Ровно 5 лет назад я написал рецензию на книгу Николая Ивановича. Он ее по скромности не поставил. Только сейчас узнал о скорбной утрате. Вместо некролога даю ее теперь. Владимир Плотников
Владимир ПЛОТНИКОВ (Самара)
И о каждом — кратко, но исчерпывающе по сути и проникновенно по форме — с попаданием ровно в корневую клетку. И все это, повторюсь, на 172 страницах. Автор наверняка осознавал, какая перед ним неподъемная задача: «Написать о Лобанове — значит, открыть читателю некие новые, еще в достаточной мере необжитые широкой публикой глубины в русском характере. А как рассказать о неизвестном? Всё, что шире и глубже известного, можно только показать»... О чем же это? Может, это всего лишь модель для сборки? Нет, у конструктора модель абсолютно уже готова хотя бы в голове. Чтобы ее перенести в фанеру или пластик, — достаточно глаз и рук. Для слова нужна работа ума, биение сердца и полет души. Наверное, поэтому автор честно, не прямо, но опосредовано признается: это лишь эскизы неосуществимого до конца. Отчего?! Тут как по Толстому, «проще написать этот роман заново, чем кратко поведать о его содержании. Вот и о Михаиле Петровиче Лобанове проще написать такой роман, где автор ничего не объясняет, где у читателя, есть возможность самому все увидеть и понять. Но — это ж нужно, чтобы в писательском сердце, как в горсти, поместился человек, равный Михаилу Петровичу Лобанову». Только тогда «читатель романа о Лобанове мог бы понять человеческую и творческую судьбу Михаила Петровича, только до конца познав, как трудно, как больно, как горько русскому человеку стало жить на русской земле, в родной стране, потерявшей национальную волю в начале ХХ века и окончательно разоренной к началу XXI века». Думаю, не ошибусь: у любого выдающегося литературоведа, критика или мыслителя советской школы (В. Кожинов, М. Лобанов, П. Палиевский, И. Золотусский, С. Кара-Мурза…), кроме верхнего — читаемого — уровня Текст подразумевает некие глубинные внутренние смысловые ряды, мощнейший скрытый подтекст энциклопедизма и эрудиции. Как и в этой, кстати, работе… Если же брать «выдающегося» современного либерального себяведа и многотворителя, то у него верхний, вернее «поверхностно-наружный» слой — вместо текста — есть гольно-убогая имитация подтекста и лукаво-аляпистая обёртка смысловых рядов. Коль его не анализировать, то, возможно, и послышится нечто заумное. Однако, ежели все эти слова и предложения медленно пошинковать для изъятия смыслов, то выйдет нагромождение букв вместо текста и мыльный пузырь взамен подтекста — сплошное слово-булькание. У Дорошенко каждый персонаж — автор великого именного Текста по имени Судьба, принадлежащего только ему. Таков же текст самого автора и точно переданный личностно-выверенный акцент героя…
Культ потребителя на косточках творца Перестройка Горбачева и реформы 1990-х для СССР и выпавших из его простреленного чрева стран СНГ стали воплощенным злом, реально угробившим державу и миллионы ее детей. Это мы познали и (не все мы, увы) осознали 30 лет спустя. По крайней мере, думающему большинству понятно: то была горчайшая, а при отсутствии в истории сослагательного наклонения, необходимая пилюля-прививка от тепличного идеализма, в коем пребывали «медленно сваренные» под лозунгами развенчания «культа Сталина» при Хрущеве и Брежневе «лягушки-шестидесятники» — гитарные романтики. Да что там, лоханулись, повелись, пусть временно, на лозунги обновления и самые крутые — нюхнувшие пороху — инженеры душ из элитного взвода «лейтенантской прозы». Как даже Юрий Бондарев… Но ведь... не победи Ельцин, а сгинь, пусть даже спьяну, под танком или в очке нужника, вместо амбразуры, в 1991-м, — за неимением реализованной его кодлой «альтернативы», в коей гниём поныне, мы бы по-прежнему жидко диссидентили и кухонно фрондировали в тоталитарной, «провалившей демократический шанс» советской, пускай и несокрушимой, «империи зла». И героизировали бы исчо одного сгинувшего за народ Разина-Пугачева по имени свет-батюшка Борис Николаевич... Всё познается в сравнении. Вот и мы (сейчас) то еще «зеркало для сравнения» с тем, что было. Но когда путем манипуляции (тихий разогрев кастрюли) у «лягушки» сперва постепенно отваривают рефлекторы, — какие у этакого «субъекта» могут остаться возможности для объективного сравнения? — Опять же, если бы удалось спасти нашу страну в 1991 или в 1993 годах точно так же, как в 1945, — пишет Николай Дорошенко, — то сегодня о почвенничестве Бондарева я писал бы как об органичном для русского сознания превращении сталинизма в антисталинизм, потому что русская литература, если б ее естественное развитие не было приостановлено в постсоветский период, неизбежно вступила бы в гораздо более глубокий, чем в послевоенный период, конфликт с мобилизационным отношением к человеку... Вот и сегодняшнее возвращение к культу Сталина в русское массовое самосознание можно объяснить лишь тем, что жертвы сталинской эпохи приносились все же во имя всеобщего благополучия, — в то время как жертвы нынешних либералов приносятся во имя благополучия небольшой группы людей, которых реформатор нашей системы образования Фурсенко уважительно называет потребителями и относит к виду, противоположному человеку-творцу»... Это еще раз к вопросу об альтернативе. Творец-боец Юрий Бондарев еще жив и не сломлен, как и его великие тексты. А твАрный потребитель Фурсенко, как и Бурбулис с мелкобесьем ясиных, кохов и Со, смолоду творчески стерилизованных и «один в один» похожих на гоголевских утопленников, систематически всплывают со дна болот/омутов и с оскалами упырей гложут кости победетелей-1945... Все они «по-тихому» заново осели в негласной цензуре, топящей нормальную русскую творческую культуру в угоду «вполне нормальным» (они же считают и судебно отстаивают свое уродство как норму) извращенцам лит-культ-кино-мейнстрЁма...
Правда как условие искусства …Это в «раньшее время» студенты Литинститута при «всего лишь уверенности во взоре» запросто вышагивали мимо «свирепых» вахтерш ЦДЛ... …Подумаешь, нынче, при наличии «башлей», можно подкупить и товарища Максима — станковый пулемет... «А знаешь, в ту строгую пору среди писателей были такие, что даже и цензоры не решались к ним цепляться. Столь простая и твердая уверенность у них была в своем праве. Вот, например, таким все считали Федора Абрамова» (I секретарь Союза писателей России Геннадий Иванов — автору книги). Федор Абрамов заслужил такое право своим многогранным творчеством, девиз которого Николай Дорошенко определил четко: «Главное условие искусства — правда» (из выступления Фёдора Абрамова на творческом вечере в ЦДЛ 24.11.1974 года). Да, то было время настоящих людей, таких как писатель-разведчик Владимир Карпов. «О том, что настоящий человек, это не некая превосходная степень лучших человеческих свойств, а само то свойство, которое не может быть ни лучшим, ни худшим, которое может только быть или не быть, я впервые услышал в начале 90-х годов от молодого священника», — свидетельствует Дорошенко. Время такое было, что слово «настоящий человек» заставляло сердца людей искренне трепетать, сопереживать, а не искривляться в цинической улыбке. — Бывало, идешь где-нибудь или в городском транспорте едешь, а кто-то, может быть, пьяный или в дурном настроении людям неудобства причиняет. И все на меня, курсантишку смотрят… а вернее, на мой китель сразу все смотрят, — рассказывал автору о юности рубежа 1930-40-х Владимир Карпов. — И я еще только гляну на нарушителя приличий, а он уже такой, как и все, нормальный. А все потому, что сквозь всех людей тогда была словно бы пропущена, как электрический ток, единая нравственная энергия, на единую волну тогда, казалось, все люди были настроены… Арестованный по доносу, силач и боксер Карпов, пробился на фронт, в штрафроте кровью смыл «липовую судимость», стал выдающимся разведчиком и ловцом «языков», Героем Советского Союза, возглавил Союз писателей СССР, а в конце жизни создал монументальную книгу «Генералиссимус». Хотя с такой судьбой-обидой мог, согласитесь, «лаять» на Сталина из другого «окопа», причем весьма прибыльно. Просто у настоящего человека всё в порядке и с совестью, и с правдой, и с честью.
Совокупная народная воля Казалось, на острие столь суровых — сугубо мужских — игрищ, как затесалась в героический этот альбом хрупкая женщина? Светлана Сырнева. Лучшим истцом Поэта могут быть только стихи.
К вопросу о новой русской аристократии В своей книге автор не раз возвращается к вопросу о роли народной аристократии (духа, конечно же). Нет, не по происхождению и манерам — по совести и нравственности. «Лишь в нулевые сама власть стала вроде бы как отдавать себе отчет в том, что писатели могут быть разными, в т.ч. и не либеральными». Аристократом нашего времени Николай Дорошенко называет Валентина Распутина, а эталон видит, конечно же: «в Пушкине сказалась та его высокая аристократическая порода и та его аристократическая шлифовка, на которую века трудилась в поте лица вся тягловая Россия. А Распутин явился нам из самой глубины этой измученной и ничего, кроме, работы, не знающей России». Из чего Николай Иванович применяет формулу к самому Распутину: «русская душа, русский язык, русский характер отразились в такой чистоте, в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла»… После того, как «наши благородные Гриневы, получив от монархов «вольности», сами поддались разложению и сгинули в революции, именно в лице Распутина и таких, как он выходцев из народных низов, нарождалась новая русская аристократия, — продолжает Николай Дорошенко. — В своём инстинкте возрождения порушенная революцией и двумя мировыми войнами Россия открыла миру свои уже самые последние, свои самые потаенные, тысячу лет невидимые и неслышные человеческие хранилища — крестьянские». *** Не замечаете? — глубоководность авторских фраз!
Растрескивание и усыхание почвы Точкой такого вот очевидного разлада в нашей новейшей истории стали 1970-е — а именно начало гонений либеральной команды А. Яковлева на патриотическую интеллигенцию. «На самом деле 60-е, 70-е и 80-е годы — это был, что называется, самый напряженный и самый роковой период в нашей советской истории, — пишет в главе про Василия Белова автор. — Поскольку вдруг пробудилась в своем почвенничестве, в своем, скажем так, чувстве родства с Иваном Африкановичем наша русская интеллигенция. Начался поиск «органического взгляда» в оценке текущей жизни, поиск тех коренных духовных инстинктов народа, которые выполняют функцию иммунной системы в генотипе национальной культуры. Ведь «почва» — это уникальное единство природно-географической и духовной реальности, и именно она рождает нацию, дает импульс ее развитию, она в процессах реальной исторической жизни формирует общественную психологию и устойчивые особенности национального характера». Это правда. До 20-х годов ХХ века сельская община, русское крестьянство было подавляюще огромно — на фоне узеньких прослоек дворян, купцов и разночинцев — еще не советской интеллигенции. Да и на фоне компактного, но крепко сбитого идеологией, пролетариата — рабочего класса. Многие из этих сложно-сплетённых процессов нашли преломление в уникальной книге Белова «Лад». А она, считает Николай Дорошенко, «если так можно сказать, о самородном русском народном коммунизме, который был в мобилизационный период русской истории 20-го века порушен и который, как показал даже и опыт моего первого сотрудничества с «народной» властью на страницах «Литературной газеты», не подразумевался быть востребованным». Что опять же закономерно. К началу 1970-х деревня успела отхлынуть в город (чего стоит 100-миллионный отток сельчан при Хрущёве!), пополняя подчас ряды все более разбухавшей «люмпенской прокладки» — забулдыг, шабашников, будущих бомжей и «сидельцев по дури» (Прокудин из шукшинской «Калины красной»). И они же щедро наполняли практически уже не-советскую интеллигенцию самым даровитым, здравым и совестливым элементом — почвенническим. А он, даже критикуя Советы, не предавал России: всего лишь радел за оздоровление системы. Белов, Шукшин, Распутин, Можаев, Проскурин, Липатов, Солоухин, Антонов, Астафьев, Абрамов, Алексеев, Анат. Иванов… Равно как и уцелевшая национально-ориентированная гвардия нашего времени — ни ради конъюнктуры, ни синекуры для — на сговор с глобалистами не согласна. Что