Андрей ГРАЧЕВ

ЖЕНА
Рассказ

Еще было темно. И холодно. Поставка пришла к девяти утра: шестнадцать больших коробок, доверху забитых новой и старой коллекциями одежды. Дима, кладовщик, на разгрузку не явился, на телефон не отвечал — вчера выдали зарплату, и долго гадать, что случилось, не приходилось, — это была уже не первая его подстава. До десяти машину нужно было отпустить. Лидия, управляющая магазином, уговорила водителя помочь ей отвезти коробки наверх, но охранник торгового центра с ним без пропуска даже не стал разговаривать. Не помогло, впервые, и то, что она назвала водителя экспедитором. Пришлось ей самой, сорокадвухлетней тетке, трижды отвозить товар на рохле к погрузочному лифту, подниматься с ним на третий этаж, везти к себе на склад в магазине и разбирать башню из коробок вдвоем с продавцом-кассиром, Катей, в чьи обязанности это не входило, и о чем она неустанно напоминала Лидии.

Кладовщик позвонил ближе к обеду. Голосом полным страдания он сказался больным. Лидия проработала с ним больше пяти лет, и до последнего времени никаких нареканий в его адрес не было. Он был тем, на кого всегда можно положиться, когда дело касалось склада. Девочки, продавцы-кассиры, говорили, что это из-за того, что он в тридцать три живет с мамой, не женат и из-за того, что он все еще кладовщик. Лидия говорила с ним и по душам, и серьезно, и какое-то время он работал без нареканий. До сегодняшнего дня.

Она уговорила его прийти к трем. Она сама отсканирует поставку и по полкам стеллажей раскидает что успеет. И первую половину сравнения остатков складам сама соберет, ему останется только выдать, ну и, естественно, со второй половиной разобраться, и то без «аксессов». Дима отпирался, жаловался на самочувствие. Намекнул, что мог бы себя пересилить, если бы она приписала ему лишние часы, те, которые он отсутствовал. Это было чересчур — Лидия решительно отказалась. Дима еще поупрямился и пообещал прийти. И пришел, помятый и с улыбкой, словно не опоздал на шесть часов, словно не пахло от него перегаром, словно девочки не косились на него.

Лидия осталась с ним наедине, тяжело вздохнула и, стараясь не дрожать, сказала, чтобы писал заявление — больше так продолжаться не может. Дима сначала опешил. Потом вспыхнул: начал кричать и разводить руками: «Уже и пару раз косякнуть нельзя?.. Да я тут лучше всех программу знаю… Я тут сто лет работаю… Да в рот такую работу». Лидия прикрыла дверь в зал, где бродили клиенты, и вкрадчивым голосом попросила его успокоиться. Он перешел на мат, и она внешне спокойно выстояла под потоком выливаемых на нее и на ее магазин помоев. В какой-то момент она думала, что не вытерпит и брызнет слезами, но нет, так поступить она не могла. Когда кладовщик, красный и взмокший, закончил, она, наконец, объяснила ему, что достаточно долго закрывала глаза на его подставы, что достаточно дала времени решить свои проблемы и что она несет ответственность за каждый его косяк.

— Мне жаль, — заключила она, действительно сожалея о том, что так заканчивались их отношения, но это вызвало лишь второй поток оскорбительных слов.

— Довольно, Дим, принимайся за работу.

Он расхохотался.

— Или мне придется уволить тебя по статье.

Лидия взяла свою сумочку и вышла, оставив его одного: успокоиться и хорошенько подумать.

Она укрылась от всех в одной из примерочных, где протерла подмышки влажными салфетками, затем сухими, после чего еще прошлась по впадинам роликом дезодоранта. К горлу подступала тошнота. Из зеркала на нее то и дело поглядывала дрожащая от негодования женщина.

Обратно в зал Лидия вышла как ни в чем не бывало.

Через полчаса она заглянула на склад. Дима погруженный в себя сидел и выдавал «сравнение», машинально вытаскивая из пакета одежду, сканируя, клея ценник и прикрепляя черные круглые бейджи на шов. Удовлетворения от своей победы Лидия не чувствовала, но смесь спокойствия и вины — да. «Распустила, — подумала она, — нужно строже быть. Хочешь не хочешь, а надо».

Наконец-то она смогла заняться своими прямыми обязанностями: ответить на почту, составить всем график и отчет по продажам; по трафику, сделать презентацию фотоотчета; объяснить в письме Ксении, управляющей «зеленой» линии, почему в четверг были такие низкие продажи — «скидки в соседнем “Оджи” до 30%»; — подать заявку на нового кладовщика; ну и подменить Катю, пока та шла на обед. Сама она толком так и не поела. Два раза попила чай с булками, стараясь не думать о том, как они отразятся на ее фигуре.

К концу рабочего дня от слабости кружилась голова, но Лидия задержалась еще на полчаса, дождавшись, когда Дима займется второй половиной «сравнения», и только тогда оставила администратора, Свету, за главного. Она предупредила ее, чтобы в случае чего сразу звонила на рабочий мобильник.

Солнце уже зашло. Те, кто заканчивал работать в шесть, либо тряслись в вагонах, либо уже сидели дома, а те, кто в семь — еще торчали на работе. Прежде чем спуститься в подземку, Лидия набрала детям: сначала Маше, затем Косте. Дочь до восьми обещала заглянуть, но потом собиралась уйти ночевать к Вове. Дата свадьбы была назначена, институт пару месяцев назад окончен, но Лидия до сих пор не могла со спокойной душой слышать от своей дочки такое. Сын был на шесть лет младше дочери, учился на управляющего персоналом. Он уже был дома, но мать дожидаться не собирался. Обещал вернуться к одиннадцати — шел в клуб, а значит, раньше часа ждать его не приходилось. На вопрос, дома ли отец, робко, будто это была его вина, ответил, что еще нет. Она попросила его вести себя хорошо, попрощалась и позвонила мужу.

Леонид трубку не брал. Три раза она звонила и все без толку. Лидия хотела уже спуститься в подземку, но набрала в четвертый раз. В динамике прогудело два раза, и раздался женский голос оператора, сообщивший, что абонент не доступен. «Скинул», — поняла Лидия и спустилась в метро.

Через восемь станций и один переход, выйдя на поверхность, она достала телефон и нажала на повторный вызов. На этот раз оператор ответил без гудков. «Отключил», — подумала она и пошла в «Пятерочку», где быстро набрала все, что нужно по списку, и поспешила домой, словно боялась куда-то опоздать.

В ее доме, в котором она прожила всю свою жизнь, двери квартир выходили на лестничную площадку. И здесь она встретила сына, свою молодую мужскую копию: тот же птичий носик, чистая кожа, острый подбородок, узкие плечи. К сожалению характером Костя больше пошел в отца.

— Ты все взял?

— Да.

— Телефон?

— Да, все норм.

— Денежка есть?

Сын уклончиво покачал головой, как бы говоря: есть, что-то там.

— Олеся будет?

— Да.

Мать достала и дала сыну пятисотрублевую купюру. Тот неловко взял и сказал спасибо.

— Чтоб в двенадцать как штык был дома, ясно?

Она подставила ему щеку для поцелуя, он быстро коснулся губами, и тут же смылся: сбежал вниз, перепрыгивая через последние три ступеньки каждого пролета, словно устыдился проявленной нежности. Лидия слушала удаляющиеся на дно подъезда топот и прыжки, пока, будто бы из недр, не докатился звук хлопнувшей металлической двери.

Она волновалась за него. Ей не нравилось, когда он уходил допоздна, но она могла лишь сократить такие ночи до минимума. Полностью запретить их он бы не дал.

Переодевшись в домашнее и разложив покупки по местам, она сполоснула курицу и положила ее на разделочную доску. Кухня была новая, выполнена в белых тонах, где все лежало под рукой. Готовить на ней было одно удовольствие, а для того, кто это дело не любил — сносно. Ремонт сделал муж, пока был на больничном. По дому он всегда все делал своими руками.

Нож Лидии ловко проходил между суставами курицы, отделяя крылья и ножки от тела. Само туловище Лидия, хрустя его ребрами и позвонками, разрезала на четыре части. На полпути она все бросила, вытерла руки и снова набрала мужу, оставляя на экране сальные отпечатки пальцев. Все то же. Она поджала губы, вытерла под носом тыльной стороной ладони, разделала курицу до конца и начала мыть в кастрюле розовато-голубые куски. В коридоре послышался шум. Она выключила воду и прислушалась. Кто-то пришел. Она поспешила в прихожую, вытирая на ходу руки о полотенце. На пороге снимала сапожки дочь.

— Привет, мам.

Маша ждала, что мать подойдет и поцелует ее, но та молча стояла и смотрела на дочь, как на непрошеную гостью. Пришлось ей самой подойти к матери.

В отличие от Кости, Маша походила на мать не только чертами лица, но и характером, по крайней мере, Лидия так считала. Было в Маше и от Леонида. Например, то, что она жила с женихом до свадьбы. Лидия не так ее воспитывала, и в ее преждевременном уходе из дома определенно угадывалось влияние отца. Жених дочери Лидии не нравился: он быстро нашел общий язык с Леонидом, — и она боялась, что дочь наступит на те же грабли, что и она двадцать четыре года назад.

— Ты же сам говорил, что ранний брак — фундамент второго, — сказала она мужу после переезда Маши.

— Для женщины, в двадцать четыре, — не ранний, — рассудил он вслух, массируя ступню, закинутую на колено. — Пусть поживут вместе — может еще и передумают расписываться, — философски заметил он. — Потом спасибо скажут. Нам с тобой так не повезло.

Лидия сама выбрала его в отцы будущих детей — могла ли она теперь винить Машу и Костю за его влияние на них?

Она ответила на Машин поцелуй в щеку, стараясь не испачкать ее все еще сальными руками.

— Отец не пришел, — сказала она со вздохом и пошла обратно к раковине и курице.

Через минуту, засучивая рукава свитера, дочь вошла на кухню.

— Чем помочь?

— Сиди, я сама.

Дочь настояла. Она насыпала в большую кастрюлю картошку, залила ее водой и поставила на пол рядом с мусорным ведром. Включила первый попавшийся сериал, налила в другую кастрюлю воды и, сев с ножом на табуретку, стала тонко, как ее учила мать, срезать кожуру.

Две пары женских рук управились быстро: на плите стояли две накрытые сковородки, из которых шел аппетитный аромат. Маша рассказывала, как Вова мало участвует в подготовке свадьбы, что он заранее со всем согласен. Мать посоветовала оставить как есть и все сделать самой, именно так она и поступила — нечего ругаться по пустякам.

— Если его что-то заинтересует, он обязательно даст знать — просто продолжай держать его в курсе.

Поужинали они под девятичасовые новости. И та, и другая поглядывали на часы. И та, и другая съели немного.

Лидия говорила мало, и больше спрашивала о родителях будущего зятя, с которыми, видимо, она в лучшем случае познакомится за пару дней до свадьбы.

Дочь помыла посуду, чуть ли с силой оттащив мать от раковины.

Они пили чай, когда сумка Маши завибрировала. Лидия проследила за тем, как дочь достала телефон, посмотрела на экран и ответила.

— Да, Вов.

Лидия опустила взгляд обратно в чашку.

— Да, да, хорошо, — отвечала Маша. — Нет, папы нет.

Взгляд Лидии вновь прыгнул на дочь.

— Я побежала, — убирая телефон, сказала она. — Вова заходить не станет, а то мы опаздываем: у нас сеанс.

Лидия все понимала, ничего не сказала и тихо подождала, когда дочь соберется. Улыбнуться ей она смогла только в дверях.

— Ладно, доченька, спасибо, что зашла. Приходите с Вовой.

— Ладно, мам. Передавай папе привет.

— Передам.

Они клюнули друг друга в щеку и мать закрыла за ней дверь. На кухне продолжал работать телевизор. Лидия подошла и выключила его. Окна были закрыты и выходили во двор — в ее доме было тихо как в склепе. Она достала из сумки рабочий мобильник и набрала мужу, не надеясь услышать его голос. Пошли гудки, много гудков, в которые она вслушивалась, словно в их нудном звучании для нее было скрыто послание. Никакого ответа. Позвонила со своего и услышала писклявый, бьющий по перепонке сигнал, предвещающий отсутствие абонента в сети.

Она зашла в голубую ванную, где все было сделано руками мужа, пустила воду в покрытый лазурным акрилом чугун и пошла закрыть входную дверь с щеколды на ключ. Затем достала из шкафа свежий халат и наконец-то могла смыть с себя тяжелый день.

Набившийся в ванной пар липко ложился на голые полные руки, покатые плечи и спину. Ноги же чувствовали прохладу. Лидия сняла обручальное кольцо и золотые сережки, и сложила их на полке, между зубной пастой и кремом. Затем добавила в воду соль и пену. Слегка помешав их, она сполоснула руку под краном и умыла разгоряченное паром лицо. Выпрямившись, она полотенцем вытерла запотевшее зеркало.

В отражении появилась чуть размытая женщина. Лидия сняла с затылка заколку и положила ее к украшениям. Длинные пальцы растрепали черные, без единого намека на седину волосы, дав взопревшей голове воздуху. Женщина в отражении оценивающе глядела на Лидию. Высокая, выше коренастого мужа. Груди тяжелые — торпеды, как их «ласково» называл муж, — годами спускались к краю грудной клетки, и теперь угрожающе нависли над нижними реберами. Живот похож на помятую подушку. Сильно он не выпирал, и складок не было, пока не нагнешься поднять что-нибудь с пола, тогда их соберется штук пять. Поворачиваться к зеркалу задом Лидия не стала. Она подумала, что ее фигура смахивает на грушу.

Упражнения с хулахупом больше не держали форму, а только замедляли распад.

На лице в отражении пробежала рябь гадливости. Лидия двумя поворотами выключила кран и шагнула в ванну. С кончиков пальцев на ногах и до впадинки под шеей она погрузилась в обжигающую, покрытую облаками пены воду. Она закрыла глаза, позволяя теплу и аромату разморить ее. С трудом, им это удалось немного.

Сполоснув ванну, Лидия круговыми движениями, с нажимом втерла крем в кожу на руках, шее, лице, груди. В гостиной в халате легла на вечно разложенный диван и включила телевизор, остановив выбор на старом английском фильме. Телефон лежал рядом. Она посмотрела на него, взяла в руку, словно он должен был зазвонить, и снова положила.

Ее взгляд пробежался по комнате в поисках того, что можно было поменять. Мебельная стенка еще не старая, в тон новым обоям, телевизор достаточно плоский. Люстра с ее флаконами в виде бутонов белых роз ей нравилась. Ковер? Ковер был в тон занавескам, но лет ему было уже около десяти. Это возраст для ковра? Лидия встала, включила свет, опустилась на колени, погладила рукой бархатистую поверхность и нашла, что цвет был недостаточно поблекшим. Не надо было ничего менять.

Она поднялась, постояла с упертыми в бока руками, глядя на лиственные узоры ковра, затем переоделась в ночнушку и, выключив свет, легла под одеяло. Фильм продолжал идти. Входная дверь осталась запертой на ключ. Завтра к девяти часам на работу. Выходные у нее воскресение-понедельник. Она надеялась, что муж скоро вернется. Метро закрывается в час, но он мог поймать машину, если был уж совсем навеселе и готов был спускать деньги до копейки. Сын точно приедет до закрытия метро. Надо было спросить на какой станции клуб. Если надо делать пересадку, то переход закрывается в час, и ему придется хоть немного, но раньше вернуться домой. Написала эсэмэс. Через восемь минут пришел ответ. Написал, что придет позже, чем рассчитывал. Кто бы сомневался. Все равно отправила сообщение, чтобы шел домой немедленно. Теперь имеет право несколько недель держать его подальше от клубов.

К концу фильма Лидия клевала носом. В руке завибрировал телефон. Сон как рукой сняло. Муж снова доступен для звонка. Значит скоро будет — наверняка сидит у подъезда и просматривает пропущенные.

Лидия выключила телевизор и стала дожидаться мужа в темноте.

Минут через пять до навострённого уха донесся хруст дверного замка. Тихо отворилась и закрылась входная дверь. Шебуршание, и в коридоре вспыхнул свет, упавший косым прямоугольником на ковер гостиной. Лидия поднялась и пошла встречать мужа.

— У меня телефон сел, — услышала она голос мужа.

Она подошла и молча взяла у него куртку. Пока муж снимал ботинки, она подняла глаза: короткие ноги, крепкие руки, круглый живот, пышные черные усы, сухие курчавые волосы, — перед ней был совсем не тот бойкий коренастый юноша, за которого она выходила замуж. И не тот мужчина, который разменяв четвертый десяток, продолжал отжиматься, стоя вверх ногами. Но даже теперь, стоило ему искренне улыбнуться, как она видела и того юношу, и того мужчину. Она одна на всем свете могла их видеть. Только теперь — Леонид редко искренне улыбался.

Муж, чуть прихрамывая, двинулся в ванную, помыть руки, а после нее вместе с женой прошел на кухню.

Тяжело вздохнул. Достал из кармана телефон с деньгами и положил их на стол, после чего снял и бросил брюки на пол. Жена отнесла и повесила их в шкаф за щипчики на вешалке. Обратно она вернулась с домашними штанами и тюбиком мази. Муж уже сидел без рубашки, в черных носках и в майке, обтягивающей пузо, на котором лежал его тяжелый взгляд. Металлические часы, браслет и золотой перстень — он тоже не снял. Жена ненавидела его щегольские «аксессы»: считала их смешными для того, кто работал простым инкассатором.

Она смочила тряпку и сняла носок с левой ноги мужа. Стопа была покрыта красными глубокими шрамами. Жена села на корточки и заботливо протерла их тряпкой. Затем насухо полотенцем со стола. Когда она выдавила мазь себе на пальцы, муж скривил лицо:

— Не надо.

Жена посмотрела снизу вверх. Микроволновка истошно запищала — еда разогрета.

— Тебе же врач год наказал.

— Уже сто лет ничего не болит.

— Ну ты же хромаешь.

— Я всю жизнь хромать буду.

— Врачу виднее.

— Не надо, говорю. — Он убрал ногу под табуретку.

— Лёнь. Месяц остался.

Он коротко цокнул языком и выставил вперед ногу. Жена приподняла ее за пятку одной рукой и с усердием принялась втирать мазь другой. Закончив, она поцеловала щиколотку и аккуратно опустила на пол.

 Пока муж надевал футболку, она поставила перед ним тарелку. Леонид не шевелился, пока жена не достала из холодильника бутылку «Хейнса» и не посыпала еду свежей нарезанной зеленью.

Вздохнув, изрядно поперчив, муж принялся за поздний ужин. Жена села на соседний табурет, перекинула ногу на ногу, зажав бедрами сложенные ладони. Губы под пышными усами мужа поблескивали маслом.

— Почему без поджарки? — спросил он про картошку.

— Как без? Я делала.

— Плохо делала. Сколько раз говорить: не надо красиво делать. Приготовь как попало, но так, как я сказал. Ну вот зачем так каждый кусочек нарезать? — Он показал на ровную картофельную соломинку. — Нафига?

— Это дочь делала.

Леонид умолк и стал жевать с закрытым ртом, прихлебывая кетчуп прямо из бутылки. Лидия взяла у него ее и вытерла с крышки масляные пятна.

— Я сигарет купила, — сказала она, подвигая обратно бутылку, — у тебя как всегда две пачки осталось.

— Костян дома?

— В клуб ушел. В час должен вернуться.

Он кивнул и хлебнул из бутылки.

Жена, по опыту выгадав благоприятную минуту для вопроса, спросила:

— С Пашей был?

— С проституткой.

Муж ответил, не глядя.

Она отвернулась и чуть задрала голову кверху, словно пыталась влить обратно выступившие слезы.

— Да в бильярд, в бильярд с Пашкой и Олежкой ходили.

— А почему не сказал, не предупредил? Я же волнуюсь.

— А че ты волнуешься?

Он оторвался от тарелки и с набитым ртом посмотрел на нее.

— Я же твоя жена.

На это ему нечего было возразить, кроме как:

— К сожалению.

Лидия встала и включила чайник, оставшись стоять спиной к мужу на все время, что закипала вода. Леонид ел молча, неохотно, и оставил половину. Он хотел вывалить остатки в общую сковороду и помыть тарелку, но жена отняла ее у него.

— Да я помою, — сказал он.

— Не надо, я сама, сама, я сама.

Он продолжал держать тарелку и глядеть на жену.

— Лид, — обратился он к ней, — иногда так и хочется дать тебе по башке.

— За что? За то, что накормила?

Он отдал тарелку и махнул руками, вернулся за стол и, вытерев полотенцем под усами, стал ждать чай.

Пока он курил на лестничной площадке, Лидия все вымыла, протерла стол, крышку кетчупа и легла в постель. Через минуту, шумно дыша, словно разминая носоглотку для храпа, рядом расположился и муж. Запахло табаком. Она лежала к нему спиной, лицом к зашторенному окну, со сложенными под щекой ладошками. Он подвинулся ближе, обнял ее за плечо и прижал к себе. Сначала она почувствовала дыхание у себя на ушке и шее, затем их коснулись пышные усы, пустившие приятный электрический импульс во все концы ее тела.

— Лёнь, — прошептала она, — нет.

Он чуть отстранился. Она почувствовала на затылке вопросительный взгляд.

— От тебя перегаром пахнет.

— Три бокала всего.

«Три бокала, — повторила про себя Лидия, — и за руль сел. Опять. Ничему жизнь не учит»

Она услышала, как по горловине мужа поднялся утробный звук, вышедший вместе с дыханием. По щеке к носу перевалился тяжелый запах кетчупа, картошки, курицы, приправ и конечно пива.

— Лёнь, пожалуйста.

Он проигнорировал ее и снова прижал к себе. Жена повернулась к нему боком и, ориентируясь на запах изо рта, сказала:

— Не с пьяным.

Какое-то время она видела обиженный тусклый отблеск в его глазах. Затем последовал тяжелый вздох, муж отстранился и перевернулся на другой бок, спиной к ней. Она тоже легла как прежде и закусила губу. Лицо горело. Она подложила одеяло между ног — плотнее к верху.

Через пять минут, когда муж захрапел, Лидия легла на спину и уставилась в потолок, время от времени поглядывая на зеленый циферблат электронных часов. Она думала о свадьбе дочери, о сыне, о кладовщике.

Ровно в 1:00 она встала, накинула халат и пошла на кухню звонить сыну. В динамике загромыхали колеса вагона и вой входящего в туннель поезда. Костя прокричал, что будет через двадцать минут.

— Жду, — сказала мать и повесила трубку.

Все тридцать минут, что сын добирался до дома, она не вставала с табуретки, скрестив руки на груди. Ключ только коснулся замка, как Лидия уже бежала встречать сына.

— Ты во сколько обещал быть? — прошипела она, едва он переступил порог.

— Извини. — Попытался перескочить часть разговора.

— Нет, во сколько? — настояла она, полушепотом, чтобы не разбудить мужа.

— В двенадцать.

— А сейчас сколько?

— Полвторого.

— Почему опоздал?

— Олесю провожал.

— Не надо мне Олесю, — все так же полушепотом.

Сын поднял взгляд с отцовских ботинок и посмотрел на дверь гостиной, где спал их владелец. Дверь была закрыта.

— Так получилось, — все что мог сказать Костя.

— Все, хватит, нагулялся. После института сразу домой. Задержишься, и я тебе такое устрою. — Она пригрозила пальцем для большей острастки.

— А Олеся?

— В институте будешь общаться, между парами. Этого достаточно.

— Ну, мам…

— Не мамкай. Марш в постель.

Сын стал снимать обувь и стаскивать куртку, пряча наполненные гневом глаза.

Он зашел к себе в комнату, посидел за компьютером, сходил в душ, посмотрел телевизор, и все равно уснул раньше Лидии.

—

В семь утра Лидия быстро отключила будильник в полной темноте. Немного полежав с открытыми глазами раскладывая по полочкам все предстоящие дела на день, она откинула одеяло и, стараясь не разбудить мужа, пошла в ванную. Там она умылась, расчесала волосы и собрала их в пучок на затылке. Вернувшись в гостиную, переодевшись в топик, она начала гнуться и тянуться влево, вправо, вверх и вниз, назад, вперед, стоя и сидя на коврике для йоги. Затем достала из-за «стенки» обруч и начала крутить его на талии в мягком янтарном свете торшера. Десять минут спустя, разогнав в венах кровь, она легла на спину и начала крутить педали воображаемого велосипеда. Затем на весу сделала «ножницы». А потом были все виды приседаний и поднятий рук с гантельками. Вспотев, она убрала весь инвентарь и пошла почистить зубы и ополоснуться. Вытираясь перед зеркалом, она посмотрела на женщину в отражении, чей оценивающий взгляд говорил: «Сколько ни старайся, а природа берет свое».

Зимним утром в субботу народ в метро почти отсутствовал, как и в магазине до полудня. Где-то за полчаса до наплыва клиентов Лидия пошла взбодриться чаем. Она нырнула за плотную занавеску (такие же висели в примерочных) в дальнем углу и оказалась перед дверью в комнату предварительной подготовки товара, которую они называли просто подсобка. Слева уходил коридор ко второму, дальнему входу на склад. Она набрала четырехзначный код и вошла в маленькую комнату три на четыре с обеденным и рабочим столами в противоположных по диагонали углах. Лидия оставила дверь распахнутой. Сбоку был еще ближний вход на узкий длинный склад, где в здоровую, не меньше чем от старого телевизора коробку кидал одежду и «аксессы» Кирилл. Он спустился с раскладной лестницы, держа перед собой листок «сравнения», половина которого была зачеркнута ручкой, что постоянно торчала у него за ухом.

— Кто раскидывал по местам? — спросил он.

— Половину я, половину Дима.

— Кто-то «АСХ» не забил. Я конечно и так знаю, где что лежит, но мы же договорились, что будем все по «АСХ» делать.

Лидия тяжело выдохнула.

— Это Дима. Мы с ним расстаемся… тебе не сказали?

— Нет. А че такое?

— Подводить стал часто.

— Но он же здесь пять лет работает. Сейчас новичок придет, и пока его обучишь. А ты ж знаешь, после праздников и так тухляк. Мы на сто процентов не выполним. Мне позарез вся премия нужна.

— А кому не нужна? — спросила она, заваривая пакетик чая в кружке. — У меня дочь замуж выходит, сын в институте учится, муж взял машину в кредит, а мы по старой еще не расплатились. Но Дима в нашей сети работать не будет, — спокойным голосом сказала она, словно уже от одного этого разговора у нее не начинало сильнее биться сердце. — В перспективе увольнение Димы пойдет всем на пользу. А оставить его — значит подвести всех. Я так поступить не могу.

Суббота проходила как обычно, но Лидия то и дело поправляла манекены и стопки с одеждой, проверяла почту, спрашивала у девочек и Кирилла, все ли в порядке. В районе двух ей пришло сообщение от Ксении с вопросом, почему она не отвечает на звонки, и Лидия поняла, что за весь день ни разу не притронулась к рабочему телефону. Она стала копаться в сумочке — телефона нет. Она позвонила со своего, услышала гудки, убрала динамик от уха и прислушалась, где на складе играет мелодия — нигде. Тогда она выключила музыку в зале, вышла и прошлась по магазину — тщетно. Лидия начала вспоминать, где в последний раз видела телефон и одновременно писать ответ Ксении. Закончив стучать по клавиатуре, прежде чем отправить письмо она закрыла глаза и силой воли попыталась уменьшить давление в висках. Открыв глаза, она машинально бросила взгляд на монитор видеонаблюдения, разбитого на восемь ровных осколков. На одном из них, на том, что показывал кассу, она увидела знакомую фигуру. Это был ее муж, облокотившийся на стойку и мило беседовавший с Катей.

Зазвонил стационарный складской телефон.

«… “Московский Рай”, здравствуйте, Кирилл слушает», — краем уха услышала она Кирилла, приглаживая на ходу юбку.

— Лид! — позвал ее кладовщик, нагнувшись к выходу. — Тебя. — Он протянул «Моторолу» застывшей вполоборота управляющей. — Ксения.

Не сразу, она вернулась и взяла трубку.

— Привет, Лид. Ты чего не отвечаешь? — раздалось в динамике.

Лидия смотрела на монитор. Леонид и Катя засмеялись: муж — не отрывая от кассира взгляд, Катя — запрокинув голову. Ее смех долетел даже до подсобки.

— Телефон не могу найти.

— А, понятно. Ну ладно. Перезвони как найдешь.

— Хорошо.

Лидия хотела повесить трубку, как Ксения остановила ее:

— Погоди-погоди. Что у вас там с Димой произошло?

Лидия тяжело вздохнула и начала коротко пересказывать историю их с Димой отношений. Когда она закончила, Ксения поддержала ее решение, и стала говорить о том, кто им нужен на его место, и что можно будет изменить с новым человеком.

— Ой, меня кассир зовет, — перебила ее Лидия. — Ксюш, я тебе перезвоню.

— Конечно-конечно. Найди телефон и перезвони.

Лидия повесила трубку и побежала в зал, недолго, шагов пять, так как перед тем как выйти из занавески в зал она сбавила шаг. Муж грозился вот-вот перевалиться за кассу, и перевалился бы уже, если бы не спрятанное за стойкой пузо, перевешивающее на его сторону. Коренастая Катя, когда увидела подходящую выше ее на голову управляющую, отступила от Леонида к длинной высокой тумбочке со стопками футболок и джемперов, ждущих своей очереди на столики и полки.

— Привет, Лёнь, — тихо поздоровалась жена.

— Телефон принес. — Он кивнул на ее рабочий телефон на стойке. — В прихожей на столе лежал.

— Спасибо. Зачем же было приезжать? Позвонил бы.

— Да нормально. Мне самому хотелось прокатиться, посмотреть на то, где ты работаешь, — он коротко провел взглядом под потолком, словно вся коллекция одежды висела именно там, а не на уровне глаз покупателей, — на красоту поглядеть, — он лениво посмотрел на Катю и улыбнулся ей.

Катя, следившая за семейной парой, улыбнулась ему в ответ и тут же посмотрела на Лидию, уже без улыбки, но и без страха.

— Я пойду, — выдохнул Леонид. — Дома увидимся, — сказал он жене. — Динь-динь-динь, — сказал он с лукавой улыбкой кассиру. Лидия не знала, что это значит, но Катя расхохоталась на весь зал, так, что несколько клиентов оторвались от ценников и расцветок и обернулись на ее заливистый смех. Лидия поджала губы и чуть раздула ноздри. Леонид увидел это, и его улыбка стала чуть шире. Он посмотрел на Катю взглядом: «Я же говорил». Кассир, сдержав смех, кивнула, пряча улыбку за ладошкой.

— Кать, смени, пожалуйста, Инну на примерке, — попросила Лидия.

Катя ничего не говоря подчинилась. Муж скользнул взглядом снизу вверх по обтянутым джинсами двадцативосьмилетним ножкам, задержался на задних карманах и отвел взгляд. Лидия же провожала Катю, пока та не скрылась за углом. Пригладив на бедрах юбку, она посмотрела на Леонида.

— Тебя проводить? — спросила она.

— Да — до примерки, — сказал он, подождал ее реакции, не получил ее и, стараясь не прихрамывать, ушел.

—

В доме был лифт, но Лидия никогда им не пользовалась, а всегда поднималась по темной загаженной лестнице, считая, что это полезно для ее здоровья и фигуры. Медленно, но ровно, она взбиралась по ступенькам, ставя одну ногу за другой. Под тяжестью двух полных пакетов из «Пятерочки» немели руки. Длинные надписи на зеленых стенах, точно змеи легко скользили вверх, соблазняя бросить ношу и взбежать за ними на свой этаж.

Когда она остановилась перед своей дверью, руки готовы были отвалиться. Сделав несколько быстрых вдохов, какие делают тяжелоатлеты перед рывком, она задержала дыхание и подняла к звонку заходившую ходуном руку с грузом. Ткнула и, слава богу, попала — второй подход она бы не осилила, а ставить пакеты на грязный пол подъезда не желала.

Лидия ждала. Сын должен быть дома — после вчерашнего опоздания она запретила ему выходить вечером. Муж тоже должен был быть дома — вчера нагулялся. Но дверь никто не открывал.

Она нашла место почище, с болью в сердце опустила на него один из пакетов, достала из сумочки ключи и открыла дверь.

Ботинки сына в прихожей отсутствовали. В гостиной работал телевизор. Все еще стоя в прихожей, она набрала Косте и услышала в подъезде мелодию и приближающийся топот. Дверь открыл запыхавшийся сын.

Вслух она ничего не произнесла, но взглядом требовала ответа.

— Вышел на пять минут, — ответил он, глядя на одетую, еще не отдышавшуюся после подъема мать.

— Куда?

— Вот тут рядом, до Михи дошел.

Она начала искать в телефоне номер Миши, с которым ее сын учился в школе.

Костя на мгновение остолбенел.

— Мам?

Она поднесла динамик к уху.

— Мам. Ты чего? Не надо. Мне же уже восемнадцать.

Миша трубку не брал.

— Мне восемнадцать, мам, — повторил сын, словно пытался донести очень важную для всего мира истину. Истину, какую Лидия прекрасно знала и без него.

— Вы, — он имел в виду ее и Леонида, — в восемнадцать Машку растили и в армии служили. А я в восемнадцать из дома не могу выйти?

— Женишься, и пусть жена с тобой возится.

— А как я женюсь, если ты меня за твою юбку заставляешь держаться? — Он произнес это тихо, но жестко, с упором на слово «юбку».

Они все еще одетые стояли в прихожей. В гостиной перестал работать телевизор — муж слушает их спор. Слушает и медленно закипает.

Лидия думала, что она не найдет, что ответить, но еще до того, как запинка переросла в бессильное молчание, произнесла:

— Само придет. Всему свое время. Для этого не надо пускаться во все тяжкие.

— И когда оно придет?

Поколебавшись, она назвала чуть меньше самой минимальной цифры, на которую рассчитывала.

— Двадцать два.

У сына упала челюсть.

— Может, раньше, — попыталась исправить ошибку она, но сын не отреагировал. Он молча снял ботинки, стянул куртку и, шатаясь, не как пьяный, а скорее как оглушенный, прошел в свою комнату.

Лидия осталась одна. В тишине.

Она тяжело вздохнула, сняла пальто, сапоги, и хотела было уже отнести пакеты на кухню, как из гостиной вышел муж. Он скрестил руки на над животом и прижался плечом к косяку двери. Какое-то время они смотрели друг другу в глаза: он зло, она боязно.

— Че к сыну пристала? — грубо спросил муж.

— Лёнь, ну а как еще? Надо же воспитывать.

— Сколько можно?

— Он же еще только на втором курсе.

— Нет. Сколько можно за мои грехи ему жить не давать?

— Причем тут ты? Ну Лёнь? Какие в восемнадцать лет могут быть мысли у парня? Вспомни себя в его возрасте. Таскаться — больше ничего не хотел. А ему институт надо заканчивать. Сейчас же без образования никуда. Сразу диплом спрашивают. Нет диплома — и до свидания. Сам же знаешь.

Он смотрел на нее, нижней губой приподнимая верхнюю, нагруженную усами, думая, как бы насолить жене, взять верх. И придумает-таки, и не скажет, чтобы она не успела предотвратить задуманное.

— Как же ты всем надоела, — сказал муж. Он толчком отстранился от косяка и вернулся в комнату. Лидия оставалась стоять, пока в гостиной снова не заработал телевизор. Из комнаты сына не доносилось ни звука — подслушивает, догадалась мать.

Она взяла пакеты отнесла их на кухню, всё из них достала и выкинула один из них в мусорное ведро, тот, что касался пола подъезда; после чего протерла намыленной тряпкой плитку, где он лежал.

—

Претендентов на место кладовщика приходило по три-четыре в день. Почти все без «вышки». Те, что помоложе, обычно учились, те, что постарше — нет и не собирались. Первые чаще всего не имели опыта работы на складе, вторые наоборот. Но первые говорили учтиво, а вторые только пытались: они избегали жаргонных словечек, но говор скрыть не могли. Ни те, ни другие о карьере в сети магазинов одежды серьезно не думали. Некоторые сразу выдвигали требования, или, как они говорили, «предупреждали заранее». Анкеты таких соискателей Лидия выбрасывала в ведро, как только те пересекали магнитные ворота на входе.

К закрытию вакансии определились два главных претендента: молодой человек, Максим, студент-очник, без опыта работы, и мужчина, Валентин, женатик, с детьми и еще одной работой.

— Еще одна работа, а у вас семья. Вы будете успевать? — спросила Лидия Валентина, когда он заполнял анкету.

— Да.

— Точно?

— Точно. Мне нужна работа с вашим графиком.

Девочкам больше понравился студент: холостой, спортивный, с модным хаером.

— Будет покупательниц привлекать, — засмеялась Света.

— Сидя на складе будет, — сказала Лидия, вновь беря анкету Валентина.

— Ну не Валю же брать. Что это за имя такое?

Дима меж тем ушел тихо и мирно, ни с кем не попрощавшись. Некоторых даже удалил из друзей во «Вконтакте». Наедине с Лидией он сказал, что, если она позовет обратно, он вернется, и больше никаких подстав с его стороны не будет. Сказал — и тут же пожалел, разглядев снисходительность во взгляде управляющей. Утешением ему послужило лишь знание, что Лидия не такой человек, который разболтает о его минутной слабости.

Он в последний раз открыл рюкзак показать, что ничего не прихватил со склада и направился к «воротам», двухстворчатой двери, с датчиком счета посетителей, количество которых статисты соотносили с данными продаж — поэтому все работники, чтобы не портить статистику, пересекая вход, нагибались под ним. Дима прошел через него прямой как жердь.

Лидия вернулась на склад и спросила у нового кладовщика:

— Получается, Валь?

— Можешь забирать.

Он показал на коробку, доверху забитой забейдженной одеждой. Лидия села на стул, перебрала ее и вытащила джинсы. Бейдж на штанине в районе коленки, бейдж в кармане.

— Клей еще мягкий.

Она достала бобину, отклеила квадратик от ленты и прикрепила на мешочек кармана, где он прилегал к штанине.

— Джинсы и куртки самые дорогие, и воруют их чаще всего, — пояснила она. — На них бейджи не жалей.

— Дима мне ничего про них не говорил, — сказал новый кладовщик указывая на ленту.

— Потому что он их не клеил.

— Я буду, — сказал он.

— Он тоже так вначале говорил.

— Вот увидишь.

Лидия улыбнулась.

—

Сын с ней не разговаривал, только тихо благодарил каждый раз после еды и за деньги, которые она ему по чуть-чуть и часто совала, словно пытаясь подкупить его милость, но при этом боясь переплатить.

Дочь часто навещала их и одна, и с женихом. До свадьбы было еще полгода, но подготовка шла полным ходом, словно ничем другим Маше заниматься не приходилось.

— Папа у тебя на работе был? — спросила она, когда мужчины пошли в гостиную выложить в «Авито» запчасти от разбитой в прошлом году машины. Сын от десерта отказался и ушел в комнату. Маша разрезала и раскладывала по тарелкам куски шоколадного торта, который принесла, и на мать не смотрела.

— Нет, — удивленно ответила ей Лидия, правда, не помня ничего такого. — С чего ты взяла?

— А он твоего кассира в друзья добавил.

— Кассира? — спросила Лидия, все еще никак не понимая, о чем говорит ей дочь.

— Да, Катю, кажется.

Секунду Лидия смотрела непонимающе, затем моргнула и как ни в чем не бывало сказала:

— А, да, приходил, на пять минут, телефон привез…

— Пап! Вов! — крикнула дочь в коридор. — Чай!

Жених крикнул: «Щас»

Через минуту ответил так же. Еще через минуту Маша, громко топая, пошла за мужчинами в гостиную.

— Вов!? — услышала мать, оставшись одна на кухне разглядывать кольцо на безымянном пальце. Жених успокаивал Машу. Это муж виноват, поняла Лидия. Вова вызвался помочь ему, и теперь расплачивался.

Послышались шаги по коридору. Дочь бранила жениха. Лидия подобралась, натягивая улыбку. Муж задержался по пути, позвать сына пить чай: судя по хмурому выражению лица, тот, видимо, отказался.

— Ну хватит, дочь, — ласково попросила мать отстать от Вовы. — Это Лёня его попросил.

— Он не маленький, у него своя голова на плечах, — отрезала Маша, но третировать жениха перестала.

Подостывший чай выпили быстро. Хозяйка разнесла кипяток по чашкам. На блюдце мужа лежал самый большой кусок торта, а он к нему даже не прикоснулся.

— Лёнь, начинай есть, пожалуйста.

— Не хочу, — бросил он и продолжил говорить с Вовой о машине.

Это что-то новое, подумала про себя жена.

— Лёнь, они же несли. Попробуй кусочек.

— Я на диете, — бросил он, то ли в шутку, то ли всерьез.

— На диете? — изумилась дочь.

— Ага. Обруч каждый день кручу, — подмигнул он ей.

Они представили его пузатого, кривоногого и усатого, крутящим обруч, и засмеялись — все, кроме жены.

— Ну и как, получается? — спросила Маша.

— Никакого эффекта. Может, зря я его на палке верчу, может, на животе стоит попробовать. — Все засмеялись. — Хотя мать вон на животе крутит, а результат такой же.

Молодые смущенно посмотрели на хозяйку.

— Может мне на йогу записаться? — спросил Леонид.

— На йогу не для похудения ходят, — сказала ему дочь. — А для хорошего самочувствия и хорошего настроения.

— Настроения? Тогда пусть мать твоя ходит.

Дочь и ее жених посмотрели на Лидию, и только когда та скривила шутливую рожицу, засмеялись.

— Ты сходи, я даже заплачу, — сказала Лидия. Это она так пошутила, но никто не смеялся, все только из вежливости улыбнулись и отвели взгляд. Главный юморист в их семье был Леонид. Из его уст даже самая глупая фраза звучала игриво и смешно. — Поешь тортик, — снова предложила она ему.

— Я сказал, что не хочу, — произнес он резко.

— Ничего, мам, — бросила дочь, пытаясь потушить пожар, чтобы он не разгорелся при Вове, — потом съест.

После ужина, муж пошел провожать детей. В дверях она сказала ему, что они на машине, но он отмахнулся. Она и сын остались в доме вдвоем.

Лидия вернулась на кухню, села на табурет. Какое-то время она просто сидела на нем. Затем тяжело взглянула на грязную посуду, ждущую ее на столе и в раковине, на нетронутый кусок торта. Она слышала, как электричество бежало по кухне. Ветер обрушился на окно. Лидия взглянула на обручальное кольцо, вывернув правую кисть левой. Поглядела на него, а потом расплакалась, не громко, но с большим потоком слез, смочивший и щеки, и полотенце. Изредка всхлипывая, она долго и тихо сотрясалась. Потом охнула, как охают, когда слезы иссякают, и вытерла лицо. Сделав глубокий, даже свободный, вдох, она поднялась убрать со стола.

В гостиной она села за общий с мужем ноутбук. На страничке во «Вконтакте» в поле «имя» она набрала «l» и посмотрела: на английском пишет или нет. Внизу под буквой вылезли два имени начинающихся на «l»: ее и мужа. Замерев на секунду, она кликнула на имя мужа. У нее запросили пароль, и она тут же замотала головой, как бы извиняясь, что случайно выбрала не свое имя.

На страничку мужа она не заходила уже несколько недель — там редко что менялось. Три года, со дня его регистрации, на нее смотрела все та же отсканированная армейская фотография. Количество друзей у него никогда не превышало тридцати двух. И за все время он сделал всего семьдесят записей: в основном шутливые картинки, которые перепостил.

За две недели ничего не поменялось, разве что друзей на одного стало больше. Лидия кликнула на маленькую фотку Кати и попала на ее страничку. Как и у Леонида: мало друзей, мало записей, мало фотографий. Лидия просмотрела все альбомы от последнего к первому, где ей уже было чуть за двадцать, совсем девочка, младше, чем Маша сейчас. Катя изменилась. Такая же коренастая и смуглая, но лицо повзрослело, округлилось, а напускную невинность в глазах сменило искреннее равнодушие.

Если бы муж хотел ей изменить, подумала Лидия, он бы не стал добавлять любовницу в друзья. Значит, он это сделал назло ей, чтобы она переживала и подозревала. И ему это удалось. Лидия закрыла крышку ноутбука, закуталась в плед, но он совсем не грел — холод просачивался сквозь бетон как через картон. Она подошла к трубе отопления и обхватила в узком месте — горячо. Но почему же ей так холодно?

Она надела шерстяные носки, взяла еще одни, которые связала сыну и которые носил муж, так как свои оставил у кого-то на даче, и постучалась к Косте. Ответа не последовало, и она робко отворила дверь.

— Можно?

— Нет, — буркнул сын, сидя в темноте перед включенным монитором. Мать улыбнулась и включила свет. Стол сына располагался в дальнем левом углу. Справа, вдоль всей стенки шли шкафы с книжками и одеждой, и лишь посредине, напротив дивана, их разделяла тумбочка с телевизором.

Лидия прошла и встала за спиной Кости. Пока она шла, отсвет монитора сменил оттенок, так, как если бы сын переключился на другое окно.

— Что делаешь? — спросила она.

— Сижу в интернете.

— Уроки сделал?

— Не спрашивай.

— Эт еще почему?

— Незачем. Ты же все равно проверять не будешь. Поэтому если не сделал — просто совру. Ты хочешь, чтобы я тебе врал?

— Нет.

— Тогда не спрашивай.

— Ты можешь сделать уроки, и лгать тебе не придется.

Костя ничего на это не ответил. Мать смотрела на его затылок, сын — в неподвижный текст на мониторе. Мать запустила руку в его волосы. Он замотал головой, пытаясь освободиться, закружив ее руку в танце. Она отпустила его, нагнулась и поцеловала макушку. Голова и плечи сына не шевелились, только немного вибрировали из-за того, что его нога дергалась, как у неврастеника.

— Иди поешь тортик, — предложила мать.

—

На следующий день сразу после обеда, Леонид позвал жену съездить с ним на диагностику автомобиля.

— Я? — переспросила она.

— Поедешь, нет?

Лидия не могла поверить, что он звал ее с собой. Но догадалась в чем дело, взяла из заначки денег и собралась за пятнадцать минут. Через двадцать они уже выезжали со двора. Небо чистое, голубое, с каплей золота на нем. Мир давил на глаза белизной и светом.

Лидия опустила на лицо тень с помощью противосолнечного козырька. На нем из зеркальца смотрели счастливые женские глаза.

— А зачем новой машине диагностика? — спросила жена.

— Так надо, — буркнул он. Подождал немного и все же объяснил: — Проверить у независимых экспертов. Чтобы проблем потом не возникло.

— После заедем в магазин за продуктами?

Муж кивнул, но не ей, а в благодарность пропустившему его на выезде водителю.

— Ты кроме магазина, работы и дома другие места знаешь? — спросил он.

Ты за нас двоих знаешь, подумала она про себя, но ничего не ответила.

Муж с заносом на гололеде вошел в поворот. Лидия положила одну руку на подлокотник, вторую на бардачок. Муж, заметив, рассмеялся.

— Лёнь? — попросила она. Не хватало еще умереть в машине, за которую она выплачивает кредит, подумала про себя Лидия.

—  Не боись, — сказал он ей и надавил на педаль акселератора, — не успеешь почувствовать боль, как на том свете окажешься.

Лидия представила, как у нее появятся такие же шрамы, как у мужа, но не на ноге, под носком, а на лице.

— Лёнь! — Она выпустила бардачок и вцепилась в обивку кресла.

— Чего, боишься? — спросил он, боковым зрением видя, как она вжалась в кресло. — Разводись, — предложил он ей, серьезным голосом. Жена закрыла глаза и выглядела уже не так испуганно. — Тут прямая и никого нет, — примирительно и устало сказал он. — Что может случиться? — Жена словно погрузилась в медитацию и не слышала его. Муж сбавил скорость.

В автосервисе они проторчали полдня. Названия терминов и услуг не задерживались в ее голове. Остались лишь: компьютерная диагностика двигателя и электронных систем, замена масла, тосол. Муж следил за всеми операциями, задавал вопросы, интересовался, постоянно повторял: «ладно, не буду говорить под руку», чтобы через минуту снова пристать с очередным вопросом или указанием к механику, который не отрывал взгляд от того, что делал.

Лидия то стояла рядом, то мерила шагами цех, то ходила в приемную, а в перерывах между всем этим поглядывала на часы. Оживилась она только когда муж пошел расплачиваться. Она двинулась за ним, доставая на ходу кошелек, но, к ее удивлению, у мужа хватило.

Когда они выехали из автосервиса, Лидия увидела, что уже наступил вечер. Дома ее ждала куча дел, но она подумала, что не чувствует сожалений по потраченному впустую дню.

Войдя в прихожую, она хотела только одного: погрузившись в горячую ванну, растворить и разлить мысли в клубах пара. Она включила воду и пошла в гостиную за халатом и бельем. И только на обратном пути, проходя мимо комнаты сына, смутно почувствовала тревогу. Она дошла до двери ванной, остановилась, посмотрела назад и быстро вернулась, чтобы без стука войти к Косте. Сына в комнате не было. Она обернулась назад — обуви тоже. Снова обернулась — не было и его компьютера под столом и монитора на столе. Она вошла, дрожа от бега крови в венах и мыслей в голове.

— Сына нет, — сказала она, вбегая в гостиную с трубкой у уха.

Муж лежал на кровати, смотрел телевизор и никак не отреагировал на новость.

— Алло, Кость, ты где?

— Я съехал от вас. — Голос сына был непростительно спокоен.

— Что-о-о-о-о!? Куда?

Он молчал.

— Куда ты съехал! Говори.

Сын не говорил.

— Костя, дорогой, возвращайся домой, — совсем другим голосом попросила она.

— Нет. Я хочу жить отдельно.

— Почему?

— Потому что хочу и могу.

— Где?

— Не скажу.

— А как же твои вещи?

— Я приеду за ними позже.

— Ну кто так делает? Сын? Ни с того ни с сего, никому не говоря куда. Хочешь жить отдельно — хорошо. Снимем тебе квартиру. Будем знать где ты, сможем тебя навещать.

— Нет, — твердо ответил сын.

На секунду у матери сперло дыхание.

— А на что ты жить будешь?

— Я устроился на работу.

— Кем еще?

— Кладовщиком.

Ноги Лидии чуть не подкосились.

— Тебе учиться надо. Или ты собрался всю жизнь на складе работать?

— Учиться я не брошу. Мам, мне пора. У меня все хорошо.

— Где ты?

— Не скажу.

— Скажи, или я в милицию пойду.

Сын заколебался.

— В общежитии от института, — все взвесив, ответил он.

— Я приеду.

— Нет.

— Приезжай сам.

— Нет!

— Приезжай сам или я пойду в деканат.

— Иди. Если меня отсюда выселят, брошу институт, пойду в армию, но домой не вернусь.

Он бросил трубку. Лидия набрала снова и снова. Муж уставился в телевизор и не шевелился. Она подбежала к нему и ударила кулачком по усатому лицу. Муж с гневом посмотрел на нее вытаращенными глазами.

— Это ты надоумил, — сказала она и снова ударила. — Ты виноват.

Она била его кулаками и плашмя. Он закрывался и молчал, потом не вытерпел, схватил за локти и затряс жену как тряпичную куклу. Та повисла у него в руках и зарыдала. Муж отшвырнул ее к двери, встал над ней и замахнулся. Она даже не пыталась закрыться, а подняла к нему красное зареванное лицо. Он медленно опустил кулак. Тогда жена с воем принялась бить его по коленям, голеням, и особенно по стопам, по покалеченной стопе. Но он даже не дернулся. Признав немощность своих ударов, она зубами вцепилась в его икру.

Муж с криком «А-а-й» отдернул ногу и с силой опустил кулак ей на голову, подняв ворох волос. Второй глухой удар опустился на ее голову. Тук-тук-тык, бил он, пока она не перестала реветь и в прострации не отодвинулась от его ударов. Он посмотрел на то, как она водила головой из стороны в сторону, будто пьяная, не в силах понять, где и почему находится. Он закричал куда-то в потолок, соседям сверху. Прошагал в коридор, надел куртку и громко хлопнув дверью.

—

Лидия сидела на табуретке, отковыривая пластиковой вилкой маленькие кусочки шоколадного торта и медленно пережевывая их, чтобы осторожно проглотить. Даже слабая работа челюстью вызывала тупую боль во вздутых на голове шишках. Волосы были проводниками боли, напрямую подсоединенными к мозгу. Они вибрировали от любого колыхания, вызывая раскаленные очаги. Лидия старалась оставаться в статичном положении. Неаккуратное движение заставляло ее застыть и ждать, когда затухнут импульсы.

— Спасибо за тортик, — сказал Валентин, прихлебывая чай.

— Не за что. Все равно есть некому. Пропал бы, — медленно и расстановкой сказала она.

— Ты чего? — спросил кладовщик, когда Лидия поморщилась. — Голова болит?

— Давление, — соврала она, желая закрыть тему.

— Мозг не чувствует боли. Но может сигнализировать о ней.

Она закрыла глаза и стала глубоко и неспешно дышать через нос.

Вчерашний вечер тут же проступил в побитой голове. Муж вернулся через три часа. Выглядел замерзшим и виноватым. Извинились, сначала он, затем она.

Лидия все еще сидела с закрытыми глазами. В подсобку кто-то вошел.

— Валь, выдашь такую же, «иксэску»?

Голос Кати.

— Место не смотрела? — спросил кладовщик.

— Нет. Это «база» Не знаешь, где лежит?

— Он только устроился, — произнесла Лидия, открыла глаза и строго посмотрела на своего кассира. Та стушевалась, что было ей не свойственно, и Лидия поняла: она знает. Видимо, Леонид ей все рассказал. Когда успел? Вчера? Сегодня в «Контакте»? Катя частенько, несмотря на запрет, торчала во время работы в телефоне.

Управляющая снова закрыла глаза. Вдобавок к пульсирующим шишкам у нее началась мигрень. Валентин выдал джемпер и снова хлебнул из чашки с чаем.

— А у меня уже есть скидка сотрудника? — спросил он. — Хочу детям чего-нибудь прикупить.

— Да, — ответила Лидия. Она спрятала глаза за козырьком из ладошки и начала массировать виски пальцами. — Сколько твоим? — спросила она его, не глядя.

— Дочке восемь, сыну шесть, в сентябре пойдет в школу.

Лидия ничего не ответила.

 — А твоим?

— Двадцать четыре и восемнадцать.

— Ооо, совсем взрослые.

Она перестала массировать виски, но козырек из ладошки от лица не убрала.

— Не могу представить своих взрослыми. А Лена, жена, ждет не дождется, когда они вырастут. Говорит, тогда с ними можно будет нормально общаться.

Лидия убрала руку от лица, взяла вилку и отковырнула еще один маленький кусочек торта, но есть его пока не собиралась.

— Она не любит с ними возиться, только когда есть настроение, — продолжал Валентин. — Но они все равно ее любят, даже больше, чем меня. Меня они не видят, а Лена не работает и всегда рядом. Но когда им будет столько же, сколько твоим, они поймут…

Лидия не стала доедать свой кусок, бросила и вилку, и тарелку в ведро, резко встала, отчего к голове прилила кровь вперемешку с болью, — и как в тумане двинулась в зал.

—

Лидия не сразу вошла в свой подъезд. Некоторое время она стояла на морозе, без шапки, наслаждаясь тем, как мерзнут шишки. Заканчивался январь и начинался февраль. Ночь уже месяц как шла на убыль, но все равно света не хватало. Так холодно в Москве не было почти год, с тех пор как муж заработал шрамы на ноге. Лидия задумалась, что было бы, если бы Леонид тогда умер? Наверно, сошла бы с ума от горя, подумала она, но недостаточно искренне, и потому поспешила спрятаться от мыслей в темноте подъезда. Но в кои-то веки вся лестница была увешана работающими лампочками. И весь путь до своей квартиры Лидия проделала под их пристальными взглядами.

В прихожей стояли чьи-то лыжи, с которых на пол натекла грязная вода. Это что-то новенькое, подумала Лидия, трогая деревянную планку, словно пытаясь убедиться в ее действительности. Затем замотала головой, как мотают, когда что-то привиделось, и начала раздеваться. Она открыла тумбочку, где Леонид обычно хранил сигареты, и к своему удивлению обнаружила четыре пачки, а не две, сколько обычно оставалось в конце рабочей недели. Такой поворот событий поразил ее не меньше лыж в прихожей.

Муж вышел из душа и сказал, что через час придут Сашка с Софьей.

— Ты не мог раньше предупредить? У меня ничего не готово.

— Они ненадолго.

Жена побежала на кухню готовить на скорую руку.

Сашка и Софья, муж и жена — два сапога пара. Они выросли в одной деревне с Леонидом, и он знал их сколько себя помнил. Лидия же с ними общалась только по случаю.

В холодильнике уже ждали коньяк, сырокопченая колбаса, сыр. Жена конечно, этим ограничиваться отказалась. Она приготовила жареные в сыре гренки и салат из капусты и колбасы. Муж, когда увидел, что она сделала с его закуской, порвался выкинуть угощения вместе с тарелками в окно. Ее труд спас звонок в дверь. Лидия побежала в прихожую открывать гостям и задержалась лишь, чтобы посмотреть в зеркало, на хмурую женщину.

Саша выглядел неплохо. Полысел, но вес не набрал, все такой же низкий и щуплый. Софья выглядела хуже: и без того круглое ее лицо стало чуть одутловатым. Ростом она была еще ниже Саши, но щуплой ее никак нельзя было назвать. Годы, подумала Лидия.

— Ой, Лид, как ты хорошо выглядишь, — сказала Софья с порога. — Ну совсем не меняешься.

Лидия, терпя головную боль, расцеловалась сначала с ней, затем с ее мужем в обе щеки.

— Ты тоже, ты тоже.

— Ой, куда мне, — махнула рукой Софья, посмотрела на Леонида — в школе они были парой — и засмеялась. — Мы тут рядом всю неделю работали, сегодня наконец закончили. Поэтому не при параде. — Она скромно поправила складки на рубашке.

Хозяйка просила не волноваться и пригласила всех за стол.

— О-о-о, коньяк, — сказал Саша, — мы же обещали, что не с пустыми руками придем.

Лидия поняла, что Леониду одной бутылки на трех с половиной человек будет мало, но ничего не сказала.

Все расселись по местам.

— Ой, какая кухня, — похвалила Софья. — Мы же ее еще не видели?

— Я видел, — сказал Саша.

— Когда успел? — спросила его жена. — Без меня заезжал?

— На пару минут.

— Сам, Лёнь, делал?

Леонид бахвальски развел руки.

— Молодец какой. Саш, смотри на стены. — Она указала на безупречный ровный белый цвет. — Лучше, чем ты. А ты этим деньги, между прочим, зарабатываешь.

Лидия выкладывала гренки.

— Лёня час назад сказал, что вы придете, поэтому толком не успела ничего приготовить.

— Ой, да мы все равно ненадолго, да, Саш?

— Как всегда, — с улыбкой ответил он. Обычно такие короткие визиты заканчивались у них поздним походом в магазин за добавкой.

Первую рюмку, за встречу, — Лидия выпила. Вторую — пропустила. Салат и гренки гости уплетали за обе щеки. После третьей, пока все курили, Лидия осталась одна чуть прибраться. Из подъезда все вернулись громко смеясь. Леонид рассказывал, как в школе он, Сашка и еще пара друзей поехали на рыбалку.

— Я пять штук поймал: двух подлещиков и карасей три штуки. Сашка, значит, ничего, молчит, меняет червей, плюет на них, вверх по течению пойдет, вниз, и в траву забросит и на глубину, но не клюет и все тут. — Они сели за стол, и Леонид стал тут же разливать. — Решил он тогда с обрыва попробовать, ну и мы за ним подтянулись, ему на зло. Давайте, за здоровье. — Они чокнулись (Лидия пропустила), выпили и закусили. — На обрыве я еще сорожку вытащил. Сашка все молчит, смотрит на поплавок. А тот как на дно уйдет. Я думал этот от волнения удочку выронит, а он как подсекнет, как выдернет сазана. Мы давай кричать наперебой: советы давать. У кого-то, у Глеба, кажись, сачок был, которым никто никогда не пользовался. Тут он вспомнил про него, понял, что не зря его все лето с собой таскал, и давай им пытаться поддеть Сашкиного сазана. Этот влево, тот влево, этот вправо и тот вправо. И, прям, у самого края обрыва сачок как шибанет сазана, и тот слетел в реку. Он еще не успел воды коснуться, как Сашка уже налетел на Глеба. Бля, как он его материл, как бил. Я и оторвать его от Глебки хочу, и не могу, так хохочу…

— Он мне тогда всю рыбу свою отдал, — сказал Саша, глядя на друга пьяными добрыми глазами.

Налили еще по одной, и еще, и еще из второй бутылки. Лидия ничего из этого не пила. Все давно захмелели.

— Так, пора собираться, — сказал Саша, глядя на заплывшие глаза жены.

— Давай еще по одной, — в тон запротестовали Леонид и Софья.

— Закончили же работу. Следующий заказ тока через два дня.

Саша не стал спорить.

Леонид разлил на четыре рюмки. Лидия воспротивилась, когда он стал наливать ей.

— По последней, — сказал он и отвел ее руку. — За будущую встречу.

Все чокнулись и выпили пахучий коньяк, все, кроме Лидии, она совсем немного пригубила, и тут же морщась закусила колбасой.

— Ты чего? — спросил муж.

— Не хочу.

— Не хочешь больше встречаться?

— Не хочу больше пить, мне хватит.

— Ой, да брось, Лёнь, раз не хочет, чего заставляешь?

Леонид разглядывал жену осоловевшими глазами, затем обозвал ее дурой, отобрал рюмку, сам махнул, звонко стукнул дном об стол и задышал через нос.

— Зря ты, Лёнь, — сказала Софья, — так с женой. Ты ее на руках такую носить должен. А ты?  Ой, пропадешь ты без нее, — добавила она, глядя на его отяжелевшую голову. — И как она тебя терпит?

— А не надо терпеть, — холодно заметил он.

Саша помог жене встать с табуретки, та обхватила его за шею и долго, пьяно целовала, а он и не против был.

Леонид поднялся молча проводить гостей, Лидия наоборот звала еще и благодарила за похвалы ее столу. Как только дверь закрылась, стало понятно, как шумно было с гостями: такая тишина повисла в квартире.

Муж пошел в гостиную, жена — на кухню.

Уже идя из ванной, она остановилась у двери сына и, не задумываясь о чем-то конкретном, вошла. В комнате было пусто, темно и холодно — кто-то не закрыл форточку. В темноте, без тапочек, оставляя на холодном полу влажные отпечатки, Лидия прошла закрыть окно. Стол сына без компьютера, тетрадей и учебника казался голым. Костя их все еще не навещал. Как он там — мать знала только с его слов по телефону. Она протянула руку и коснулась полки. Та была холодная как лед и уже покрыта тонким слоем пыли. В носу защипало, и она вся содрогнулась, словно от укусов мороза.

— Чьи лыжи? — спросила она, ложась и кутаясь в одеяло. Муж сопел и не отвечал. Спит, подумала она и перевернулась на бок, к окну.

В комнате раздался рингтон «Вотсаппа». Лидия подумала: посмотреть или оставить на завтра, как вдруг муж встал и взял со столика свой телефон. Жена с удивлением пронаблюдала за тем как муж, морщась от света, неловкими пальцами написал ответ, выключил экран и лег обратно.

— Т-ты есть в «Вотсаппе»?

Муж, как и прежде, сипел и не отвечал. Она снова повернулась на бок, к окну, и долго не закрывала глаза, думая и думая, не в силах ничего понять.

—

Муж действительно был в «Вотсаппе». Лидия сидела в подсобке и глядела на экран своего телефона, на аватар мужа, дорогую машину на перекрестке. Она ткнула на контакт, чтобы написать, но в голову ничего не пришло, и она погасила экран. На темной гладкой поверхности, как от зеркальца, отразились холодные глаза женщины. От экрана взгляд скользнул к монитору видеонаблюдения и на одном из осколков нашел Катю. Она стояла на примерке, и пока посетители переодевались, поглядывала в телефоне, с кем-то активно переписываясь. Лидия прибавила музыку в зале, как всегда, когда кто-нибудь из девочек отвлекался от работы, но Катя не проигнорировала, и управляющей пришлось самой встать и пойти к ней.

— Кать!

Катя подпрыгнула и спрятала телефон в задний карман.

— Господи, Лид, у меня чуть инфаркт не случился.

— У тебя совесть есть?

Она не знала, что сказать, будто ей задали серьезный вопрос, на который без долгих размышлений и не ответишь.

— Не слышала, как я музыку прибавила? Я что, каждый раз должна выходить, как вы в телефон залезете? — Она говорила громко, уперев руки в бока. Катя мысленно сравнила ее с голубем и не смогла не улыбнуться. — Мне что — опять запретить вам в зал с телефоном выходить? С кем ты переписываешься?

— Нет, Лид. Я больше не буду, — проигнорировала последний вопрос Катя.

Управляющая развернулась и пошла обратно в подсобку. Села перед монитором видеонаблюдения и увидела, что Катя стоит с руками по швам.

Но в течение остального дня, каждый раз заходя в подсобку попить, на обед или за очередной шмоткой, Катя тут же принималась строчить сообщения, улыбаясь, а порой и смеясь прочитанным ответам.

—

Лидия стояла на первом этаже и уже пять минут глядела на убегающую вверх темную лестницу. После работы она зашла в «Пятерочку», но ничего не купила, вспомнив, что в холодильнике полно еды — она по привычке готовила на троих, а в доме было только двое. Рядом с ней стояли лыжи — купила в спортивном магазине, выйдя из продуктового. Зачем? Она не знала. Она даже не знала: себе или мужу? Кажется, они были мужскими — значит мужу.

Хлопнувшая позади дверь подъезда подстегнула начать подъем. Она наступила на первую ступень, опираясь одной рукой на перила, другой — на лыжи, как на посох.

Ботинки мужа в прихожей отсутствовали. Она вспомнила, что он сегодня в вечернюю смену, и звонить не стала.

На то, чтобы поесть и принять ванну ушел час — как занять остальную часть вечера, Лидия не знала. Она позвонила детям, сначала дочери, потом сыну. На вопрос, как у него дела, сын сказал, что все хорошо, но особой радости ей это не принесло — она рассчитывала на другой ответ. И все же она не заговорила о его возвращении домой. Уже прощаясь, Костя признался, что взял академ.

— Ты что, с ума сошел? — на полном серьезе спросила его мать.

— Все нормально, — спокойно ответил сын, не ожидавший никакой другой реакции матери. — Осенью восстановлюсь.

— Зачем берешь? Ты же сдал зимнюю сессию.

Лидия представила, как сын подделывает записи в зачетке, и ей стало дурно.

— Я решил перевестись на другой факультет. Хочу быть логистом. Я уже обо всем договорился с деканом, и до нового учебного года из общежития меня не выставят. В сентябре надо сдать экзамены, и тогда начну со второго курса, а не с первого — так я потеряю всего год. Но зато подзаработаю к тому времени. Я на следующей неделе навещу вас и все толком объясню.

— Ты заедешь?

— Соскучился по домашней еде.

Мать услышала смех сына в трубке.

— Приезжай, — все, что она сказала.

Заснула она рано, не дождавшись возвращения мужа, а на следующее утро проснулась за час до будильника. Она как кошка стала потягиваться в постели. Рука скользнула к мужу, но нашла лишь непотревоженное одеяло. Лидия встала на колени и из кошки превратилась в настороженную собаку. Она бросилась в коридор. Ботинки мужа стояли в прихожей. Вместо того, чтобы бежать на кухню, где пару раз муж проводил ночь на полу, она зашла в комнату сына. Леонид тихо спал на его кровати. Шторы были не задернуты, и Лидия хорошо могла различить знакомые очертания.

На ее сердце чуть полегчало. Она осторожно подошла и подсела к мужу. Откинула одеяло и положила руку на живот. Ей показалось он стал меньше. Действительно — майка больше не обтягивала пузо как раньше, и можно было легко просунуть под нее ладонь. Диета и тренировки делали свое дело.

Что он тут забыл, подумала она, и почему не ночевал где обычно? За двадцать с лишним лет не было ни одной ночи, чтобы она его не дождалась и не встретила. Может, не хотел тревожить? Подобное проявление заботы вызвало улыбку. Ее ладонь скользнула по майке к трусам и взяла их с хозяйством мужа. Леонид тут же проснулся и положил свою руку поверх ее. Жена начала медленно массировать.

— Нет, — тихо произнес он. Она остановилась на несколько секунд и продолжила массировать чуть напористее.

— Нет, — повторил он, тверже и громче.

Она прекратила, безмолвно спрашивая: «В чем дело?»

Он убрал ее руку и лег на бок, лицом к стене, спиной к ней.

— Лёнь?

Никакого ответа.

— Лёнь?

Снова.

— Пойдем к себе.

Тишина.

— Нет, — вдруг сказал он в стену.

— Почему?

— Я теперь здесь сплю, пока… пока квартиру не разменяем.

— Какую квартиру?

Он перевернулся обратно на спину и посмотрел на нее.

— Эту. На две однушки.

— Зачем ее менять?

— Чтобы разъехаться.

— Я… я… — Она как рыба стала ловить ртом воздух. — Я не собираюсь никуда съезжать, — наконец вымолвила она. — Это моя квартира.

— И моя.

— Ничего не твоя.

— Я двадцать пять лет здесь прожил. Дважды ремонт делал от гостиной до кухни. Теперь квартира общая.

— Квартира записана на меня. Я разменяю квартиру — когда сын закончит институт. Он будет жить в одной, мы с тобой в другой.

— Жить мы вдвоем больше не будем.

— Почему?

— Потому что я с тобой развожусь.

Она отвернулась и высоко подняла голову к потолку, как поднимают после оскорбления.

— Мы же уже через это проходили. — Она снова опустила голову.

— Теперь все по-другому.

— Ну зачем ты так? Зачем меня мучаешь?

— Я тебя не мучаю.

— Мучаешь. Чем я тебе не угодила? Что я не так сделала? За что ты меня так?

— За все, — сказал он, поднялся в постели, перебросил через ноги жены и опустил на пол, чтобы надеть носки. Леонид оделся и вышел в коридор. Кода он уже собрался выйти в подъезд, Лидия загородила собой проход.

— Уйди, — сказал он.

— Куда ты собрался?

— Прокачусь. Пока ты тут.

— Куда прокатишься?

— Никуда.

— К кому?

— Ни к кому.

— К Кате?

— Нет.

— А куда?

— Никуда.

— Она сегодня работает.

Он не ответил.

— Собрался квартиру менять? А ты о Косте подумал? Где он жить будет? Или эта проститутка важнее сына?

— Сам разберется — не маленький.

— Ну что ты такое говоришь?

Он попытался сдвинуть ее с места, но она изо всех сил уперлась в косяк двери.

— Лид?

— Не пущу.

— Прекрати.

— Не пущу, — повторила она.

— Зачем доводишь?

— Ударить хочешь? Ударь.

Он схватил ее за запястье обеими руками и изо всех сил дернул на себя, словно заклинившую дверь. Лидия пошатнулась и сделала шаг в сторону. Муж воспользовался моментом и попытался проскочить. Жена зажала его между собой и косяком. Они недолго боролись, пока муж не просочился в подъезд и не оглядываясь стал спускаться вниз. Жена кричала ему вслед, но он не оборачивался.

— Приживальщик! — крикнула она, но и тогда он не остановился, а наоборот — зло ускорил спуск.

—

— Пиши заявление. — Это первое, что сказала Лидия Кате, когда та вошла в магазин.

— В смысле?

— Пиши заявление.

—  В смысле?

— Больше ты здесь работать не будешь.

— В смы…

— Много сидишь в телефоне. Я предупреждала.

— Не больше Светки сижу.

— Эй! — возмутилась Света, не ожидавшая такой подставы.

— Ей можно, она администратор, — заступилась за нее управляющая.

— Мне заявки приходят на общий, — добавила Света.

— Че-о-о, какие заявки? В «Вайбере» она сидит.

— Эй! — снова возмутилась Света. — Пиши заявление.

— Пиши, — приказала Лидия. — Уйдешь одним днем.

— За что?

Катя поняла, за что, как только встретила взгляд Лидии.

— Да, пожалуйста, — сказала она ей, — сдалась мне эта работа.

Она зашла за кассу и без шаблона написала все, что нужно. Бросила ручку и пошла на выход, ни с кем не прощаясь.

— Ты куда направилась? — спросила управляющая, имея в виду, что Кате необходимо было ехать в офис.

— К твоему мужу, — бросила она через плечо и показала средний палец.

Магазин еще не открылся, и посетителей, слава богу, еще не было.

Лидия набрала Ксению, чтобы уволить Катю по статье.

— Погоди, — ответила ей Ксения. — Как статья? Что она такого сделала?

— Плохо работала, хамила клиентам, сидела в телефоне, и мне кажется, подворовывала.

— Кажется или подворовывала? Есть запись?

— Нету.

— Почему ты раньше не сообщила?

— Прикрывала.

— Что значит прикрывала? Как я могу ее по статье уволить, если ты сама ей все спускала?

— Ее надо уволить — и все. Она заслужила.

— Так, Лид, давай успокойся и нормально расскажи, что у вас там произошло.

Ничего толком объяснить она не смогла, и пришлось ей довольствоваться лишь тем, что больше не увидит Катю в своем магазине.

Целый день она писала и пыталась дозвониться мужу, пока за полчаса до конца рабочего дня ей не позвонили с домашнего.

— Лёнь? — ответила она.

— Это я, мам.

— А, привет, дочь. Ты чего из дома звонишь?

— Я телефон у Вовы забыла.

— А-а-а. Ясно. А дома у нас что делаешь?

— Я у вас сегодня переночую.

Какое-то время на линии висела тишина.

— С чего вдруг?

— Просто у вас переночую, и все. Ты против? — с вызовом спросила Маша.

— Нет-нет, оставайся. Поесть что найдешь там?

— Найду.

На линии снова повисла тишина.

— Так ты зачем-то звонила?

— А, да, точно, насчет папы. Ты только не переживай, с ним все в порядке, он опять в аварию попал. На перекрестке. Говорит, не виноват, и страховка все оплатит.

— Бог с ней, с машиной! Сам он как?

— Да нормально все. Легкое сотрясение – и то преувеличивают. Через пару дней выпишут.

— В какой он больнице?

— Он просил не говорить.

— Маша?!?!

Дочь назвала. Лидия оставила все на Свету и впервые ушла с работы раньше положенного, чтобы помчаться к мужу. По дороге она заскочила в аптеку за туалетными принадлежностями и в палатку с фруктами. Она набрала вишню, которую так любил Леонид, бананов и апельсинов. Еще взяла сок.

Из приемной ее отправили на пятый этаж. Лидия надела бахилы и поднялась на лифте, крепко держа пакет из-под «Пятерочки», куда положила фрукты. Она поправила в зеркале прическу. В отражении женщина с решительными глазами повторила за ней движение.

Лидии нужна была палата 512.

507, 508, 509, 510, 511…

Она перед дверью, белой как снег, из которой доносились мужские голоса. Она снова, уже машинально, поправила волосы, постучала и вошла.

В палате было шесть коек: три слева, три справа. общий свет не горел. Над двумя кроватями горели вделанные в стену длинные плафоны. Она сразу увидела Леонида. Он лежал с перебинтованной головой, на второй койке слева, в полутьме, и стеклянными глазами глядел на окно.

— Здрасьте, — поздоровался с Лидией из дальнего правого угла сухой мужик. — Вы к кому?

— Я… вот… — Она рукой с пакетом показала на мужа.

— Лёнь, к тебе пришли, — сказал мужик и пошел к соседу, который играл на тумбочке в карты с другим своим соседом.

Муж оторвался от лицезрения окна и устало повернул на подушке голову. Жена стояла, с виноватым видом, не решаясь подойти. Он легонько покачал головой. Она сделала шаг вперед.

— Не подходи, — сказал он.

— Лёнь…

— Не подходи я сказал.

Она сделала еще шаг. Он поднял ногу, как поднимают, когда отбиваются лежа на земле.

— Ты зачем пришла? Тебя никто не звал.

Пять мужиков и юношей притихли. Они оторвались от карт и гаджетов и посмотрели на встречу мужа и жены.

— Лёнь, прекрати. Я тебе вишни принесла. Давай помою и… — Она сделала шаг, но он закричал:

— Не подходи, уйди, прошу, уйди пожалуйста, ради Бога.

Жена не сходила с места, пытаясь придумать, как успокоить мужа.

— Уйди, пожалуйста, — повторил он. — Ты только хуже делаешь. — Он изогнулся, словно его всего ломало изнутри. — Дай мне нормально отлежаться. По-человечески прошу.

— Лёнь? — Она стояла над ним, намереваясь сделать еще один шаг.

— Уйди! — во все горло заорал он. — Уйди, проклятая! Не люблю я тебя! Не люблю! Птица! Коршун! Тиран! Отпусти ты меня! А-а-а-а-а-а-а!

Он захныкал. Мужики в палате зашевелились, словно вдруг одновременно начав что-то искать на себе. Кто-то наоборот уставился в экран, боясь дернуться телом или глазом. Один так вообще встал и вышел. Лидии тоже было неловко, но она превозмогала себя, чтобы остаться на месте.

— Уйди, — просил он ее. Будь человеком. Ради детей. Хочешь, я на колени встану? — Он посмотрел на нее — Ты этого хочешь? — Спросил он ее на полном серьезе и стал сползать с койки, не отрывая взгляд от жены. — Этого?

Лидия сделала еще один шаг, и Леонид издал звук похожий и на крик, и на рыдание, и на стон.

В палату вошла медсестра. За открытой дверью собрались любопытные лица пациентов. Сначала медсестра опешила при виде ошалелого Леонида, но почти сразу же взяла себя в руки.

— Так, что здесь происходит? Кто потревожил пациента?

— Она, — Леонид показала на жену пальцем, как на явившегося из ада дьявола. — Она! Заберите ее! Уведите!

Медсестра взяла Лидию за руку.

— Так, оставьте-ка пациента в покое.

— Я его жена, — сопротивлялась она.

— Да хоть мать, видите, что ему плохо. Придете, когда успокоится.

Лидия продолжала упираться, пока медсестра не пригрозила вызвать охрану, и тогда ее потом вообще не пустят. У самого выхода она положила пакет в стоявший тут же умывальник и вышла.

Она без чьей-либо помощи, но под конвоем дошла до лифта, спустилась на первый этаж и вышла на улицу, прошла по дорожке, вдоль корпуса, завернула за угол, затем еще раз, прошлась по другой стороне, опять свернула, обошла здание и пришла к тому же главному входу, из которого вышла. Вошла в него и тут же вышла. Снова пошла по кругу.

Грачев Андрей Владимирович. Родился в 1988 году в Москве. Окончил Московский Государственный Индустриальный Университет с квалификацией инженер по специальности «Автомобиле- и тракторостроение». В 2015 году окончил Высшие литературные курсы в Литературном институте имени А.М. Горького. Дебютировал в «Новом мире». Лауреат первого сезона премии «Лицей». Живёт в Москве.

Вверх