|
***
Тепло на юге, только зной
Для птицы – время перелёта,
И стаи тянутся домой,
На север, в тундру, на болото.
Но то, что ясно для пичуг,
Для человека непонятно,
Он с радостью летит на юг –
Не возвращается обратно.
Летит за солнцем и теплом,
Летит в края ему чужие.
И там построит прочный дом,
И там умрёт от ностальгии.
Он ночью, глядя в небосвод,
Когда особенно не спится,
Вдруг с опозданием поймёт,
Что никогда не станет птицей.
1975
***
Какие в Воркуте печали!
Я не скучаю.
Мне авторучку зеки дали
За пачку чая.
Напротив дома – лагерь, вышки,
И строят школу.
Смотрю на ручку, как воришка –
Ах! С бабой голой!
И с ручкой из запретной жизни,
Как бог крылатый,
Иду, наверно, к коммунизму
И в класс десятый.
1976
КОНВЕРТ С МОТЫЛЬКОМ
Я уезжал. Легла на сердце мгла,
На суету и гулкий шум вокзала.
Как я хотел, чтоб ты меня ждала,
Как я хотел, чтоб письма мне писала!
Покачивались звёзды на ветру,
Совсем чуть-чуть, едва заметно глазу.
Полушутя сказала ты: - Умру,
Когда уедешь. Но умру не сразу.
Куплю конверт с картинкой мотылька,
Что, как и я, на свет, а не иначе,
Летит. И напишу тебе: «Пока
Не умерла. Но кашляю и плачу.
Смотрю в окно. Ищу твой огонёк –
Куда лететь. Но всюду ночь и вьюга.
Не сможет долго жить, как мотылёк,
Поверь, твоя крылатая подруга»…
Писал, звонил.
Но у тебя дела –
И некогда писать. И ни в каком конверте
Письмо не получил…
Как просто предала!
Наверно, это даже хуже смерти.
1978
* * *
Пока я собирался написать о зиме,
Наступила весна.
Пока я собирался написать о тебе,
Ты ушла от меня.
Пока я собирался написать,
Что ты ушла от меня,
Наступила весна.
1979
***
В советской деревне
Не верят Жюль Вернам,
А верят в картошку и рожь.
В полезность навоза
И в пьянство завхоза,
Что правды у нас не найдешь
Взошли яровые.
Дороги кривые,
Асфальта до города нет.
И не беспокойся
О творчестве Джойса
Не знает пока сельсовет.
Поэтому глинам,
Оградам и тынам
Ты кажешься снова чужим.
Но выйдешь из лога –
России так много!
Что город?! Лишь книги и дым.
1980
ПОЭТ И ХУДОЖНИК
Раису Халилову
Как удачно положены краски!
К месту здесь полутон, полусвет.
Понимаю, что ты не Веласкес,
Но тебе мой удался портрет.
Мы талант свой пока не пропили.
Жаль, что честность порой не в чести.
Понимаю, что ты не Тропинин,
Я и сам-то не Пушкин, прости.
Допускаю, что лет через десять,
Этот труд ты удачно продашь –
В Третьяковке картину повесят,
Или купит её Эрмитаж.
Гид расскажет – студентам бесплатно –
Как художник такого достиг.
- Нарисован лишь кто – непонятно.
Но не Пушкин. Какой-то мужик.
Вы в глаза его серого цвета
Посмотрите и дальше прошу...
Но уже разойдётся по свету,
По секрету, по кухням – «шу-шу».
Обо мне разнесут небылицы,
Что имел гипнотический взгляд,
Что лежал после драки в больнице,
Что врачи мне подсыпали яд.
После яда я пил растворитель,
Керосин, ацетон, скипидар,
Что писал я стихи на иврите
И подписывал их «Кудеяр»,
Что прохожих пугал пистолетом,
За стихи отсидел года три.
И фарцовщики с этим портретом
Продавать будут календари.
Не понравится власти такое
Впечатленье от честных картин –
Слишком много незваных героев,
Надо, чтобы остался один.
Окажусь я мгновенно некстати
За стихов несоветский разлад.
Есть хороший художник – и хватит,
Пусть о нём – об одном – говорят.
Ах, какая палитра! Оттенки!
И талант возрастает в цене!
И напомнят тебе про застенки
И свободу в советской стране.
Небольшую попросят услугу:
Рубани-ка ты правду с плеча -
Откажись от нескладного друга,
От сомнительного рифмача.
Евтушенко напишет в поэме,
Что ты живописи пионер,
Удостоишься нескольких премий,
Разрешат побывать в ГДР.
И хмелея от доброго слова,
От восторгов с различных сторон,
Скажешь твердо: - Не знаю такого.
Это юной фантазии сон.
А с моею фантазией юной
Для народа чего не создашь!
И трезвее, чем Брежнев с трибуны,
Пояснишь: - Это даже пейзаж,
Не портрет городского бродяги,
Чьи стихи вы случайно прочли.
И не пил я с ним пиво в общаге
За здоровье больного Дали.
Еще шире раскрыть тебе двери
Всем негласный приказ будет дан –
И тебе передачу доверят
Типа «Документальный экран».
Но в тебе я ценил человека.
И хотя я не искусствовед,
Понимаю, что ты не Эль Греко,
Но тебе мой удался портрет.
1981
ПОРТРЕТ ПИРОГОВА
Я помню, что это случится когда-то:
Бессилен окажется реаниматор,
И даже бессильно участье
Заведующего хозчастью.
Жене моей врач объяснит, что я тих,
Что всё хорошо, но надежд никаких.
И больше не скажет ни слова,
Смотря на портрет Пирогова.
А я в это время помыслю о том,
Что жизнь свою прожил дурак дураком –
Какая-то скучная проза
Соплей и авитаминоза!
А был бы спортсмен, оптимист, семьянин,
То мне бы мгновенно помог аспирин,
Любое любезное слово,
Да просто портрет Пирогова.
1983
***
Снедает душу вовсе не нужда,
А теплый ум, его скупой расчет,
Мой добрый ангел и моя звезда –
Одна любовь спасает и спасет.
Но искушает варварская речь,
Чужой закон и собственный разброд,
И гибнет от меча поднявший меч –
Одна любовь спасает и спасет.
Со мною помолись, осилим страх,
Злосчастие в сердцах и у ворот.
В земных исканьях и на Небесах –
Одна любовь спасает и спасет.
1984
***
И.Д.Шамрай
Прием процедур и таблеток,
Нелепый больничный халат,
Смиряют волненье диетой,
«Дышите ровней»,– говорят.
Твой строгий покой не нарушу.
С диагнозом я не знаком.
Но душу, бессмертную душу,
Вдруг станут лечить порошком.
И, горьких испив люминалов,
Подумаешь – сил больше нет,
Доверчиво примешь усталость,
Как добрый и здравый совет.
Тревожные слезы иссушишь,
Друзей поменяешь и быт...
Скажи – пусть не трогают душу.
Не лечат. Ничем. Пусть болит.
1985
***
Вновь наступит весна, возвращая надежды приметам.
Но студентка – красивая!– в библиотеку войдет,
Книгу выберет «Сборник совсем неизвестных поэтов»
(Никому неизвестных в тот очень двухтысячный год),
Терпеливо и бережно перелистает страницы –
Многолетних раздумий и опытов краткий итог.
По счастливой случайности в сборнике том сохранится
Мое лучшее стихотворение – несколько строк.
И она их прочтет – не поймет невеселый мой юмор,
Но она улыбнется – на улице будет весна.
И подумает: «Бедный, когда, интересно, он умер?
И какая была у него, интересно, жена?»
1987
***
Я вас люблю. И потерять боюсь.
И как без вас переживу я зимы,
Чьи времена и сны необозримы,
А с ними — одиночество и грусть?
И с кем я словом точным поделюсь,
Догадкой, что тревожно поразила?
И кто поймет, что жизнь невыносима
И невозможна без любви?.. И пусть,
Как незабвенный римский прокуратор,
Чудные речи вежливо ценя,
Со мной решите незамысловато.
И перед неизбежною расплатой
Я вас люблю. И знаю, что когда-то
Вам будет очень не хватать меня.