до сталинских «наркомов и директоров» (самородков из бывшей «черни»), то их в орде функционеров оттепельного полива осталось, «как и положено»: золотник на тонну пустой породы. В итоге, на некоем ухабе вихреобразных 1980-х случилось непоправимое. Власть (не в лице откровенной пятой колонны будущих младореформаторов, осевших — когда еще! — в идеологических журналах типа «Коммунист»: Яковлев, Гайдар, Чубайс, а в лице утративших нюх и интуицию честных служак: Косыгина, Гришина, Романова, Щербицкого)… Власть эта не заметила встречного порыва «деревенщиков». А было ещё не поздно. Даже в середине 1970-х не остыл энтузиазм тех же БАМовцев. Люди еще искренне гордились нашим космосом. Наука, как и прежде, творила чудеса. Оборонка всё больше «внушала священный ужас» врагам. Деревня исправно кормила народ. Литература и кино творили светлое, доброе, вечное. А социальная защита граждан не имела ровни на планете… Оставалось лишь устранить «неудобья» — почву, отравленную для баламутства тех, кто был солью земли. Но и благодатную — для процветания тех, кто вскоре обернется новорусскими нуворишами, — Гасиловыми и Петуховыми из романа Виля Липатова «И это всё о нём», прозаического реквиема по последним пламенным комсомольцам (без кавычек)… Вот так потенциальные союзники в упор и не разглядели друг друга. Те же «деревенщики», увлекшись художественной критикой негативных явлений, прошляпили, отнюдь не художественный, контрольный прыжок чикагских насельников. А те, вместо «теоретических баталий» (они их вчистую проигрывали, как Нуйкин Кожинову), занялись практическим «крото-бурением», наделав столько дыр под корнями, что дерево рухнуло в одночасье. Более не стану зацикливаться на беловской главе, ибо уже делал ее разбор, а Николай Иванович любезно представлял место ему на сайте «РП» («МЕЖДУ ГИМНОМ И КОЛЫБЕЛЬНОЙ», — «СЛОВОМЕР» от 25.10.2017 г.).
Лифт — вниз и ещё ниже
Теперь о традиции, о товариществе, о содружестве, о преемственности… В очерке про Игоря Янина автор вовсе не изумляется тому сопомниманию, которое обнаружили в своем соработничестве сам «менеджер-меценат» (плохое первое слово и хорошее второе, но так уж формулируют сегодня) Игорь Янин и писатель-герой Владимир Карпов. Но Янин, будто на нюх, за вёрсты и годы почуял родство с создателем «Генералиссимуса», который без него мог бы и закиснуть в столе бывшего Председателя СП СССР. И всё-таки не могло такого произойти, потому что сам Янин из семени такого же героя войны, как бывший разведчик Карпов: «Можно сказать, что Игорь Трофимович, не оставив без помощи Владимира Карпова, совершившего многие подвиги во спасение нашего Отечества, позволил также и всем нам себя в эпоху перемен почувствовать перед Героем чуточку менее виноватыми. То есть, если бы современные общественные деятели людей вокруг себя замечали, как Игорь Янин, то и наше общество не атомизировалось бы или, проще говоря, не превращалось бы наше общество в точку». И снова чуть-чуть о Правде: на недавнем писательском съезде Игорь Янин «к микрофону подошел и, вроде бы как своей правоты невольно смущаясь, всего лишь сказал всё, что думает… И морок, на делегатов съезда напущенный лучшими мастерами риторических танцев, вмиг развеялся». Эхма, где б напастись нам таких на каждую аудиторию? Выводили их нарочно и целенаправленно. Если кто вспомнит про «негативный отбор» в любые верха РФ, то я — про дегенеративную селекцию (по Питириму Сорокину) пополнения социальных лифтов «для как бы вверх». Королевым, Гагариным, Шукшиным при «отсутствии бабок» на сегодня открыт один лифт — вниз…
