12 сентября. Всем у нас, в посёлке Солнечном, известная баба Дуся, торгующая животворной вакциной тройной очистки, обозвала старшего по дому – стоматолога Хрумкина – нехорошим словом. Это, конечно, чистая клевета – бурмистр-общественник вполне себе традиционный, в гендерном смысле, мужчина, и не только потому, что носит штаны классического кроя: у него ещё  жена есть (вторая) – вылитый портрет Настасьи Офросимовой кисти Рокотова. То есть, довольно цветущая женщина, хотя некоторые искусствоведы и сомневаются, что Фёдору Степановичу позировала именно эта барыня, знаменитая своим властолюбием.

Ну, как цветущая… Мы, жильцы одного из домов посёлка, редко её (Хрумкину, не Офросимову, понятное дело) видим во дворе, она всё больше хоры с подругами на своей кухне устраивает – часами поют про одну и ту же виноградную косточку, зарываемую в землю. Вот с неё-то всё и началось. С косточки.

Да, чуть не забыл… Сам-то Хрумкин за языком тоже не шибко что бы и следит. Например, не далее как вчера, встретив дворника Нияза, выкрикнул торжествующе: «Гуд монинг!», на что кудесник метлы и лопаты вполне резонно заметил: «Понаехали тут…» А нечего выражаться не по-нашему – Нияз Шермухаммаджуманович (баба Дуся его Шерхановичем кличет) давно уже обрусел, являясь постоянным читателем поэтического отдела поселковой библиотеки имени Добролюбова. Между прочим, по моему совету. И потом, с чего это Хрумкина на «гуд монинг» повело? Он что, против чего-то возражает? В чём-то сомневается?

Ну, так вот. Лет семь-восемь назад решили мы, здешние жители, у себя во дворе, с парадной стороны дома, субботник по озеленению устроить. Кустики всякие перед отмостками, если с улицы смотреть, вкопали; бывший мастер «Водоканала» Сидоров выволок из подвальной кандейки старые, с огромными залысинами покрышки, оставшиеся от наградного «москвича-412», набросал туда чернозёму со своего огорода (они у нас – прямо за тыльным фасадом, не у всех, конечно), и женщины посадили, если мне память не изменяет, шиловидные флоксы. В итоге, очень красиво получилось. Позднее.

И всё бы ничего, но прибежал, как всегда, под конец мероприятия, связанного с физическими упражнениями, старший по дому Хрумкин, и потребовал, чтобы одну из покрышек не занимали ни шиловидными флоксами, ни кипреем (иван-чаем, если по-нашему), а на последнем как раз настаивала баба Дуся, планирующая и далее совершенствовать свою продукцию в плане животворной целебности. Но Хрумкин, будучи закоренелым либералом (у него, по словам околоточного, Хакамада в прихожей висит), стал горячо убеждать домовую, отнюдь не либеральную общественность в том, что веточка, принесённая им, получилась из виноградной косточки, закопанной ранее в ящике с помидорной рассадой, якобы этот грациальный отросток – есть будущая виноградная лоза, а не какая-нибудьтам шиловидная ветвь иван-чая…

Мы особо перечить не стали, потому что у нас, в Сибири, ещё и не то вырасти может. Только палку воткни, как говорится. Хотя баба Дуся пусть и незлобиво, но отправляла-таки Хрумкина выращивать виноград почему-то в Булонском лесу, а Шерханович, которого старший по дому и попросил воткнуть веточку (напомню, суббота была, шаббат), несколько раз повторил рифмованную фразу: «Из осинки не родятся апельсинки».

Стало быть, с каждым годом лоза Хрумкина всё росла и росла, но то ли забылось обещанное им, то ли у жильцов другие заботы появились. В общем, над тем, что в итоге выросло, наши люди заморачиваться перестали, и только нынешней осенью баба Дуся назвала старшего по дому тем самым словом. Трансгендером. Как по телевизору услышала, так и сказала. А тут вообще сложно разобрать. Если с подветренной стороны смотреть – вроде осина, а если близко подойти – вообще тополь, но какой-то совсем уж ни на что не похожий…

Главная же подлость в том, что дерево оказалось в плену покрышки от «москвича», и раздышаться ему, перехваченному резиновым кольцом в основании, затруднительно. Да, либералы они такие – вроде сами ничего своими руками не сделают, а наворотят – спасу нет. Всё бы им Природе перечить, вот баба Дуся и не сдержалась. И понять её – можно. Как говорится, терпит брага долго, а через край пойдёт – не уймёшь. Да и дерево… Смотрю на него из окна в буйно-ветреную погоду, и кажется, что – не ровен час – вырвется из резиновых пут и улетит на соседний двор, где старшим по дому выбрали бывшего парторга мясокомбината «Солнечный».

Но завтра, прямо с утра, обязательно к Сидорову схожу – он мастер на все руки, опять же, у него инструмент имеется, и покрышка – его, Сидорова. Уверен, старый мой товарищ знает, где пилить. В прямом смысле, другим – не обучен. Пора, пора дерево на волю выпускать! Так сказать, освобождать из либеральных оков, возвращать в естественное состояние. Да и мадам Хрумкина про виноградную косточку всё реже поёт, а чаще: «Тополя, тополя, / Солнцем коронованы. / Ждут дороги меня / И тревоги новые…»

Интересно, куда это она собралась? А у Хрумкина тоже тревоги? – Первую-то его жену мама, стало быть, теща Хрумкина увезла, приехав погостить на неделю-другую из Гусятина Тернопольской области УССР. То есть, давно это было. Баба Дуся (тогда ещё для всех тётя) соседям письмо потом от Хрумкиной тёщи показывала: «Спасибо, Евдокия Петровна, за то, что помогли спасти мою Розочку!..» Трудно сказать, в чём заключалась эта помощь, никто уж и не помнит, но теперешняя жена Хрумкина – из наших, поселковых, и поговаривают, что недавно её всё-таки видели вместе с бывшим парторгом мясокомбината – в ДК ремонтно-эксплуатационной базы Иртышского пароходства. Они там что-то репетировали. 

Прямо индийское кино перед глазами разворачивается – только без драк. А всё ведь с виноградной косточки началось…

Интересно, кто из наших мужиков может знать, как дерево от покрышки освободить, чтобы покрышку эту в целости оставить? – Она Сидорову дорога как память о наградном «москвиче-412». Хрумкин – тот снова со своими либеральными идеями лезет, советует через верхушку попробовать. Но мы ему больше не верим.

15 сентября. Кабачки на нашей даче поросятся в полный рост и цвет, обещая незабываемую сытость в ближайшие пару месяцев. Конечно, и другие дачники себя этим, безусловно, универсальным продуктом обеспечат под завязку, а тем гражданам, которые ничего не выращивают, могу посоветовать воспользоваться опытом дворника Нияза. Он теперь ко всем дачникам по очереди захаживает, вроде как интересуется – нет ли замечаний к его работе? Ну, а те одаривают его кабачками. Понятно, не все среди нас дворники, но разве трудно найти повод, чтобы постучаться к соседям? Например, пожелать доброго здравия. За такое ведь не арестовывают? – Так, пожурят в околотке, если выпивши был, но в «обезьянник» – не посадят.

17 сентября. Между прочим, Хрумкин – тот ещё стоматолог. С неделю назад у вахтовика из четвёртого подъезда, вернувшегося накануне из Лабытнанги, ночью разболелся зуб, причём настолько сильно, что об этом узнали все жители нашего дома. В общем, человек испытывал не только серьёзные физические, но и глубокие нравственные страдания, лишающие его духовной составляющей (громко и нецензурно выражался). В круглосуточную стоматологию ехать он постеснялся (полоскал зуб вакциной бабы Дуси, но – не выплёвывал), а поутру и помчался в зубоврачебное заведение, в руководстве которого состоит Хрумкин. Дескать, по-соседски – не откажет.

Хрумкин не отказал, сделал вахтовику анестезию, а тот лежит и чувствует; будто бы куда-то не туда полилось, потому что левый глаз – натурально сковало арктическим холодом. Два часа ковырял мужику старший по нашему дому зубные каналы, пытаясь выяснить причину, соответственно денег содрал много, совсем не по-соседски – ещё пару лет назад таких бы не потребовали даже в виде, простите, мзды. И только в домашних условиях удалось вахтовику увидеть своё лицо в зеркале. А там – просто ужас какой-то, а не лицо: сиреневая чича вполовину физиономии.

Делать нечего, так и ходил сосед в магазин с фингалом, придающим лицу совершенно разные виды в течение одного дня. Конечно, у нас, в Солнечном, никого такой красотой не шокируешь – это дело тут привычное и особого впечатления ни на кого не производит, но когда физиономия утром – синяя, а к вечеру – жёлтая…  Тем более, никто ещё не забыл слова Дмитрия Анатольевича Медведева: «У тех, кто любит Родину, – очень разные лица. У предателя всегда одно лицо – лицо предателя. Главное – вовремя отличить это лицо». Вот околоточный и стал присматриваться к бедолаге, будто изучать – какое лицо у него настоящее?  Два раза регистрацию проверял, хотя в школе – за одной партой сидели. А жертве Хрумкина что делать?  Не станешь ведь объяснять околоточному, что у него, вахтовика, одно лицо, но Родину он любит, а то, что ещё утром под глазом подозрительные тона отсвечивали, так это как раз и свидетельствует в его пользу. Дескать, Дмитрий Анатольевич, у вас, простите, Чубайс убёг, что там с его лицом? А тут – всего лишь стоматологический казус.

И рванул сосед обратно – в Лабытнанги. Досрочно. Там люди работают, невзирая на лица. Предатели там надолго не задерживаются.

20 сентября. У старшего по дому вечно такая физиономия, как будто ему самому зуб начали выдёргивать, но без анестезии, а он, Хрумкин, сам вырвался и убежал. Хотя по отношению ко всему старший по дому – человек с активной жизненной позицией (правда, как мне кажется, с переизбытком нейронов), и таких затейников в нашем посёлке Солнечном – раз-два и обчёлся (второй – приветливый, без камня за пазухой дворник Нияз)…

Стало быть, вечером выходного дня, после дебатов с женой по поводу дальнейшей судьбы трёхкилограммового кабачка, привезённого с дачного участка, вышел я на балкон, дабы привести мысли и чувства хотя бы в относительный порядок. Зрю – по отмосткам крадётся, обычно ни от кого не прячущийся дворник Нияз. «Ну, – думаю, – сейчас начнётся…»

И началось! Не успели мы с женой закатить кабачок под кухонный стол, как прогремели начальные аккорды «Интернационала» (товарищ из Биробиджана на день рождения прислал дверной звонок с такой музыкой, ну, все, наверное, помнят и слова: «Вставай, проклятьем заклеймённый…»). Встаю, открываю, на пороге – старший по дому: встопорщенный, глаза навыкате, будто не на клавишу китайскую нажал, а схватился за оголённый провод. Но быстро взял себя в руки и стал совать мне в лицо подписной лист:

– Юрий Петрович, козырьки на подъездах менять будем, распишитесь, что согласны.

К слову, капитальный ремонт нашего дома намечен на 2046 г., т.е. на год семидесятипятилетия сдачи его в эксплуатацию и столетия начала гражданской войны в Китае, уж и не знаю, в каком душевном и прочем состоянии доведётся встретить столь знаменательные даты.

– Зачем? – интересуюсь.

– Новые поставим, современные…

В общем, на уговоры я не повёлся, потому как видно было: Хрумкин за собой ЧТО-ТО ЗНАЕТ.

А козырьки у нас хорошие – бетонные, на металлических трубах…

24 сентября. Прослышал я, что какие-то гламурные тётки, ещё по весне, сумки известных западных марок резали, протестуя против иностранных козней. Хотя, скорее всего, заскочили на такой же, как в нашем Солнечном, базарчик за клачем из дерматина, чтобы потом его публично изуродовать. Что там ещё под расход пойдёт – лифчики, машины, мебель? Только пусть не лезут к нашей даче, где жена моя, знаете ли, сейчас плодово-ягодные кустарники чекрыжит – сучкорезом.

30 сентября. Сегодня вспомнились мне строки из письма Антона Павловича Чехова Ольге Леонардовне Книппер: «Милюся моя, отвечаю на вопросы, выпрыгивающие из твоего письма. Я работаю не в Гурзуфе, а в Ялте, и мне жестоко мешают, скверно и подло мешают. Пьеса сидит в голове, уже вылилась, выровнялась и просится на бумагу, но едва я за бумагу, как отворяется дверь и вползает какое-нибудь рыло».

И только-только попросилась моя очередная мысль на бумагу, как в дверь забарабанили. Открываю – стоит старший по дому Хрумкин с перекошенным ры… лицом, хотя на китайскую клавишу на сей раз не нажимал. Оказывается, «какие-то злодеи» на бортах его чёрной колымаги намалевали фразу – белой, светящейся в темноте краской: «хрумкин гад верни деньги взад!» Без запятых, фамилия – с прописной буквы, зато – в рифму. Или «верни деньги взад хрумкин гад» – смотря с какого борта начинать чтение.

Народный, не без модных ныне стихотворческих выкрутасов, протест мне был понятен: этот затейник собрал-таки с жильцов деньги на новые козырьки, но старые сняли, а никаких не поставили. Спрашиваю, мол, с какой анестезии он решил, что это сделал я? Отвечает: «Ну, ты ж у нас поэт…» Событие, правда? – Если уж старший по дому назвал поэтом, стало быть, так оно и есть. А мои ссылки на то, что, как «старорежимный» стихотворец, я всегда расставляю запятые, фамилии пишу с прописной буквы, а денег на козырьки не сдавал, Хрумкин проигнорировал. Но убегал – быстро, обещая вернуться с околоточным.

Кстати, вот что ответила Ольга Леонардовна Антону Павловичу: «Ты подумай – день за днём проходит в пустой болтовне, а сам говоришь, что пьеса просит вылиться, сам негодуешь на то, что мешают. Милый, голубчик, ну устрани, ну сделай как-нибудь, чтобы этого не было, чтобы ты мог спокойно, не раздражаясь, работать. Я, конечно, свои занятия не могу сравнить с твоей работой, но и я оградила себя от ненужных посещений».

…Время уже обеденное, а Хрумкин ещё не вернулся – ни сам, ни с околоточным. Так что, друзья, начинаю работать. Спокойно, не раздражаясь.

Если кому интересно – пьеса, над которой Чехову мешали работать «вползающие рыла», называется «Три сестры». Где всё то время, пока я вторично полемизировал с Хрумкиным, находилась моя жена (ответственная, чувственная, романтичная, как все три чеховские героини сразу)? – На даче, где ж ещё. Надеюсь, напрочь оградив себя от ненужных посещений.

4 октября. Сегодня, в посёлке Солнечный, мною, его многолетним жителем, была впервые обнаружена туристическая делегация городского начальства, которая в плане количества персон разной степени влиятельности смотрелась настолько внушительно, что сразу же пришли на память строки из письма Луначарского своей жене во время пребывания будущего наркома просвещения в Штутгарте: «…Вчера видел всех, сюда приехали И.П. Гольденберг, Базаров, Рубен и я с решающими голосами и несколько человек, между ними Троцкий и Папаша (Литвинов), с совещательными…»

Да вот ещё листовки по ящикам почтовым рассовали – вероятно, те, кто с совещательными. То есть, не Троцкий с Папашей, и не в Штутгарте, а в нашем доме. Какой-то весь гладкий, будто кошками вылизанный, дядька обещает «отремонтировать все съезды к поселковым домам» и что-то вроде, как в одном из рассказов Хайнлайна: «любая проблема мне по плечу – я даже могу выгулять вашу собаку!»

Я дома жене листовку показал, а она удивилась: «Сидоров, помнится, тоже выгуливал собаку околоточного, а он потом за Хрумкина проголосовал». Да, дилемма, ничего не скажешь, и тезис про «съезды» несколько настораживает: ремонтируют их каждой весной, а Гольденберг, Базаров, Рубен, Троцкий и Папаша «съехались» только сегодня. Образно выражаясь. Ну и потом – Сидоров-то не бесплатно баскервиля околоточного выгуливал, а вроде бы административный штраф за самоуправство отрабатывал. Дело было так – вышел мой старый товарищ во двор перекурить, а в трёх шагах от дома – половые доски, бывшие в употреблении, лежат. В немалом количестве. Ну, лежат и лежат, и только Сидоров пару затяжек сделал, как подходит к нему какой-то мужик и начинает интересоваться, нужны ли Сидорову эти доски? А на кой они ему сдались – не только анахронические, но ещё и чужие? – В итоге, тот мужик вызвонил своего приятеля с грузовой «газелью», покидал доски в кузов, всучил Сидорову пару ассигнаций (тот даже возразить не успел), эквивалентных стоимости литра бабы-Дусиной животворной вакцины, и – был таков. А потом и хозяин досок вернулся – он решил у себя в квартире заливные полы сделать: половые доски отодрал и во двор вынес, но грузовик, ехавший за ними, попал, что ли, в аварию, а заказчик в это время бегал в наш поселковый лабаз менять пятитысячную купюру. Самое интересное, что с момента выхода Сидорова на перекур до возвращения хозяина досок прошло не более двадцати минут.  

Представляете, что может произойти, если ещё и съезд к дому отремонтируют? Хотя народ у нас – честный, его несбыточными обещаниями не купишь. Вы спросите: а как же Хрумкин? А я задам встречный вопрос: а Хрумкин тут с какого боку?

15 октября. Ну, что, ребята, зима к нам, сибирякам, уже заглянула. Несколько перефразируя экзекутора Яичницу из гоголевской «Женитьбы»: «Странная погода нынче: поутру совершенно было похоже на дождик, а теперь как будто и снег выпал». Видимо, на пару дней задержится…

Старшему по дому пока не до снега – бегает по двору, всем доказывает, что новые козырьки «застряли из-за бюрократических проволочек». И это говорит человек, входящий в руководство зубоврачебной клиники! Что же можно сказать о самой клинике?

Думаю, пока Хрумкин из старых козырьков у себя на даче забор не достроит, «проволочки» никуда не денутся.

Даже не хочется восклицать: «Я это предвидел!», и вовсе не потому, что данная фраза подвергается в марксистской среде осмеянию ещё со времён одного из идеологов меньшевистского движения Павла Аксельрода, который обожал её произносить по любым поводам. Просто у нас, в посёлке Солнечный, среда – совершенно другая. Более пролетарская.

16 октября. Неподалёку от рябины стоит стоматолог Хрумкин и кричит в телефонную трубку. Всего не разобрать, но из лексических единиц, доносящихся до моего балкона, узнаю, что он, Хрумкин, «это предвидел», и что в Израиле снег выпадает редко и только в Иерусалиме, и все жители туда стремятся, создавая пробки на дорогах. Боюсь предположить, не в этих ли пробках застряли наши новые козырьки? Между прочим, в Омске сегодня тоже пробки. Смею надеяться, не из-за любопытных израильтян. Вот и Хрумкин – заметил меня и стал делать вид, что совершает оздоровительную пробежку...

18 октября. Как только рассвело, выглянул за окно и вот она – зима, никуда не делась. Так что вынужден признаться – ошибся в прогнозе, другими словами – не растаял снег за пару дней, и, вероятно, для этого понадобятся ещё несколько. Но тротуар и подмостки чистые – дворник Нияз постарался. Тем более работы у него поубавилось – в послеобеденное время появились козырьки. Точнее – не скажу, поскольку в два часа пополудни вместе с женой отправился в семейное бунгало, находящееся в дачном товариществе «Сибирский садовод-1», дабы забрать прозябающие там остатки урожая кабачков.

Попутно замечу: супруга нашего старшего по дому – стоматолога Хрумкина – все без исключения кабачки называет цукини, и моя жена третьего дня пыталась объяснить ей «открытым текстом», что не всякий кабачок является этим самым растением, чьё название народилось из итальянского слова, прошу прощения, «зукка». А кабачок-де – более продолговатый, как нос её мужа-стоматолога, и вообще – чего я тут прописными истинами трясу… Например, все же знают: слово «кабачок» происходит от тюркского слова «кабак», но оно – про другое. Тем не менее, супруга Хрумкина почему-то нервно отреагировала на «зукку»…

В то же время судьба собственных кабачков, забытых на даче, встревожила аз грешного ещё и потому, что разбудили меня вчера громкие причитания дворника Нияза: «Цукини дети! Цукини дети!» (с ударением на первом слоге) – на подвальной двери нашей, как говорят в Санкт-Петербурге, парадной (нам это слово тоже нравится), видите ли, намалевали шарж, имеющий немалое сходство с физиономией Хрумкина. Причём, как мне показалось, в словесном кармагале почти обрусевшего уроженца Алибакана превалировали мажоры восторга…

19 октября. Стало понятно, почему сам Хрумкин никак не проявил своего отношения к шаржу. Я-то думал, что он корчит рожи в окна своей квартиры, где его дражайшая половина в очередной раз, но после долгого перервыва, устроила хоровое пение про виноградную косточку вместе с приехавшими погостить подругами, а Хрумкин, оказывается, «репетировал» морщины на лбу. Для чего? – А вот для того, чтобы продемонстрировать жильцам нашего дома чувство выполненного долга, и затейник-бурмистр ходит по двору и всем рассказывает, мол, новые козырьки в другом дворе выгрузили, а потом забыли – в каком, а он-де, Хрумкин, три недели оббивал пороги инстанций и затем самолично отправлял плиты в нужном направлении.

Ну, знаете ли, эти фанфики ни в какие ворота! Нет, можно ещё понять, к примеру, ситуацию, когда в феврале-марте 1855 г. литературный критик Боткин, уже не являющийся поклонником буржуазной Европы, отправлял из Москвы в Санкт-Петербург письма Тургеневу с просьбой не забыть «сказать Захару, чтоб он выслал забытые мной (Боткиным. – Ю.П.) двое панталон», а Иван Сергеевич, работавший в те дни над романом «Рудин», терпеливо отвечал Василию Петровичу: «Любезный Боткин, штаны я тебе отослал…»; «Милый?В.П., твои панталоны давно к тебе отправлены – письмо тогда же послано на твоё имя, со вложением нумеров железной дороги. <…> P. S. Твои панталоны уложены в небольшом пакете, клеёнкой навыворот и с буквами: В.П.Б.»; «…вели, пожалуйста, осведомиться на станции Московской о пакете, адресованном на твоё имя». И так – продолжалось почти два месяца, и смею догадываться, что у Боткина в наличии имелись и третьи панталоны, посему оставить по забывчивости у знаменитого товарища даже все другие – ситуация не критичная. А как можно было сгрузить плиты в чужом дворе, и запамятовать – в каком? Но, опять же, панталоны целых полтора месяца искали, а плиты – всего три недели, и никаких «нумеров» или букв на них вообще не просматривалось. Хотя утешение, согласитесь, так себе.

Всё едино – вышло, на мой взгляд, жульничество. Вчера-то я домой затемно вернулся, потеряв полтора часа семейного времени в «пробке», и не заметил, что на месте бетонных, особой прочности козырьков, у нас теперь красуются чуть ли не древесноволокнистые плиты, из коих сам Хрумкин едва ли бы насмелился строить забор на своей даче.

20 октября. А ещё у нас тут один бывший юрист (проживает за стеной моей гостиной, но в другом подъезде) уже закрытого мясокомбината «Солнечный» привёл к себе собаку из питомника – такую большую, что ежели она встаёт на задние лапы, опираясь передними на перила балкона, то росту получается выше человеческого. И знаете, как назвал этот стряпчий-пенсионер своего нового лучшего друга? – Шольц! Честно говоря, пока не ведаю, что об этом и думать: имя, даже если его выкрикивать, вовсе не «громыхающее» (призывные вопли соседа «Шольц! Шольц!» напоминают шипение домашнего гуся, что успокаивает нервы жильцам нашего дома), а с другой стороны: собаку – и Шольцем! Это ж чистая 245-я УК РФ, от трёх до пяти…

Так вот этот Шольц, выбегая из парадной, сразу пристраивается к нашей достопримечательности – красавице-сосне. Сами знаете, зачем (нет бы, забежать за местный газораспределительный узел, там и кустики есть). А меня, с позволения сказать, коробит такая безответственность питомца бывшего юриста, потому как мы с женой имеем на сосну другие планы, а именно – выйти в новогоднюю ночь во двор и хороводить вокруг этого чуда природы...

21 октября. Старший по дому, вновь всклокоченный, будто вернувшийся только что из глубин вселенской энтропии, клянётся, что ещё не всё вместо старых козырьков установили: какие-то цельные каркасы из пластмассы, что ли, привезут на днях – их якобы в посёлок Светлый по ошибке отправили, а мы-то – в Солнечном живём.

Ну, что ж, поверю – в последний раз. Кто знает, может, и ошибаюсь в оценке личности Хрумкина и его места в истории нашего дома. Вот же, Боткина многие считали разносторонне образованным человеком и тонким ценителем поэзии, тогда как Белинский в письме от 14 марта 1842 г. прямо заявил своему коллеге: «Боткин чудовище! Старый развратник, козёл грехоносец! <…> Покайтеся!», а в конце эпистолы присовокупил: «Ей-богу, не шутя, Боткин, готовь мне денег…» Вот и Хрумкин никуда не спрячется, ежели что. Все же видели, что с его машиной люди добрые сделали? – По-моему, завтра ему ехать за ней – забирать из перекраски. Заодно в старую летнюю резину переобуется – уже +7 обещают…

Между прочим, за Хрумкина как за ставленника управляющей компании голосовал только наш околоточный (сработали наблюдатели), а вот надо же – результат объявили прямо противоположный. К слову сказать, решил я на днях первым сделать шаг навстречу старшему по дому. Отнёс ему свой самый большой кабачок, а он говорит: «Спасибо большое! Надеюсь, вы это не сперли у кого-то другого». Пришлось дать совет: «Ешь ананасы!..» Вот скажите, как с такими людьми, которые всегда по себе судят, дружбу водить?

…По всему вероятию, углядев, как народ фотографирует со всех сторон козырьковое «ноу-хау» жилищно-строительной политики, Хрумкин почти мгновенно будто аннигилировался в нечто невидимое. На самом деле, предполагаю, убежал домой подхватывать затихающий стон про виноградную косточку.

Про тополя – получалось лучше. Душевней. К слову, давненько мы бывшего парторга не видели…

1 ноября. Повадился ходить к моим соседям юноша, выражаясь обтекаемо, не вполне естественной худобы, но – с огромной заплечной торбой. Стало быть, разносчик еды – сам, похоже, питающийся надеждами. Видимо, на чаевые. Что там, в савойке, за еда, не знаю, но, думаю, всяко поплоше витаминных супов и кабачковых котлет, наличествующих в моём холодильнике в соответствии с прописанной врачами диетой. Потому как, по словам жены, по ночам с моей половины кровати доносится одно только порывистое, но умиротворённое сопение, а соседи – накидаются канцерогенами, доставленными эфебом в жёлто-чёрном одеянии, а потом кричат во сне что-то нечленораздельное. Так ведь они, соседи, ещё и цуценятину держат (у нас чуть ли не в половине квартир собаки живут, в прямом смысле), и она – тоже по ночам – громко хрустит мослами, уж и не знаю, в каком лабазе их заказывают.

С другой стороны, кабачки – они ж не вечные, до зимы не напасёшься, и чем ближе к морозам, тем чаще вспоминается Салтыков-Щедрин: «Да нам бы говядинки! говядинки бы нам!», и сердце наполняется неизъяснимой нежностью к той поре, когда «Слетит весёлый рой на стёкла / Алмазных, блещущих стрекоз» (Андрей Белый).

Зима бодрит, не замечали? – И сразу же уходят, будто медведи в спячку, осенние размышления о том, как правильно заваривать иван-чай и зверобой, и пропадает всяческое желание соблюдать рекомендацию лечащего врача выгуливать себя исключительно в безветренную погоду…

И до чего хочется сдобных сугробов, игловатой позёмки, и чтобы, как полвека назад, жизнерадостная молочница громогласно будила жителей нашего дома: «Мо-л-о-о-о-ко-о-о! Смета-а-а-а-на-а-а!»

Но, повторюсь, у меня диета, а паренька – жалко, прямо не могу, и всякий раз, когда слышу его приближение к соседской двери, хочется распахнуть свою, затащить ходебщика (у него даже велосипеда нет) на кухню и напотчевать вдосыть. Увы – не успеваю, а может, мои гуманитарные порывы подспудно притормаживает мысль о том, что, если уж хлопец ничего не отведал от фастфуда по дороге, то на кой сдались ему домашние кабачковые котлеты.

А вот в смысле доставки продуктов на дом… Недавно попалась мне на глаза фотография 1965-го года. Весна, уже в прошлом небезызвестный октябрьский Пленум ЦК КПСС, а на снимке – мужик на мотороллере, магазин продовольственных товаров № 36 в Омске, на одной из его окраин. Подпись: «Водитель т. Ушаев Ф.Ф. доставляет заказы на дом». Скорее всего, только стартует. На ТГ-200, если не ошибаюсь. Грузоподъёмность – 250 кг. Серьёзный мужчина возрастом к полтиннику, сразу видно – уже позавтракал, и теперь уверенно смотрит вперёд, и не только поэтому. Насчёт говядинки ничего сказать не могу, и только потому, что в фургон, по объективной причине, заглянуть не имел возможности. Но в домах, куда доставлялись те заказы, предполагаю, по ночам никто не орал и не хрустел мослами – на другой фотографии (из того же магазина № 36) я увидел и молоко, и колбасу, и пироги, и яйца, и много всякого. И компот. Чаю – всё натуральное.

…А тому юноше – подарю шапку: есть у меня почти такая же, как на товарище Ушаеве. Дембельская. А то напялит жёлтый капюшон на голову и ходит, как этот. Он, может быть, и не один ходит, но кто их, в капюшонах-то, отличит. Опять же – все худые…

Понимаю, что люди, устав от настоящего, зачастую начинают романтизировать прошлое, но продукты по домам в прежние времена всё-таки развозили. На грузовых мотороллерах. Тульских.

Что же до соседей… К сожалению, все мои попытки непринуждённо коснуться общих вопросов миросозерцания они пока игнорируют. Молодо-зелено…

В общем, я слежу за ситуацией. Мне очень интересно, а гидрометцентр пророчит скорое выпадение уже «настоящего снега». Да и пора уже…

14 ноября. Не ведаю, у того ли юноши, что моим соседям еду таскал, отняли заплечную торбу? Конечно, ограбление произошло не в нашем посёлке, а где-то в центральной части города, но сам по себе этот случай не может не насторожить. В прежние времена такого не было... Как там у Сумарокова? – «Лошак монеты вёз, / Другой овёс, / И кто из них честней они имели споры…» Ну там дальше так дело было: воры на лошаков напали, и того, кто с овсом, – отпустили, не причинив ни морального, ни материального ущерба. Еду отбирать – последнее дело…

А мы с женой решили со следующей весны больше внимания уделять своему огороду, ибо там тишина, несуетно, иволги плачут, схоронясь в дупло, и – бесшабашно машущая рыжим хвостом «общественная» собака, не устающая жрать по десять раз на дню. Лишь бы кормили! Ну, ничего, прокормим…

12 декабря. «Наш свет – театр; жизнь – драма; содержатель – / Судьба; у ней в руке всех лиц запас: / Министр, богач, монах, завоеватель / В условный срок выходит напоказ», – заметил в своё время поэт и обер-шенк (один из первых чинов Императорского двора) Пётр Вяземский. Ну а недавно самый главный человек в Государственной думе Вячеслав Володин заявил: «Недопустимо выделять государственные деньги на создание спектаклей и фильмов, если в них критикуются современные российские политики. Актёрам – творчество. Политикам – политика. Это и есть – демократия…»

То есть, чиновники – это исключительно положительные герои на театральной сцене и в кино? Вот только не всякий политик – чиновник. Иностранные агенты, прости Господи, бегающие по израилям с российскими паспортами в задних карманах штанов, тоже ведь – сплошь политики. А некоторые актёры – даже в Госдуме сидят. Разве они – не современные политические деятели? Хотя в это же время – лицедеи. Вот и разберись тут – кого можно, а кого нет. А нельзя ли списки составить и демократично огласить? Ну, так-то в словах Володина, конечно, смысл есть: в кино – что ни чиновник, то ворюга или, хуже того, прелюбодей.

Между тем, реальной демократии в жизни куда больше, чем у лицедеев с их исключительно творческой жизнью (как видим – не всегда). Вот же, генпрокурор в Омск приехал – кого-то покритиковал, кого-то, образно выражаясь, прижал «к тёплой стенке в холодном месте» (говорят, будут и «посадки», то есть не все, как надеялся, Пётр Вяземский, отделаются условным сроком), а губернатор удовлетворительно и вслух заметил, дескать, такая встряска нам всем нужна. Не знаю, как насчёт всех, но реплика главы омской областной администрации прозвучала почему-то не в кабинете, где генпрокурор принимал омичей, а далеко за пределами областного центра.

Генпрокурор уехал восвояси – губернатор вернулся.

Такого в спектакле точно не сыграешь – это я знаю наверняка, ибо в юные годы подрабатывал тем, что имитировал в театре музыкальной комедии шаги за кулисами и выдвигал на сцену после увертюры фасад избы зажиточного крестьянина, перевоспитанного в последнем акте. А вот эти пространственные мимикрии доступны только в кино. Или в парламенте – человек вроде бы и проголосовал, а его никто и не видел. Или видели, но в буфете. Впопад замечу: мне тут один шибко понимающий человек (его фамилия слишком известна, чтобы произносить её вслух), твёрдо сказал: «Губернатор может не явиться к генпрокурору, приехавшему в областной центр, только по одной причине – если он, губернатор, лежит в гробу». Интересная у них жизнь, скажу я вам!

А с другой стороны, существуют ли вообще спектакли и фильмы, где бы в главных ролях щеголяли современные российские политики, под своими фамилиями и должностями? Ну, не только в главных, есть же и другие роли, и даже со словами, например: «Кушать подано!» (в кино бы добавили: «Садитесь жрать, пожалуйста!») Или со словами судебного служащего в «Живом трупе»: «Проходите, проходите, нечего в коридоре стоять...» А кому-то можно доверить и бормотание Фирса в финале пьесы «Вишнёвый сад»: «Мужики при господах, господа при мужиках, а теперь все враздробь, не поймёшь ничего». Впрочем, здесь могут усмотреть её самую – критику. Ещё разбираться начнут – кто там и с кем «враздробь».

А Хрумкин – молодец, хотя и, в каком-то смысле, сволочь. Но, вижу, исправляется – даже с лицом своим что-то сделал (или анестезия сама не туда зашла), и уже не похож, как раньше, на Зелю из бандерштата. А то ведь вылитый был, но лет на двадцать старше. Опять же, Хакамаду строителям-таджикам сплавил, по словам околоточного (интересно, им-то она зачем?). Ещё бы старые козырьки на место вернул, да прекратил деньги у населения на всякую лабуду требовать – цены бы ему не было.

А про свою подработку в театре музкомедии я как-нибудь потом расскажу. Особенно мне нравилось выбегать на сцену в составе «красноармейской» массовки (там все выбегали – балетная группа, монтировщики декораций, электрики и даже буфетчица Клава). Спектакль назывался «Интервенция».

Разве это – не демократия?

27 декабря. Пару месяцев назад случай был: в прошлом профсоюзный лидер поселкового мясокомбината Клавдия Иосифовна, проживающая в третьем подъезде нашего дома, уже на боковую собралась, и вдруг – скрежетание в замочной скважине. Причём, ключей от своей квартиры она никому не давала и не теряла.

И как себя вести одинокой женщине, если насилия никакого ещё не происходит, а когда полиция приедет, можно будет рассчитывать только на статус потерпевшей? – Ну и встала она у двери с пестиком, и в результате – злоумышленник (по изначальному предположению Клавдии Иосифовны) получил сотрясение средней степени. Как позднее выяснилось, не только мозга – значительней пострадали чувства. В положительном смысле.

К слову, патрульные приехали только под утро, но в другую квартиру – к бабе Дусе, торгующей животворной вакциной тройной очистки. Они, стражи порядка, всегда к ней под утро приезжают. Говорят, на рассвете – градус выше…

Дальнейшие подробности этой загадочной истории, связанной с предполагаемым ограблением или насилием, мне не известны. Одно только ведаю: у Клавдии Иосифовны (между прочим, она частный лабаз «Добро пожаловать!» держит по соседству с нашим домом) поселился мужчина. С виду – не пропойца, залысинами похож на интеллигента, но – постоянно косит глазами по сторонам, что позволило вездесущей бабе Дусе установить: гражданин, пытавшийся проникнуть в квартиру бывшего профсоюзного лидера мясокомбината и новый жилец (и Клавдии, и вообще – нашего дома) – одно и то же лицо.

Правда, первое время на этом лице, точнее, на челе – багровела вертикальная полоса, вероятно, оставленная, как пишут в протоколах, тупым тяжёлым предметом.

…Якобы той злополучной (в итоге – судьбоносной) ночью сей гражданин, возвращаясь, предположительно, с дружеской попойки (с кем не бывает), перепутал в темноте домá (соседний – одной серии с нашим), да ещё и «пикалка» подъездная сработала. Почти как в кино (но эта история – недавняя и реальная). А Ксения Иосифовна – женщина, конечно, активная, но не до такой степени, чтобы всякий ночной визит незнакомого мужчины считать «общественно опасным посягательством». Подчеркну – всякий. В общем, скоро у них регистрация – после новогодних праздников.

А третьего дня ещё и погода тёплая установилась, и всем нам, жильцам дома, слышно, как по вечерам Клавдия Иосифовна кричит в раскрытую форточку:

– Геня, иди ужинать!

«Геня» с молчаливой печалью смотрит в сторону столь самозабвенно активной женщины, а та, не сбавляя торжественной тональности, вопрошает на всю округу:

– А тебе разве не интересно, что у нас на ужин?

– И что же?..

– А ты будто не знаешь, Геня…

Шифруются, что ли? – Трудно представить, что у Клавдии Иосифовны, дамы обеспеченной, ужинают одним и тем же, а как ещё-то понимать её последнюю фразу?

И потом, что это за «Геня» такой, аккуратно гуляющий по вечерам в нашем дворе, при этом боязливо косящий по сторонам, точно пёс, которому, в философском смысле, не везде разрешают задрать лапу? Мужиков наших сторонится, ни в библиотеку имени Добролюбова (в шестом подъезде), ни к бабе Дусе не заходит, всё время вздыхает…

И вот поди ж ты! – «Геня», как выяснил околоточный, оказался человеком по фамилии Шлихенмайер. Ну и пошла руда! – Уже на завтра объявлен общедомовой сбор: народу предложено проголосовать категорически против отоваривания в частном лабазе Клавдии Иосифовны, «совместно проживающей с гражданином под подозрительной для нашей местности, если не сказать больше, фамилией», ибо, по разумению старшего по дому – стоматолога Хрумкина, подобные действия (отоваривание в лабазе, с хозяйской которого сожительствует предполагаемый засланец) аналогичны выводу капиталов за рубежи Родины.

Но мы-то знаем, что он, Хрумкин, когда Клавдию Иосифовну только начинали продвигать по профсоюзной линии, и сам пытался открыть её двери под покровом ночи, что, по всей видимости, причинило ему куда бóльшие, чем Шлихенмайеру, физические, да нравственные страдания. Во всяком случае, о свадьбе тогда речи не было. Поэтому, не сомневаюсь: народ проголосует против самодурства старшего по дому, если вообще будет иметь место, прошу прощения, кворум. А ежевечернее меню Шлихенмайера с его будущей супругой – никого касаться не должно. В известных пределах.

Ну, что ж, на сегодня пора прощаться – жена посылает за говядиной, в тот самый лабаз «Добро пожаловать!». Оказывается, вычитала где-то, что умные дяди из академии народного хозяйства и госслужбы предложили исключить эту самую говядину из списка социально значимых продуктов, поскольку оная всё равно-де «входит в рацион питания наиболее обеспеченных семей». Вот жена и решила: брать говядину следует прямо сейчас, пока наша лавочница не скормила последнюю Шлихенмайеру, чья багровая, на челе, ссадина зажила ещё до свадьбы. В соответствии с народной мудростью. Между прочим, этот счастливец в лабаз грузчиком устроился. Официально. От Хрумкина-то Клавдия Иосифовна ничего такого в своё время не дождалась, хотя какие могли быть лабазы у тогдашнего профсоюзного активиста, пусть даже и мясокомбинатовского. Но, как говорится, тем не менее.

Думаю, что и околоточный паспорт проверял, иначе, откуда ему знать, что Шлихенмайер (между прочим, Геннадий Эдуардович) зарегистрирован в соседнем доме, а это, согласитесь, тоже наши рубежи, хотя уже другой, по линии УВД, участок.

30 декабря. Всматриваясь из окна в предновогодний двор, замечаю, как «Забравшись на сосну большую, // По веточкам палицей бьёт // И сам про себя удалую, // Хвастливую песню поёт…» (Н.А. Некрасов)… да неужто Шлихенмайер? Неужели Клавдия Иосифовна придумала, каким образом использовать нераспроданные ёлочные украшения? Всё может быть, но палица в руке Шлихенмайера – это единственная неправда в моём дневнике, и хоровод – всё-таки состоится.

1 января

Та самая сосна...

Вверх

Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев: