ОТ РЕДАКТОРА:
Чтобы совесть не мучила, очень часто я публикую авторов, позиции которых не разделяю. А бывает, что уже примешь самое твердое решение - не публиковать статью, но так и не забудешь о ней. Вот и о статье Любови Рыжковой, вроде бы не вписывающейся в обычные рамки профессионального разговора о литературе и потому поначалу отвергнутой, я все время вспоминал и вспоминал.
И, наконец, решил, что лучше уж статью напечатать. Чтобы совесть не мучила.
Николай ДОРОШЕНКО

С точки зрения нравственной пользы…

Если бы кто-нибудь когда-нибудь сказал, что, будучи в здравом уме, имея уже некоторый житейский и литературный опыт, я заведу речь о тлетворном влиянии литературы , то не только бы не поверила в это, но подвергла резкой критике того человека, обдала его высокомерной холодностью и занесла в список извечных недругов. Но так я бы поступила раньше, когда вовсе не имела никакого опыта и никаких знаний.

Что же я имела? Да почти ничего. В душе жила одна лишь любовь к художественному слову, упоение поэзией, да этакая эпатажно-артистическая тяга к сочинительству. Правда, эта тяга бывает присуща многим семнадцатилетним душам и быстро проходит, как рядовая детская болезнь, зато у немногих она остаётся и становится смыслом их жизни. Но в этом случае она лишена эпатажности, поскольку литературный труд – вещь тяжёлая, требующий усидчивости, выдержки, воли, терпения, трудолюбия, умения сосредоточиться в любых условиях.

Почему же моё мнение изменилось? Наверное, стала кое-что понимать, например, осознала тот факт, что литература – это арена невидимой войны, которая ведётся испокон веков, не затихая ни на минуту. И что литература – это менее всего изысканно-утончённое искусство для услаждения изощрённого слуха эстетов и более всего – средство для управления массами. И что она находится в руках властителей мира, потому что с её помощью удобно управлять умами, направлять развитие общественной мысли в нужном направлении. Причём, это управление и влияние не кратковременно, а напротив, имеет весьма долгосрочную перспективу. Именно поэтому это многими даже не замечается. Как известно, «большое видится на расстоянии», и чтобы его увидеть, надо отойти от него подальше.

Можно даже сказать, что литература может стать предметом социологии, отдельным и очень значимым её аспектом. Интересно, а изучает ли социология литературу как мощное средство влияния на массы? Надо бы поинтересоваться. Думаю, пора вводить новую дисциплину – социология литературы .

Но пока отвлечёмся от глобальных проблем и займёмся вопросами более локальными и конкретными, ведь сейчас мы ведём речь не о социуме, а именно о личности, индивидуальности, в частности, о писателе и об ответственности его за подуманное, произнесённое и написанное им слово. О его личной ответственности. И касается это не только людей, чья профессия связана со словом, но каждого человека, поскольку слово, речь – неведомое и непостижимое чудо, данное нам такими же неведомыми и непостижимыми Высшими Силами по их разумению, воле и благорасположению.

Началось моё прозрение как будто внезапно – в соседней комнате дочь читала стихотворение А. А. Блока «Незнакомка». И сквозь вечерний шум (работающий телевизор, чайник на плите, голоса с улицы) услышала хрестоматийные слова:

И правит окриками пьяными

Весенний и тлетворный дух…

Почему-то стало не по себе, и я попросила прекратить декламацию. Но это же Блок, – подумалось, – что же тут плохого? Мы же его любим, мы его обожаем – до каждой запятой, до последней точечки. Но тогда почему в весеннем воздухе ему слышится не хрустальное позвякивание тонкого и прозрачного ледка на лужицах, не нежные трели птиц, не радостные голоса людей, а именно пьяные окрики? Почему весенний воздух пропитан у него не едва уловимым ароматом набухающих почек, не запахом первой травы, готовой вот-вот проклюнуться из-под тающего снега, а тлетворным и гнилостным духом, который заполняет всю округу?

И тогда я поняла, что литература несёт в себе огромную, колоссальную опасность – она не только лечит души, но и калечит их. Она не только возносит человеческий дух, но и опрокидывает его в пропасть. Она не только расширяет горизонты сознания, но и невероятно сужает границы восприятия мира – буквально до узенькой щёлочки. И я это вдруг почувствовала физически, хотя теоретически прекрасно знала об этом и раньше. Более того, даже писала об этом, не раз размышляя на темы творчества. Но тут я именно физически ощутила, какой вес имеет слово , особенно слово написанное, зафиксированное, обретшее плоть. Хотя слово подуманное и слово произнесённое не менее весомо и важно. Но написанное на бумаге, оно может стать стимулом к дальнейшему действию – может пробудить у человека желание изменить жизнь и т. д.