1988
БОЛОТНЫЙ ДУХ
Рогатый леший, задохнувшись дымом
Бумажных фабрик, сжался и исчез.
Надежным гербицидом от кикимор
Очистили дремучий русский лес.
Освоив нескончаемые речи
И лозунги «Награбленное грабь!»,
Иная развилась по свету нечисть
И манит нас в неведомую хлябь.
Спешат ее железные машины,
Спешит по венам реактивный гуд.
В какие прогрессивные трясины
Доверчивый наш разум заведут?!
1989
ОТЪЕЗД ИЗ РОССИИ
От недостойного труда,
Душевных смут и ран
Ты уезжаешь навсегда —
И собран чемодан.
Шумит российский алкоголь,
Зато с похмелья — в храм.
Такую вздорную юдоль
Ты оставляешь нам.
Всё это нам — и сон равнин,
И вой шальной пурги,
Полузабытый сельский тын,
Дороги, дураки,
Скупой талон, верховный шиш
На смутные века.
А ностальгию, говоришь,
Придумали в ЦеКа...
1991
***
То вид Отечества: гравюра,
На лежаке солдат и дура.
И.Бродский
Не лик, а вид Отечества, гравюру,
Лубок мыслитель созерцать привык –
Кривую улицу, согбенную фигуру,
Железную кровать, священный броневик.
И потому все следует к сумбуру,
К распаду и крушенью, и мужик
Пьет политуру, славит диктатуру
И не читает запрещенных книг.
Холодный ум подлог не покоробит –
Он созерцает вид, а не юдоль.
Изыскан слог, его признал бы Нобель –
Решит академический Стокгольм...
А на Руси – и чернозем, и снег,
И сон, и бунт, и Бог, и человек.
1992
***
По плодам их узнаете их.
Мф. 7, 16
Цитировал Сартра, страдал, что народ
Лишен своих прав, не имеет свобод.
- Проснитесь! – взывал. – Не живите по лжи!
И слово посеял – взошли мятежи.
И слово посеял – и всходит нужда.
И узнан по горькому вкусу плода.
И правды свои, как московскую пыль,
Собрал и уехал с семьей в Израиль.
1993
ЗВЕЗДА РУБЦОВА
Терзаться — так высоким русским словом,
А не игрой усталого ума:
Ей ничего ни дорого, ни ново,
Горит, да в сердце остается тьма.
Когда чадит усталое безверие,
То нам нельзя принять его дела,
Нельзя забыть, что мы сыны Империи —
А не колониального угла.
И потому взойдем на холм — и снова
С него увидим и зеленый шум,
И крест церковный, и звезду Рубцова —
Звезду полей, звезду российских дум.
И силы обретем стерпеть измены
И от беды расплакаться навзрыд.
И вы постойте, братья, резать вены.
Бог не простит, Россия не простит.
Когда чадит ленивое безверие,
То кто-то должен бить в колокола
И сохранять высокий дух Империи,
А не колониального угла.
И сохранять молитвенное слово,
Державный свет, трудолюбивый ум
И храм, и волю, и звезду Рубцова –
Звезду полей, звезду российских дум.
1994
***
Кто-то тайно приказы изрёк,
Кто-то свёл в напряжении скулы,
Чья-то мысль, словно пуля, мелькнула –
И я выбран, как верный залог.
Эй, поэт, затаись между строк
И смотри в автоматное дуло!–
Гаркнет резко исчадье аула,
Палец свой положив на курок..
Я – заложник столетней беды,
Мне в лицо она весело дышит…
Праздный мир с одобреньем услышит,
Что меня, приложив все труды,
Обменяли на сумку с гашишем
И на остров Курильской гряды.
1995
МАТЬ И СЫН
В русском городе Грозном под музыку пуль
Жизнь со смертью идут, как военный патруль.
Сын — хороший водитель, он возит бензин
В русском городе Грозном.
Единственный сын.
Мать глядит в телевизор, слепая от слез,
Вновь ей видится факел — горит бензовоз.
