надо признать, когда я семь классов закончил, подал заявление в Рижское морское училище. И с жадностью ждал ответа. Надо было работать в колхозе, и я работал: дрова пилил, снопы возил, боронил. И всё жду, жду, когда письмо придёт. Я послал туда свидетельство об окончании 7 классов, а свидетельства о рождении не было. И я каждый день жду с тревогой, ведь дело было связано ещё с тем, что я из колхоза стремился убежать.

Р. Нелепин:
- Так что Василий Пасин - не случайный герой в вашем романе? В нём есть что-то биографическое?

В. Белов:
- Ну, не знаю!

Р. Нелепин:
- Мне так показалось.

В. Белов:
- Автобиографическое то, что мечта у него также не сбылась. Трагическая его судьба.

Р. Нелепин:
- Не сбылась - да! Причём, мечта не сбылась благородно. Когда ему предложили стать сексотом, он предпочёл быть матросом. А что судьба трагическая - куда денешься? Таких судеб было много!

В. Белов:
- Ну, вот я дождался письма из Риги. С восторгом вскрыл его прямо в поле у гумна. А там - ничего!

Р. Нелепин:
- Ничего? Как? Чего они пишут?

В. Белов:
- А вот так! Ничего. У нас умеют делать так: шабаш - ничего! Возвращают свидетельство об окончании 7 классов, всё же документ. На моём заявлении стоит только входящий номер - и всё!

Р. Нелепин:
- Вот, мерзавцы! Вот, ведь наглецы какие! Это, наверное, латыши?

В. Белов:
- Не знаю, кто это сделал, но для меня трагедия ужасная. Потому что я был в неопределённости: то ли ехать, то ли не ехать. Это связано с матерью, со всей семьёй. Мы на семейном совете решили: поскольку ничего не пишут - значит, я принят, меня допускают, надо в Ригу ехать. А они, оказывается, таким образом, от меня отделываются. Вот с того момента у меня и начался «комплекс неполноценности»…

Р. Нелепин:
- Ну, напрасно, напрасно!
- Вы знаете, латыши выдвинули большевикам 60 тысяч «красных стрелков», которые были первыми чекистами. И были массовые расстрелы везде и всюду. Китайцы, латыши…

В. Белов:
- Они даже с Лениным чуть не расправились! Хотя они также его и спасли!

Р. Нелепин:
- А Вы знаете, какую штуку написал Валентин Катаев? Он под конец жизни женился на еврейке, напечатал повесть, где описал, какие безобразия чинили в Одессе чекисты в то время, в годы его молодости. Он показывает, что творили чекисты-евреи, убивали всех русских.

В. Белов:
- А чекисты - все евреи!

Р. Нелепин:
- Все - да! Но евреи считали Катаева своим, даже называли его Господином, Владыкой, а он под конец жизни такую повесть издаёт. У него, видимо, душа превратилась в полураба, жил полвека полурабом, а потом он проснулся и выдал эту повесть.

В. Белов:
- А почему он так паскудил Ивана Бунина?

Р. Нелепин:
- Ну, всё потому, что они его оплели и поработили. И вот, когда книжка вышла, в писательской литературной среде был лёгкий шок: что делать? Бить? Но как бить? Это же - свой! Нельзя, нельзя! И они все замолчали. Потом эту книгу стали изымать из библиотек и … сжигать!

В. Белов:
- Это «Кубик», по-моему, или «Святой колодец».

Р. Нелепин:
- Вот была такая система - сжигать. Она, эта система, была основана ещё Н.К. Крупской. Из Центрального Органа из Москвы рассылался по всем библиотекам Советского Союза циркуляр: такую-то книгу аннулировать. И книга в одночасье исчезала, её сжигали.

В. Белов:
- Ничего трудного она не представляла, эта система.

Р. Нелепин:
- Да, всё - централизованно! Лермонтова и Пушкина жгли на кострах. У меня жена после инфаркта не могла первое время устроиться по специальности и работала в библиотеке. Так она из костра вытащила полуобожжённых Пушкина и Лермонтова, издания I-й половины ХIХ-го века.

В. Белов:
- Эта система работала даже ещё недавно. Василий Макарович приехал ко мне в гости в деревню, а у него страсть была - первым делом в библиотеку. «Пойдём, - говорит Шукшин, - посмотрим». Библиотека находилась недалеко от Тимонихи, в следующей деревне - в Лобанихе, в клубе. Он пришёл туда, библиотекарша разрешила, и он начал рыться, что там есть. Вдруг приходит и приносит мне роман-газету и хохочет: «У нас в Москве, - говорит, - давно уже ничего нет, изъято. А у вас есть!» и кладёт мне на стол роман-газету с повестью «Один день Ивана Денисовича» Александра Исаевича Солженицына. У меня и сейчас хранится тот экземпляр.