Невероятно высока ответственность, ложащаяся на писателя, так как в этом случае он становится водителем человечества, – никак не меньше.

И тогда захотелось взглянуть на литературу другими (новыми) глазами – с точки зрения той нравственной пользы, которую она приносит . И приносит ли она её вообще?

И стало страшно от открывающихся перспектив – дело в том, что ничего светлого на этом горизонте почти не было. Мир литературы сузился буквально до нескольких имён – вся мировая литература уместилась в коротеньком списке. Хватило пальцев на руках, чтобы перечислить эти имена.

Что же это означает? Все писатели – разрушители? Все – растлители сознания? Неужели на литературном поприще так мало созидателей?

Куда же ведёт литература? Приносит ли она человечеству пользу? Ведёт ли она его к Богу? Способствует ли художественное слово нравственному становлению личности? А может быть, на все эти вопросы есть только один ответ – отрицательный? Может быть, литература ведёт человечество в тупик? Она легко сбивает его с пути, почти играя, путает сознание, она вообще мешает жить и напрочь лишает покоя.

Открывшиеся перспективы показывали, что среди литераторов светочей почти что нет – один шизофреник, другой – пьяница, третий – предатель, четвёртый – двурушник, пятый – взяточник, картёжник, стяжатель, мошенник, лжец, блудник, трус. Не зря в обывательской среде бытует мнение, что «все писатели – ненормальные люди». И не только, кстати, писатели, но вообще люди искусства. Не зря, видать, совсем не зря…

Хотя, быть может, такая точка зрения существует, потому что в силу своей деятельности представители литературы и искусства всегда на виду, и потому хорошо видны их достоинства и недостатки. Между тем как рядовому, непубличному человеку легче скрыть свои недостатки и даже пороки в силу своей незаметности и малого интереса к его персоне.

Но видать, дыма без огня всё же не бывает. И если раньше я горячо протестовала против этого, то теперь с этим почти соглашалась. В самом деле, говоря о деятелях культуры, нельзя не заметить, что кто-то спился, кто-то застрелился, кто-то повесился, удавился, выбросился из окна, отрезал себе ухо и т.д. и т.п. Да и в течение жизни немало куролесил и чудачил – написанные стихи складывал в наволочку, надевал жёлтую кофту, разговаривал с воображаемыми персонажами, имел много женщин или не имел их вовсе, словом, вёл себя эпатажно и, что называется, дивил честной народ. А народ смотрел на эти чудачества, молча осуждал, а вслух приговаривал: творческий человек, значит, того-с, странный, – и… крутил пальцем у виска.

Что касается самоубийц – это вообще отдельная тема. И тем не менее, в среде психиатров давно известно: никогда, ни при каких обстоятельствах нормальный человек не наложит на себя руки. И даже не потому, что всеми религиями мира подобное деяние рассматривается как грех (не каждый настолько религиозен, чтобы думать о грехе в критические минуты своей жизни), а потому, что человеком руководит инстинкт самосохранения. И он так велик и силён, что заставляет физически больного человека, но при этом психически здорового, в экстремальной ситуации совершать действия, которые бы он никогда не совершил в обычной обстановке – например, парализованный человек во время землетрясения вскакивает с постели и самостоятельно выбегает на улицу (я лично была свидетелем подобного); другой, спасаясь от опасности, перепрыгивает высокий забор; третий развивает высокую скорость, четвёртый проплывает громадное расстояние. И каждым из них руководит инстинкт самосохранения, то есть подсознательное, врождённое, естественное желание жить.

Но если в человеке этот инстинкт замолкает – тогда… пиши пропало, перед нами необратимо больной человек. И тогда он создает сюрреалистические полотна, описывает гниение ежа (С. Дали), пишет совершенно идиотские стихи (А. Бретон), занимается самокопанием, стремится к вычурности, замысловатости и затемнению смысла. Но мало того – он живописует свои чувства кистью или словом, то есть он отдаёт плоды своего патологического воображения людям, выдавая их за шедевры. И мир ахает: ах, кубизм! Ах, лучизм! Ах, супрематизм!

Ахала когда-то и я вместе со всеми остальными. Но скажу откровенно, я честно пыталась понять, что же за всем стоит: поиски новых форм, своего голоса, своего места в искусстве и литературе? И объясняла личным видением, творческой манерой, индивидуальным почерком, своеобразием художественного метода и т.д. Но всё это выдумка, бред, попытка оправдать своё творческое бессилие и закамуфлировать деяние больного ума.

Теперь я думаю несколько иначе: нам давно надо называть вещи своими именами. Надо очень честно провести границу между поделками больного ума и гениальными творениями. Настоящее творчество всегда позитивно . Оно всегда зовёт ввысь, к свету и Богу. Примеров можно привести сколько угодно. Собственно, с этой точки зрения нам надо бы провести ревизию во всей мировой литературе, да и во всем мировом искусстве.

О рассказе И. С. Тургенева «Фауст» и старике Фамусове

Есть у И. С. Тургенева замечательный рассказ «Фауст», содержание которого в полной мере раскрывает воздействие литературы на читательские души, не всегда бывающее благотворным. Героиня рассказа – юная девушка Вера Николаевна, которую маменька с младых ногтей воспитывала не то чтобы в пуританской строгости, но скорее, в некоторой изолированности от мирских и житейских треволнений. Маменька, госпожа Ельцова всячески избегала всего того, что могло вызвать волнение чувств и сердечное томление в непорочной душе её дочери. Более всего она опасалась влияния литературы и тех книг, которые могли бы возбудить её дочь, вызвать у неё нежелательные мысли и чувства. Она весьма преуспела на этом поприще, дочь её «так не прочла ни одного романа, ни одного стихотворения», словом, ни одного, как она выражалась, выдуманного сочинения. Маменька поспешила выдать дочь замуж, а сама неожиданно почила в бозе.

Но за всем не уследишь, всего не предусмотришь, рано или поздно, но в жизни Веры Николаевны наступил тот день и час, когда она стала открывать мир самостоятельно. Молодой человек, старый друг, с которым она с давних пор поддерживала приятельские отношения, однажды начал ей вслух читать гётевского «Фауста», и это сразу внесло смятение в спокойное течение её жизни. Более того, это так взволновало молодую женщину, что она почувствовала растерянность.

Книга эта весьма сильно подействовала на Веру Николаевну, – у неё начались слёзы, бессонница, головная боль, словом, всё то, что указывает на зарождение глубокого чувства и предшествует ему. И чувство родилось. И героиня наша, не овладев с собою и оказавшись в таком безвыходном, как ей казалось, положении, заболевает и умирает.

Что тут скажешь? Только одно: понимала маменька, всё понимала, потому и берегла дочь свою от волнения, которое вызывают книги. Да вот не уберегла.

Книги действительно так воздействуют на наше сознание, что даже могут изменить течение всей жизни, повлиять на выбор профессии, пригласить в путешествие, повести в бой, вдохновить на подвиг, заставить отказаться от дурных намерений, изменить черты характера. Это факт неоспоримый.

Вот и героиня тургеневского рассказа тоже оказалась во власти выдуманного литературного произведения, и неопытная душа не смогла одолеть вызванного им смятения чувств. Кстати сказать, когда-то у Монтеня прочитала любопытную мысль: «Магометане запрещают обучать своих детей риторике ввиду её бесполезности. А афиняне, у которых она была в большом почёте, заметив, сколь губительно оказываемое ею действие, предписали устранить из неё самое главное – всё, что возбуждало волнение чувств».

Вот и думайте после этого: а может, и прав был в какой-то степени старик Фамусов, предлагая «собрать все книги бы да сжечь»? Может, некоторая доля здравого смысла в этих словах литературного персонажа есть? Не все, не все, конечно, но…

Я вовсе не призываю к костру из книг, это было бы более чем странно для меня как для литератора, ведь для нашего брата книга – вовсе не товар, а нечто совершенно иное, может быть, нематериальное, почти живое существо, с которым вы вступаете в контакт и настоящее общение. Но… иные глянцевые журналы, да и книжки следовало бы уничтожить показательно – чтобы неповадно было их издавать и переводить на них дорогостоящие материалы. Думаю, сейчас с нами согласятся многие, которые прекрасно видят, на что переводится мелованная бумага, что помещается под яркими обложками и к чему призывают эти журнальчики. А между тем попробуйте купить, например, стихи Алексея Ганина, Сергея Маркова, Николая Тряпкина, Алексея Прасолова, Анатолия Передреева, Татьяну Глушкову.

Ревизия, думаю, просто необходима. Вернее, необходим новый взгляд на литературу с позиции здорового оптимизма и позитивного взгляда на мир .

Что касается волнения чувств… Одну минуточку…

Если речь вести о русской литературе, – здесь, пожалуй, не найдёшь ни одного произведения, которое бы не вызывало того самого волнения чувств. Можно сказать, что русская литература на том стоит. Более того – будет стоять и впредь, поскольку она изначально призвана пробуждать людей от духовной спячки, волновать их воображение с целью нравственного совершенствования. Всем нам памятны пушкинские слова – «глаголом жечь сердца людей».