Комендантское время тревожит страну —
Мать с дорожною сумкой пришла на войну,
Закрывает собой чей-то дальний прицел,
В сумке брюки и куртка, чтоб сын их надел
И бежал бы — и бросил бы минную твердь,
Обманув командира, присягу и смерть —
От нелепого, страшного, злого труда.
Сын ей тихо ответил:
— Нет, мам, никуда
Не поеду я — надо кому-то и здесь.
Ты же, помнишь, учила, что главное — честь,
Что на страх и на трусость есть совести суд.
Я сбегу, а Серегу и Женьку убьют?
Я сбегу — новобранца посадят за руль,
И, считай, что мишенью он станет для пуль,
Что таит — и не ведает — каждая пядь.
И его тоже ждет одинокая мать.
Комендантское время, лихая пора,
Убегай — и до сердца не тронут ветра.
Убегай, хоронись непогоды и смут.
Убежим — хладнокровно Россию убьют,
Не жалея на русскую долю свинца,
Расстреляют в упор, как мальчишку-юнца.
Мать рыдала, внимая сыновним речам.
И с последней надеждой вступила во храм,
Где исходит от строгих икон благодать,
И в смятенные души зрит Божия Мать —
И молитва простая звучит в тишине
О единственном сыне и скорбной войне:
Сбереги их, Владычице, юных солдат,
Отведи от судьбы их смертельный снаряд.
И пехотные роты спаси — проведи
Через минное поле безглазой беды.
Пресвятая, простри Свой незримый покров,
Сохрани их, единственных наших сынов...
В русском городе Грозном под музыку пуль
Жизнь со смертью идут, как военный патруль.
Март 1996
МЕСТО МЕСТИ
Город пошлый, город грязный!
………………………………….
Погрязай в рутине вечной,
Город сплетен и клевет
Град пустынный, град увечный,
Град презрения предмет!
Иван Куратов «Усть-Сысольск»
Волнуясь, заметил поэт, а не злясь,
Высокое чувство не злится –
Какая на улицах давняя грязь!
Как мрачно в зырянской столице!
И то, что открылось душе и уму,
Доверил стиху безоглядно…
За это и памятник ныне ему,
Чтоб было другим неповадно,
Поставлен не там, где порядок и свет,
Где мысли чисты и трактиры,
А именно в граде, который предмет
Презренья гражданственной лиры.
Но здесь и признанье теперь, и престиж –
Какое изящное мщенье!
И в каменном платье никак не сбежишь
Из мест своего вдохновенья.
Да кто и помянет, что жил человек
И умер от смуты сердечной –
Пустынная улица, сысольский брег
И северный город…увечный…вечный.
1997
|
СОВЕТ ОПТИНСКИХ СТАРЦЕВ
Подвижники молитвы и поста,
Чтоб гордых дум преодолеть прельщенье,
Шли убирать отхожие места –
Так души обретали очищенье.
Хорошее лекарство для ума,
Врачующее самый здравый гений,
Послушное сгребание дерьма
Значимей философских рассуждений
(И сложных стихотворных сочинений).
Но мы горды – и собираем мысли,
Как словари, храним благой совет,
А мест отхожих никогда не чистим.
Поэтов много…
Вот и я поэт.
1998
***
Посмотрю на снег в начале мая,
Про себя решу, что повезло:
Замерзал Овидий на Дунае,
Мне — у моря Карского тепло.
Мне хватает света и озона,
И на размышления — чернил.
Милый край не одного Назона
В вечной мерзлоте похоронил.
Майский снег на улице кружится.
Дал Господь насущный хлеб и кров.
Что мне Рим, надменная столица?!
Почитаю я молитвослов.
Не живи, душа моя, в обиде
И за лад благодари Творца,
Не ропщи на местность, как Овидий,
Всё стерпи до самого конца.
1999
***
А. Пашневу
Если вдруг доживем до расстрела,
То поставят, товарищ, к стене
Нас не за стихотворное дело,
Нет, оно не в смертельной цене.
Мир уже не боится поэта,
И высокое слово певца
Он убьет, словно муху, газетой,
Пожалеет на это свинца.
Для чего сразу высшая мера?