Р. Нелепин:
- Слабенькая повесть. Твардовский хоть её и напечатал, но она слабая вещь. Ведь в повести Солженицын не показал главное: когда человек «сидит», он должен испытывать душевные муки, а он там, Иван Денисович, бегает со своим котелком по стройке…

В. Белов:
- Но всё равно, он оставил свой след. Что мог, то он и сделал. Что сделал, то и сделал. Ладно, не будем о нём.

Р. Нелепин:
- Согласен с Вами, не будем говорить о нём. Но всё-таки я скажу. Он выступал в Конгрессе США, призывал уничтожить «империю зла» - Советский Союз.

В. Белов:
- У него всё же много слов хороших, я так скажу.

Р. Нелепин:
- Ох, сейчас он оправдывается! Вот сейчас он будет, очевидно, поддерживать журнал «Русская провинция», даёт там материалы.

 

О ЖУРНАЛЕ «РУССКАЯ ПРОВИНЦИЯ»

В. Белов:
- В «Русской провинции» главный редактор Миша Петров, он начал похабщину печатать. Причём, в рисунках.

Р. Нелепин:
- Да? Я давно журнал не видел.

В. Белов:
- Одно дело, когда идёт похабщина в рассказах, а тут - в рисунках, наглядно. Он опубликовал несколько рисунков еврейки, и подписи такие, что сразу видно. Я ему написал возмутительное письмо: «Миша, прекрати это делать!». 12/.
Он мне ответил и начал доказывать, что всё нормально, что она приехала из Таджикистана, и ей нечем жить.

Р. Нелепин:
- Демагогию развёл!

В. Белов:
- Вот именно! Вообщем, он оправдывал этот поступок. А поскольку я получал журнал регулярно, пришёл очередной номер, и Петров напечатал ещё более похабные рисунки. Я их вырезал ножницами, не жалко стало мне журнала, послал Петрову и написал, что я больше с твоим журналом не хочу иметь дела. И он заглох на всю жизнь - Миша заглох по отношению ко мне. Он приезжал к нам в Вологду и даже ночевал у писателя Сергея Алексеева.

Р. Нелепин:
- Понятно! Я думал, что журнал заглох.

В. Белов:
- Нет, журнал идёт. Может, моя критика и подействовала. Одно время журнал был популярен, там были хорошие, интересные материалы. А потом он начал печатать похабщину.

Р. Нелепин:
- Вдруг я смотрю, один номер - на хорошей бумаге, обложка цветная, лакированная.

В. Белов:
- Это уже Солженицын, это уже его денежки пошли.

Р. Нелепин:
- Там и написано было: журналу оказывает поддержку «Фонд Солженицына». Значит, думаю, должна быть и статья о Солженицыне. И, действительно, она появилась в одном из номеров, её загнали на последнее место.

В. Белов:
- Я читал эту статью.

Р. Нелепин:
- Они там, несмотря на экивоки, укорили Солженицына, особенно за то, что обозвал «Тихий Дон» Шолохова плагиатом. И я подумал: «Молодцы! Не пали на колени, хотя и получили от него финансы…».

В. Белов:
- Это ещё ничего не значит. Это можно расценить и иначе - выкрутились!

Р. Нелепин:
- Ну, всё-таки поступили достойно.

 

О ПИСАТЕЛЕ А.И. СОЛЖЕНИЦЫНЕ

В. БЕЛОВ:
- А Вы знаете мою историю с Солженицыным? Я могу Вам рассказать.

Р. Нелепин:
- Нет, не знаю. Расскажите!

В. Белов:
- Солженицын, когда получал Нобелевскую премию, через Можаева, писателя, прислал мне «секретное письмо» - приглашение.
Вернее, секретным был не только Солженицын, но и Можаев - он играл роль секретного передатчика. Я ему сказал: «Хорошо!». А там собственной рукой Солженицына, тщательным почерком написано, как пройти на вручение Нобелевской премии, нарисованы стрелки: идти сначала во двор, потом повернуть направо, потом столько-то метров…
Это меня особенно смутило, даже покоробило. Ему вручают Нобелевскую премию, а он создал такую «секретную систему»!
Я сказал Можаеву: «Я приду, конечно, я уважаю Солженицына, но что буду там говорить - неизвестно. Могу сказать и резкие слова».
Роман Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» тогда ещё не вышел, по-моему. А в отношении его повести «Один день Ивана Денисовича» мог бы выдать что-то и резкое. Об этом я Можаеву сказал, на том мы и расстались.
Я хранил приглашение, думал, что пойду. Но Бог отвёл меня от визита.

Р. Нелепин:
- Не пошли?

В. Белов:
- Ну, Вы же знаете эту историю! Ему дали Нобелевскую премию и выселили из России.

Р. Нелепин:
- Бросили щуку в реку! Дали ему возможность печататься на весь мир против Советского Союза. Бородина послали в Сибирь, а этого в Америку.