Для чего это необходимо? Именно для того, чтобы вести человека к свету, к Богу, вызывать в душе его добрые и светлые чувства – милосердие, любовь, «милость с падшим», желание помочь другому человеку. Такова, видимо, роль литературы в нашем мире, который, по нынешнему моему глубокому убеждению, совершенен и справедлив. И только человек своими неблаговидными поступками делает его несовершенным и несправедливым, но это уже другая тема.

Порою вреден даже Пушкин…

Да, порою вреден даже А. С. Пушкин, вот такая странная мысль пришла в голову, но это легко доказать. В самом деле, если вспомнить «Вакхическую песню» – первое, что приходит на ум:

Подымем стаканы, содвинем их разом!

Да здравствуют музы, да здравствует разум!

Юное поколение, читая эти строки, воспримет их с восторгом (при условии, конечно, если вообще возьмет книгу в руки). И прежде всего, это юное поколение обратит внимание не на здравствование муз и разума, а на факт заполнения стаканов. Вот это и есть вред литературы.

Однажды записанная неосторожная мысль может породить тысячи, десятки тысяч дурных последствий… Поэт, конечно, об этом не думает в минуты творчества. Он занят другим – ему нужно выплеснуть на бумагу чувства. Но чувства-то эти бывают очень и очень разными. Дурное семя – дурное племя, – давно сказано в народе. Дурное вдохновение – дурные плоды его.

С этой точки зрения даже страшно читать:

И юные жёны, любившие нас!

Полнее стакан наливайте!

На звонкое дно

В густое вино

Заветные кольца бросайте!

Так что же есть литература с её огромным воздействием на умы? Арена битвы? Поле чудес? Поляна для созерцания? Тихая гавань для уставшего ума? Что же она есть, коли так на нас влияет? И что с ней делать? И какова она быть должна?

Не знаю… Нет у меня ответов на эти вопросы. Есть лишь понимание, которое пришло не так давно, то есть в зрелые уже лета, что литература должна созидать в человеке человека! Литература – не разрушение, а именно созидание. Если произведение чьего-то художественного вымысла вызывает в душе человека низменные чувства, если она рождает у него дурные помыслы, способствует возникновению худых намерений – такая литература не имеет права на существование.

Стало быть, необходима цензура .

Что может быть такой цензурой для писателя в условиях, когда она отсутствует как таковая? Такой цензурой для писателя может быть нравственное чувство . Именно оно должно руководить им ежеминутно, если он встал на поприще словесного творчества, а вернее, проповедничества. Хотим мы или не хотим, а писатель в какой-то степени проповедник. И хотя в своё время Н. В. Гоголь говорил о себе, что он – художник, а не проповедник, он прекрасно понимал, что в любом случае он и то и другое. Правда, в случае с Н. В. Гоголем это касалось его книги «Выбранные места из переписки с друзьями», в которой он выступил, как всем показалось, в непривычной для него роли – наставника, учителя, ментора, назидателя, словом, того же проповедника. Но это уже другая тема. Главное, что хотелось бы сейчас подчеркнуть, это то, что любой писатель – идеолог, нравственный учитель. И какая у него самого нравственность – таковы и его сочинения, таковой нравственностью они наполнены.

Что же он несёт в мир? Страшно становится… Значит, только высочайший нравственный порог должен быть в душе писателя, так как порождённые им мысли становятся частью мира, частью ноосферы и оказывают громадное влияние на Вселенную.

«Сердца собратьев исправляй…»

«Сердца собратьев исправляй…», – так говорил А. С. Пушкин в стихотворении «Поэт и толпа», понимая высокое значение художественного слова. Но и русский гений стал понимать это далеко не сразу – он шёл к этому постепенно. А вначале – тоже путался, ошибался, бузил, повесничал и… говорил по-французски.

Нам всем часто бывает стыдно за своё раннее творчество. Стыдно потому, что категории, которыми мы тогда мыслили, были не высоки, хотя цели, к которым мы стремились, благородны. Но мы были в шорах, в плену ложных истин. В семнадцать лет я, например, увлекалась Беранже и Гейне. В восемнадцать-девятнадцать спокойно прошла мимо древнерусской литературы. Не могу сказать, что равнодушно, но особого потрясения и озарения не было. Зато было увлечение модернизмом и его многочисленными формами. Даже у Андре Бретона я пыталась найти какую-то осмысленность. А зря… Все эти «поиски» новых форм – словоблудие, приводящее к тупику. И потому раннее творчество прошло под знаком и влиянием Серебряного века, декадентства, модных тогда упаднических мотивов. Ах, «Голубая речка / Обещает мне / Тёплое местечко / На холодном дне…» (Г. В. Иванов). Ах, «Пробочка над крепким йодом, / Как ты быстро перетлела. / Так вот и душа незримо / Жжёт и разъедает тело…» (В. Ф. Ходасевич). И хотя увлечение Георгием Ивановым и Владиславом Ходасевичем пришло значительно позднее, но какая разница – те же мотивы тоски, грусти, безнадёжности, одиночества, никчемности и ненужности собственного существования, неудовлетворённости жизнью и т.д. А ведь всё это – бесовщина в чистом виде.

Потом, лет в двадцать лет «бредила» М.И. Цветаевой и А. А. Ахматовой – и что у них находила? Какие строки волновали?

Сжала руки под тёмной вуалью.

Отчего ты сегодня бледна?

Оттого что я терпкой печалью

Напоила его допьяна…

(А. А. Ахматова)

Да, красиво, тонко, изящно, но тлетворно. В этих строках – тот самый разлагающий, тлетворный дух, который ведёт человека в никуда. В пропасть. В забвение. В небытие.

Вскрыла жилы. Неостановимо.

Невосстановимо хлещет жизнь.

Подставляйте миски и тарелки.

Всякая тарелка будет мелкой.

(М. И. Цветаева)

Эти цветаевские строки мне в ту пору очень нравились. И теперь я прихожу в ужас сама от себя, от тогдашнего своего очарования этими строками. Как я могла? Как могла восторгаться тем, от чего следовало прийти в ужас? А ведь в этом – вся Цветаева. Она сама всю жизнь была в восторге от ужаса и перенесла его на бумагу.

Страшно то, что она была сверхталантлива, и сила её таланта тем более убедительно отражалась в её стихах. Скольких людей, возможно, эти строки подтолкнули к страшному поступку с необратимыми последствиями, а если не подтолкнули, то уж не спасли, это точно.

Цветаева вся разрушительна, и теперь я это понимаю. Когда-то она сама признавалась в том, что создана, быть может, для ссор с людьми. Да так оно и было. Она не только с людьми ссорилась, она была в раздоре во всем миром, с самой собою. Она – талантливая, но дисгармоничная личность, далёкая от природы, естества, красоты, лада, гармонии. Она вся – в нарушении этой гармонии. Нельзя быть поэтом и писать такие ужасающие строки:

Дурная мать! – Моя дурная слава

Растёт и расцветает с каждым днём.

То на пирушку заведёт Лукавый,

То первенца забуду за пером…

(«Памяти Беранже»)

И почему, объясните мне, почему

Женщина с колыбели,

Чей-нибудь смертный грех…

(«В гибельном фолианте…»)

И почему, обращаясь к лире, она восклицает:

Знай: не одна на ножик вострый

Глядишь с томлением в крови…

(«Та ж миловидность, и те же дыры…»)

Что за вечная тяга к смерти, слезам, горю? Отчего нет радости жизни? Где она, радость жизни? Эти стихи ведут в никуда. Радость жизни даёт Бог, и если он живёт в вашей душе – всё обратимо и всё поправимо. Но если принимать приглашение на пирушку от самого лукавого – о чём можно вести речь дальше? Тогда путь человека ясен.

Цветаева, кстати, имя лукавого писала с заглавной буквы. Видимо, уважала, коли воздавала ему такую честь. Но… не нам судить. Мы лишь рассуждаем в меру своих сил.

Тогда почему А. С. Пушкин считал, что поэт призван своим словом исправлять сердца своих собратьев? Значит, он отдавал себе отчёт в том, что сила слова столь велика и роль поэта на земле столь значима? Стало быть, чем чище и возвышеннее душа стихотворца, тем большее влияние он может оказать на исправление нравов своих современников . Да и не современников тоже. Почему же этого не хотела понимать Цветаева? Наверное, понимала, но кому при этом служила?..

Мы часто ругаем литературу соцреализма…

Да, мы часто ругали и ругаем литературу эпохи социалистического реализма. И, надо сказать, есть за что. Идеологическая узда не всегда давала возможность для творческого самовыражения, она сдерживала писателя в определённых рамках и не позволяла ему говорить правдивым языком. Ему приходилось изворачиваться, выдумывать новый эзопов язык, уходить в другой век, заниматься переводами. Но несмотря на эти шоры, советская литература, как теперь выясняется, породила настоящие шедевры. И художественные поиски писателей советской эпохи были направлены, прежде всего, на созидание, а не на разрушение.

Странная ситуация: советский период – это, как известно, эпоха атеизма. И несмотря на это, произведений, разрушающих сознание, почти нет. Или, по крайней мере, таковых мало . Многие из них, если не все, наполнены оптимизмом, жизнерадостностью, уверенностью в завтрашнем дне и даже любовью. Они давали светлую надежду, открывали новые перспективы. Здесь нет ни жалкого нытья, ни декадентской тоски, ни разъедающего уныния.

Так может быть, цензура просто необходима? Как порог, за который переходить нельзя. Как некое мерило совестливости писателя.

