БАЙКАЛ ВО ЛЬДАХ

 Байкал долго не сдаётся жестоким морозам. Он то крушит с размаху волны о берег, то набирается сил в тихой задумчивости. Но стужа берёт своё, и в декабрьских водах появляются первые кристаллы льда, называемые салом. Через неделю-две они соединятся, образуют льдины и ледяные островки, которые будут плавать по остывшему озеру. Но недолго. Однажды – обычно в первой половине января – пригонит хиус ледяную махину во всю байкальскую ширь. Наползает она с шумом и звоном на берег, иногда на большую высоту, с громким треском и звоном распадается по краям на крупные прозрачные осколки. И хоть ледок ещё совсем тоненький, похожий на сине-зелёное стекло, ему удаётся закрепиться, если Байкал спокоен. Вскоре озеро-море сплошь покрывается ледяной хрустальной коркой и замирает. В январские морозы лёд очень быстро начинает нарастать, и корка эта превращается в каток, поистине царский, во всю байкальскую ширь и даль. Такой каток – мечта любого конькобежца!

Вскоре зима укрывает лёд пышными снегами. Берега отвыкают от шума прибоя и привыкают вслушиваться в звенящую тишину. Весь мир погружается в глубокое снежное безмолвие. Как красиво море ослепительной снежной парчи с блестящими на солнце парусами торосов! Кажется, что горы, окружающие Байкал, смотрят на него белыми лицами. А голые деревья на вершинах издалека, со стороны моря, похожи на каштановые волосы, торчащие на высоких головах задумчивых гор.

 Ангарский исток, согревающий себя тёплыми глубинными водами, не замерзает. По утрам он парит, как огромный котёл, в котором варится волшебное зимнее варево. Из «котла» восходит к небу молочный пар, который в рассветных и закатных лучах окрашен в розово-оранжевые тона. Он, внизу густой, наверху клочковатый, плотно окутывает весь исток, поднимается выше мысов, устремляется вдаль, к восточному берегу и укрывает его от взора. На истоке во множестве зимуют уточки. Они весь день плавают, плещутся в стылой воде, добывают себе пищу. Интересно наблюдать, как эти маленькие рыбаки проворно и смешно ныряют в глубины. И, наверное, им везёт с рыбалкой. Выглядят они упитанными и здоровыми.

Далее истока Байкал неподвижен. Кажется, он уснул крепким сном. Но тишь да гладь – одна только видимость. Нет богатырю покоя ни днём, ни ночью. Что-то вызревает, назревает в его глубинах. Бурлит подлёдная жизнь. Байкал пытается, как прежде, метать ввысь резвые волны, но порывы сдерживает ледяная крыша, ставшая уже несокрушимой. Не хочет он мириться с оковами. Он не сломлен, не покорён. Теперь вся огромная ледовая площадка, скрывшая от глаз озеро, становится полем боя. Байкал стремится во что бы то ни стало порвать прочные цепи. Он стреляет, взрывает ледяной панцирь, ревёт зверем, урчит, грозит. Вот как об этом явлении сказал дипломат, учёный, путешественник Николай Гаврилович Спафарий, побывавший на озере в далёком 1675 году: «И зимнею порою везде по Байкалу живёт подо льдом шум и гром великий, будто из пушки бьёт…».  Выстрелы и залпы раздаются и днём, и ночью. Неустанно пробивается Байкал к небу. Успокаивается он только на короткое время. Ледовое поле вследствие упорной борьбы густо покрывается зигзагами, молниями, нитями трещин и трещинок, образующими искусные узоры и сплетения. Вольнолюбивые ветры, начисто выдувающие снег с больших участков и оголяющие аквамаринную темноту толстого льда, дают возможность любоваться этим чудом, сотворённым в изобилии.

К весне лёд испещрён трещинами так, что на нём не остаётся живого места.  Однако трещины не влияют на качество льда: ледяные оковы очень прочны. Лёд бывает настолько толстым и крепким, что выдержит железнодорожный состав. Люди, видя такую его прочность, в русско-японскую войну, когда Транссиб с двух сторон подошёл к Байкалу, а море ещё не покорилось строителям, укладывали на льду рельсы и перевозили через Байкал с помощью лошадей железнодорожные составы.

Серьёзной угрозой являются становые щели, представляющие собой подвижные широкие швы.  Наверное, для такого «рывка» озеро долго копит силы. Образование крупного байкальского шва напоминает землетрясение. Слышится гул, и лёд начинает сильно трясти. Раздаётся грохот, и образуется нескончаемая трещина-щель. Если Байкал грохочет ночью, то взрыв слышен в домах, находящихся на приличном расстоянии от берега. Становые трещины – царицы трещин – обрастают торосами. Они то смыкаются, то далеко расходятся, пугая разверстой байкальской глубиной.

Весной, когда берег чист от снега, а разомлевшие горы синеют медуницами и светят солнцем подснежников, Байкал ещё лежит во льдах, потемневших, утомлённых, ощетинившихся хрустальными иглами.  У берегов лёд быстро тает, и всё более ослабевает его связь с землёй. И в конце апреля – начале мая, взяв в помощники мощные ветры, Байкал, наконец, освобождается. Ветер отрывает игольчатый хмурый лёд от берега и медленно несёт его вдаль. Часть льда Байкал выталкивает в Ангару, часть ломает, разбивает, дробит, подставляет тёплым лучам. И рассыпаются льдинки, с печальным нежным звоном растекаются иголочками по байкальской глади. Лучи да самого дна просвечивают открывшиеся взору воды, ставшие чище, яснее. Купаются и не могут накупаться в Байкале белые облака. Начинается новая долгая бурная жизнь славного моря.

МАЙСКИЙ ДЕНЬ

На Байкале стоял прохладный и пасмурный день конца мая. К сожалению, май был неласковым, да и вся весна не задалась. Обычно в холодное время говорят: «Не май месяц!» А тут и май будто был и не маем вовсе. Из-за холода листочки на деревьях и кустах только-только стали проклёвываться. Неуверенно зацветал багульник. Недружно и позднее обычного раскрывались лесные цветы. От частых дождей и снегов разлились речки.

Солнце днём всё-таки показалось, но, посветив немного, скрылось в облаках. Ближе к закату оно ещё раз выглянуло на полчасика. На смену ему пришла хмарь, временами становилось темно, как поздним вечером. В это время лил дождь, уже изрядно поднадоевший за весну. Иногда он перемежался со снегом и градом. В перерывах между погодными безобразиями я, поёживаясь от холода, занималась грядками, не надеясь дождаться лучшего времени для посадки. А вокруг всё было однообразно, скучно, серо, сыро.

Вдруг в природе что-то изменилось. Всё вокруг залил матовый желтоватый тёплый свет. И я поняла, что за моей спиной светит радуга. Я обернулась и увидела, что радуга была через всё небо. Она была яркая-яркая! И длинная, и широкая! Одним концом она уходила в Байкал, а другим стояла на вершине горы.

Люди говорят: «Всё хорошо, что хорошо кончается». А дожди часто заканчиваются радугой, которая, наверное, является одним из основных предназначений дождя. Захлопнутое небо, надоев своей скучной мокрой серостью, вдруг распахивается нежной пронзительной голубизной и вспыхивает радугой, несущей радость обновления и чистоты земли.

Я спешно дошла до берега и стала искать место, откуда можно было снять на телефон это чудо и боялась, что оно исчезнет. Но, похоже, радуга пришла надолго, с ней ничего не делалось, напротив, вскоре рядом с ней стала видна ещё одна, менее яркая. Двойная радуга над Байкалом – великолепное зрелище! Я фотографировала радугу с разных мест и огорчалась, что она не входит в кадр полностью.

А тем временем картины быстро сменяли одна другую. Ветер в высотах играл облаками, одни смешивал, другие разъединял. Закатное солнце озаряло их волшебным разноцветьем. Большинство облаков светлело, а некоторые оставались мрачными и то лили дождём, то извергались на землю градом и снегом. Я спешила сфотографировать такую переменчивую красоту, металась по берегу, отходила от него, забиралась на причал. Жалела, что не могу просто стоять и не через объектив, а во все глаза, с наслаждением смотреть на этот потрясающий закат, ставший настоящим праздником после серости весенних будней. Но так хотелось оставить этот вечер на память, чтобы любоваться им потом. И я снимала и снимала.  Вспомнился текст о мальчике, который не успел нарисовать вечер и удивлялся, как у художников это получается. Но в этот вечер на Байкале природа дразнила ускользающей переменчивой красотой не только художника, но и фотографа.

Постепенно небо очищалось, синело. Вот последние пышные облака заалели на солнце и, величаво плывя, выпустили на волю золочёную Луну. Я смотрела на них через молодые берёзки, на которых проклёвывались первые запоздалые листочки. Одно облако было большим, по форме напоминающим кита. У облака было детское «лицо», «черты» которого были прорисованы крохотными тёмными облачками. Ясно виделись рот, нос, глаза - один широко открытый, другим облако будто подмигивало умытому праздничному миру.  А на голове торчал пышный белый чубчик.

Какая красота! Какая благодать! И я благодарила неласковую весну за эти минуты счастья.

МОИ ЛЮБИМЫЕ ДЕРЕВЬЯ

Люблю я деревья и кустарники, растущие на моей малой родине. Да и как их не любить, если почти каждый день встречаюсь с ними, такими неприхотливыми, такими жизнелюбивыми. А некоторые и выросли вместе со мной. Но всё-таки несколько наших деревьев мне особенно дороги. И хочется немного о них рассказать.

Стоит у Байкала на краю обрывистого откоса старая черёмуха. Бессчётное количество раз любовалась я байкальскими картинами, сидя рядом с ней. И черёмухой тоже любовалась, фотографировала её на фоне любимого моря. Помню её совсем юной красавицей, раскидистой, весёлой. Но теперь она уже не та. Толстые стволы большого черёмухового куста обветшали, почернели, кое-где с них содрана кора, и обнажённые части стали одного цвета с корой. На нижних частях стволов, почувствовав слабость дерева, поселились мхи и лишайники.  Почва, на которой стоит куст, каждый год осыпается, и черёмухе всё труднее держаться за землю. Она всё ниже и ниже склоняется к Байкалу, будто хочет пристальнее в него вглядеться. Только один ствол ещё немного смотрит вверх, но и он клонится к Байкалу.

 Поздней осенью, когда всё становится бесцветным, чёрные голые ветви его, как перебитые крылья, обречённо опущены вниз. И он, как, впрочем, и вся почти свалившаяся с откоса чёрная черёмуха, кажется олицетворением скорби. И стоит она, унылая, будто навек прощается с гордым озером-морем. Но черёмуха живёт, борется и сдаваться не собирается. Скопив за зиму силы, весной начинает она буйное цветение. Свежая зелень листвы и белый цвет быстро закрывают черноту стволов, и черёмуха выглядит, как и в молодые годы, здоровой, жизнерадостной, молодой, красивой и полнит округу пьянящим ароматом. Любуется она на своё отражение в байкальской воде и радуется: не зря боролась за жизнь. Так красивая женщина обычно не сдаётся старости и всеми возможными способами пытается сохранить свою красу.

Смотришь на черёмуху летом и зимой – будто два разных дерева видишь. И не просто разных, а противоположных по цвету, по настроению, по духу.

А как хороша бывает черёмуха, расцвеченная вдохновенным сентябрём, когда играет в её богатой причёске ветерок и когда по волнам один за другим уплывают парусочками её разноцветные листья…

Повыше черёмухи, в начале горы, живёт высокая сосна. Никто не считал её годы, но прожила она немало, прожила основную часть жизни. Сосна эта высока и царственна. Ствол её у основания толст, крепок и тёмен от огня, так как весенние палы, которые здесь проводятся каждый год, не обходят дерево стороной. Но наверху кора светлая, совсем молодая. Тянутся к небу крепкие, извилистые, словно застывшие в неведомом танце ветви. Некоторые достигли вершины родительского дерева и образовали вместе с ней густую, продолговатую макушку. А вот середина дерева сейчас голая. Раньше сосна была пышнее, ветвистее. Теперь же некоторые её ветви обломаны, корни обнажились. И пусть она постарела, но осталась необычной, сильной и прекрасной. И, думается мне, что она сродни диковинному Пушкинскому дубу, что стоит у лукоморья. Наша сосна тоже растёт у воды, у самого Байкала, жизнь которого ей хорошо видна от рассвета до заката, и, наверное, ей ведомы байкальские тайны. И верится, что Байкалу-батюшке по нраву зеленохвойная красавица, засыпающая под его песни и сказки. Сосна – первое дерево на горе, она и открывает собою лес, и словно прикрывает его, защищает своей мощной кроной. Стоит она у самой тропы, которая, взбегая вверх, встречается с другими тропками, а на них, как «на неведомых дорожках», можно увидеть множество следов птиц и зверей. И пусть звери и птицы не сказочные, а самые настоящие, но всё же рядом с сосной, на ветвях которой могли бы удобно устроиться русалки и на которой нашлось бы место для прогулок учёного кота, легко верится в чудеса. Хочется, чтобы замечательная сосна жила долго-долго, чтобы не коснулись её ни пила, ни топор!

Хочу сказать о многоствольной берёзе, которая растёт на опушке горы у моего дома и хорошо видна из окна. Берёза приземистая, серокорая, для других ничем не примечательная, разве только тем, что она – первое дерево от дороги. С неё начинается берёзово-багульниковый лесок, который по весне становится раем. Лет тридцать назад это было совсем другое дерево, красивое, высокое. Не помню, кому помешала берёза. Её срубили и остался от неё лишь высокий пенёк. Но берёза сумела себя восстановить. Её веточки потянулись вверх и стали стволами. Всё в природе стремится к жизни. А вот человек почему-то не всегда её бережёт…

Ещё хочу сказать о берёзках, живущих на байкальских ряжах. Деревья не выбирают место жизни: куда занесло семечко, там и растут. Занесло на ряжи, построенные в открытом море более века назад и для тяжести наполненные камнями – выживай, если сумеешь, а нет, так помирай – никто не заплачет. Байкал, как и Москва, слезам не верит. Нелегко приходится берёзам на ряжах, на семи байкальских ветрах, но они как-то выживают. Без почвы им никогда не стать могучими, но они довольствуются малым. Природа, как и всему сущему, дала им любовь к жизни, и они, страдая, за жизнь борются. Перед ними – байкальская даль, то безмолвная, то ревущая. Их захлёстывают волны, гнут ветры, сечёт град, их окутывают сплошной завесой холодные зимние туманы. И только зелёным маем у них появляется надежда на тепло…

Глядя на наши деревья, часто вспоминаю слова: «Учись у них, у дуба, у берёзы…» Афанасий Фет советовал учиться у деревьев с молчаливым терпением переносить невзгоды, и тогда «для ясных дней, для новых откровений переболит скорбящая душа». Конечно, деревья могут научить нас многому и прежде всего стойкости, любви к жизни и верности своей земле.

Желаю вам долгой жизни, мои черёмухи, сосны, берёзы! Растите, шумите, цветите, радуйте! Хорошо в вашем обществе. И мне, как и вам, не сойти с родной земли.

УТЁС ОТКРЫВАЕТ ПРОСТОРЫ

Сентябрьской порой Байкал становится ещё прекраснее. А уж как он, в богатых осенних нарядах, прекрасен с большой высоты!..

 В который раз иду я полюбоваться морем с высокого утёса, стоящего высоко над Байкалом и нависающего над обрывом. Иду по скалистому гребню, крутому с двух сторон, а во многих местах даже отвесному, особенно внизу, со стороны Кругобайкальской железной дороги, где горы в начале века взрывали, прокладывая вдоль байкальского берега два пути.  Но мне не привыкать. Выросла я среди байкальской природы, и на скалы взбиралась, и шишки с кедров доставала. Правда, ушло молодое время, и теперь идти к своему любимому утёсу стало сложнее. К тому же, раньше, на гребне было некое подобие тропинки. Сейчас же никто по нему не ходит, и он густо зарос кустарниками и деревцами, корни которых вышли на поверхность и сплелись друг с другом.

Крутизна начинается, можно сказать, от самого Байкала. Зато и высота набирается быстро. Всё ниже и ниже огромная чаша сибирского моря, со всех сторон окружённая горами. Держась за чахлые кусточки и узловатые стволы деревьев, осторожно поднимаюсь я в байкальское небо. Ненадолго задерживаюсь возле любимой берёзки-подростка. Стоит она у края и смотрит на Байкал. У берёзки два ствола. Ветви первого тянутся в направлении моря. А изогнутые ветви второго образовали своеобразную белую тонкую рамку, в которой видна картина части моря и гор. Нередко в берёзовой раме появляются то солнце, то луна. В основном за солнечно-лунные байкальские картины мной и любима эта берёзка. Вот и сейчас в этой природной раме светит солнце.         

Продолжаю подъём.  На пути встречаются две маленькие живописные скалы. Одна немного в стороне, и я прохожу мимо неё по гребню, а другую обхожу справа, с обратной стороны, и она на несколько минут закрывает от меня море. Обхожу и участки с густыми зарослями растительности. Но вот ненадолго подъём становится более пологим. Хотя путь к утёсу ещё не окончен, останавливаюсь у группы сосен передохнуть и полюбоваться с высоты байкальской золотящейся синевой. Много раз бывала здесь, но всё равно замираю от восторга и всматриваюсь в открывшуюся картину Байкала так, будто вижу её впервые.

Поднимаюсь дальше, не отводя глаз от Байкала. До утёса остаётся всего метров тридцать. Это тяжёлые метры, так как подъём в этом месте крут, да ещё приходится карабкаться по самому краю скалы. Но вот и вершина. Возле обрыва растут три сосны и осинка-невеличка. Осинка мне до пояса и кажется совсем слабенькой. Нелегко этой малышке бороться с коварными байкальскими ветрами, добывать пищу из каменистой почвы да выживать в весенних пожарах. Стволик осинки почернел от огня, нижние ветви сгорели. Но верхушка – золотая! И её золочёной листвой играет свежий ветерок. Сосны же велики и раскидисты, несмотря на то что их стволы снизу тоже черны от гари. Похоже, они привыкли к месту, на котором стоят много лет, и ничего другого не желают.

Смотрю на осеннюю чащу. Резко уходят вниз деревья и кустарники, тесно растущие на скалистых престолах северной, бессолнечной стороны горы. Но сейчас чаща светла и чудесна. Желтизна берёз и осин, зелень сосен и кедров, огонь рябин и черёмух – от такой красоты всё во мне замирает. Насмотреться на сентябрьский лес вдоволь невозможно, но поворачиваюсь к нему спиной. Теперь предо мной – утёс. Подхожу к его краю, и от высоты и величия картины замирает сердце. Ничто не загораживает панораму озера. Байкал открыт, распахнут, доверчив. Его волны отсюда, сверху, кажутся зыбью, а чайки над ними – белыми мошками.  На многие немереные вёрсты распростёрлись горы, хранящие драгоценную чашу сибирского моря. С нашей западной стороны они гораздо ниже, а с восточной, до которой от нас километров пятьдесят по прямой – высокие. Их остроконечные вершины уже забелил первый снежок. У подножия моей горы золотистой змейкой тянется Кругобайкальская дорога. Над Байкалом сверкает и слепит глаза золотой ореол. Солнечная дорожка, широкая, живая, пролегла через всё славное море, а через неё медленно плывёт кораблик, который отсюда кажется меньше детской игрушки. Надо мною висит, распластав широкие крылья, коршун. Над обрывами величественно парят сосны и берёзы. И усталая, приземлённая душа, истосковавшаяся без живительной подпитки, полнится счастьем и парит вместе с птицами и деревьями. Кружит голову высь, манит чистое небо. И море, и горы, и небо, – всё пребывает в едином вдохновенном порыве – творить красоту.  А творить есть из чего: палитра сентябрьской природы божественно богата...

Давно заметила: Байкал и небо тесно связаны, недаром порой они бывают одного цвета. И тогда, глядя на катер, не понять, плывёт ли он по морю или летит по небу.  Любят смотреться в байкальское зеркало облака. Так чудесны и облака в небе, и их двойники в воде на закате, когда начинает играть в воде и в небе не устающее удивлять вечернее Солнце! Конечно же, Солнце миллионы лет любит Байкал, оно жидким золотом растекается по поверхности и проникает далеко в холодные глубины и высвечивает, и расцвечивает их. Сибирское море радуется солнцу, веселеет с его приходом. Тихой ночью небо любит прополаскивать в байкальской воде свои мерцающие звёзды, а Луна и звёзды, купаясь в байкальских водах, несут морю тайны Космоса и набираются байкальских чудес.  Байкал не всегда бывает сдержан в своём желании слиться с небом. В шторм, вдруг взбунтовавшись, Байкал изо всех сил рвётся в небо, плещет в него мятущейся волной…

Стоя на утёсе, ощущаешь себя частицей осеннего праздничного разноцветья, частичкой бескрайнего Космоса. Чувствуешь, как переполняется душа всем сущим: от тенистых распадков до озарённых высей. И просвечена она насквозь золотым байкальским сиянием… Как сладостен свежий ветерок, как вольно дышится над Байкалом! Вот она – настоящая красота и гармония. Вот он – простор. Вот она – свобода, такая желанная! Вот она, лучшая в мире земля, на которой повезло тебе родиться и за которую надо держаться так крепко, как держатся за неё вознёсшиеся над бездной деревья, и надо бояться её потерять так же, как боятся они. И они, и я без неё – ничто. Высоко над Байкалом вспоминаешь, что ты обязан жизнью миру природы. Мы живём в природе, она живёт в нас. Но мы всё больше рвём наши с ней кровные узы и отворачиваемся от неё. А она, как чуткая лошадь, прислушивается к нам и не может понять, почему мы так плохо с ней обходимся…

Такой бессмысленной кажется отсюда человеческая суета, на которую мы тратим почти всю нашу драгоценную жизнь. Только здесь, на большой высоте, по-настоящему осознаёшь, насколько мы приземлены и ограниченны. Байкальские высоты очищают дух, заряжают бодростью и желанием жить, жить по-настоящему. А потому пока есть силы, буду ходить в байкальское небо, чтобы воспарить над суетой и надышаться байкальской благодатью.

ОСЕНЬ

Тёплым утром золотой осени отправляюсь я на велосипеде по Кругобайкалке набраться перед зимой ярких впечатлений и пополнить свой фотозапас, чтобы было чем скрасить скучные зимние вечера и с другими красотой поделиться.

Ночью шёл сильный дождь. Воздух влажный. Но солнышко быстро сушит сырую землю. Тропа, по которой я не спеша еду, очень узкая, только для велосипеда да мотоцикла. Слева от меня – старая железная дорога, справа – заросли высокой травы, над которыми возвышаются крутые горы. Вот подъезжаю к пострадавшей от молнии безголовой сосне, простирающей к небесам ветви-руки. Она растёт у обрыва на высокой горе, увенчанной вознёсшейся в небо красивой скалой, на которой растут, не зная страха, деревья разных пород. Их зелёно-жёлто-красные одежды делают скалу прекрасной. Над деревьями-небожителями купается в лазури белый серп Луны.

Восхищённая чудесным видом, замираю я надолго. Затем несколько раз фотографирую гору от подножия до вершины, с сосной, со скалой, с лунным месяцем.

Еду дальше. Мелькают засыхающие травинки, цепляются за ноги, заглядывают в лицо, словно просят запечатлеть их, увековечить. Останавливаюсь. Снимаю их на фоне древнейших скал.

В голубом небе тают последние облака. На тёмно-синей воде белеют чайки. Горы и склоны осень щедро раскрасила. Столько в них красок и оттенков, среди которых значительно преобладает жёлтый свет. От желтизны листвы да от солнца и мир кажется золотым. До чего же хорошо!

Проезжаю мост, построенный более века назад. Он незыблемо стоит на опорах ручной кладки над ручьём, катящим из узкого распадка прозрачно-стеклянную воду. Оглядываюсь на панораму уже далёкого посёлка, словно хочу наглядеться на него вперёд перед тем, как дорога уведёт меня за гору. Посёлок красив и светел. Домики утопают в осеннем разноцветье. На горе под нежно-голубым небом сияет купол храма. Темные ряжи порта уходят в байкальские воды, играющие бликами. В акватории стоят белые суда.

Фотографирую панораму посёлка. Немного проехав, снова останавливаюсь. Подхожу к крутому откосу на краю мыса. Внизу волны до блеска моют серые валуны. Возле них, у берега, растёт старая куцеватая берёза, много повидавшая на своём неспокойном веку. Её били-ломали шторма, на неё наползали льды. И всё же хороша она сентябрьской порой! Осенняя сказка превратила её отрепья в дорогие одежды. Бережно прикасается к ним ветерок. Осыпает горошком брызг Байкал.

Делаю снимок с героиней-берёзой, открытой всем байкальским ветрам.

Рядом со мной у обрыва стоит озарённая солнцем высокая, раскидистая сосна, чуть подавшаяся к морю. Её подножие украшают густые разноцветные травы. Она открывает собой ряд деревьев, стоящих у склона. Как хороша сосна на фоне монументального мыса Толстого, почти вертикально уходящего в небесную лазурь!

Несколько раз фотографирую пейзаж с сосной. Смотрю в телефон. Прекрасная получилась картинка!

На пути привлекают внимание две берёзки. Какая-то сила согнула их в дугу. Скорее всего, их подмял падающий обломок скалы. Но они выжили и растут. Растут они не как все: не в направлении солнца, но зато в направлении Байкала, образовав собой красивую незавершённую арку вблизи байкальской воды. Нижняя сторона стволов лишена ветвей, а верхние ветки преобразовались в деревца, непокорно смотрящие ввысь. Природа прекрасна, гармонична. Она искусно залечивает раны, восстанавливает себя.

Фотографирую берёзки. На снимке кажется, что они ныряют в Байкал и никак не могут до него долететь.

Снова сажусь на велосипед. Горы, склоны, каждое дерево, каждый кустик просятся в кадр. И я стараюсь ничего не пропустить. Вот на пути тоннель, а точнее галерея, подпирающая отвесную скалу. В ней темно, прохладно и глухо. Уже больше века обрастает она деревьями. Весело желтеют берёзы над мрачной каменной чернотой. Слева синий Байкал. Справа скалы, с высоты которых без страха смотрят вниз деревца, по-осеннему чудесные. А в синей вышине над этим сказочным миром замер коршун. Благодать, глаз не отвести! Получается, галерея эта не только железнодорожная, но и картинная. Сколько картин она дарит неравнодушному глазу! Вот сейчас она делится со мной красотой яркой, осенней. А мир ранней осени притягателен, как никакой другой. Зелень сосен, огонь рябин, золото берёз – всё это нерукотворные картины. Бери, рисуй! А не умеешь рисовать, так фотографируй. И успевай: золотая пора коротка…

Видя осеннее великолепие, понимаешь, что в красоте природы – смысл бытия. Печально, что многие избегают в книгах описаний природы. А надо бы картины природы, написанные талантливой рукой, читать не спеша, пропускать их через сердце, чтоб оставалось оно живым и здоровым. Природа хранит наши души. Без неё книги пусты и скучны. Ведь, придя в художественный музей, мы не обходим полотна пейзажистов. Напротив, задерживаемся возле них надолго. Ещё бы! Трепетно рисовали художники русскую природу. Прорисовывали каждый листик, каждую травинку. Сама природа давала им краски, наполняла их светом вдохновения. И радуют полотна, где порой видны даже прожилки на листиках…

Есть открытые байкальские тропы, по которым проходят в год десятки тысяч туристов. А на моём пути встречаются тропинки доверия, ведущие к потаённым уголкам, где можно сидеть в одиночестве и смотреть, как плещет Байкал на мшистые камни, как выпрыгивают из воды мальки, как подплывают к берегу нерпы. И приятно оттого, что всё это открыто только тебе. Спускаюсь по такой незаметной тропке к самой воде. Пенная волна шумно набегает на береговые камни, мокрые, блестящие. А в воде камни поросли густыми зелёными водорослями. В прозрачной воде озера-моря раздольно играть солнцу. Склон пёстр. Мысы по-осеннему праздничны.

Фотографирую несколько раз на память осенний Байкал, берег, склон, тропинку...

Сентябрьский день переполнен солнцем, счастьем. Выпал на долю такой денёк – значит не зря жил. Все богатства меркнут перед золотом и изумрудами байкальской воды. Какими нелепыми кажутся в эти минуты слова о том, что на байкальской благодати надо экономить! Сознаёшь, что такое сокровище нельзя приносить в жертву. Понимаешь: у Байкала можно ходить пешком, ездить на велосипеде, а по морю – ходить под парусом…

Пусть сейчас идёт пора заготовок, и люди заняты соленьями-вареньями. А я вот хожу с фотоаппаратом! Но пища для души важна не менее. Когда всё отцветёт, когда остынет земля, когда птицы улетят искать тепло в чужих землях, буду возвращаться и возвращаться к этим снимкам, оттаивая, согреваясь, буду с теплом вспоминать этот благостный день, ставший подарком Земли и Небес.  

Ирина Александровна Прищепова родилась 1 февраля 1963 года в маленьком посёлке порт Байкал, что находится у истока Ангары. Вся её жизнь связана с Байкалом и Ангарой. В родном посёлке она окончила восьмилетнюю школу, затем среднюю школу посёлка Листвянка. После окончания школы училась в Иркутском государственном педагогическом институте по специальности русский язык и литература. Её педагогический стаж составляет 30 лет, 15 из которых она отработала учителем в родной школе посёлка Байкал.
Работая учителем, собирала материал о писателях и удожниках, связавших судьбу с Байкалом, с её родным посёлком. За несколько лет накопила большой, интересный материал, и в 2020 году в издательстве Иркутского государственого университета вышла её книга "Творческая гавань Байкала". Пишет прозу и стихи. Публикуется с 2015 года. Публиковалась в журналах "Наш современник", "Москва", "Молодая гвардия", "Сибирь", "Аргамак", "Огни Кузбасса", "Ротонда", а также в "Литературной газете", в "Литературной России" и других российских изданиях.
Ирина Александровна в 2016 и 2017 гг. становилась дипломантом международного литературного конкурса «Большой финал», в 2018 – международного литературного конкурса – «Созвездие духовности» (Киев). Два очерка из "Байкальских зарисовок" в 2018 и 2019 годах принесли ей дипломы Национальной литературной премии «Золотое перо Руси». В 2021 году она стала лауреатом премии «Золотое перо Руси» в третий раз, теперь за книгу «Творческая гавань Байкала». А немного ранее, тоже в 2021 г., стала лауреатом всероссийского конкурса «Русский лад».
Ирина Александровна является членом Союза писателей России и членом Союза журалистов России.

Комментариев:

Вверх