В.Белов:
- Причём, Бородина ссылали в Сибирь не один раз.

Р. Нелепин:
- Да, а этого в Америку. И все русские туристы, которые выезжали в брежневские времена за границу, видели в любом аэропорту навалом книги Солженицына и, конечно, покупали, кто имел возможность. А ему - гонорары, гонорары, откуда и всё его богатство.

В. Белов:
- Ну, я тогда-то, когда ему дали премию, был совсем не такой, как сейчас. Я с почтением относился к Александру Исаевичу. С этим чувством я дожил до перестройки. А в перестройку, когда шла подготовка к штурму Белого Дома, когда была стрельба, когда всё окутали жуткой проволокой - спиралью Бруно, я хотел предотвратить братоубийство и решил прибегнуть к содействию Солженицына.

Р. Нелепин:
- В те дни Ельцин растоптал Советскую власть!

В. Белов:
- У меня ещё какие-то иллюзии были. В то время Солженицын уехал во Францию, он играл роль прогрессивного писателя, который защищает крестьянство. Я ему написал открытое письмо, где говорил, что готовится стрельба, братоубийство, что всё окутано проволокой. Я просил вмешательства, просил его обратиться к общественности Европы, я верил, что он может это сделать. Он палец о палец не ударил!

Р. Нелепин:
- Он и не должен был ударить!

В. Белов:
- Я-то верил!

Р. Нелепин:
- Вы немножко идеалист! Вы знаете, когда западноевропейцы особенно раскрылись? Вот когда Сербию бомбили, они все улюлюкали!

В. Белов:
- Ладно, я закончу сюжет. Солженицын заявлял тогда о намерении возвратиться в Россию. И я понёс открытое письмо, адресованное ему, в «Комсомольскую правду».

Р. Нелепин:
- Тоже мне - демократы!

В. Белов:
- А там сидит демократка в приёмной и говорит мне: «Главный редактор вас не примет». Я спрашиваю: «Почему?». Она отвечает: «Он занят». Я тогда сажусь в кресло и говорю: «Хорошо, я подожду». Сижу час - она нервничает, сижу второй час, она опять мне: «Он вас не примет». Я отвечаю: «Хорошо, если он не примет, есть у него заместитель какой-то?». Она вынуждена была отвести меня к заместителю. Я дал ему текст открытого письма: «Пожалуйста, опубликуйте!». Тогда же была демократия! Но какая это свобода, если я просидел в приёмной почти два часа? И только после того, как заместитель со мной переговорил, редактор принял, но долго беседовал с заместителем: «Мол, чего делать с этим мерзавцем бородатым?». «Мы бы, конечно, опубликовали ваше письмо, - говорит редактор, - если бы Александр Исаевич прислал вам ответ». Я пожал плечами: «Как он может прислать ответ? Ответ он может прислать, когда письмо будет опубликовано. Ведь не полечу же я к нему во Францию с текстом, чтоб взять ответ. Это не моё дело и не ваше. Потому что открытое письмо - это открытое. Ответ должен быть открытый.
Дайте мне текст, я напечатаю в другом месте».
Я пошёл в другой подъезд, там находилась редакция «Советской России». Валентина Васильевича Чикина я знал и раньше, один раз даже летел с ним в самолёте из Болгарии. Он прочёл письмо и сразу отослал в набор, в выходящем номере его напечатали.

Р. Нелепин:
- Понятно! Это совсем другой человек!

В. Белов:
- Я уже говорил Вам, что не хотел с Солженицыным встречаться. Но как приеду откуда-нибудь из командировки домой в Вологду, или в Москву, я какое-то время жил и в Москве, а дочка всё время мне говорит: «Папа, опять Солженицын звонил». Так было, наверное, раз пять или больше. Тут, наконец, мне стало жалко его, и я решил: ладно, схожу. Взял книжку какую-то, чтобы подарить, и пошёл. У него была та же самая квартира, но он опять долго рассказывал мне, как надо к нему добираться.

Р. Нелепин:
- У Вас самое искреннее чутьё на настоящего человека!

В. Белов:
- Одним словом, я пришёл по адресу, какой он назвал. Ему кэгэбэшники сделали кабинет и приёмную, а до этого ему припасли какой-то особняк. Он приехал из-за границы, ему надо принимать людей, к нему люди ходят, в том числе и я. Ну, вот я пришёл. Он сделал некоторую паузу, прежде, чем выйти. Правда, пауза была недолгой. Поздоровались, любезности там всякие. Он сказал, что, мол, давно хочет со мной встретиться и так далее. Ну, он видит, что я не очень, так сказать, любезен. И он начал объясняться со мной.

Р. Нелепин:
- Объясняться?

В. Белов:
- Да, практически он оправдывался. Он, получив моё письмо, выступил с открытым призывом расправиться с депутатами Верховного Совета СССР. Ведь не все же были дураки!