Фактор Кожинова Конечно, «Подвиг Кожинова» — это не глава, не книга, это народный уже эпос, заключенный в правде о невысоком человеке с веком в 70 лет, но… знахаре всех вех и тысячелетий. Уникум, из тонкого знатока поэзии и делателя первостепенных поэтов «от Москвы до самых до окраин» он за пятилетку «переквалифицировался» в лишенный фальши рупор помощнее Герцена (там) с Писаревым (здесь)… Учитывая, что был он всегда только Здесь, когда всё гнобили и глушили. И вот в едином лице — премьер в публицистике, критике, истории, обществознании, социальной аналитике. Всё это прорвалось одномоментно, будто и не вызревало в Почве и не освящалось Душой России. Удивительно: не перебегая ультра-фиолетовыми струйками теперешних «культуртрегеров» по модным биотуалетам Сорокина, Ерофеева, Коляды, Серебреникова, Гельмана и Со, Вадим Валерьянович тогда же, сразу и навсегда соединил все стоящие Сферы в полемически-созидательном супер-интеллекте. Хорошо помню единственную, милостиво допущенную теле-дискуссию Кожинова и Нуйкина (самое начало 90-х), где от «левого либерала» не осталось даже синяков после ни разу не отраженных им хуков от субтильного по виду Кожинова. После этого Нуйкина на ТВ я не видел никогда. Нуй, да хрен бы… Увы, отлучили от «голубого экрана» и Кожинова, поняв, что нокаут от него обеспечен каждому, причем даже, если противники — сторонники группового с… стиля «вшестером на одного». Николай Дорошенко: «Он был лидер лишь потому, что, как никто другой, отдавал себя в услужение всему, в чем есть ум и талант… А вот если обижали… то, что было для всех нас значимо — не было лучшего, чем он, полемиста. И именно из таких его публичных обид наше русское национальное самосознание вызревало». Но просто так ничего не случается. В том числе — обид, их авторов и им — ответчиков. По Горькому, «народ создавал Зевса, а Фидий воплощал его в мрамор». Увы, с 1960-х, а в России с 1990-х, «классического творца стали вытеснять», и «информационный монстр, а не народ, теперь производит в самых массовых количествах информацию о том, кого следует считать творцом, а кого», ясно — кем… Филолог и критик Вадим Кожинов, занявшись историей и политологией, работал истово и по старинке: цитаты и факты черпал не в дебрях инета (да и тогда были они жидковаты), не в ссылках и пересказах, а в оригиналах: «То есть современному исследователю, имеющему возможность пользоваться Интернетом, кожиновский ручной способ добычи исходников может показаться просто невероятным. А кожиновские тексты чуть ли не на треть состоят из цитат и ссылок на источники. И каких же каторжных трудов ему стоила эта научная добросовестность! И почему же теперь, когда в Интернете все есть, не встречается таких эрудитов, как он?», — риторически вопрошает Дорошенко. Отлично помню: в 2002 году мне попалась шикарная подборка журнала «Фактор», издававшегося на рубеже веков в «Газпроме». Так вот, буквально через номер там попадались публикации редчайших, «крамольных» на тот момент (для официозного медиа-пространства) авторов-патриотов, в том числе А. Панарина, А. Паршева и, конечно же, В. Кожинова. По сути, это и были последние, «исповедальные работы» Вадима Валерьяновича. Меня это поражало ровно до тех пор, пока не дошел до фамилии Дорошенко в числе руководителей редакции замечательного и, увы, не пережившего Вадима Кожинова, издания… «А до информационной революции один-единственный литературный критик — Вадим Валерианович Кожинов — мог влиять на литературный процесс в такой же мере, как и нынешняя информационная индустрия. Но в отличие от информационной индустрии, вся мощь которой заключалась в массовости произведённой ею информации, кустарь Кожинов для этого обладал всего лишь безошибочным вкусом к художественному слову и способностью никогда не обманывать читателя… А стоило в постперестроечные годы Палиевскому, Кожинову, Лобанову и всей русской интеллигенции перекрыть доступ к телевидению и другим медийным фабрикам, началась деградация не отдельных писателей и деятелей культуры, а всей страны». ***
Именно в тот период (1970-80-е) «нравственную функцию «лучших людей» на себя стала брать подобная М.Я. Лемешеву народная интеллигенция, которая группировалась вокруг «почвеннических» журналов… Книга Николая Ивановича Дорошенко — о них, о духовных поводырях народа, которые, даже уходя, продолжают вести. |
|||||
Наш канал
|
|||||
|
|||||
| Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-" |
|||||
|
|
|||||
|
|
|||||
В ноябре мне посчастливилось получить эту книжку из рук автора. Делегация Союза писателей в лице своего руководства три дня гостила в Самаре. Книга Николая Дорошенко написана ясным русским языком. Читалась легко, и отзыв вызрел также легко. Почти моментально.