Водка справится. И нищета…
Но страшит его русская вера,
Наше исповеданье Христа.
В ней преграда его грандиозным
Измененьям умов и сердец.
И фанатикам религиозным
Уготован жестокий конец.
Вновь гулять романтической злобе.
Как метели, в родимом краю…
Если только Господь нас сподобит,
Пострадаем за веру свою.
А солдатикам трудолюбивым
Всё равно, кто поэт, кто бандит —
Не узреть им, как ангел счастливый
За спасенной душой прилетит.
2000
ОНИ УЖЕ ВЕРНУЛИСЬ
Они уже вернулись из Чечни.
Они дойдут
До сути и столицы.
Упрямо догадаются они,
Что с Родиной подвыпившей
Творится.
И не напьются с ней
На этот раз.
И вспомнит
Министерство обороны,
Кто продал честь,
И кто отдал приказ
Разменивать державу
На гондоны.
И наши безнаказанные дни
Почувствуют,
Что есть свинец расплаты…
Они уже вернулись из Чечни,
Юнцы,
Мальчишки –
Русские солдаты.
2001
***
Тоску позовешь – больше нет друзей,
И с нею начнешь кутеж.
Вот наглая гостья. Водки налей –
И душу вынь да положь.
Судьбу ей подай, а не общий хмель,
Не хочет меньшей цены.
Расстелет – разделит с тобой постель
И станет тревожить сны.
И будет твердить до скончанья дней,
Что Бог далек и суров,
А с нею ты нарожаешь детей
И набормочешь стихов.
2003
В ГОСТЯХ
Почему поэт печален?
Даже залпом водку пьёт.
Потому что гениален,
Потому что идиот.
А способному уроду
Всё не так.
Не достаёт:
Алкоголя, кислорода,
Аномалий и красот.
Тушит в зеркало окурок,
Потому что вид не тот,
Потому что он придурок,
Потому что идиот.
Потому что гений очень,
А к отказам не привык,
Потому что с ним не хочет
Пить из зеркала мужик.
2004
***
Шумный рынок – снеди и одежды,
Запах кожи и шашлычный дым.
Про какие русские надежды,
Что не сбылись, снова говорим?!
Завершились пьянка и халява,
Время браться за серьезный труд,
За прилавок встала вся держава,
И отцы, и дети продают.
Спрос и выбор, упаковок глянец,
Распродажи, скидки и расчет…
Вечером придет азербайджанец
Выручку у рынка соберет.
2005
ПЕРЕСЕЛЕНИЕ ДУШ
Я не искал у Байрона в стихах
Ни глубины, ни силы, ни свободы,
Читал их через строчку, впопыхах –
К экзамену, в студенческие годы.
Запоминал, что Конрад был пират,
Унылый романтизм – примета века,
Что Манфред – маг, Шильонский замок – ад,
Светлы природа и восстанье греков.
Я сдал экзамен. Мне достался Скотт.
И Байрона забыл я, как химеру…
Но слышу: – Байрон! Байрон! –
То по скверу
Гуляет школьница, эрдельтерьера
Знакомым звонким именем зовет.
Эрдельтерьер визглив, да не уныл,
И даже мил. Какой чертою морды
Или характера он повторил
Английского романтика и лорда?
А, может, и ничем. Пустой вопрос.
Царит каприз, легко соединяя
Поэта, умиравшего, как пес,
И пса с визгливым и банальным лаем.
Пустой учебник – зря я прочитал,
Что Чайльд Гарольд тиранов презирает.
Вот вижу, хвост купирован и мал,
А все-таки виляет.
И виляет.
2006
ОДНОКЛАССНИКИ
Припомню вновь приветливые лица
Весёлых одноклассников моих…
Один в психиатрической больнице
Пытается понять свободный стих.
Чтоб не тревожить строгих санитаров,
Бубнит верлибры веку и стене
И верует, что обладает даром
Скрывать созвучья в уходящем дне.
Второй в тюрьме, глядит через решётки
На Божий мир любви, измен и слёз,
Где умирает от палёной водки
О русском сердце вспыльчивый вопрос,
И привыкает к паханам и нарам,
Ко снам туберкулёзной духоты,
И верует, что обладает даром
Плевать на всё с тюремной высоты.