Р. Нелепин:
- Не он один! Да и какой логики ждать от них, от этих гадов!?

В. Белов:
- Вы вот тоже резко говорите! Оформите, пожалуйста, Ваши мысли более компактно!

Р. Нелепин:
- Ну, я скажу более компактно. Солженицын, как мне представляется, не относится к чилу людей - друзей России. И когда он сыграл свою зловещую роль в разрушении тысячелетней Империи, принявшей тогда неуклюжее название СССР, он потом захотел остаться среди потомков русским писателем.

В. Белов:
- Он вообще хотел быть Львом Толстым! Помните?

Р. Нелепин:
- Его называли и Толстым, и Достоевским в одном лице. А тут не пахло ни тем, ни другим.

В. Белов:
- Одновременно он играл роль православного человека!

Р. Нелепин:
- Конечно!

В. Белов:
- А мне говорят, какой же он православный, когда гордыня так и прёт из него?

Р. Нелепин:
- Конечно, всё это маска была! Он захотел остаться хорошим. Поэтому он сейчас подаёт свою премию имени Солженицына, субсидирует журнал «Русская провинция»; там лестно говорит про Ельцина, там подделывается под писателей-почвенников и прочая, прочая. А на самом-то деле душа у него была…

В. Белов:
- Мрачная!

Р. Нелепин:
- Мрачная, очень мрачная! Бесовщины в нём было много.

В. Белов:
- И никакой глубокой Веры в нём нет. Если бы в нём Вера была, то он хотя бы в один монастырь заехал в ходе этого вояжа, потому что монастырей в России достаточно. Он просто притворяется!

Р. Нелепин:
- Точно! Вы правильно определяете. Я с Вами абсолютно согласен, и в конечном счёте я вижу в нём врага.

В. Белов:
- Бог с ним! Ладно!

Р. Нелепин:
- Не думаю, что Господь простит его за все прегрешения. Не думаю!

В. Белов:
- Мы-то должны прощать, если мы православные!

Р. Нелепин:
- Да, я согласен с Вами, мы-то должны прощать. Но Вы знаете, вот это его «Красное колесо» я читать не смог, прочёл несколько отрывков и бросил. Я ещё молодой был, дисциплинированный: раз начал, то должен прочитать до конца. Но не смог. Не поймёшь, что он там хочет?

В. Белов:
- И я не смог, только несколько страниц прочёл. Ужасная какая-то манерность.

Р. Нелепин:
- Манерность и вычурность.

В. Белов:
- Нет образности!

Р. Нелепин:
- Нет самого главного - художественной литературы, а что надёргал он много, то это всё в истории описано.

В. Белов:
- И потом: у него слишком нарочитый поиск, так называемого, «новояза», он придумывает иногда слова. Вроде, русские слова, а на самом деле, они не русские.

Р. Нелепин:
- Вот в том-то и дело, в отличие от Ваших повестей.

В. Белов:
- Ну, не надо меня вспоминать!

Р. Нелепин:
- Нет, я скажу, что Ваш язык, Василий Иванович, другой. Я читаю и восторгаюсь. Я думаю, что любой российский писатель, читая Ваши романы, вынужден обращаться к словарям, потому что настоящий русский язык уже многие забыли.

В. Белов:
- Всё дело в том, что я не хочу быть писателем! Не считайте меня… это самое…

Р. Нелепин:
- Не считаю, что это у Вас само собой получается! И вот я смотрю - в наших словарях некоторых слов нельзя найти, только по контексту приходится догадываться городскому жителю. Я уверен, что ни один городской писатель не поймёт до конца того запаса слов, который Василий Иванович использует. Куда деваться?

В. Белов:
- Если говорить о языке. Словарь Владимира Ивановича Даля Вы знаете?

Р. Нелепин:
- А как же, конечно!

В. Белов:
- Я так люблю его читать! Особенно не корневые слова, а производные. Ну, вот, к примеру, слово «дом». А от него там столько производных! Да и любое слово возьмите!

Р. Нелепин:
- У нас на факультете, в нашем Университете ( я могу этим гордиться), работает прямой потомок Владимира Даля - Юрий Иванович Даль.

В. Белов:
- Серьёзно?

Р. Нелепин:
- Да, на нашем факультете прикладной математики.

В. Белов:
- Ну, передавайте ему поклон от меня.

Р. Нелепин:
- Обязательно!

 

ВОКРУГ «БЕЛОГО ДОМА»
(1993 год)

В. Белов:
- Так вот, я уже сказал Вам, что Чикин напечатал моё письмо к Солженицыну в газете «Советская Россия». А там, в центре Москвы, щла подготовка к братоубийству. Я с Толей Заболоцким ходил, мы присутствовали при смертоубийстве. Выступал несколько раз, однажды с какого-то автомобиля. А дождь шёл, холод, тысячи людей были свидетелями, как бьют женщин, причём, даже пожилых - старух…

Р. Нелепин:
- Кошмар!

