К 100-летию Ростовского отделения Союза писателей России
|
Алексей Глазунов КАРЬЕР
КАРЬЕР Когда-то, миллионы лет назад, на месте карьера бушевало и ревело необъятное взору море-океан. Теперь здесь раскинулась раздольная, неоглядная степь, пленяющая дивной красотой цветущих трав. От моря остался лишь беспризорный, безудержный ветер, рыщущий над степью, да под слоем чернозёма – толща спрессованной веками ракушки. Люди, живущие на высохшем морском дне, пилили из окаменевших моллюсков кирпич. Из года в год, из века в век. Тем и жили – ели да пили. А пили крепко. Дрались до крови. И ещё рожали себе замену. И «замена» в свою очередь начинала курить, сквернословить, гонять кошек и собак, стрелять из пращей в птиц, лазать по отвесным стенам карьера, ломая руки и ноги. В общем народ жил весело и, должно быть, счастливо!.. Только один человек из всей вековой круговерти карьера не был похож на остальных. Доне было тридцать три года, он имел два высших образования: историческое и экономическое, а работал курьером. Роста он – среднего, светловолосый, в очках, скромный, аккуратный. Не пил, не курил, сторонился женщин и всё время что-то писал и писал. Взгляд у Дони отрешенный, ушедший в себя и будто отделен от бушующего мира прозрачной, непроницаемой оболочкой. При встрече с людьми он по-доброму улыбался, и у прохожих на душе становилось светлее. Он редко с кем-либо разговаривал, но у тех, кто отваживался его выслушать, начинала кружиться голова, и они старались побыстрей выбраться из лабиринта мыслей странного собеседника. Ещё в детстве Доня один уходил далеко в степь, где цвели огненные тюльпаны, росли душистые травы, пели вольные птицы. Он усаживался на пригорок и подолгу смотрел в ослепительную синь бездонного неба, будто хотел что-то рассмотреть там, за облаками, будто хотел узнать в безмолвной непостижимой бесконечности ответ на свой главный вопрос: зачем он родился на свет? И, прибегая домой, восторженно твердил: «Я совершу такое!..» Отец, дыша перегаром, говорил: «Эх, сына, и в кого ты такой умный? Пилили ракушку твои прадед и дед… и ты будешь пилить ракушку на этом высохшем морском дне!» Доня вздыхал: «Нет, я предназначен для иных, высших целей!» Отец плевался и уходил продолжать пьянствовать. … В карьере давали получку. Несмотря на позднюю осень, «карьеристы» пили и закусывали на улице, рядом с конторой, на сложенном ракушечнике. Подошёл Доня. – Отчего вы так много пьёте? – спросил он грустно. – Наверное, от того, что здесь было море… – Бросьте пить, сквернословить, драться. – Э-э… не то ты говоришь. – Я знаю, что говорю! Вы ничего не понимаете… Я совершу, обязательно, совершу такое!... И заблагоухает наш карьер, возродится страна, расцветёт мир! Вы ещё не осознали, что человечество стоит на пороге Новой Эры, и все вокруг катаклизмы – землетрясения, наводнения, новые болезни пытаются нас встряхнуть. Земля перенасыщена негативной энергией – энергией зла, ненависти, непонимания. Настало время людям понять, что необходимо спасать планету, а, значит, и человечество. Для этого каждый живущий на земле должен обратить взор на себя. – Э, брат, пустое. Один такой уже был – его распяли. – Иван, – обратился Доня к грейдеристу, пьющему водку из граненого стакана», – скажи: зачем ты родился? Ты подумай! Зачем? Отравить своим смрадом атмосферу и умереть? Иван поперхнулся, закашлялся, отставил стакан и молча ударил «цицерона» в лицо. Доня справился с болью, подобрал с земли разбившиеся очки и закончил речь: – Человек родился для того, чтобы не только продлить род, но и преобразить жизнь, и оставить после себя добрую память. А на тебя, Иван, я заявлять не стану. Кроме законов земных, существуют ещё и законы общие для всего Мироздания. Это законы Космоса. В отличие от земных стражей закона их невозможно подкупить, уговорить или обмануть. Им подконтрольны все – от примитивных инфузорий до духов Галактик!.. Ты ответишь перед Ними. – Иди отсюда и не мути воду… Доня шёл через поляну домой, вступая в осенние лужи и чему-то блаженно улыбаясь. Возможно тому, что его ждала женщина? Он прожил с ней месяц в гражданском браке. Валюшке в жизни не везло: все предыдущие три мужа не понимали её, а бывало и били. Он подошёл к своему небольшому дому, сложенному из ракушечника. Из трубы вился лёгкий дымок, наверное, Валюшка что-то готовит, да и он пришёл с получкой. Как хорошо, когда люди понимают друг друга. Он уже прочитал ей треть своих трудов, и она ни разу не прервала его, как те наивные, бестолковые «карьеристы». Валюшка долго не открывала дверь. На пороге появился Степан, предыдущий муж Валюшки, огромный, крепкий, под хмельком. – Ну, что, брат? Живём? Принимай пост, – похлопал он по плечу Доню и вышел за калитку. Валюшка улыбалась. – С синяком? Эх ты, проповедник! – с издёвкой произнесла она, затягивая пояс на халате. – А что здесь делал Степан? – нахмурился хозяин, поправляя разбитые очки. – Эх, Доня… Любят героев, а не слюнтяев. Настоящие мужики в карьере ракушку пилят, а ты – очёчки, ручечка. Всем улыбаешься… Как придурок! – Я тебя прощаю. Ты поймёшь. Ведь в результате роста сознания растут духовные качества человека. И народ заживёт – вот увидишь. Сейчас я тебе прочту… Доня стал листать тетрадь. – Лучше принеси дров, печь остынет. Валюшка вырвала из Дониных рук тетрадь и швырнула в печь. Пламя охватило рукописи. Бумага коробилась и превращалась в пепел. Огонь отражался на искаженном лице Дони и, казалось, что это он горел на костре инквизиторов. – Что… что ты сделала, Валюшка? Ты душу мою сожгла… Доня опустился на табурет и заплакал, теребя в руках очки. И уже ни к кому не обращаясь, заговорил: – Обижают? Значит, позволяю, чтобы меня обижали. Плохо относятся? Значит, плохо отношусь к себе сам. Народ идёт в одну сторону, а я в противоположную. Заблудился? Нет! Доня вытер глаза. По столу полз муравей, натужно волоча хлебную крошку. – Вот и муравей, как и я, идёт своей дорогой, только ему ведомой. Валюшка подошла к столу и пальцем раздавила муравья. –А-а-а! – исступлённо застонал Доня, схватившись за голову.
Теперь Доня ничего не пишет. Пилит ракушку. Пьёт, курит, матерится, дерётся до крови. И больше не улыбается… По карьеру, обходя штабеля ракушечника, шёл мальчик лет двенадцати с портфелем, в маленьких круглых очках, с чистыми, голубыми, как небо, глазами. Вслед ему улюлюкали и зубоскалили пацаны, стоящие на верху карьера. Мальчик зашёл в старый бытовой вагончик. За столом, в окружении пустых винных бутылок, склонившись, спал Доня. Мальчуган растолкал спящего, достал из портфеля общую тетрадь: «Дядя Доня, посмотрите… Я совершу такое!..»