Другой на подоконник встал –
Влюбиться
Хотел в родную спящую страну.
И сделал шаг навстречу вольным птицам
В растерянную высь и глубину.
Упал на тротуар, но от удара
Никто не вздрогнул в хмуром городке…
А веровал, что обладает даром
Перекурить печаль на сквозняке.
Четвёртый сгинул в кишлаках Афгана:
Восточный муж, имеющий трёх жён,
Внимательный читатель сур Корана,
Ему отрезал голову ножом.
Росла чинара, блеяла отара,
Его «калаш» сгодился на калым…
А веровал, что обладает даром
Домой вернуться к матери живым.
А пятый – дьякон, учит мир молиться
И сильно пьёт за ближних и родных,
Припомнив вновь приветливые лица
Весёлых одноклассников моих.
И выпью я, раз не звучит кифара,
И нет в душе спокойного угла,
И кажется, что всё проходит даром –
Напрасны наши думы и дела.
Мы исчезаем… Остаётся смута.
Её бы словом дружеским унять.
Но, встретившись случайно, почему-то
Стараемся друг друга не узнать.
2007
В ПРОКУРАТУРЕ
Я весь седой и многогрешный –
Юн старший следователь, он
Ведёт допрос, чтоб потерпевшим
Признать меня.
Таков закон.
Рассказывает без запинки,
Придав словам суровый вид:
Мой сын единственный,
Мой Димка
На Пулковском шоссе убит.
Привычны горестные были
Для умирающей Руси:
Чай с клофелином предложили –
И выбросили из такси.
И он замёрз.
Скупые вздохи
Кто может слышать в тёмный год?!
Замёрз от февраля эпохи
Всепобеждающих свобод.
И ни молитва, ни дублёнка
Не помогли его спасти,
И Богородицы иконка
С ним замерзала на груди.
Какую вытерпел он муку
Не перескажет протокол!
И ангел взял его за руку,
В селенья вечные повёл.
А мне произносить с запинкой
Слова кафизм и панихид.
Мой сын единственный,
Мой Димка
На Пулковском шоссе убит.
Нет больше никаких вопросов,
И прокурор, совсем юнец,
Мне говорит, что я философ.
Я не философ, я отец.
Ах, следователь мой неспешный,
Ты не поймёшь, как я скорблю…
Я потерпевший, потерпевший.
Я потерплю.
2008
***
Когда Ты молитвам внимаешь,
Глядишь на тревожный закат,
Ты знаешь, конечно, Ты знаешь,
Зачем наши судьбы сгорят.
Сгорят не для точных ответов –
Мы только, как дети, поймем,
Что строгое таинство света
Дополним неровным огнем.
Запутавшись в снах и порядках,
И в чаяньях ночи и дня,
Мы просто сгорим без остатка
Неровного ради огня.
2009
***
Жена!
Я не считал года –
Прошли легко, как дым.
Но почему ты молода?
А я вдруг стал седым?
Жена!
В какой беспечный миг
Вошёл внезапно страх?
Зачем мне этот скорбный лик
И пепел на висках?!
И снег, и мел –
В одной судьбе.
Как будто это грим.
Когда я изменил себе?
Когда я стал седым?!
2010
***
Смерть не верит слезам.
Как положено зверю.
А пути просчитала мои наперёд.
Но весной я не плачу.
И смерти не верю.
И в неё я не верю – весной.
Подождёт.
Всё вернётся…
Февраль хоть и хмур, да не долог.
Я в весеннее утро открою окно.
И услышу, что в сердце смеётся ребёнок.
Или в доме моём.
А иначе и быть не должно.
2011
***
Бог есть путь – поревнуй и дойди до Бога …
Почему мне кажется, что подчас
Бог далёк, как звезды мои над дорогой,
Если Царство Божие внутри нас?
Но когда неприступную даль я вижу,
Но когда гляжу на Небесный свет,
Бог становится рядом, подходит ближе –
Никого в пути ближе Бога нет.
2012
ВАСИЛИЧ
Василь Василич назывался дедом,
Но был не дед мне – знал я про обман.
Он помогал чинить велосипеды,
До станции нёс маме чемодан.
Не воевал – в тюрьме сидел, наверно,
Украл чего-то – это я решил.
В России мир… Он пил дешевый вермут,
Чуть что ругаясь – мать твою в кувшин.
А мама говорила деду строго:
–Не матерись, здесь не пивной буфет.
И дети слышат. Ты побойся Бога!
Василич отвечал, что Бога нет.
К нему приехал за отцовской лаской
Сын из Тамбова, тридцати двух лет.
На мотоцикле новеньком с коляской
Катал родню – и вылетел в кювет.
Все живы – их на «скорой» увозили,
Среди сочувствий, вздохов и машин
Дед отряхнулся от дорожной пыли –
Ни ссадины. Вот мать твою в кувшин!
В России мир… А мы идем в больницу,
Родным несём мы яблоки и мёд.
Василич верит, хоть и матерится –
Всё будет хорошо, и Бог спасёт.
2013
МОЛЧАНИЕ РЕКИ
Течёт река, не зная языка –
Ни русского, ни коми, ни иного.
По ней плывут цветы и облака.
Молчит река.
Не говорит ни слова.
Река и речь…Язык наш не забыл:
Одна у них природная основа.
Но речь на дно осела, словно ил.
Молчит река.
Не говорит ни слова.
У Стикса невысокая волна –
Кто не прочёл молчания речного,
На время лишь поднимет ил со дна…
И вновь река
Не говорит ни слова.
2014
ВОРКУТИНСКИЙ ВОПРОС
Я родился в краю гагар,
Куропаток и белых сов,
И сюда никакой Макар
Не гонял телят и коров.
И в судьбе моей падал снег,
Снова падал – как будто впрок.
Я смотрел на него, как зэк,
У которого долгий срок.
Я смотрел на него в упор,
С ним легко соглашаясь в том,
Что не я выбирал простор,
Что не я выбирал роддом.
Кто же выбрал? Какая цель?
Непонятно. Туман и тьма.
Но зато впереди метель,
Но зато впереди зима.
2015
НА ПЛОЩАДИ ВОССТАНИЯ
Человек, доверчивый, как лошадь –
И таких, как он, еще табун –
Выйдет на бессмысленную площадь
И на беспощадный выйдет бунт.
Говорит, что хмурая держава
Не удержит вздоха естества:
- Тварь ли я дрожащая иль право
На дела имею и слова?!
Правду перемешивая с ложью,
Как с осенней грязью первый снег,
Он дрожит, как тварь.
Но тварь-то Божья!
Все-таки не лошадь – человек.
2016
***
Глухое раздражение времён,
Что от небесного не скрыться взора,
Что постигает каждый Вавилон
Безумие Навуходоносора –
Когда царят война и произвол,
Когда встают народы на народы,
Когда траву забвения, как вол,
Они жуют на пастбищах свободы.
Когда глядят на полную луну
Потеряно, испугано, устало,
Чтоб промычать забытую вину,
Не понимая, как начать сначала…
2017
***
Солнце споткнется о времени край, как об порог.
Март остается зимою. Сон не найдет покой.
Вижу во сне, как падает птица, вянет цветок.
Вижу ночное небо и звезды над головой.
И мать умерла. И умер отец. И умер сын.
Ляжет на память снег и на улицы путь кривой,
Чтобы понять, никого нет рядом – и я один.
Только ночное небо и звезды над головой.
Время споткнётся о солнце – снова придёт весна.
Встанут отец и мать. И сын возвратится живой.
В это поверить сможет лишь память вечного сна.
Только ночное небо и звезды над головой.
2018
***
Келья была у монаха проста:
Стол и божница, псалтырь и кровать.
Было окошечко в форме креста,
Чтобы сквозь крест этот мир понимать.
В сердце бы келью такую иметь,
Скромную келью монаху под стать,
Чтобы смотреть на рожденье и смерть,
Чтобы сквозь крест это всё понимать.
2019 |