В. Белов:
- Бьют безжалостно! Я кинулся защищать, а мне: «Уходи, не мешай!». Я говорю: «Я - депутат!». Бесполезно. Там митинги идут. С автомобиля зачитывают текст моего письма Солженицыну. Было много ещё драматических событий: избивали людей, в метро загоняли, какие я крики слышал - ужас! Когда вспоминаю, не по себе становится…

Р. Нелепин:
- Я читал воспоминания одного генерала разведки об этих днях. Он пишет, что бейтаровцы (сотрудники спецслужб государства Израиль - Г.С) начали провакационно стрелять в ту и другую стороны, и тем положили начало бойни.

В. Белов:
- Я не знаю, кто там первым начал стрелять, я думаю, что стрелять начали ельцинисты, а не хасбулатовцы.

Р. Нелепин:
- Я и говорю о том, что были бейтаровцы-провокаторы.

В. Белов:
- Ну, конечно, они сидели на крышах, специальное задание было им - стрелять по толпе. Это всё описано, всё зафиксировано в газетах, хотя сейчас эти газеты на вес золота.
- Когда начался штурм Белого Дома, я там с Руцким общался, с Хасбулатовым. 16/. С Руцким я встретился прямо в коридоре, в приёмной Хасбулатова, Руцкой при всех рвался к нему. Поздоровался со мной за руку. А, подумаешь, какой-то вологодский депутатик!

Р. Нелепин:
- Вы были русским писателем, а он - политиканом.

В. Белов:
- Он был вице-президентом или министром, уже не помню.

Р. Нелепин:
- Да это всё шушера! Сегодня он министр, а завтра его в тюрьму сажают.

В. Белов:
- Я чаще общался с Хасбулатовым, он дал мне квартиру как депутату, я же был членом Верховного Совета. Но я вышел из Совета, когда начали штурмовать здание Союза писателей России на улице Комсомольский проспект, дом 13, в Москве. Это тоже отдельная история, о ней книгу можно написать. Но я не буду такую книгу писать, пусть её, такую книгу, напишет Юрий Васильевич Бондарев.
Я тогда много написал разных статей против демократов, потому что был не согласен с их действиями.
Однажды я пришёл к Хасбулатову, а он сидит пьяный в кабинете. У меня сразу всякое уважение к этой власти исчезло. Он сидит, трубкой дымит, пьёт, меня принимает. Ты хотя бы откажись тогда, не принимай никого - сиди и пьянствуй. Нет, находится в рабочем кабинете, пьёт. Вот такая власть! А его хотели сделать президентом Чечни.
- Танки давили людей и расстреливали. И я ходил среди костров, разведённых на площади. Под дождём мокли наши патриоты. Я даже опасности подвергался, чтобы пройти там! Это было на самом деле опасно. Я пробирался как партизан.
- Если Вы прочтете мою пьесу, я там всё описал, как было.

Р. Нелепин:
- Я где-то читал, мне очень понравилась пьеса.

В. Белов:
- Пьеса поставлена во МХАТе.

Р. Нелепин:
- Тем более, что поставила её Доронина.

В. Белов:
- Нет, не Доронина поставила. Она сняла пьесу с репертуара.

Р. Нелепин:
- Сняла?

В. Белов:
- Да! Если бы не Доронина, то пьеса, может, и сейчас бы шла.

Р. Нелепин:
- Ишь, ты! А чего это она?

В. Белов:
- Мало художественности в постановке. Девчонкой она была актрисой талантливой, в Ленинграде здесь. Но теперь она немного изменилась. Ну, может, я и зря говорю…

Р. Нелепин:
- Жаль!

 

О ПИСАТЕЛЕ МИХАИЛЕ МЕНЬШИКОВЕ И РУССКОМ КАЗАЧЕСТВЕ

Р. Нелепин:
- Ещё на кафедре у нас работает Григорий Григорьевич Меньшиков. Знаете, кто он такой? Он - внук, прямой потомок писателя Михаила Меньшикова. Его художник Илья Глазунов запечатлел на своей знаменитой картине «Вечная Россия». Громадное такое полотно! Там на полотне - русские святые, там - русские писатели, там - русские князья и цари, и Меньшиков там, он - дед нашего Меньшикова, а отец его всю жизнь скрывался, его давили.

В. Белов:
- Ведь у Меньшикова было много детей, следовательно, должны быть внуки. Мне просто интересно, есть ли ещё кто, кроме Григория Григорьевича у Вас на кафедре?

Р. Нелепин:
- Судьбы остальных Меньшиковых я не знаю, может быть, и ещё есть внуки.

В. Белов:
- Вы выясните!