Литература соцреализма учила добру и трудолюбию, призывала к подвигу и самопожертвованию, она не воздымала руки в бессильной злобе и не искала смысл жизни – она его имела. И самое главное, она давала нам примеры положительных героев как пример для подражания. Нам было на кого равняться. И подражая такому герою, читающий человек хотел становиться умным, добрым, справедливым, честным, решительным, благородным. Он хотел быть героем. И он героем становился.

Можно сколько угодно ругать все эти произведения (я их ругала вместе с многими), но советская литература, правильнее сказать, русская литература советского периода воспитывала человека труда. И человек-труженик был у нас в почёте.

Кто и что теперь у нас в почёте? Олигарх, бизнесмен, да любой делец, неизвестно на чём заработавший своё состояние. Вернее, известно на чём. И вовсе не заработавший его, для этого в русском языке есть более точное слово – сколотивший. Такой делец – ныне герой дня. У него есть деньги – это главное. Как он их добыл – неважно, деньги не пахнут – вот мораль начала 21 века.

Человек труда сейчас у нас никто , причём, это касается любого труда, как физического, так и умственного. Сельский труженик день и ночь гнёт спину на своём подворье и еле сводит концы с концами, так же, как и талантливый писатель, сочиняющий не для глянцевых журналов и гламурных издательств, а ради умножения на Земле света.

Человек труда сейчас попран, унижен, забит и забыт. И этому весьма способствует нынешняя литература – не человек труда её герой, а кто угодно, только не он. Героем может быть сутенёр, проститутка, «крутой» бизнесмен, уголовник, вор, любой мошенник, ловкач, пройдоха.

Современной литературе надо бы поменять ориентиры, хотя это тоже отдельная тема. Хочу сказать одно: такого тлетворного духа, которым отмечена современная литература, у русской литературы не было никогда, ни в каком веке – ни в эпоху классицизма, ни в эпоху романтизма, ни даже в застойный советский период. Она ошибалась, она могла быть узколобой, зашоренной, мелкотемной, но не безнравственной. Такого же разгула бесов, какой мы наблюдаем ныне – не было, наверное, никогда.

Можно вспомнить прекрасные произведения Михаила Михайловича Пришвина, Ивана Сергеевича Соколова-Микитова, Михаила Александровича Шолохова, Василия Макаровича Шукшина, более близких к нам по времени Виктора Петровича Астафьева, Валентина Григорьевича Распутина, Василия Ивановича Белова, Владимира Алексеевича Чивилихина. Из поэтов – и вовсе можно назвать целую плеяду – Алексей Алексеевич Ганин, Сергей Николаевич Марков, Николай Михайлович Рубцов, Алексей Тимофеевич Прасолов, Николай Иванович Тряпкин, Игорь Иванович Кобзев.

Кстати, сейчас мы почти не знаем и не читаем прекрасную прозу И. М. Шевцова, И. В. Дроздова. Когда-то нашумевший роман Ивана Михайловича Шевцова «Тля» современен и сейчас, я прочитала его лишь недавно и удивилась, что даже сквозь идеологическую шелуху видно лицо талантливого писателя. Романы Ивана Владимировича Дроздова и вовсе поражают мастерством, фактологией, смелостью суждений, а ведь это тоже – советская литература. И человек труда в ней не унижен, а уважаем и чтим.

В большом знании – большая радость…

Однажды мы были в редакции одного известного журнала, где нас встретил человек, в котором чувствовалась давняя склонность к алкоголю. Сейчас не вспомню его имя, надо поднимать бумаги. Кажется, его звали… впрочем, неважно. Оставила ему некоторые свои книги и новые стихи. Самое главное, сказала ему, что в книгах – мои прежние стихи, из которых я уже, что называется, выросла и которые, хотя они и мои, но отражают давнюю ступень. И дело вовсе не в технике стихосложения, а в той степени духовной зрелости, которая или приходит или не приходит к человеку. И сейчас, на этот момент, думается, я нахожусь уже в другой степени зрелости. И поэтому, прежние стихи не совсем близки мне, нынешней. Странно, но это так. Всё это попыталась объяснить своему собеседнику.

Каково же было моё удивление, когда через некоторое время он сообщил, что выбрал для публикации стихи не из новых циклов, а именно из тех, прежних. И тогда я сказала, что их печатать не нужно, потому что они мне неинтересны, и эта публикация не доставит мне радости. В это время я уже думала о космизме стихов, об их вселенской наполненности, о громадном значении и роли слова в мироздании, о связи произнесённого слова с качеством жизни. И вдруг мой собеседник сказал, что ему понравилось стихотворение «Праздник». Я вспомнила его и ужаснулась. Вернее, я ужаснулась не собственно стихотворению, а тому уровню нравственно-эстетической зрелости, на котором находилась тогда, когда писала его, и на какой ныне находился мой собеседник. Вот оно, это стихотворение: «Мой тихий городок / весь светится огнями. / Мой дом, как островок, / в низине и тумане. / И я спешу к нему, / усталость отгоняя. / Скорее плащ сниму, / порог переступая. / И закурю «БТ», / и приготовлю ужин / изысканный – соте / и кофе, чуть остужен. / Салфетку расстелю, / один прибор поставлю. / И чарочку налью, / и волосы поправлю. / А после уберу, / порядок проклиная. / И лягу, как умру, / такая молодая».

Я действительно сейчас в ужасе от себя – той, прежней, когда мне казалось, что одиночество – это данность, что тоска – чуть ли не нормальное состояние мыслящего человека. Долгое время я находилась в плену красивой, но ложной идеи, высказанной, кажется, в библейской книге Екклезиаста, дескать, в большом знании – большая печаль. Какая чепуха, – говорю я теперь! В большом знании – большая радость! В большой мудрости – большая любовь!

Но в ту пору я думала, что грусть – это признак глубоко чувствующей души, что меланхолия обязательно сопутствует тонким натурам. И как следствие – такой глубоко чувствующий и тонкий человек часто пьёт, курит, сходит с ума, не может найти счастье с одним человеком и, как правило, кончает жизнь самоубийством.

Такую точку зрения нам навязали . Кто? – спросите вы. Думаю, нам навязали её те, то сам принадлежит к подобной породе вырожденцев .

Никогда творческий человек не будет пить, курить, принимать наркотики, стреляться или вешаться. Всё это – следствие или недоразвитого духа или его личной порочности. Гнилая кровь, – как говорил об этом Григорий Петрович Климов. Именно она, эта гнилая кровь и толкает человека на табакокурение, пусть даже и манерное, показушное, якобы утончённо-изысканное; на пьянство – сначала умеренное, а потом безудержно-безобразное; на употребление наркотиков – пусть даже и как декадентскую блажь, некое худосочное эстетство, но чем всё это кончается – известно.

Сумасшествие – это вообще следствие патологической наследственности, да и самоубийство, кстати, тоже.

Известно, что кем-то намеренно создан миф о том, что творческий человек склонен ко всем этим страстям и порокам . Но этот миф стар, бестолков и очень вреден. Его поддерживают те, в ком течёт эта гнилая кровь; кто знает, что его родители, не желая того, испортили ему жизнь. Если человек с такой патологией глуп, то он проявляет все эти пороки – в обыденной жизни, в искусстве. А если умён, он становится неутомимым борцом с этими пороками, как, например, Гитлер. Он, как известно, не пил, не курил, не употреблял в пищу мяса, боролся с абстракционистскими идеями в искусстве, выступал за целомудрие нации и высокие нравственные принципы, потому что он прекрасно понимал, откуда ветер дует. В жизни, увы, это приняло ужасающие формы, и хотя ему хватало ума осознавать истоки этих пороков, – он не одолел свою собственную гнилую кровь. Будучи на правильном пути в самом начале, он свернул с него, и его личная глубокая порочность сослужила плохую службу и сгубила его. И вместе с ним – миллионы людей, и в основном это были славяне. Он мог быть другом человечества, но стал его врагом.

Почему я считаю, что настоящий творческий человек будет стремиться к высоконравственной и целомудренной, красивой и гармоничной жизни, я легко докажу.

Во-первых, ему просто некогда, потому что он всегда занят воплощением своих творческих замыслов. И едва он осуществляет одну задумку (дописывает поэму, статью, повесть, роман, научную работу), у него тут же вызревает другая, третья, четвёртая, и этот процесс нескончаем. За одной вершиной следует другая. У него одновременно в работе может быть несколько произведений. Другое дело – удастся ли всё это воплотить, – неизвестно, может быть, что-то напишется, что-то войдёт в ранее написанные книги, что-то претерпит такие изменения, что от былой задумки не останется почти ничего. Но главное – творческому человеку не остаётся времени на пустяки и глупости, он постоянно в творчестве, в осуществлении своих замыслов. Так что объяснение этому очень простое.

Во-вторых, настоящий творческий человек, так сказать, по определению, склонен к созидательной работе, а не к разрушительной. И если в молодости ему были свойственны какие-то заблуждения, с течением времени он отходит от них, поднимаясь по ступеням своей духовной эволюции, и примеров этому – несть числа. А. С. Пушкин начинал с революционного бунтарства, сочиняя свою оду «Вольность» и так далее. А впоследствии отошёл от этих юношески незрелых идей и стал проповедником могучей самодержавной России. Ф. М. Достоевский в молодости стоял на эшафоте за те же революционные идеи, в зрелые лета став другом и единомышленником К. П. Победоносцева и убеждённым сторонником эволюционного развития России. П. А. Вяземский, в молодости слывший ярым либералом, вдруг перешёл в лагерь консерваторов и даже, как о нём говорили, сомкнулся с самой чёрной реакцией. А. А. Блок, написавший, казалось бы, своевременную и прогрессивную поэму «Двенадцать», вскоре становится разоблачителем революционно-масонских идей равенства, братства и так далее, вспомним его строки: «Под знаком равенства и братства / Здесь зрели тёмные дела…» .

Главное мы сказали – творческий человек в своём развитии отходит от былых заблуждений и преодолевает свои ошибки. Своим творчеством он создаёт, а не разрушает. А мысль о том, что в большом знании – большая радость, для меня теперь звучит как аксиома.

О мере ответственности писателя

Говоря о тлетворном, разлагающем влиянии искусства и прежде всего, литературы, я вовсе не утверждаю, что она должна быть выхолощена и упрощена. В этом случае получится голая схема, формула, и от собственно литературы (как художественного словесного творчества) останется пшик. Литература не должна быть упрощённой, в этом случае теряется её прелесть и очарование, она не должна быть и низменной, в этом случае она перестаёт быть литературой. Но она не должна быть и декларативной – в этом случае она превращается в лозунг.

Кто же может становиться писателем и поэтом? Конечно, тот, кому дар сочинительства дан от Бога. И тот, чья душа устремлена к высоким истинам. То есть, если человек чувствует в себе неподдельную тягу писать, то он (если это не болезненная графомания), должен понимать и всю меру ответственности за написанное. И понимая, следовать высоким образцам и стремиться к гармонии и совершенству во всём – не только в своих сочинениях, но и в быту, в обыденной жизни, ведь на него смотрят, обращают внимание, берут пример другие люди. Получается, что оттого, как он живёт (пьянствует ли, меняет ли женщин, ведёт ли откровенно эпатажный образ жизни), зависят многие, очень многие люди. Если он известен – ему подражают. Но подражают, прежде всего, этим внешним проявлениям его сути – пьянству, блуду и т. д.

Значит, если писатель не следует высоким образцам, он становится опасен для других, он попросту становится врагом человечества, подобно сатане, – ни больше, ни меньше. Логика проста: если он не несёт свет – он несёт тьму и служит ей. Примеров – сотни, тысячи. Масон Гёте, масон Вольтер, масон Конан Дойль, масон Сомерсет Моэм… Из русских писателей тоже многие состояли в масонских ложах. Например, масон Г. Р. Державин, откровенно написавший знаменитый масонский гимн «Коль славен наш Господь в Сионе». Чей господь находится в Сионе – понятно любому школьнику. Масон А. Н. Радищев, известный своей зловредной и пасквильной книгой «Путешествие из Петербурга в Москву», которую гневно воспринял А. С. Пушкин, тут же написавший ответное произведение «Путешествие из Москвы в Петербург», но оно до сих пор по понятным причинам «непопулярно» в литературоведческой среде. Масоном был и известный историк Н. М. Карамзин.

Свет ли они несли в своих сочинениях?

Свету ли служили?

Так зададимся вопросом: имеет ли писатель право на ошибки? Конечно, как и любой другой человек, писатель имеет право на ошибки. Но только эти ошибки очень дорого стоят человечеству – вот и вся соль ответа на этот вопрос.

Мы часто говорим: имеет ли врач право на ошибку? Конечно, нет, ведь в его в руках – жизнь человека. Говоря об ошибках учителей, мы всегда добавляем, что они менее заметны, но зато аукаются через годы.

А как «аукаются» ошибки писателей? Наверное, они аукаются не просто через годы. Они влияют на целые поколения, формируя их. Недаром, совсем недаром И. В. Сталин (или всё же Ю. К. Олеша?) прозорливо назвал писателей «инженерами человеческих душ», прекрасно осознавая, что их произведения могут быть мощным идеологическим оружием. И такое оружие было взято им под свой контроль. Он, как известно, всячески покровительствовал писателям, взяв их под свою опеку и создав для них особые условия жизни в Советском Союзе. В этом смысле Иосиф Виссарионович был в высшей степени мудрым человеком, потому что понимал: если в руках врача – жизнь человека, то в руках писателя – душа человека, которой… можно управлять.

Рассуждая теперь таким образом, хочется посмотреть на литературные сочинения новым взглядом. Может быть, этот ретроспективный взгляд поможет избежать ошибок в дальнейшем, ибо уверена: тлетворный дух не должен проникать на страницы литературных произведений.