|
Когда грустно или томительно, достаю с полки темно-синий томик, открываю на любой странице, слышу знакомый взволнованный голос: Россия пишет стихи и прозу, Перечитывая сборник, я невольно уносился мыслями в далекую юность, в славный город Петра. Это были лучшие наши годы - начало 80-х прошлого века. После их невежественные демократы окрестили «застоем», но мы жили так, что не хватало суток. Какой уж тут застой! Душа бурлила, будто вешние воды в Неве. Литературные диспуты, встречи с поэтами и писателями, походы в театры, жаркие споры в литературном объединении Ленинградского университета. Занятия вел поэт Антонин Чистяков, позже он уехал в Великий Новгород, а на его место пришел известный в Питере стихотворец Глеб Горбовский. Да нет, это мало походило на занятия, скорее - на литературную вечеринку, где всякий мог показать себя и услышать критику добрую или разносную. Планка требований была весьма высокой. Здесь я впервые и увидел Станислава Золотцева, услышал его «подкованный» разбор творчества товарищей по объединению. Ближе свел нас случай. В большой аудитории филологического факультета набились студенты и «люди из города» на литературный вечер с участием известных писателей - Ольгой Берггольц, Александром Решетовым и Всеволодом Рождественским. Для нас они были почти «живыми классиками». Мы во все глаза смотрели на них, ловили каждое слово. Вечер вел заведующий кафедрой, профессор Петр Созонтович Выходцев. Как теперь вижу его: высокого, крупного, с седой шевелюрой, он кратко представил каждого из гостей. Гости читали стихи, отвечали на вопросы. - Мы тоже кое-что приготовили гостям, - объявил Петр Созонтович. И, сказав об университетском литобъединении, предложил почитать собственные стихи Станиславу Золотцеву и мне. Станислав уверенно вышел к кафедре, встал поближе к Всеволоду Рождественскому и стал читать.
Я помню то стихотворение, оно называлось «Наследственный свинец», было автобиографичным. Но пуля в крови рассосется. Потом ведущий вечера назвал меня, и я прочел стихи о природе. Когда вечер закончился, Станислава похвалила за его стихи Ольга Федоровна Берггольц. А я удостоился пожатия руки Александра Решетова и приглашения к нему в гости. Мы шли по набережной Невы, бурно делились впечатлениями, наперебой рассказывали о себе и договорились не терять друг друга из виду. Так оно и было. Мы читали друг другу новые стихи, спорили, обсуждали литературные новинки. Но вскоре пути наши разошлись, поскольку Станислав раньше меня окончил университет и уехал. Последний раз в Ленинграде мы пересеклись, когда я летом работал в газете «Смена» на студенческой стройке», а Станислав напечатал в одном из номеров очерк «Выше стропила, плотники». Кстати, это строка из творений знаменитой поэтессы Сапфо, Станислав взял её эпиграфом к своему сихотворению: Смола и солнце, солнце и смола! Не только в этих строках, но и вообще в поэзии Золотцева всегда было много света, простора, солнца. Он даже предлагал читателю: «Зажги своё сердце от солнечного луча». И сам он тогда, в пору нашей молодости, походил на этот луч. Он был загорелый, веселый, прямо-таки излучал радость. Тогда я узнал, что он поступил в аспирантуру Московского университета. Вскоре, в 1979 году, в издательстве «Советский писатель» вышла его первая книга стихотворений «Дело чести». Странно порой складываются обстоятельства, но их, увы, не переделаешь. Наша дружба возобновилась в начале 90-х годов, в самый разгул перестроечной Смуты. Наверное, была какая-то потребность почувствовать локоть друг друга. Я пришел к нему домой в Москве, на улицу 1905 года, с рукописью своей стихотворной книги, по дороге ухватив где-то «дефицитную» тогда бутылку водки, надо было поднять по стопке за встречу. - Извини, друг, ты уже опоздал, - сказал Станислав, кивнув на спиртное. - Я уже выпил своё сполна. Извини, не беру ни грамма… А стихи давай сюда, с удовольствием посмотрю. Мы пригубили по стопке за встречу с его супругой Ольгой. В тот вечер мы долго говорили о поэзии, литературе, жизни. Станислав переживал за раскол в писательской среде. Переживал он и за то, что прямо на глазах падал престиж писательского труда. Как он выразился тогда, «писателей обездолили». Честное, искреннее, правдивое слово было никому не нужно. Зато в ходу и употреблялась в большом объеме лесть, угодничество, лизоблюдство, воспевание всяких пакостей. А истинный поэт не способен на такие «поступки», и Золотцев прямо говорил об этом, что не нравилось прикормленным поэтам-шестидесятникам, выросшим на «прославлении строя». На улице, провожая меня до метро, Станислав прочитал едкую эпиграмму на тогдашнего «кумира» демократов Ельцина, где вывел его в образе «жирного борова». -Знаешь, я хорошо помню Вологду, - сказал, когда прощались. – Я служил в Кипелове, в дальней авиации. Как-то вечером попал в город, метель жуткая. Иду, думаю, где я? Поднимаю глаза - передо мной дом Батюшкова. Ну, знаешь, такая радость в душе! С вологодской землей Станислава связывала дружба с большим русским поэтом Александром Романовым. Он встречался с ним, писал о его творчестве. Литературно-критические статьи Золотцева о Романове и теперь актуальны. Уже позже Золотцев заочно познакомился с поэтом Устюжны Юрием Максиным и поддерживал с ним переписку. В пору лихолетья, когда, так называемая, «российская элита», представленная, в основном, иноверцами, потянулась к собственным историческим истокам - в Израиль, Лондон, Бостон и другие заграничные «пенаты», истинные патриоты, как , например, Савелий Ямщиков, укрепляли связь с русской землей. Именно так поступил и Станислав Александрович. Он вернулся из Москвы в родной Псков, в отчий край, который безмерно любил, который всегда питал его творчество. А на малой Родине тоже было не сладко, и здесь гудела-свистела разруха. С болью и негодованием писал он мне из Пскова о «деяниях демократов», например, о том, что управление культуры возглавил… бывший директор кирпичного завода. Такие «радетели» культуры крушили истинную культуру с азартом ливонско-немецких рыцарей. Подобное происходило тогда, да и происходит и теперь во многих градах и весях по всей России. Обладая бойцовским характером, Станислав Александрович никогда не опускал руки, не впадал в уныние или хандру. В Пскове он плодотворно работал, обрел себя и как прозаик. Ни одно существенное литературное событие не проходило без его участия. Он с радостью встречался с читателями, ехал к ним в самую глубинку, и они были рады поэту… За сорок с лишним лет творчества из-под пера Станислава Александровича вышло изрядное количество поэзии, прозы, литературной критики - все это составляет свой особый мир в современной русской литературе. Я бы сказал так: «Мир без лжи!». Последнее чрезвычайно важно, ибо всяческая ложь вольно или невольно желает стать стержнем текущего бытия. В книге «Последний соловей» наиболее полно представлено поэтическое творчество Станислава Александровича Золотцева. Здесь, помимо лирических стихотворений, крупные поэтические полотна: поэмы «Прощание с ХХ веком», «Перезвоны словенских ключей», «Дочь русалки». Они создают светлый притягательный образ земли Псковской как одного из первоисточников Святой Руси. Примечательной особенностью сборника являются пророчества поэта, они, увы, часто сбываются, как, например, в стихотворении «Старые сказки»: Деревянный щелкунчик запрыгнул на трон, Я из этого времени выпал, Понятное дело, речь идет о «времени» временщиков. Но в подлинном Времени поэт Станислав Золотцев, конечно, остался. Потому что талантливо выразил наиболее характерные его черты и приметы, избегая при том всякой лжи. Его искреннее правдивое слово продолжает пребывать с нами, согревая и поддерживая любовь к России. 3 февраля 2017 г. |
||
4 февраля - день памяти Станислава Золотцева, девять лет назад (4 февраля 2008 года) скоропостижно ушел он из жизни в родном городе Пскове.