Р. Нелепин:
- Выясню, я как раз сейчас пишу историю факультета, туда занесу. Я спрошу у Григория Григорьевича, он - мой близкий друг, он всё расскажет. Но наш Меньшиков появился на свет уже после смерти деда, по линии бабушки есть у него и немецкая кровь, очень порядочный человек.
Ну, а сам Михаил Осипович Меньшиков - личность яркая, он был капитаном морского флота, после вышел в отставку и посвятил себя писательству.
Если бы его прекрасную публицистику «Письма к ближним» взять и издать, то тома заняли бы вот эти две стены. Он в каждом номере газеты «Новое время», которую редактировал Суворин, помещал обширную статью из цикла «Письма к ближним».
В каждом номере!
Его жестоко расстреляли на берегу Валдайского озера, расстреляли на глазах у семьи, расстреляли за эти «Письма к ближним».

В. Белов:
- Да, мерзавцы! Вот кто-нибудь написал бы о, так называемом, «русском фашизме». Вот где фашизм! Почему же никто не напишет?

Р. Нелепин:
- Ну, как никто не напишет? Вот я написал историю русского казачества. Там я всё чистоганом выдал. Мне позвонили казаки: «Рональд Аполлонович, исполняется годовщина указа Свердлова о поголовном уничтожении казачества, выступите, пожалуйста, у нас на телевидении». Я им отвечаю: «Что вы? По какому телевидению? Я и близко не подойду!». А они мне говорят: «У нас хороший редактор».

В. Белов:
- Надо требовать только «прямой эфир»!

Р. Нелепин:
- Да, только «прямой»! «Да! - я им говорю, - присылайте вашего редактора!». Приезжает ко мне домой целая бригада. Я смотрю: главный-то у них - полукровка, это я по лицу так определил. Ну, я им врезал правду-матку, назвал тех, кто уничтожал русских казаков: Свердлов Соломон Янович, Лейба Бронштейн-Троцкий и прочие евреи. А кто выполнял их «указ»? Тухачевский, Якир, Уборевич и так далее.
- И вот, накануне передачи, казаки звонят: «Смотрите, сейчас вы будете на экране». И я смотрю: всё самое главное - оставили. Молодец редактор!
- Тут начались звонки со всех казачьих землячеств. Поздравляют, благодарят! А в это время редактора вызвали и сказали: «Немедленно убарть передачу, больше чтоб близко не подпускали этого автора». Вот так! Но я сказал всё, что хотел.

В. Белов:
- Ну, это редкий случай! Вот на что уж смелый был человек Владимир Солоухин! Но иногда даже было жалко его, когда приглашали на телевидение только для декорации. Любая его реплика имела значение. Я уже не говорю о прозе, но у него были и великолепные стихи. И вот, если бы он прочитал с экрана хотя бы даже одно стихотворение, это было бы потрясающе.
- Но всё дело в том, что ему даже не позволяли пикнуть! Если он говорил что-нибудь, тут же выбегал его противник, и выступления у Солоухина не получалось.

Р. Нелепин:
- А у меня прошло! Это было Ленинградское областное телевидение.

В. Белов:
- А, понятно! Если бы Вы выступали на Всероссийском канале, то хуже было бы, думаю, ничего бы не прошло про казаков. Потому и допустили, что областное. У нас даже в Вологде существуют казаки.

Р. Нелепин:
- Это, я считаю, стихийное народное движение, народ ищет самозащиты, вот и обратился к этой старинной форме охранения себя и государства - казачеству.

 

СКОЛЬКО БЕЛОВЫХ В «ИНТЕРНЕТЕ»

Р. Нелепин:
- На Садовой улице в Петербурге я нашёл даму, которая издала Ваши рассказы. Она не присылала Вам книгу?

В. Белов:
- Где? Не знаю! Книгу мне не присылала. Я хотел возвратить её деньги. Я думал: откуда пришли деньги? И хотел их вернуть. А когда появился Ваш адрес, и я написал, всё прояснилось. Я очень обрадован, что не надо возвращать.

Р. Нелепин:
-Конечно, конечно! Зачем возвращать, это же Ваш гонорар, самый законный.

В. Белов:
- Нет, у меня были случаи, когда приходилось возвращать обязательно. Я возвращал деньги несколько раз. Однажды по ошибке пришли гонорары какие-то, и я их, конечно, возвратил. В одном случае был однофамилец, то есть существует ещё писатель Белов. А Вы знаете, сколько в «Интернете» Беловых?

Р. Нелепин:
- Нет, не знаю!

В. Белов:
- Поинтересуйтесь!

Р. Нелепин:
- У меня есть знакомый поэт Белов, он здешний, его зовут Анатолий Григорьевич, он выходец из крестьян, с Валдая. Неплохой парень.

