| |
* * *
Погода покуда вращается возле нуля –
как лошадь на привязи, ходит и ходит по кругу.
Работы не кончены, но застывает земля
и не поддаётся штыку, отбивается в руку.
Уходим под воду – подолгу её разгребать
не менее муторно, чем перепахивать грядки.
Покуда апрель её примется разогревать,
места проходные не стоит держать в беспорядке.
Чтоб к новому кругу упавшие вниз облака
не оледенили совсем ни души, ни дороги.
Чтоб так без конца и вращалась природа, пока
не пересечётся сигналом воздушной тревоги.
* * *
Бог ведает, что происходит с небом:
тепло – на холод, холод – на тепло...
У нас война. Пока со свежим снегом –
летит легко, ложится тяжело.
А встречь ему, занозисты и грубы,
но из огня взошедшие легки,
летят поленья в дымовые трубы
и сеются золой в колосники.
Так в противоположном перелёте
пути переплетают и следы
круговорот преображенья плоти
с круговоротом замершей воды.
* * *
В серёдке поля и зимы
сквозь напорошенные льдинки
вонзён подлодкою земли
засохший перископ тростинки.
Там под рассыпчатой водой
и промороженною коркой
зелёной жизни рядовой
лежит за каждой переборкой.
И, ведая непостоянство
родимой средней полосы,
хронометрируют пространство
насторожённые часы.
* * *
Когда произошёл Карибский кризис,
я только проектировался, грезясь –
по крайнему стечению вещей
я мог бы не родиться вообще.
С изрядным опозданием ещё вам
скажу спасибо, Кеннеди с Хрущёвым,
что мама с папой много не спустя
отважились на новое дитя.
Отеческие страхи унимая,
родителей всё больше понимаю...
Живей обестелешенных идей
любовное бесстрашие людей!
* * *
Почву тёплую разжать,
бросить семечко навеки…
Не рожают человеки,
а земля должна рожать.
Семя что? Оно умрёт
да воскреснет в юной силе.
А желанья не спросили –
просто выдался черёд.
Это нам грозит, кажись,
за развилку расплатиться,
где собой распорядиться
своевольны: расплодиться
или напрочь известись.
То природу и спасло,
что хотела, не хотела –
в камень вложенное тело
лишь однажды проросло…
* * *
Студёный май ограбил околоток.
Хоть за прогноз ручаться не берусь,
негусто будет осенью шарлоток,
на Рождество не с яблоками гусь.
То не беда – надежду на прибыток
опять отложим, счёт переменя...
Жаль, что удостовериться попыток
всё меньше остаётся у меня.
* * *
К 300-летию Екатеринбурга
Ничего в этом городе вечного нет –
всё уносит речная водица.
Много лет в этом городе первый поэт –
молодёшенький самоубийца.
По обломкам разбитой страны колеся,
о закраины острые режась,
в этом городе-крепости не зажился?
не последний ещё самодержец.
Здесь, теперь навсегда не у царственных дел,
отчитавшийся воле всевышней,
бел, как мел ученический, окаменел
кто надеждою был, да не вышел.
Но и то наперёд понимать надлежит:
к золотому венцу Мономаха
не последний в истории русский мужик
поднялся? из сибирского праха...
Если к сердцу живому ладонь приложить,
в этом городе много иного –
можно всё-таки целую вечность прожить,
не сказав ему бранного слова.
Но, сердечную жесть предпочтя остальным
отличающим город приметам,
он не плачет навзрыд по царям отставным,
варнакáм записным – и поэтам.
* * *
Днями нынешними, хоть им
тоже нет цены,
мы с тобою вместе ходим
на краю войны.
Спешно ли, неторопливо
под руку рука –
у отвесного обрыва,
скрытого пока.
Хоть от края и до края
вряд ли оглядеть,
велика страна родная –
не пересидеть...
* * *
24 июня 2023 г. мы снова прошли
по краю гражданской войны
Вековую череду
жизнь пересечёт едва ли…
И в семнадцатом году
лето было на Урале.
По озёрную волну
так же ездили на дачи,
про столицу и войну
заходили посудачить,
подсекали травостой,
те же ягоды варили
и считалочкой простой
по-турецки говорили…
Вот и ныне на дому
прожили с собою в мире,
что случилось на Дону
да на трассе М4.
Сколько душу ни кропи –
через силу понимает…
Тело Храма на крови
светится. Напоминает.
* * *
Война, годами погодя,
веками ждать не захотела –
ещё до Волги не дойдя,
уже её перелетела.
До перелома перемен
немногое семья и школа
нам рассказали из времён
Испании и Халхин-Гола,
а после супесь или спесь
присыпала обманной маской
ещё не ядерную смесь
японской, финской и германской.
Зато не просится невесть
откуда для вселенской драки
набраться мужества прочесть
всё ярче видимые знаки,
что ты на блюдечке беды
не более песчинки взвешен…
Кому достанется плоды
срывать с обугленных черешен?
* * *
«Петроградское небо мутилось дождём…»
Александр Блок
Уходил не эшелон –
просто поезд отправлялся.
На тактический шелом
тихий дождик проливался.
Как положено: оркестр,
позолоченные плечи…
Галки слушали окрест
речи о победной встрече.
И ответил командир
напоследок: «Ну, бывайте.
Но, пока мы там за мир,
вы нас тут не предавайте…»
Отмолчались господа,
перемолвились герои:
жди теперь, дадут когда
звание очередное.
Стимфалиды
Над районом обороны
небо вороны мутят.
То не вороны, а дроны
покуражиться летят.
Окрылённая пластмасса,
брошенная в полёт,
человеческого мяса
ныне с кровью не клюёт.
Да не скроешься евражкой
на пристрелянных путях –
смерть под рубчатой рубашкой
приспособлена в когтях.
И, полёт рукою ровной
сохраняя на видос,
дроновод холоднокровный
примеряется на сброс.
Чтоб в эфире многоликом
разошёлся позывной:
всё, не поминайте лихом –
птица вьётся надо мной…
МЕССЕНДЖЕР
Странные нынче погоды стоят такие:
солнце на лето – в оттепели зима.
Вроде война, а легко дозвониться в Киев –
лишь бы нашёлся, кто не сошёл с ума.
Но в чернозёме гиблом и липкой глине
линия фронта вязнет, вода стоит...
В сорок четвёртом, может быть, и в Берлине
кто-то нашёлся б, ежели позвонить.
Вроде война – а пожалуйста: до Берлина
или в Париж и дальше – за океан.
Да между нами – кровная Украина,
если, конечно, кровью не сильно пьян.
Разделены мы зеркалом в одночасье,
воспалены из прошлых времён рубцы.
Может, срастётся заново всем на счастье,
если не воспротивятся мертвецы.
|
* * *
Хоть ещё Россия велика,
некуда опять нам на попятную.
Были войны после сорок пятого –
а подобной не было пока.
Жизнь моя в запасе прожита,
а не под зелёными погонами
потому, что жизней миллионами
наперёд оплачены счета.
Долгий мир не всякому вредит,
но, похоже, кончился кредит –
те, что не пошли на мировую,
новых повели на мировую.
* * *
Избежавшие прижима
ждут падения режима:
мол, повалится режим –
непременно прибежим...
Всякий век сулит народу
беспредельную свободу,
да посулка недолга
и раздета донага.
Но и вполсытá нехватка
миротворного порядка
зависающим в тепле
на останкинской игле.
Ею не обезопашен
давний спор кремлёвых башен,
у которой из пружин
самый правильный нажим…
Что развесистые байки,
что закрученные гайки –
даже ватные фуфайки
нáшивал… А не хочу
стен кремлёвых из протеста
ради тронного проезда
жаждущих на свято место
разносить по кирпичу.
* * *
Чтоб увидеть Родину свою,
надо очутиться на краю,
сушу разделяющем и воду.
Оглядишь и скажешь: «Велика…»:
даль – без меры, высь – под облака,
да беда – недостаёт народу.
И народу в собственный черёд
многого чего недостаёт…
Чтоб учуять Родину свою,
надо очутиться на краю
жизни, где ломает автоматчик
уличную дверь или сосед
приглашает: выползай на свет –
здесь ты не хозяин, а захватчик…
И земля молчит, изумлена,
хоть века по-русски крещена.
Чтоб утратить Родину свою –
надо очутиться на краю
ледяного ломкого припая.
Хрустнуло, и ты ушёл на дно –
эхо отдалённое одно
пробежало рябью и пропало…
Лишь когда готов через края
за неё – вот Родина твоя.
* * *
Живя по-своему на свете,
уже мы всё повытворяли,
чтоб наши собственные дети
минувшего не повторяли
и новых дров не нарубили,
где всё мы поперерубали,
и шишек свежих понабили,
а наших не перебивали.
Да где там...
Снова, как впервые,
года и головы теряют –
все наши планы боевые,
обломы наши повторяют.
Предубеждённые, что правы,
разгорячаются до сшибки,
своё обороняя право
на собственные ошибки.
Опять фальшивки шоколадят,
подловленные на обмане,
опять самозабвенно платят
давно уплаченное нами,
какие б звёзды или свечи
мы им в пути ни зажигали...
Ах, если бы на наши плечи
они доверчиво привстали!
Но были все и мы с усами,
из ножен вынимая сабли,
когда напрыгивали сами
на прародительские грабли.
Хотя живучие, быть может,
под занавес ещё увидят,
чем наше время подытожат –
и, может, не возненавидят...
* * *
Выталкиватель косточек – в крови
поспевшей за смородиною вишни…
Плоды предусмотрительной любви
благослови, пожалуйста, Всевышний.
Когда от лета остаётся треть
и чередою выстроены Спасы,
грешно для ближних не предусмотреть
солёные и сладкие припасы.
И если даже ближние вдали
и сокращать не станут расстояний –
быть может, до последних расставаний
вкусят от нами политой земли...
На случай, если сбудутся пути,
вкус Родины в заверченной укладке
до приторного не пересласти…
А соли не случается нехватки.
* * *
Лето, полное лишней воды
и травою расцветшее пышно,
к сентябрю воздаёт за труды
золотыми монетами пижмы.
Нá год вновь не приходится год –
каждый выходкой неподражаем.
Только осень опять разберёт,
что вернулось назад урожаем,
что с дождями щадили ветра,
жизнелюбие почвы пытая...
И всегда на монету щедра
у дороги казна золотая.
* * *
Не жалей о несбывшемся в переплетенье дорог,
а тем более – в неразберихе родных бездорожий.
Если вдуматься, нас познакомил, наверное, Бог,
а тем более – если уверовать в промысел Божий.
Неужели сплелась из обычных телесных страстей
незапамятной давности та нулевая попытка,
и веками спустя дотянулась до наших детей
как на чей-нибудь палец на нервах верчёная нитка?
Впрочем, как незапамятной? Толстую книгу прочти –
можно старославянскую, незачем справа налево –
и припомни, что эта спиралька от Ноя почти,
а считая с нуля – вообще от Адама и Евы.
Наш с тобою изгиб тоже вроде бы вышел неплох.
Время очередному завиться под девичьей кожей.
И когда нам и впрямь помогает по-прежнему Бог,
не печаль его, сетуя тайно на промысел Божий.
* * *
Ещё плывущей в дрёмном океане
пора к земле – на ней уже светло.
Вода и стены в непросохшей бане
ещё хранят вчерашнее тепло.
Ополоснись, очистись от ночного
пусть не кошмара – просто темноты.
Не торопясь, ещё без суеты,
омытая, откройся для земного
сгибающего ветви урожая,
что, переполнить погреб угрожая,
потянутое вёдрами плечо
собою тяготит, перегружая.
Но молит жизнь: ещё, ещё, ещё!
* * *
Пока тебе я нужен
на пиршестве земном,
давай устроим ужин
с черешней и вином.
Давай, пока дорога
видна сквозь времена,
отведаем немного
черешни и вина.
Пока не надо плакать
навзрыд на голоса.
Пока щедры на мякоть
черешня и лоза.
* * *
А и Б сидели на трубе,
шелушили семечки под окна…
Я умру от нежности к тебе,
без тебя я попросту подохну.
Значит, всюду клин, куда ни кинь,
но к тебе я подбиваю клинья:
впереди весенняя теплынь,
сядь погрейся на мои колени.
Первые проталины парят –
или это от дорожной соли?
На югах на отдых, говорят,
птицы перелётные присели.
Стало быть, пожалуют и к нам –
запоют во свежести и силе.
Даже оголтелым воробьям
мы с тобою семечек насыплем.
Или, может, сами по себе
насвистят о нас какому гостю:
мол, сидели двое на трубе,
шелуху поплёвывали в горстку.
* * *
«…И на холме средь жёлтой нивы
Чету белеющих берёз…»
М.Ю. Лермонтов
Когда морозом начинает жечь,
доходит, как мы жалобны и хрупки…
Кощунственно подбрасываю в печь
берёзовые белые обрубки.
Хоть если призадуматься всерьёз
о временном и вечном – Бога ради:
полным-полно белеющих берёз
в какой-нибудь бандеровской Канаде.
За травами живучими – взгляни
на пустошей обугленные спины –
заполоняют первые они
побегами горелые равнины…
Но с детства откреститься не могу –
на холоду иначе не бывает:
я Родину порубанную жгу –
и вновь меня она отогревает. |