Вячеслав ЗИМЕНКО, г. Ростов-на-Дону ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО! Город – это злая сила. Он навязывает человеку свои правила, запахи, звуки, ритм, порабощает, превращая жизнь в вечную погоню за комфортом. Халигаликришна, Халигалирама, Демонстрируя что-то среднее между галопом страуса и порханьем бабочки, Палыч рванул на балкон, схватил первый попавшийся под руку цветочный горшок и запустил его в самодовольного «ценителя прекрасного» вышедшего из салона покурить. Запахи внутри муниципального транспорта это что-то! Михаилу, в общем, нравился утренний запах и категорически не нравился вечерний. Вот и теперь: впереди, через кресло сидят недешёвые «Jadore», справа – редкие «Franck Olivier», в проходе салона автобуса стоит изысканный «Hugo Boss». Даже бюджетный «Саша» всё лучше, чем то, что будет здесь в конце дня, когда действие парфюма и дезодорантов у возвращающихся с работы граждан закончится, и территорию захватят натуральные «благоухания». Михаил явственно представил перспективу вечерних обонятельных образов: скунса, коня, пепельницы, мусорного контейнера и ещё чего-нибудь непотребно-потного! Сегодня в салоне доминировал приятный, если не сказать больше – великолепный букет редкого, с оттенком лимонной цедры и лавра дезодоранта. Лепота! Палыч, будучи специалистом, отнюдь не в парфюмерной области, любил перед работой обеспечивать музыкальную вибрацию своего организма через игру с подсознанием. Оно (подсознание) ждёт встречи с ароматами-афродизиаками, чтобы наградить Мишуню ощущением изысканности, восторга, поднять над суетой, открыть дверь в сюрреалистический мир. Оно поддаётся на провокацию женских духов, дразнит, соблазняет и пробуждает мужскую силу. Древесными, табачными и кожаными нотами создаёт животно-сладкий аккорд в самооценке и вносит психологизм в банальную поездку на работу… На следующей остановке в автобус вползло что-то огромное, небритое, немытое, нестиранное и упало (надо же!) рядом с Палычем. Воздух наполнился всеми известными науке четырёхстами антропотоксинами от которых сразу перехватило дыхание. Народ, отодвигался, косился, досрочно выходил из автобуса, а вот Палычу это было не с руки – он сидел у окошка и был забаррикадирован немытым двухсоткилограммовым телом. Оставалось одно спасительное действие – открыть окно. Окошко не открывалось! Мишуня не выдержал и вскочил, чтобы, задержав дыхание быстренько выйти. Ан, нет! Тело не шелохнулось, оно уже спало! – Э-э-э, уважаемый, ты бы не мог меня выпустить, мне выходить, – попытался разбудить бомжа Палыч, брезгливо похлопывая его по плечу, но усилия оказались тщетными. Тело не просыпалось. Соседние кресла уже были пустыми, и страдальцу ничего не оставалось, как козлом перемахнув через спинку сидения метнуться к двери. – Боже, как же хорошо дышать свежим воздухом! – радовался недавно отравленный, уже совершенно не замечая времени и едких автомобильных выхлопов. Оставшиеся до работы две остановки он решил неторопливо пройти пешком, чтобы вдоволь надышаться и, конечно, опоздал. – Михаил Павлович, вы специально припозднились, чтобы не участвовать в ответственном и крайне важном для нашей команды совещании с партнёрами? – орал шеф. – Что, решили напомнить, о своей значимости? Так вот, незаменимых не бывает. Ещё один такой фортель и я вас уволю! А пока обойдёмся штрафом: не удивляйтесь, когда не досчитаетесь части своей зарплаты! Свободны! – Не расстраивайся, – успокаивали потом Михаила сердобольные коллеги, – это шеф сгоряча, ему пришлось прилично понервничать на переговорах без твоих данных, может ещё передумает по поводу санкций. – Ну да, как же, размечтались! – возразили им безжалостные реалисты, – наш шеф передумает, только если на горе засвистит не один, а целая дюжина раков! Палыч, сам того не замечая, весь день пытался угодить шефу: при случайных встречах рвал рот в подобострастной улыбке и изображал па-де-де из супрематического балета, выполнил недельный объём расчётов, попросил индивидуальное дополнительное задание. При этом нарушитель трудовой дисциплины как Мантру мысленно повторял: «Всё будет хорошо! Всё будет хорошо! Всё будет хорошо!» Шабаш, конец рабочего дня! Коллектив дружненько разбежался по домам, и Михаила Павловича тоже попросили на выход, чтобы запереть «контору» и включить сигнализацию. Пришлось задушить трудовой энтузиазм и подчиниться… Июльская жара южных городов изматывает население до самой темноты. После того, как Палыч вынырнул из озерца кондиционированного воздуха «канторы», его сразу словно окутали горячей мокрой простынёй. Только теперь, двигаясь домой в раскалённом не совсем свежем автобусе, и, наблюдая вокруг смачно попивающих различные прохладительные напитки пассажиров, Палыч понял как, оказывается, устал и моментально ощутил жажду. Вспомнилось, что в холодильнике его ждёт трёхлитровая банка домашнего волшебного холодненького кваску собственного производства. В горле сразу пересохло, навалилось непреодолимое желание попить. Попытался отвлечься, но вместо этого представил, как кисло-сладкая, терпкая (с брусничной отдушкой) мокрая прохлада наполняет перегревшийся любимый организм изнутри, а резкие пузырьки газа приятно бьют в нос. Терпеть это было невыносимо! Наконец: родная остановка, подъезд, входная дверь, дверь на кухню, холодильник! – Опа! Внутри холодильника жарче, чем на улице. Всё-таки сломался, кормилиц! Жадно всосав литра полтора водицы из под крана, Палыч вызвал ремонтников. – Это вы правильно поступили, что нас сразу вызвали, – объяснял потом мастер, проливая кипятком заледеневший контур агрегата. – Удивительно, как это не сгорел движок, ведь вентилятор упёрся лопастями в наледь и ничего уже не гонял. Ещё бы немного, и всё, ку-ку! Ремонт занял минут пятнадцать и состоял только из купания холодильника. Не поменяли ни одной детали, но слупили (как подумалось хозяину «Не за что!») пять тысяч. – Это намного меньше, чем стоит новый аппарат, – успокоил почёсывающего затылок Мишуню мастер, и с его доводами пришлось согласиться… – Твоей астрологической телевизионной шайке нужен трогательный некролог, – выговаривал за ужином жене Палыч. – Удачнейший выдался у меня денёк, ничего не скажешь! А ты веришь этим шарлатанам! – Так ведь холодильник не сгорел! – оправдалась жена и внимательно посмотрела на голую грудь мужа, – а что это у тебя на теле за зоопарк? Миша, да это же вошь! Ой, ещё одна! И ещё!!! Далее следует спонтанная речевая реакция, подробности которой совестно приводить на этих страницах! – Где ты мог подцепить эту заразу? А ну, раздевайся и бегом в ванну! Спать сегодня будешь в коридоре на коврике! *** Ночь… Город медленно остывает, гуще и мягче становится воздух, асфальт уже не пышет жаром, затихают транспортные звуки и слышно, как под балконом, в широких листьях плюща то там, то тут робко начинают свои рулады сверчки и цикады. Где-то на небесах пульсируют звёзды, мерцают галактики и клубятся розово-голубые туманности. Ворочаясь в прихожей на полу (после помывки, физического истребления насекомых и последующего телесного осмотра с пристрастием), Мишуня проклинает угостившего его зверьками бомжа. Не жалует Палыч и муниципальный транспорт, шефа, жару, домофонного «террориста», любителя «Халигаликришны», а потом вдруг задумывается, успокаивается, блаженно улыбается и загадывает: ЗАВТРА ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО! Тело погружается в плюшевую мягкость, которая заключает его в утешительные объятия, и умаявшийся за день Шурупов проваливается в глубокий сон.
Владимир МОРЖ, г. Ростов-на Дону ЧОРНА ГОРА Говорил я ей того тыждня: – Знаешь, нэвистушка, поехала бы, забрала детей. Ганна продолжала мыть посуду и молчала. – Племянники всё-таки. Нельзя их бросать, они – это ведь мы в будущем. Ганна повернулась ко мне, красные глаза сухие: – Батько, вы вот умные слова находите, все только и говорят про вас, Иштвана-философа, а я уже узнала, как туда добраться. И даже созвонилась. Складно, но доберусь. Деньги собрала. – Про гроши не думай, я дам, сколько нужно. – Всё из головы не выходит, – гремит Галя посудой. – Чому дети оказались в феврале в Днепре? Они же были в Херсоне! – Вот поедешь и разберёшься. И уехала. Остался я один на хозяйстве: дети и внуки давно в Угорщине. А война далеко, нас не трогает. И полиция не трогает, как сынок потерялся на востоке. Галя убивалась, да я её успокоил, но правды не сказал. Разболтает по всему городу. У русских он в плену, венгерская родня шепнула. А там его обменяют. Видел, здоровые и весёлые из плена парни вернулись. Говорили, что русские дурные: лечат и кормят. Русские дывны вояки. Рядом с городом через Тису два моста, так они не взорвали их. Хотя по ним технику гонят из Румынии. Так хороши они или плохи? Тут вопрос не в этом. Нормальные они или нет? Говорят, что сами себя бомбят. Так, может, и не воевать с ними? Сами себя бомбами и закидают. Читал про русских. И по телевизору слышал. Нормальных, пишут, среди них и не осталось. Как там? «Хворобы, дитячи травмы, низка самооцинка, бидность, линь...» А недавно узнал, что они алкоголики через одного от рождения до смерти, что мужики что бабы. Удивительно, как русские за тридцать лет так деградировали. Раньше такие интелли- генты, в костюмчиках, галстуках, гладкие, а теперь... И кто ж их таких видал? Нам говорят, что они спят и видят, как зныщыты все народы. Через день Галя позвонила, казала, что они с детьми едут домой. Что там по дому? Хозяйство небольшое, а не бросишь. Протопить да птицу накормить. Лютый переживём, дети из Угорщины передали продукты. Вот только лишние рты прибавятся, но не страшно. Жду внучатых племянников. А тут за ночь снега навалило. Дорожки утром пробил от крыльца до калитки, до сарая, курятника да будки. Пёс слышал, скулил в своей хатке, а как пробил снег, сразу вылез, ногу задрал у сугроба и – обратно, в тепло. А сегодня Галя вдруг звонит: вот-вот будут. Да и не вовремя они, не подгадали. Такси из-за снега не подъедет, улицу кто будет чистить? Зато внедорожник военный проехал. Я в дверях стою, наблюдаю. Головы соседские из-за заборов торчат. Ещё бы: гой-гай на всю улицу. Это соседа в армию забирают. Собачий лай, женский визг. Хорошо, что не стреляют. Соседу всего 55, солдат в самом соку. Его из дома тащат за шкирку. Он кричит по-угорски, чтоб уходили с венгерской земли, что он не будет воевать за них! А вербовщики автомат на него наставили, в рот ему венгерский флаг, чтоб заткнулся, и тащат в свой новенький внедорожник. И тут Ганна с детьми и с сумками явилась, заходят во двор. Уставшая и с деланой улыбкой, видно, детей успокаивает. А девочка прямо зелёная с лица, зелёный же рюкзачок за плечами, за юбку тётки держится. Мальчишка же рослый, крепкий, два рюкзака тащит. Як назло в камуфляжной куртке. И его заметили. Внедорожник к нам прикатил. Подходят, за плечами автоматы, на рукавах сине-жёлтые повязки: что за парень? дезертир? Ганна сумки покидала, на вербовщиков кричит: мальчишке 15 лет, вот документы! А им пофиг! Заломили хлопчику руки, повели к машине: там разберёмся. А он мычит от боли, а слова не сказал, как партизан. Хорошо, что слова русского не молвил, забили бы. Ганна – за ними, кулачками машет, верещит, не успевает по снегу. Отпихнули в сугроб. Пёс вылетел из будки с лаем да к хозяйке, цепь натянул – не пустила за забор – и завыл. Я выскочил из дома в чём был на холод, клюкой грозил. А девочка вдруг кинулась ко мне, прижалась, дрожит. Полицейская машина – гарью в лицо Ганне: увезла и хлопчика, и соседа. – Что ты, милая, всё хорошо, не бойся, – успокаиваю девочку, глажу по голове, а она всё равно дрожит. Понял, чего испугалась, нужно отвлечь: – Собачка у нас добрая, это она на злых людей кидается! Девочка повернула голову, увидела пса. А он возле нас постоял, снизу вверх посмотрел, будто тоже ничего не понимает, зевнул, хвостом виновато крутанул и к будке засеменил. Старый он уже на наши беды себя тратить. Я обернулся к Ганне, а та уже во двор входит, вещи за собой тащит. Зашли в дом. Девочку невестка сразу увела умыть, да накормить, да поспать. А потом пришла к мне, села, руки на коленях сложила. Ни слезинки. Выплакалась по дороге? – Я отдышусь, – сказал, – пойду в отделение, вытащим хлопчика. Я по-гуцульски розмовляю, деда Иштвана послушают. Лишь бы в Копаню не увезли, где лагерь для захысныкив. Молчу, а Галя сидит как соломенная. – Как добрались? Я пока собираюсь в полицию, а ты рассказывай, – растормошить хочу её. – Не бомбой убило Любомилу. Она голосовала за русских, пришли за ней и увели. Даньке говорили мальчишки, что он предатель, что его мать расстреляли, а отец их бросил и с русскими удрал, когда те уходили. Сиротами остались, потому и увезли в Днепр. Я уговариваю, чтоб детей отдали. А они: да бери! – Не верь, що вбили! Брэшуть! Сказано же чиновником тебе: Любомилу бомбой убило! Невестка замолчала, и я понял, что она не досказала самое главное. – Везла детей, а Тосю всю дорогу рвало. Я так спрашивала, эдак. А Даниэль мне и говорит, что её згвалтувалы русские. Переплыли Днепр, ссильничали да обратно уплыли. Русские, сказал Данька, хитрые. Они по-английски говорили. Чтоб никто не догадался. И дали польский паёк. – Русские? Через Днепр? На ливобэрэжжи бабы перевелись? – И тут как обухом по голове: – Тоське же только тринадцать! Ганна завыла было да прикрыла рот платком. – Да не русские. Русские в ноябре ушли из Херсона, а... – Цыц! Баба дурна! Помоги мне кожух натянуть. – Ждёт Анастасочка наша ребёночка. Слабенькая. Куда ей рожать? – Если спросят, пусть говорит, что от американца! – волос у баб длинный, ум короткий! Хромаю по снегу в отделение по вулыци Мира, а она ведёт прямо на войну, на восток. Мать говорила, что до мировой войны у чехов мы жили счастливо. А вот пришли немцы и стало ясно, что мы при чехах страдали. Чудно! После войны при русских всё восстановили, понастроили, не было голода, была работа. Счастье? Нет. Оказывается, в то время мы страдали, а счастье наступило, как кончилось рабство москальское. Вот сейчас русские напали, чтоб опять нас поработить. А американцы придут, так спасут от русских. Как только нас кто-то завоёвывает, так приносит счастье, а до того страдали и не знали. Да мы бы от счастья померли все, если бы не захотели страдать! А вдруг и правда, что Любомила враг? И дети её тоже лазутчики? Тогда и мы виноваты, если проболтаются. Позвоню родне в Захонь. Пусть этих детей к себе заберут. От греха подальше. Иду, а впереди заслиплюючою глыбой на полнеба белеет Чёрная гора. Глазам больно смотреть. Снежок приятно скрипит, как и всегда. Свежесть обветривает лицо до самых слёз. Не успеваю смахивать.
Вадим СЕЛИН, г. Ростов-на-Дону НАГРАДА ЗА МИЛОСЕРДИЕ Сегодня ночью Ольге Петровне стало очень плохо. Старушка внезапно проснулась в три часа ночи и ощутила, что её сердце начало болеть и бешено колотиться. У неё перехватило дыхание, на лбу выступили капли пота. «Неужели конец», - с ужасом подумала она и, собравшись с силами, потянулась к прикроватной тумбочке, где лежали сердечные таблетки. Нет ничего хуже, чем сердечный приступ среди ночи, особенно если ты одинокий и тебе совершенно некого позвать на помощь. Ольга Петровна взяла под язык таблетку и вскоре ощутила, что сердце стало понемногу успокаиваться. Утром она, вся разбитая, встала с постели и, вспоминая сегодняшнюю кошмарную ночь, подумала: «Ещё один такой приступ я не переживу. Это сейчас всё закончилось хорошо, но что было бы, если бы лекарство мне не помогло? Страшно представить». Сегодняшнее ночное происшествие наложило на неё отпечаток, и она всё утро ходила под впечатлением. Ольге Петровне было 90 лет, и она была одинокая. В молодости женщина работала учителем математики, у неё был прекрасный муж Николай и заботливая дочка Юля. Они жили на Севере, в Мурманске, но тридцать лет назад переехали в другой город, южнее. Всё было хорошо, семья обжилась на новом месте, но совершенно неожиданно случилось несчастье: у Юли нашли серьёзную болезнь и вскоре она умерла, не оставив после себя детей. Всё случилось так быстро, что стало настоящим ударом для родителей. Тогда у Ольги Петровны из-за переживаний и начались проблемы с сердцем. А несколько лет назад умер Николай. После сегодняшней страшной ночи Ольга Петровна ходила сама не своя. «Я прекрасно понимаю, что здесь, на земле, я не вечная, и очередной приступ могу не пережить. Но кому достанется моя квартира? Если я умру, но не имею наследников, всё мое имущество перейдёт государству». Естественно, над вопросом наследства Ольга Петровна размышляла и раньше, но только после сегодняшней ночи, которая чуть не стала для неё последней, она задумалась над этим всерьёз. «Я хочу, чтобы моя квартира досталась какому-то хорошему, доброму человеку, который действительно в ней нуждается». Но как понять, кто добрый и хороший? Над этим вопросом она размышляла всё утро, и ответ пришёл оттуда, откуда его не ждала. Чтобы отвлечься от ночного события, старушка включила телевизор и устроилась в кресле. Показывали интересную передачу – социальный эксперимент. Один парень стоял на улице и изображал, что ему внезапно становится плохо. Он проверял, кто к нему подойдёт оказать помощь. И всё это снимала скрытая камера. Реакция людей была самой разной. Одни помогали, другие проходили мимо. Этот эксперимент показывал поведение людей в той ситуации, когда они не знали, что их снимают. – Ну надо же, как они могут проходить мимо! – эмоционально комментировала пожилая женщина. – А этот парень молодец, сразу помог! Вот добрая душа, побольше бы таких! Какая интересная передача! Вот сразу видно, кто отзывчивый, а кто равнодушный! И тут Ольгу Петровну как громом поразило. «Я тоже буду проверять людей на их сострадательность! – решила она. – Вот что я сделаю – оденусь победнее и пойду на рынок. Буду подходить к продавцам и просить у них бесплатно… не знаю что… например, килограмм картошки! Ну, или не картошки, а каких-нибудь фруктов! И вот если какой-то продавец мне поможет, но поможет не так, чтобы лишь бы отделаться, а если это будет по-настоящему добрый и бескорыстный человек, я после этого с ним познакомлюсь, пообщаюсь, и, кто знает, может, мы станем дружить, он будет мне помогать, когда я стану совсем немощная, и именно ему я оставлю наследство!» Эта идея прибавила Ольге Петровне сил. Недолго думая, она устремилась в кладовку и нашла своё старое дырявое пальто, в котором раньше ходила на даче, старую шапку, надела эти вещи и взяла хозяйственную сумку. «Я хочу встретить человека, который поможет другому, невзирая на его внешность», – подумала Ольга Петровна и, насколько позволяло здоровье, побрела на рынок. Но перед выходом пожилая женщина помолилась. Она стала возле иконы Спасителя и сказала: «Господи, пусть моя квартира достанется тому, кто действительно в ней нуждается! Пусть мне попадётся по-настоящему сострадательный человек! Пусть всё будет так, как Тебе угодно!» И с такими мыслями вышла из дома.
Был февраль, с неба срывался лёгкий снежок, но на рынке был очень оживлённый день. Прилавки просто ломились от изобилия. Ольга Петровна окинула взглядом рынок, хитро улыбнулась и подумала: «Среди этих людей есть тот, чья жизнь сегодня изменится. И всё зависит только от них самих! Так, с кого начать?» – задумалась она и направилась к овощному прилавку. Продавцом был мужчина лет пятидесяти. - Сколько стоит картошка? - спросила Ольга Петровна. Продавец окинул её оценивающим взглядом. - Пятьдесят рублей. - Подорожала… - На два рубля всего лишь. Разве это деньги? - Для кого-то не деньги, а для нас, стариков, каждый рубль – это деньги, - вживаясь в роль, ответила Ольга Петровна. - Так картошечки хочется, а пенсию ещё не прислали… - Ну как пришлют, так и приходите! Чего же вы на рынок без денег ходите? - А нет ли у вас какой-нибудь бесплатной картошечки?.. Может, ненужная какая есть?.. - спросила с надеждой Ольга Петровна, думая, что сейчас он над ней сжалится и подарит картошки. Но не тут-то было. - Чего вы мне голову морочите? – недовольно цокнул продавец. – Не будете брать, идите дальше, всех покупателей задерживаете! - Понятно… - разочарованно ответила Ольга Петровна и отошла от прилавка. «Не знаешь, что упустил, - подумала она. - И дело тут даже не в том, что ты не подарил картошку, а в том, что ты очень грубый». Старушка направилась дальше продолжать свой социальный эксперимент. Она подошла к прилавку с фруктами. - Какие красивые апельсины! Сладкие, наверно? - У нас кислого не бывает! – ответила продавщица. - А сколько стоят? - Сто десять рублей. - Ой… - ахнула Ольга Петровна. - Как дорого… - Ну, это вам не картошка, их из-за границы везут, - фыркнула продавщица. – Будете брать? - Пенсия ещё не пришла… А как хочется… Они такие полезные… Продавщица задумчиво взглянула на Ольгу Петровну, тяжело вздохнула и подошла к своему помощнику. - Рома, ты уже мусор на помойку отнёс? - Нет ещё, - ответил парень и достал из-под прилавка ящик, в котором лежали испорченные апельсины. Продавщица поставила ящик перед Ольгой Петровной. Она посмотрела на эти апельсины. Они были мятые и в серой плесени. - Да они же гнилые, - изумилась старушка, - их же есть нельзя! - Я в шоке, - ей в ответ изумилась продавщица. - Вам дают апельсины, а вы ещё и недовольны! - Вы считаете, что это апельсины? Вы сами только что назвали это мусором. Вам кажется, что их можно есть? - Хотели бы – ели, - раздражённо ответила собеседница и убрала ящик. – Всё, женщина, идите. Им делаешь добро, а они ещё и нос воротят! С остальными продавцами ситуация была похожая. - Это товар не мой, а хозяина! Я вам сейчас дам, а сам за него платить буду! - говорил один продавец. - Как же мне уже надоели эти попрошайки! – возмущался другой. - Вереницей ходят! Ну не могу я бесплатно всё раздавать! - У вас дети есть? Вот пусть они вас и обеспечивают! – говорил третий. Чем дольше Ольга Петровна ходила по рынку, тем сильнее ей хотелось плакать. Она остановилась у стены в конце рынка и с ужасом подумала: «Ну неужели все такие жадные! Неужели здесь нет таких людей, которые бесплатно помогут старушке?! Неужели у них в голове только деньги? А сострадание?! Где сострадание?!» Пожилая женщина была в таком потрясении, что, сама того не ожидая, горько расплакалась. «Ну не может, не может такого быть, чтобы все люди были такими чёрствыми! Ну не могут все люди не иметь совести!» – заливалась слезами Ольга Петровна, и вдруг в эту секунду к ней кто-то подошёл и взял за руку. Перед ней стояла очень худая молодая женщина. Сейчас был февраль, но она была одета в старую тонкую куртку не по погоде, и, несмотря на свой возраст, выглядела очень уставшей и измождённой. - Бабушка, не плачьте, - она протянула ей какой-то пакет. - Возьмите. - Что это? – остолбенела Ольга Петровна. - Возьмите, покушайте. Я видела, как вы ходили. Держите. Ольга Петровна взяла пакет. Она не успела ничего сообразить, как женщина развернулась и пошла дальше. От неожиданности Ольга Петровна растерялась. Всё произошло настолько внезапно, что она с трудом поняла, что наконец-то ей попался добрый человек. Но попался не тогда, когда она специально его искала, а встретился в самый неожиданный момент, когда она уже отчаялась найти кого-то доброго! – Подожди! – во весь голос крикнула она. – Стой! Иди сюда! Женщина остановилась. Ольга Петровна стала внимательно её рассматривать. Эта добрая душа явно сама доедала последний кусок. - Как тебя зовут? – едва не прыгая от счастья, спросила старушка. - Света. - Почему ты решила дать мне эти продукты? - В смысле? Ну я же видела, что вы ходили. - Другие тоже видели, но подошла только ты. Света опустила глаза. - Я знаю, что такое голодать, - тихо ответила она. - Я сама уже два дня ничего не ела. Денег не было. А сегодня нашла подработку, вон в том магазине окна помыла, и мне дали двести рублей. Я сразу там же и потратила деньги, купила эти продукты. - То есть сейчас ты сама голодная и отдала мне свою еду? - в потрясении спросила старушка. Света ничего не ответила, только вздохнула. - А кто ты? Откуда? – начала Ольга Петровна расспрашивать её. В разговоре выяснилось, что Света – сирота. Семнадцать лет назад она выпустилась из детского дома, ей по закону дали квартиру, но наивная Света попала в руки мошенникам, квартиру отняли, и вот уже много лет она скитается, где придётся. А несколько месяцев назад устроилась на работу собирать яблоки в садах, но оказалось, что это гигантская ферма. Её похитили в рабство, отняли паспорт и заставили работать за тарелку супа. Но недавно у Светы получилось оттуда сбежать, и теперь она скитается. Ольга Петровна слушала Свету, и её одолевали самые разнообразные чувства. Ужас от того, что она слышала, и радость от того, какого замечательного человека встретила. - На улице холодно, пойдём ко мне домой, чайку попьем, согреемся, - предложила пожилая женщина. - Ты никуда не спешишь? - К сожалению, никуда. Да и спешить мне некуда… Вскоре Ольга Петровна привела к себе Свету, и она осталась у неё навсегда. Света оказалась замечательным человеком, она стала для Ольги Петровны словно родной. Она была неизбалованной, заботливой, доброй и хозяйственной. Поиски Ольги Петровны превзошли все её ожидания. Старушка хотела найти доброго человека, а нашла не просто доброго, но милосердного. Света отдала ей продукты не потому, что у неё их было много, а она отдала еду, которая была нужна ей самой, и это было во много раз ценнее. Она отдала еду и не испугалась, что сама останется голодной. «Слава Тебе, Господи, что я встретила человека, о котором мечтала! Человека, который сделал мою старость счастливой!», – часто потом благодарила Бога Ольга Петровна.
«ХОЧУ» И «НАДО» Александра торопилась. Нужная маршрутка вынырнула из-за поворота и пронеслась в недосягаемой видимости, когда нет возможности её остановить, хоть свисти. Придётся теперь бежать два длиннющих квартала до детсада, так как следующая маршрутка будет минут через двадцать. Как нарочно, какая-то неопознанная строительная организация поставила высоченный «видонепроницаемый» забор и, как водится, перекрыла, хоть и не первоклассный, но всё же тротуар, из-за чего предстоит кросс метров пятьсот по «пересечённой» местности. Когда бы Александре сбросить годков двадцать, то она бы проскакала эти полкилометра и не заметила бы, а так… крыла в душе нерадивых строителей и всех, кто повыше. Как-то постепенно в жизни Александры все «хочу» вытеснились жёстким «надо». Сказать кому – не поверят: на пенсии свободной минутки нет! Раньше на садовом участке работали «все гуртом», теперь они с дедом вдвоём вкалывают, раньше за многочисленными могилками родственников ухаживали мама с тётушкой. Теперь тётушка умерла, светлая ей память, а мама слегла… Надо убирать, стряпать, стирать, делать ремонты, бежать на собрания жильцов, забирать внука из школы, везти внучку на танцы, следить, чтоб дед не забывал пить лекарство, переглаживать нескончаемую кучу белья, штопать, в «пожарном» темпе мастерить поделку на выставку в детсад, печь пироги, читать на ночь сказку… Когда, в какой момент «что-то пошло не так»? Где вожделенное время на театр, путешествия, творчество? Вот сейчас надо забрать Алиску после тихого часа и ехать с ней через весь город в называемый ею по старинке Дворец Культуры, а теперь ДДТ– ужас какой! (раньше так средство для травли вредных насекомых называлось) – Дом детского творчества. Танцевальная группа внучки участвует в концерте. Наконец замаячил чахлый скверик, который когда-то поддерживали в порядке шефы из ближнего предприятия, а теперь забыли о нём, да и существует ли само предприятие? Вот и Алискин детсад. Александра перевела дух, достала мобильник, чтобы «свериться со временем», и, прикинув, что они успевают, усмиряя одышку, поднялась на второй этаж в «старшую» группу. Детей только подняли, и они, кто сонный, кто с растрёпанными косичками, а кто нацеленный на шалости, как будто и не спал, рассаживались по своим местам за низкими квадратными столиками – полдник. Нянечка разносила традиционный фруктовый кисель и раскладывала по тарелкам пирожки. Глазёнки Алиски стреляли по сторонам, увидела бабушку – залучились. «Пусть уж внучка подкрепится, а то ужинать не скоро придётся», – подумала Александра, опускаясь на низкую скамейку в раздевалке. – Вы за Алисочкой? – услышала она негромкий голос и оглянулась. В углу на детском стульчике сидела женщина лет пятидесяти, наверное, чья-то бабушка, которую Александра не заметила, второпях пройдя раздевалку. – Здравствуйте, – с запозданием поздоровалась она, немного озадаченная, что незнакомка знает имя её внучки. Женщина была какая-то блеклая: пегие с проседью стриженые пряди, заурядная одежда, минимум косметики. Немудрено, что Александра не могла вспомнить, чья она бабушка. – В этой группе такие хорошие детки, особенно девочки – как с картинки! – снова заговорила незнакомка. – Вы сегодня раньше за своей пришли. – У нас выступление. Танцами Алиса занимается, – ответила Александра, всё более удивляясь такой осведомлённости. – Ой, это так хорошо, когда девочки танцуют! Ваша Алисочка – стройная, пластичная, весёлая – просто прелесть! Я так детей люблю, все такие интересные, все разные… Я часто здесь бываю, наблюдаю. – А вы – чья бабушка? – из вежливости спросила Александра, начиная волноваться, что полдник затягивается. – У меня нет внуков, – как-то по-особенному сказала женщина. – Соседка попросила забрать сынишку… Кирюшу. Сама в парикмахерскую побежала. У них сегодня торжество… Я часто Кирюшу к себе беру. Сейчас у молодых какая жизнь? Работают с утра до ночи. Муж не возражает. Он тоже детишек любит – золотой человек. Александра поднялась, заглянула в столовую. Внучка ела «со вкусом», как делала всё, за что принималась. – Вы даже не представляете, как хорошо, что у вас есть такая внучка! – сказала за спиной новая знакомая. – А мои дочки не хотят иметь детей! – Как? Почему? – Старшая разъезжает по заграницам, живёт в своё удовольствие. Муж, да и она, зарабатывают хорошо, а о детях и думать не хотят. – Сколько же ей лет? – Тридцать два. – Ну, это немного. Ещё родит. – Да нет же! Вообще детей не хочет. И муж такой же. «Разве в этой стране можно детей растить?!» – говорят. Я ей: «Ну мы же вас растили, тепло своё отдавали. Что же вы теперь лишаете нас радости внуков иметь! Сейчас с отцом мы ещё в силе, а когда ты нагуляешься, может, и не будем…» Так она знаете, что сказала? – Что? – Ты, говорит, мама, на меня всё время давишь. Давай общаться только по праздникам! – Ну и ну!.. А младшая что ж? Не замужем ещё? – Была замужем, развелась… Детей нет. – Женщина встала, помахала кому-то через стеклянную дверь в столовую. Лицо её преобразилось от радостной улыбки и снова потухло: – Теперь сожительствует с одним. Дети её вообще раздражают. Я, бывает, приглашу какого-нибудь мальчишечку в дом. Мне с ними интересно. Все такие фантазёры… А дочка сердится: – Зачем ты их водишь?! – кричит. – Вы мне внуков не подарили, вот и вожу… – У тебя вон Тишка есть! (Это кот) Хватит с тебя и него!.. – А у меня уже пятеро внуков, – зачем-то сказала Александра, а про себя подумала: хорошо взять ребёнка на часок-другой. А когда от них ни днём, ни ночью покоя нет – счастья особого не ощущаешь. Женщина будто подслушала её мысли. – Вы даже сами не представляете, какая вы счастливая!.. В этот момент выбежала из группы Алиска, обвила тёплыми ручонками шею, чмокнула в щеку: – Я сейчас, бабулечка! Рюкзачок только возьму, – и умчалась с глаз, а Александра перехватила завистливый взгляд нечейной бабушки и подумала, что та тысячу раз права, что никакая свобода не стоит даже мимолётной ласки маленького любящего сердечка.
Марина ГАНЗЕНКО, г. Ростов-на-Дону ВРЕМЯ И МЕСТО Ленивое субботнее утро наполняло кружки посетителей кафе «Лав стори» горячими ароматными напитками, а мысли – предвкушением удачных выходных. И хотя промозглый ветер нещадно кружил опавшие листья в жёлто-оранжевом танце с самого рассвета, а мелкий дождик лениво напевал свою монотонную песню, практически все столики были заняты. Эти люди в ненастный выходной день сделали свой выбор позавтракать вне дома. А самые удачливые ещё и заняли места возле огромного витража! Вот что значит, вовремя оказаться где-то. Двум подругам Тасе и Насте несказанно повезло. Они расположились за самым уютным столом в углу зала с чудесным видом на палисадник. Симпатичная девушка, судя по всему администратор зала, подала им меню, и Тася сиюминутно погрузилась в чтение. Настя же, наоборот, не проявляла никакого интереса к толстой папке, соединённой металлическими кольцами; девушке не терпелось рассказать все-все новости третьего триместра беременности. Тася провела пальчиком с вызывающе красным ноготком по первой странице. Что же выбрать? Вот специальные сезонные предложения. Яркие картинки пестрили манящими блюдами. Может быть, салат мимоза с тунцом? Или, например, индейку с баклажанами? Или грибное парфе, почему бы ни дать ему возможность сделать начало дня ещё приятней? Нет, определённо стоит сосредоточиться на меню завтраков – стрелка часов ещё не добралась до десятки. С завтраками тоже не всё так просто. Сэндвичи, блинчики, сырники – повара «Лав стори» могут удовлетворить гастрономические желания практически любого посетителя. Таисия остановила пальчик на разделе с блюдами из яиц. Боже, и тут есть выбор! Вот тебе глазунья, вот омлет со шпинатом и даже шакшука. Анастасия в это время начала активно наглаживать свой большой беременный живот и рассказывать что-то, требующее невероятно эмоционального жестикулирования. – Ты меня вообще слушаешь, Тась? – спросила Настя с нажимом, подёргав подругу за рукав. – Честно говоря, я отвлеклась, родная. Ты говорила что-то про малыша? Настя немного надула губы, и её миловидное лицо домохозяйки со стажем, и так раздувшееся от постоянных отёков, стало ещё более одутловатым. – Конечно, я говорила про малыша! О чём мне ещё говорить? – Неужели сказала, как его назовёшь? Тогда я многое пропустила! В глазах Таисии мелькнули игривые огоньки. Девушка прекрасно знала, что подруга не хочет никому говорить имя сына, пока мальчик не родится на свет. – Я не говорила. Ты же знаешь! – Ты же знаешь! Ты же знаешь! – Таисия передразнила беременную собеседницу и шкодливо захихикала. – Это всё суеверия. Лучше дай мне тебя потрогать. Как там наш маленький Геннадий или Леонид? Девушка наклонилась над пустым столом и потянулась рукой к животу. Но Настя только покачала головой, немного отодвинувшись на стуле. – Лучше не надо. Мне это не нравится… Таисия убрала руку и вздохнула. – Ты не хочешь, чтобы именно я потрогала твой живот? Настя кивнула и утонула в пунцовой волне смущения. – Этот твой дар, – сказала она, понизив голос до такой степени, что подруге пришлось прислушиваться изо всех сил. – Это для меня совершенно чересчур. – А мне так интересно, что ты чувствуешь сейчас? – призналась Тася. – Но оставим это. Ты говорила мне что-то важное, когда я листала меню? Настя кивнула. – Я никак не могу выбрать роддом и акушера, который будет принимать роды. Многие мамочки уже на двенадцатой неделе договариваются с врачами. А я всё тяну резину. Просто на карту поставлено буквально всё: здоровье малыша, моё здоровье, наши жизни. Вдруг я сделаю неправильный выбор и буду жалеть всю жизнь. Тася подняла непропорционально широкие брови, которые, впрочем, только добавляли изюминку её симпатичному лицу. – Ты не с тем человеком решила поговорить про выбор чего-то. Я даже с выбором блюда определяюсь с трудом. Удивительно, что я определилась с выбором мужчины. Тася игриво выставила руку с помолвочным кольцом, словно хвастаясь своим новым статусом. Подруги захихикали. – Ещё меня беспокоит вот что, Тась, – протянула Настя, терзая ни в чём не повинную салфетку пальцами, – малыш должен появиться на свет на стыке двух знаков зодиака. Я знаю, это глупо. Но вдруг он родится Водолеем. Как тогда мне с ним ладить? Я ведь Скорпион до мозга костей. Везде написано, что эти знаки совсем не подходят друг другу. То ли дело Скорпион и Козерог. Так мы точно станем лучшими друзьями. – Знаешь, в жизни очень много обстоятельств, которые от нас не зависят. «Ты можешь выбрать место, где появится на свет малыш, но не сможешь контролировать время, когда это произойдёт», – сказала Таисия с видом далай-ламы, который делится своей мудростью с миром. – А в общем-то, разве это важно, дорогая? В это время немного взъерошенный белокурый официант подошёл к столику и несколько смущено спросил, готовы ли девушки сделать заказ. – Я буду жасминовый чай и кусочек наполеона, – моментально отозвалась Настя. – А я хочу заказать омлет со шпинатом… – протянула Таисия, – или может быть, шакшуку? Вы случайно не знаете, молодой человек, что я хочу? Официант немного покраснел, но всё же ответил, что советует выбрать омлет со шпинатом. – И латте, пожалуйста, – дополнила заказ Тася, ощутив во рту какую-то приятную сладость. Официант повторил заказ, и убедившись, что всё записал правильно, отошёл от столика. – Знаешь, Тась, я в последнее время много думаю о значении выбора в жизни человека. Помнишь моего старого школьного друга Кирилла? – Таисия кивнула, и Настя продолжила рассказывать. – Оказывается, я ему нравилась когда-то. Он даже осмелился написать мне об этом в сообщении. А мой Коля взял и удалил это сообщение. Признался мне недавно. И теперь я знаю, что когда-то давным-давно, в эру мезозоя Кирилл обо мне думал. Но с тех пор минули годы. У меня своя жизнь. Мы с Колей ждём маленького. А у Кирилла своя жизнь. Мы сейчас почти не общаемся. Ты когда-нибудь думала, что каждый твой выбор или выбор твоих близких определяет твою судьбу? Почему мы, например, пришли сегодня именно в «Лав стори»? Почему не в кофейню напротив моего дома? Таисия задумалась. – Знаешь, я не могу ответить тебе на вопрос про выбор, влияющий на всю жизнь. Иногда даже незначительные события могут перевернуть всё с ног на голову. Но могу сказать, почему мы ходим так часто именно в это кафе, – Тася облизала губы. – Я почти постоянно ощущаю еле уловимый вкус персика во рту, когда бываю здесь. И это, кажется, не моё чувство… Может, оно твоё? – Тася протянула раскрытую ладонь подруге. – Ну, дай же тебя потрогать. Дай. Дай. Дай. Я же не отстану никогда. Настя с недоверием посмотрела на бледную ладошку подруги, но всё же положила свою руку сверху. От этого прикосновения всё внутри Таисии потемнело, окутав чёрной пеленой внутреннее я, что существовало до этого момента. А потом в центре этой темноты появилось солнце, согревающее весь мир своими тёплыми лучами. И хотелось петь, танцевать, дурачиться, прыгать до потолка, обзвонить всех своих знакомых (включая школьных учителей и коллег со старой работы) и сказать: «Я беременна! У меня скоро будет сын!» Но вместе с этой сладкой эйфорией разливались океаны страхов и сомнений. Какой я буду матерью? Всё ли получится? Смогу ли я воспитать малыша честным, хорошим человеком? Тася одёрнула руку, не выдержав этой бури. – Теперь я знаю, как это ждать ребёнка, – прошептала дрожащим голосом Тася. – Ты увидела вкус персика среди моих эмоций? Тася покачала головой. Официант подал девушкам напитки и еду. – Надеюсь, вам понравится омлет со шпинатом, – обратился он к Тасе. Тася машинально кивнула и вдруг снова ощутила вкус персика во рту, но на этот раз он был сильным как никогда. – Молодой человек, можно я возьму вас за руку, – неожиданно спросила она. Официант уставился на девушек непонимающим взглядом, а Тася прикоснулась своими тонкими пальцами к его руке. Она оказалась за тысячи километров, посреди зелёного луга, устланного полевыми цветами. Полуденный зной немного обжигал лоб, нос и руки. Неподалёку паслись коровы, ритмично размахивающие своими хвостами-метёлками. В нескольких шагах на траве валялась девчонка с каштановыми волосами и широкими бровями, напомнившая Таисии себя в детстве. А ещё рядом стояла большая плетёная корзина с персиками. – Боже, вы меня любите? – спросила Тася, отпустив руку официанта. Парень округлил и без того большие глаза. Настя подалась вперёд так сильно, что столик немного зашатался. – Но почему? Вы меня совсем не знаете? Из-за того, что я напоминаю вам подругу детства? – не сдавалась Таисия. Официант стал похожим на варёного рака. – Вы часто здесь бываете. Я вас запомнил, – запинаясь, ответил парень. – А всё, что я не знал о вас, я давным-давно придумал. А сейчас я должен идти работать. Парень с обескураженным видом отошёл к барной стойке, а потом и вовсе спрятался от взгляда Таси в подсобке. Счёт девушкам принесла уже другая официантка. – Тась, – спросила Настя, когда девушки уже вышли из кафе «Лав стори», – у того мальчонки был какой-то шанс стать твоим парнем? Таисия вздохнула. – Похоже я ему нравилась уже очень давно, но он молчал об этом. Это был его выбор. Теперь у меня на весну намечается свадьба. А это уже мой выбор. Никому не дано знать, что могло бы быть, если бы всё сложилось по-другому. Не в том месте тот паренёк раскрыл мне свои чувства. Да и время выбрано совсем неподходящее.
«НЕ ОБИЖАЙСЯ, БАБУЛЬ!» В переполненный вагон электрички с вёдрами и сумками протискивались сельчане и дачники. Разводя в стороны этот людской поток, из вагона в вагон прошли две женщины в серой форме с надписью на бейджике «кассир-контролёр». – Приготовили билеты на проверку! – металлическим голосом скомандовала одна из них, Лариса Петровна, высокая, лет пятидесяти. – Да ещё войти не успели, а вы уже билеты требуете! – в один голос стала возмущаться толпа. – Давай, Юлька! – подмигнула та напарнице. – Ты по правой стороне, я по левой. И главное помни: план. Ну, вперёд, практикуйся! Если что, я здесь! Юлька, худенькая девчушка, лет двадцати, поспешила выполнять наказ. – Ваш билетик! Счастливого пути! – звучал из толпы пассажиров звонкий голосок. – Ай, красавица, две остановки всего проехать! Юлька остановилась перед сидящей у окна дородной цыганкой с ребенком на руках. Рядом сидела старуха, видимо, её мать. А лавку напротив занимала детвора разного возраста. – Не две, а три! Постоянно ездите побираетесь! – возмутился кто-то в толпе. Старуха-цыганка зашипела в его сторону и обратилась к Юльке: – Какой билетик тебе нада! Видишь, детям на малачко нужно! – Оплачивать проезд... – захлопала ресницами Юлька и почувствовала, что кто-то сзади дёргает её за юбку. Она повернулась. Высоко задрав голову стоял чумазый малыш. Одной ручонкой он схватил Юльку за подол, а другую тянул к ней, держа ладошкой вверх, и молча смотрел ей в глаза, как смотрит собачонка на поедающего бутерброд человека. – Ай, красавица, – не унималась дородная цыганка. – Счастье будет! Любовь будет! Две остановки! – Что тут такое?! – раздался голос Юлькиной напарницы. – Да вот тут… – залепетала Юлька. – Так, граждане! – обратилась та к цыганкам. – Через две станции освобождаем вагон! Иначе электричка дальше не пойдёт! Она подтолкнула Юльку вперёд. – С цыганами никогда не связывайся, – прошептала ей на ухо. – Они ж такие!.. Ещё порчу наведут!.. Юлька понимающе кивнула и стала дальше проверять билеты. Пройдя вагон, она вышла в тамбур. У выхода стоял мужчина лет сорока в поношенной футболке. Небритую щёку от уха до подбородка прорезал глубокий шрам. Прислонившись к стене и скрестив на груди руки в наколках, он смотрел в окно. – Билет есть? – робко произнесла Юлька. Мужчина медленно повернул голову и, зло ухмыльнувшись, угрожающе глянул на неё из-под козырька бейсболки. Девушка оцепенела. В это время дверь в тамбур открылась и появилась её напарница. Увидев Юльку и переведя взгляд на мужчину, спросила того: – Сейчас выходите? И не дожидаясь ответа, взяв Юльку за руку, вышла с ней из тамбура. – В следующий раз встретишь подобного типа, не подходи. А то случай был, вытащил нож да резанул так контролёршу, – предостерегала она. – Ну, ты нормально? Юлька кивнула. – Тогда пошли дальше. Будь осторожней, но про план не забывай! От него и премии наши зависят и, так сказать, наше светлое будущее. Поняла? Юлька снова кивнула, и они вошли в другой вагон. – Билетик! – она остановилась возле деревенской женщины, убирающей под косынку седые пряди. – У меня ветеранское, – женщина полезла в боковой карман сумки. – Ой, не туда, видать, положила. Она открыла сумку и стала в ней рыться. Недоумение появилось на её лице. Она стала рыться усердней, вытаскивая то футляр, то ключи, то целлофановые пакеты с разной снедью. – Не поняла, – растерянно сказала она. – Куда ж оно могло подеваться? – Давайте билет или удостоверение! – настойчиво требовала Юлька. – Да, дочка. Да. Оно у меня есть. Тока найти не могу. Заложила, небось, куда-то. – Ищите, – не отходила от нее Юлька. – Щас! Щас! Женщина повторно перекладывала вещи в сумке, в который раз лезла во внутренние и боковые кармашки. Испарина выступила на лбу. Внезапно она остановилась. – Я ж с другой сумкою! – она посмотрела в глаза Юльке. «– Я сумку другую взяла, поздоровее», – объясняла она. – Мне к сыну в больницу надо, в город, а в ту не всё влазиет, а документы тама осталися… – Если у вас нет льготных документов, тогда должны покупать билет. – Я куплю. Женщин снова полезла в сумку. Но тут же спохватилась: – У меня ж и кошелёк тама!.. – Как же вы, бабуля, без денег едете? – слегка усмехнувшись спросила Юлька. – Так я ж всё по ветеранскому… А тута к сыну в больницу… В городе куплять мне нечего… А сын посля операции. Я ему бульончика свеженького сварила, курочки домашней, огурчиков с грядочки… Пока справлялася, глядь – электричка скоро! Я ж всё в сумку… и побежала… И затмило всё… про кошелёк… – Ну... что… – Юлька задумчиво перебирала пальцами ремешок кассового аппарата. – «Нет билета – пусть покупает! Не покупает – штраф!» – вспоминала она указания начальства. – Голова садовая!.. – корила себя женщина. – Отродясь такого не было!.. Юлька молча смотрела, как она вытирает не очень свежим носовым платком пот со лба. «Какие глаза у неё голубые… И добрые, – отметила про себя. – А руки мозолистые». – Видать, старая совсем стала! – сокрушалась женщина. «План не забывай! Он в нашей работе – всё!» – стучало в Юлькиной голове. Она стояла в замешательстве. Из конца вагона к ней уже направилась Лариса Петровна: – Ну, что у тебя, подруга? Юлька вздрогнула. – Вот, – кивнула она в сторону женщины. – Билета нет. – Нет билета – покупаем! Или платим штраф! – командным голосом потребовала Лариса Петровна. – Я сплачу! За всё сплачу! – быстро заговорила женщина. – Другим разом! Щас денег у меня нету! Сумку попутала – не ту взяла! – Не надо мне сказки рассказывать! Платим штраф и выходим! На громкий голос контролёра со всех сторон вагона стали оборачиваться пассажиры. – Я ж сплачу, билет купляю! Нету щас! В другой сумке деньги осталися! И документы! А эта сумка не та!.. Мне для сына!.. Я с ней к сыну еду! Он щас в больнице! – Значит так, Юлька! Ты её запиши! Сейчас станция будет – ссадим её. В полицию – документов же нет. Я сейчас сообщу. Пусть потом с ней разбираются! – скомандовала Лариса Петровна и, наклонившись к напарнице, подмигнув, тихо прошептала: – А нам галочка! – В возрасте женщина. А ни стыда, ни совести нет! – послышалось в рядах пассажиров. Юлька достала из сумки бумагу и авторучку. – Как фамилия ваша? Имя, отчество? – Это что? – заволновалась женщина. – Писать будете? Зачем? – Для протокола, – не отводя глаз от бумаги, ответила Юлька. – Это что, меня в мылицию сдадут?! За что? – Ну, у вас же проездных документов нет. – Как нет?! Есть у меня документы! Девушка, я ж вам говорила – в другой сумке они! И деньги там! Я ж сплачу! Документы дам! – Женщина! Фамилию говорите! Адрес! – грозно повторила Юлькины слова её напарница. – Зачем фамилию? Адрес? – у женщины выступили слёзы. – Я эту женщину знаю, – сказал кто-то из пассажиров. – Ветеран она. Имеет право бесплатно ездить! Юлька вопросительно взглянула на Ларису Петровну. Но та твёрдо повторила: – Фамилия! Адрес! – Раз штрафуют, значит есть за что! Щас такие хитрецы пошли! Чё только не придумают, лишь бы на халяву ездить! – возразил другой пассажир. «План не забывай! План на выручку, план на штрафников!» – стучали в голове у Юльки наказы начальства. – Я ж не воровка! – женщина вытирала слёзы концами платка. – За что меня в мылицию? Я ж ничего не сделала. Я ж сплачу! И документ дам! Мне ж к сыну надо! Он посля операции у меня! – Бабулечка, такой порядок, – словно извиняясь, сказала Юлька. Электропоезд замедлял ход, приближаясь к станции. – Выходим! – сказала Лариса Петровна и, когда женщина поднялась, вместе с Юлькой сопроводила её до двери вагона. Электричка остановилась. К открытой двери поспешил человек в форме: «Где ваш безбилетник?». – Ой, стыд какой, а? на старости лет! – не унималась женщина, с трудом спускаясь по высоким ступеням вагона. – За что?! Я ж могу бесплатно ездить! Юлька задумчиво смотрела ей вслед. Лариса Петровна тронула за локоть: – Теперь и по штрафам план закроем! Так что, премия будет! – бодро сообщила она напарнице. – Что? – переспросила та. – Глухая, что ли?! Я говорю – премию дадут! – Премию… Премию,.. – повторяла Юлька, будто очнувшись. Вдруг она представила, как придёт на работу с новым смартфоном, о котором давно мечтала, как покажет его друзьям… – Как же я к сыну доберусь?! Он в больнице! – донеслось с перрона. – За что меня ссадили? У меня ж документы!.. – Так положено, – тихо, но твёрдо ответила Юлька. – Не обижайся, бабуль!..
Павел МАЛОВ, г. Ростов-на-Дону ВОЛКИ Старый матёрый вожак и три молодых переярка быстро бежали в густой высокой траве, скрывавшей их целиком от постороннего глаза. Волки шли по зимней привычке, гуськом, хоть снега не было, и ступать след в след не было никакой необходимости. Но матёрый учил молодых сложной охотничьей науке, и заставлял делать по-своему. Строптивых и нерадивых безжалостно трепал за загривок, а то и больно тяпал острыми, как ножи, клыками за бока и лапы. Стая была голодна и была готова на всё, – рвалась в драку. Матёрый то и дело останавливал бег и, взойдя на ближайший пригорок, зорко осматривал местность, а главное – прислушивался: не послышится ли в отдалении лай собак или воронье карканье. И то, и другое явно сулило добычу! Собаки означали деревню или пасшееся в степи стадо, вороны – какую-нибудь крупную палую дичь, возле которой они кормились. Последнее было даже лучше, – не пришлось бы грызться с собаками и увёртываться от дреколья и топоров разъярённых деревенских мужиков, с зарезанной овцой или молодым телёнком на спине. У матёрого был великолепный слух, впрочем как и у всех серых хищников, и слышал он на несколько вёрст вокруг. Но никаких звуков в степи не было, и стая продолжила свой стремительный бег по бездорожью. Один из переярков заметил сбоку зашуршавшего травой суслика и опрометью ринулся его догонять, суслик стремглав пробежал несколько метров и, спасаясь от преследования, быстро юркнул в барсучью нору. Нерасторопный переярок свирепо подлетел к норе, ничего не понимая, оглядываясь по сторонам в поисках исчезнувшей «пищи». Принялся быстро разгребать, рыть передними лапами землю, пытаясь просунуть морду в нору. Матёрый подбежал к нему и несильно куснул за загривок. Переярок жалобно взвизгнул, отпрянул трусливо от вожака и, виновато поджав хвост, вернулся в стаю. Волки побежали дальше…
Борька вместе со старым опытным чабаном, мусульманином Абакаром, пас в степи огромную отару овец своего хозяина, зажиточного яицкого старшины. Борис был подпаском, и это была его первая батрацкая весна. Овцы мирно паслись на склоне невысокого сырта, выщипывая мягкими губами траву у подножья. Разморенные полуденным зноем сторожевые овчарки, норовили спрятаться в тень под редко где растущими кустами. Лениво разлеглись в кушерях, вывалив красные влажные языки и тяжело поводя боками. Старый Абакар – невольник старшины, беспаспортный бродяга, которых много шлялось тогда в яицких и оренбургских степях, раскладывал у шалаша костёр. Вынув средних размеров, закопченный медный котёл, гортанно окликнул Бориса: – Эй, слышь, малец, ходи сюда. Борис, делавший обход стада, неторопливо подошёл к шалашу. – Давай, сбегай к реке за водой, похлёбку варить будем, – сказал пастух, протягивая котёл. Молодой казачок весело пошёл к недалёкому отсюда берегу Чагана. Спустился в неглубокий, с кривыми глинистыми промоинами, овраг, густо поросший на дне колючим кустарником, а у самой воды – камышом. Да и степной бурьян до того разросся в овраге за лето, что местами доходил Борису до пояса. Раздвигая свободной рукой траву, притаптывая её ногами, парень стал с опаской пробираться к берегу. Погода стояла безветренная, сухая и в нос Борису сразу же шибанула острая, смердящая вонь звериного логова. В кустах тёрна послышалось какое-то приглушённое скуление и повизгивание. Казачок остановился, привлечённый непонятным шумом, подошёл ближе и остолбенел. У самого склона оврага, сбоку куста было вырыто небольшое углубление – нора. В ней барахталось и скулило шесть рыжеватой окраски щенят с острыми прямыми ушами и остренькими мордочками. «Волки!» – понял парнишка. Он почему-то обрадовался находке, быстро сбегал к реке за водой, и на обратном пути схватил на руки одного волчонка. Когда он вернулся к отаре, собаки мигом вскочили на ноги, – почуяли волчьего детёныша. Глухо заворчали, загавкали, крутя хвостами и щетинясь загривками. Борис прямиком направился к шалашу. – Гляди, дядька Абакар, я волчонка у реки в овраге нашёл. Там их целый выводок, а волчицы нет. Видать сдохла или охотники подстрелили. – Она на охоте, и хозяин её – тоже, – с уверенностью знающего человека сказал пастух Абакар. – А ты зря щенка прибылого унёс, волчица искать станет, сюда по твоему следу придёт, начнёт в отместку овец резать… Отнеси сейчас же щенка обратно в логово, да смотри, на сучку не нарвись, не то плохо тебе будет. Борис, вняв совету бывалого человека, быстро смотался в овраг и вернул на место взятого в логове волчонка. Волчицы к счастью ещё не было. Молодой казачок поспешил скорее ретироваться от греха. У шалаша старый Абакар помешивал деревянной ложкой с длинным черенком дымящееся варево в котле, плотно стоявшем в чёрном металлическом обруче на трёх ножках – тагане. То и дело, предварительно подув в ложку, он пробовал юшку, крякал от удовольствия, степенно разглаживал жилистой, сухой рукой большие, пышные, белые от седины усы и бороду. – Надо уводить отару в другое место, дядька Абакар, – сказал Боря, присаживаясь на корточки у костра. – Если волки поселились по соседству – добра не жди. – Ничего ты не знаешь, малец, – зацокал языком, покачал недовольно головой старый пастух. – Это не волки с нами поселились, а мы пришли к их логовищу. Волчица ведь потомство мечет в одном и том же месте почти каждый год. Да… Это её земля, её родина… И нам бояться волков нечего, – борз никогда не режет скотинку возле своего логова, уходит вёрст за десять – двадцать в сторону. Потомство своё бережёт и волчицу. – Как ты сказал, дядька?.. Какой борз? – переспросил Боря. – А это волк так в наших, горных местах называется, – ответил старик Абакар. – Я ведь не здешний. Мой народ живёт далеко отсюда, за Каспием, в горах Ичкерии. Вайнахи мы называемся, горные люди. – Никогда не слыхал про таких, – признался Боря. – Башкирцев знаю, сколько раз в степи, на дальних форпостах видел, татар знаю, – они в степи кочуют и в слободе Каргале живут, маменька сказывала. Она у меня из тех мест, из самого Оренбурга. Калмыков с киргиз-кайсаками встречать доводилось, – а про твоих ни сном, ни духом не ведаю… Далече, чай, до твоей Ичкерии ехать? – А сколько вёрст до Оренбурга? – поинтересовался в свою очередь старик. – А бог его знает. – Думаю, не близко, – сам себе ответил Абакар. – Так вот, до Ичкерийских гор, возможно, десять раз столько же, сколько до Оренбурга! – Да ну? – удивился парень. Абакар снова отхлебнул из ложки, подставив под неё ломоть хлеба. Прикрыл от удовольствия глаза. – Хорошо! Скоро готова будет… Подсаживайся, малец, к костру, готовь ложку. – Дядька Абакар, а ты как здесь очутился, – не унимался досужий Борис. – Долгая песня, – вздохнул старик. – Кровник я… Из тейпа от недругов сбежал – они меня зарезать хотели. – За что? – За бабу… Жену я у одного джигита украл, – он меня кровником и объявил. – А что такое кровник? – Э-э, слушай!.. Долго рассказывать, – всё равно не поймёшь. У вас, у казаков, другие законы, – с досадой поморщился Абакар. – Кровник – это кому объявили кровную месть. Значит – до крови, до смерти. – У нас тоже не мёд, – скептически хмыкнул парень. – Казаки и у нас по пьянке из-за баб режутся. Увидишь ещё как-нибудь… Вот те и кровники. Пастухи с аппетитом отведали сварившейся на костре похлёбки. Старый Абакар с собаками обошёл всю отару по кругу, прилёг вздремнуть в шалаше. Подпасок Боря остался бодрствовать, то и дело взглядывая в сторону волчьего оврага, сжимая в руках кривой увесистый сук…
Вожак то и дело останавливался у сыртов и прислушивался. Вот, наконец, ему повезло: матёрый услышал далеко впереди коровье мычание. Где-то там, за косогорами, паслось коровье стадо. Волки повеселели, матёрый убыстрил бег. Вскоре голоса пасшихся коров, собачий лай и перекличка пастуха с подпаском стали слышны более отчётливо. Матёрый остановился и потянул носом воздух, повертел во все стороны крупной лобастой головой с длинной густой шерстью в виде бороды на щеках и под нижней челюстью, определяя откуда дует ветер. Заходить следовало против ветра. Пробежав ещё некоторое расстояние, вожак лёг в траву и осторожно пополз к стаду. Трое переярков, во всём копируя его действия, тоже поползли. Матёрый поминутно останавливался и, выглядывая из травяных зарослей, зорко высматривал добычу. Приметив пасшуюся в отдалении от других коров молодую, полугодовалую телушку, волк заскользил по траве в её сторону. Жертва ни о чём не подозревала, собак и человека тоже поблизости не было, всё было тихо. Вожак подполз совсем близко к беспечной телушке, резко вскочил на ноги, оттолкнулся сильными задними лапами от земли, взвился в прыжке в воздух и всей массой своего тяжёлого, мускулистого тела обрушился на несчастную жертву. Она даже не успела ничего толком понять, как мигом повалилась в траву с перекушенным горлом. Матёрый быстро закинул кровоточащую тушу за спину и со всех ног помчался прочь от стада. Переярки поспешили следом, успевая слизывать на бегу остающиеся на траве капли крови. Когда коровье стадо осталось далеко позади, вожак снова чутко прислушался к звукам в степи. Шума погони не было. Пастухи, должно быть, не заметили пропажи молодой телушки. Изголодавшийся матёрый сбросил со спины окровавленную тушу зарезанной телушки, принялся клыками вспарывать ей брюхо, чтобы полакомиться кишками и печенью. Молодые волки, жадно облизываясь, подобострастно застыли в отдалении. Они нетерпеливо повизгивали и переминались на месте, готовые стремительно наброситься на добычу, едва матёрый закончит есть и отойдёт в сторону. Но не тут-то было. Вожак не торопился: погони не было, и он обстоятельно, кусок за куском, проглатывал лакомые части жертвы. Наевшись, стал отрывать от туши большие окровавленные куски мяса и глотать про запас. Это он должен был принести волчице, кормящей молоком прибылых волчат – их совместное потомство. Набив основательно вместительное брюхо, вожак не стал дожидаться, когда наедятся переярки. Бросил их возле обглоданной наполовину телушки, на которую они набросились с голодной яростью, жадно заглатывая крупные куски, давясь и сердито рыча друг на друга. По первозданной, безлюдной степи матёрый один пустился в обратный путь и засветло был возле родного логовища. Но что это?! В овраге в нос ему ударил ни с чем не сравнимый, страшный и противный, тошнотворно-приторный дух человека! Несомненно, здесь не так давно был человек, и он, вероятно, хотел разорить его логово! Матёрый быстро подбежал к норе с копошащимися в ней прибылыми, – нового, майского помёта волчатами. Волк продолжал втягивать ноздрями воздух: запах человека исходил от одного из его щенков! Ага, вот от этого, крупного сосунка с острыми, прорезавшимися уже зубами… Вожак с неприязнью фыркнул, подбежал к щенку, которого брал в руки человек, и схватил его за загривок. Схватил не так осторожно и бережно, как мать, когда перетаскивала щенков с места на место, а с силой сжав челюсти, так что волчонок громко завизжал от боли. Матёрый отошёл с ним в сторону и ещё сильнее сжал зубами волчонка, ловко перехватил его за горло. Под его большими, желтоватыми от времени, острыми клыками хрустнули хрупкие шейные позвонки прибылого, в рот матёрого потекла горячая кровь. Вожак ещё раз с силой сдавил огромными челюстями горло щенка, тот поперхнулся визгом, судорожно дёрнулся всем телом и затих. Матёрый опустил труп на землю, но запах человека не исчезал, а как будто становился ещё сильнее. И тогда вожак вновь подхватил мёртвую жертву, вынес её из оврага и бросил далеко в степи. Вернулся в овраг и, поискав укромное место, растянулся во весь свой огромный рост под кустом. Закрыв глаза, задремал, дожидаясь с охоты волчицу. И во сне чутко, с опаской, вслушиваясь в неясные степные звуки. Подготовил к печати Алексей БЕРЕГОВОЙ |
|||||
Наш канал
|
|||||
|
|||||
| Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-" |
|||||
|
|
|||||
|
|
|||||