В. Белов:
- У меня есть знакомый думский деятель Владимир Исаков, он юрист, одно время выступал в газете «Советская Россия». После он возглавлял юридический отдел всей Думы. Большое начальство! Мы живём в одном доме, иногда он возит меня в машине, пропуск мне в Думу оформил. Однажды мы пришли к нему с Валентином Григорьевичем Распутиным, и давай интересоваться новостями всякими. А у него, вот как у Толи здесь техники всякой, чего только нет. Нас заинтересовал «Интернет». Исаков показал нам разные сайты, показал и свой сайт, который он сам сделал.
Я впервые это увидел, и начал уважать «Интернет». И мы с Валентином Григорьевичем стали сами про себя искать в «Интернете» всякую информацию. Там, знаете, сколько Беловых? Там их - Бог знает сколько! Десятки! И все - писатели, и все - Василии Ивановичи!

Р. Нелепин:
- Вот я и говорю: сдавайте рукописи в архив, а то потом чужие будут пользоваться Вашими рукописями.

В. Белов:
- Мне наплевать! Не жалко - пусть пользуются.

Р. Нелепин:
- Я могу Вас познакомить с этой русской патриоткой, которая издала вашу книгу, прекрасной женщиной. Она вызовет «КАМАЗ», и все Ваши рукописи заберёт.

В. Белов:
- Вот когда я уйду к праотцам, тогда и забирайте всё, что хотите. А пока не хочу я заниматься этим делом. Ну, во всяком случае, после нашего разговора я не буду сжигать бумаги. Я хочу освободиться от лишних бумаг. Вот почему-то хочется освободиться от них, извините меня!

Р. Нелепин:
- Не знаю! Напрасно! Вы же знаете: самое ценное это то, что написано рукой автора. Потом - редактор там, опечатки всякие. А то, что написано рукой автора, - достоверное свидетельство о нём.

В. Белов:
- Но ощущение того, что это меня гнетёт, всё равно остаётся. Это Вы совет даёте, а как я от ощущения освобожусь?

Р. Нелепин:
- Надо освободиться! Сказать себе: «Меня это не гнетёт, это сделано…».

В. Белов:
- Хорошо! Но это будет насильно!

Р. Нелепин:
- Почему насильно?

В. Белов:
- Естественное нормальное моё состояние освободиться от лишних бумаг, как освобождается курильщик от своей привычки, от коробки сигарет в кармане.

Р. Нелепин:
- Знаете, что! У вас много места на чердаке деревенского дома, много места на втором этаже. Складывайте в одну комнату и пусть лежит.

В. Белов:
- Но ведь так оно и есть, более или менее ценные вещи я ведь не сжигаю.

Р. Нелепин:
- Нельзя сжигать ничего. Вспомогательные материалы - да, наверное, можно, я согласен. Вот Лермонтов в своё время не сжёг ничего!

В. Белов:
- Лермонтов - великий человек!

Р. Нелепин:
- Он при жизни напечатал 30 стихотворений, а сейчас печатают их 300 вариантов. Михаил Юрьевич возмутился бы, если бы увидел, что сейчас печатают юношеский бред.

В. Белов:
- То же самое с Яшиным - это мой наставник. Александр Яковлевич любил меня, и я его любил, надеюсь. Он меня как раз и подвиг на такое поведение: сжигать лишние бумаги. Вы знаете, сколько опубликовала вдова после смерти Яшина такого, что мне стыдно сейчас за Яшина!

Р. Нелепин:
- Понимаю, да! Это глупый ход.

В. Белов:
- Вот и я не хочу, чтоб повторились такие вещи, как с Александром Яковлевичем.

Р. Нелепин:
- Это правильно, конечно! Но те вещи, которые у Вас уже вошли в классику, которые опубликованы неоднократно, рукописи этих вещей обязательно надо сохранить. А то эти десятки Беловых, которых Вы нашли в «Интернете», начнут себе присваивать Ваше творчество.

 

ГОГОЛЬ, РУКОПИСИ, ТЩЕСЛАВИЕ

В. Белов:
- Вы вспомните, что говорил Гоголь по поводу рукописей? Мы уже вели разговор об этом!

Р. Нелепин:
- Гоголь говорил, что рукопись надо переписывать 7 раз!

В. Белов:
- Не 7 раз, а 9 раз переписывать!

Р. Нелепин:
- Лев Толстой переписывал «Хаджи-Мурата» 20 раз своей рукой!

В. Белов:
- Ну, вот! Но он же не хранил всё!

Р. Нелепин:
- Не хранил, да. Но последний вариант остался.

В. Белов:
- Вот и я последний вариант обязательно сохраняю. Я ничего не сжёг. Ну, так в чём мой грех?

Р. Нелепин:
- Там за Вами в «Интернете» сколько стоит Василиев Беловых? Они начнут себе присваивать. Я вот начал писать трилогию «Хроника русских судеб». Где там и кто этот Белов, который в Вологде жил? А Ваши рукописи и будут доказательством того, где Вы жили и что творили.

В. Белов:
- Господь разберётся!

Р. Нелепин:
- Ну, вот Господь разобрался с Шолоховым, а сколько крови Шолохову попортили.

В. Белов:
- Но в конечном итоге Господь разобрался!

Р. Нелепин:
- Разобрался, да! Шолохов умно сделал, что свою рукопись не сжёг, а отдал в надёжные руки.

В. Белов:
- Да, я согласен с этим. Если бы он трясся всю жизнь над каждой своей страницей, он бы не написал ничего вообще.

Р. Нелепин:
- Я посмотрел в нашей Публичной государственной библиотеке в Петербурге каталог на имя Белова Василия Ивановича. Там есть картотека: написано десять кандидатских и несколько монографий.

В. Белов:
- Неужели? Вот, пожалуйста, результат тщеславия! Возникает оно уже и у
меня.

Р. Нелепин:
- Дайте им эти Ваши рукописи, они ещё напишут на сто лет вперёд. Там только одна хорошая монография - у Юрия Селезнёва, она по-настоящему написана, а остальное всё… Пишут, чтобы степень получить, это всё шушера.

В. Белов:
- Юрия Селезнёва жалко…

 

В беседу вступил Анатолий Пантелеев. Он принёс и стал показывать Белову и Нелепину фотографии 1993 года, на которых запечатлены защитники «Белого Дома». На некоторых фото сняты надписи на стенах у здания парламента. Одна из них звучит так: «Мама, прости за то, что меня убили, что я любил…».

Р. Нелепин:
- Лучше и не скажешь! Это как дневник Тани Савичевой в блокаде.
Эта фраза, её следует даже назвать «крылатой фразой», может служить основой и романа, и всего на свете.

В. Белов:
- Толя молодец! Каждая такая фотография - на вес золота!

Р. Нелепин:
- Это уникальные фотографии!

В. Белов:
- Толя, сделай мне копии.

А. Пантелеев:
- Вы всё это возьмёте с собой, Василий Иванович. У меня же негативы есть, я ещё напечатаю.

Р. Нелепин:
- Да зачем Василию Ивановичу столько!? Пусть отберёт что-то. Вот тут ещё интересная надпись, которая была на стене и попала в кадр: «Ельцин - враг советского народа». Это бессмертные снимки, они останутся навечно.

А.Пантелеев:
- Вы знаете, когда Валерий Александрович Гаврилин листал этот альбом (а он был здесь у меня), то сказал: «Толя, надо это издавать! Если не найдёшь денег, то мы все скинемся тебе по тысячи, и издадим!».

В. Белов:
- Вот видите, Валерий Александрович Гаврилин думал так же, как и мы с Вами теперь думаем. Судьба Гаврилина была глубоко трагичной, и не только потому, что отца убили на войне, мать посадили в тюрьму, а он был сиротой.

Р. Нелепин:
- У меня отец тоже попал в тюрьму, его обвинили в том, что он работал с Косаревым, Вы его упоминаете в романе. 23/. У меня отец при Косареве был начальником отдела. Когда Сталин посадил «ленинскую гвардию» в тюрьму, он почувствовал себя в одиночестве и вызвал с Кавказа Орджоникидзе, Берию и других кавказцев. Вот Берия и навёл навет на Косарева. У Косарева была жена азербайджанка, она узнала Берию, он был когда-то в царской охранке, это я позже выяснил. И Берия побоялся, что жена Косарева заложит его Сталину. И он на следующий день приказал арестовать Косарева. И вскоре, после формального суда, его расстреляли. Тогда сразу загребли всех комсомольцев, которые в ЦК работали.

В. Белов:
- Ужас-то какой! В том числе и моего тестя. Он был секретарём райкома комсомола в Грязовце. Но в то время, когда его арестовали, он работал в другом месте, в Саранске. И он мне рассказывал, что лично встречался с Косаревым.

Р. Нелепин:
- В том числе и моего отца, его отправили в Восточную Сибирь.

В. Белов:
- Слушайте, Рональд Аполлонович, эту историю мне надо записать!

Р. Нелепин:
- Вот где людей выкручивали! Отец был - кости, обтянутые кожей. Но он, в отличие от Ивана Денисовича, не писал челобитные, чувствовал себя оскорблённым не физически, а морально, психологически. Какая ошибка! Его за преданность Родине, партии, Сталину вдруг осудили! Без суда и следствия посадили, сослали в Сибирь. Когда началась Великая Отечественная война, его на фронт послали. Он воевал. И он вернулся с войны с медалями и наградами. Но травма у него в душе осталась до конца жизни.

В. Белов:
- Да, эту историю мне надо записать!

2000–2018- 2021 гг.
Вологда- Санкт-Петербург

Наш канал на Яндекс-Дзен

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"

Система Orphus Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную