Ирэна Андреевна Сергеева
Ирэна Андреевна Сергеева родилась до войны в Ленинграде. В Союз писателей СССР принята в 1976 году. Работала библиотекарем, также литературным консультантом журнала “Звезда” (1977-1991). Литературовед, переводчик, издатель, председатель секции поэзии Санкт-Петербургского отделения Союза писателей России. Редактор и составитель альманахов “День русской поэзии”, “Северные цветы”. Действительный член Международной славянской академии наук, искусств и культуры. Лауреат многих литературных премий.

* * *
Это было вчера, на Пасху,
по святому календарю.
Ангел Света сказал мне: «Здравствуй!
я отраду тебе дарю».
Божьей твари нужна отрада.
Как прожить без неё сто лет?..
От Тифлиса до Петрограда
снова птицы летят на Свет!»

***
Я не знала: спать, не спать,
то ли поздно, то ли рано,
маме руки целовать,
чтоб она не умирала?
Ей лекарства принимать…
Мне – молиться о рассвете…
У кого такая мать,
тот счастливей всех на свете.

* * *
Любимые приходят через годы,
любимые поэзии, природы.
Любимые приходят через горы,
через заставы, муки и раздоры.

Любимые! Вы все – ещё живые.
Любви моей посты сторожевые
пропустят вас, вам рассыпая розы,
через мои мольбы, стихи и слёзы.

ДРУГ ПРИШЁЛ
И во сне, лишённом быта,
под какой-то дивный кров,
друг пришёл ко мне убитый,
был красив он и здоров.

И раскуренную трубку
взял с не бывшего стола…
Сделал в памяти зарубку,
будто я и не спала.

И его я попросила:
«Дай мне красного вина!»
Он сказал: «Не в этом сила. –
кровью предков ты сильна».

* * *
Я люблю прохладу комнат
и люблю тепло сердец…
Всей душой всегда – кто помнит? –
всех встречали мать, отец.
Этот юмор, эту ласку,
речь отца и мамин взгляд
вспоминаю я, как сказку…
Так теперь не говорят.

* * *
Гляди! Темна кругом вода,
подходит осень.
А эти парки никогда
не плодоносят.

Но Летний сад и Острова
тебя не спросят,
зачем там холят дерева
и травы косят.

Затем все парки и сады,
листвы паренье,
чтоб зрели новые плоды –
мечты, стремленья.

* * *
Город мой –
     нынче –
           камено-
                    ломня…
В центр – всё новое, вынь да положь!
Прохожу по любимой Коломне,
да она узнаваема всё ж,
вся рекламой пестря…А под вечер –
где не строят теперь корабли,
Александра Сергеича встречу:
«И Покровскую церковь снесли!»

* * *
У больших городов
есть большая любовь
к сохранению старых кварталов.
А у новых людей
много новых идей –
всё сломать, чтобы дорого стало.

Милый город родной,
ты испытан войной,
но теряешь своё благородство.
Слышу горький твой стон:
«Давит зданий бетон,
«красота» их – сплошное уродство!»

* * *
То ли за коляску держится,
то ли он её везёт…
Дедушка, верней – прадедушка,
правнуку с таким везёт.

И войны, и мира мученик –
он, Великой инвалид.
Отсвет от медалей лучиком
у мальца в глазах горит.

ЭМИГРАНТАМ ПЕРВОЙ ВОЛНЫ
           Владимиру Богданову
Без вас чего-то сердцу не хватает…
Кого-то нет, кого-то жаль…
Приехали – и снег под солнцем тает,
вином горит хрусталь.
Играет солнце. И гармонь смеётся.
От встречи я хмельна…
А кровь-то русская всё льётся,
она красней вина.

ПОЕЗДА
         Татьяне Александровой
Это – питерский, тот – московский.
Этот – Ржевский, а тот – сонковский …
Бесконечные поезда…
Люди русские, что вам надо?
Вы от самого Петрограда
вечно едете в никуда.

Мне-то надо совсем немножко –
по дороге взглянуть в окошко
и Лыкошино увидать.
Вот! Увидела! Слава Богу!
К храму Иверскому дорогу…
Свет… Свечение… Благодать!

ВЫШНЕВОЛОЦКОЕ
На землю предков только ступишь –
как будто бы поместье купишь,
и станут барынею звать.
Как мало нас, кто помнит предков!
По именам помянут редко
ряд поколений, может, пять…
В годах я. Счастлива отныне,
и не приписывай гордыне,
вышневолоцкая земля,
что слишком нос я задираю,
а я родное озираю,
сюда примчавшись издаля.

* * *
            Брату – Николаю Иванову
Быть Ивановыми здоро́во.
Быть Ивановыми не ново.
Ничто в России не мертво
в Иванах, помнящих родство.

И не пустого дела ради
жил Иванов, московский прапрадед.
Так здо́рово! Архив… « Дела»...
Врач Иванов! Его нашла!

* * *
Можно поехать в другие места,
Можно поклоны отдать Подмосковью…
Новгород с Тверью и Тьмака, и Мста
мне отзываются с древней любовью.
И потому-то душа не пуста,
и не стремятся уста к пустословью.
Я утешаюсь любовью Христа,
предкам воздав неизменной любовью.

ОТКРЫТКА С ДОРОГИ
Ну, вот и всё! Пора домой!
Вы подсчитайте все убытки!
А здесь багаж чудесный мой,
на этой праздничной открытке.
Богоявленский светлый храм.
Николы образ мой любимый…
И я так благодарна вам,
что Питер не проехал мимо.

* * *
Всё золото на землю сброшено.
Бессребреники ждут мороз.
Погода всё равно хорошая,
а ветер – только лишь для слёз...
Ну вот – платок! И слёзы вытерты…
Заломлены персты берёз.
Зачем не надеваешь свитер ты?
Тогда бы сердцем не замёрз.

ПО МОЛИТВАМ
Помню, мы были в Кронштадте…
Рядом – хорошие лица.
Брат был в молитве о брате,
встали, чтоб вместе молиться...

Радостней – с этим молебном
возле морского простора,
Прямо под северным небом...
Что ж не под сводом собора?

«Кто вы? В собор для молитвы?
Нет! Здесь музей и спектакли…
Ваши святые забыты…
Мы – атеисты…Не так ли?»

Но по молитвам счастливым
снова в лазури и злате
высится храм над заливом –
Свято-Никольский – в Кронштадте.

БЛАГОДАТЬ
Иоанна Кронштадского дом…
Мы когда-то не знали о нём.
Но его возродили. И тут
мы бываем. Другие придут...

Иоанна Кронштадского храм…
Там служил он. Известно, что там
исповедовал тысячи душ
добрый пастырь и праведный муж.

И на всех благодать до сих пор
изливает столетний собор...
Иоанна Кронштадского свет
к нам придёт и сквозь тысячу лет.

* * *
Платки приличны русским лицам –
для русых кос, для синих глаз. –
Cтарушкам, жёнам и девицам
в них петь и плакать – в самый раз.
Покрою голову седую
и в храм пойду. И в Питер-град...
То радуюсь, а то бедую —
то белый плат, то чёрный плат.

НА ЛИТУРГИЮ
Из Петербурга старушка одна…
Ей неизбывная сила дана:
На литургию в Никольский собор
ездит в Кронштадт –
каждый год – до сих пор.
И подаёт поминанье в алтарь
за моряка-Николая, как встарь...
Братьями он, православный, убит,
правнучкой, правда, своей не забыт...
Был он блестящий морской офицер
и для любого матроса пример.
Но революция ложью сильна:
волю матросам сулила она.
«Вижу, присягу давали вы зря!
Против царя вы, а я – за царя!..»
Выстрел раздался. Стреляли в упор.
Бросили тело матросы за борт...
Предков традиции не забывай!..
Сына она назвала – Николай.

* * *
          Б.А.Орлову
Я патриот морского флота.
И от подлодки до буксира
не лишней будет позолота
для чести русского мундира.

Я верю в гений русской славы:
опять победы будут скоро!
Молюсь о том…Сияют главы,
кресты Никольского собора.

ПРЕСВЕТЛЫЙ РАЙ
(Поэма о станции Лыкошине (Валдайке)

Посвящаю памяти моего деда, личного почётного гражданина, Николая Федотовича Капустина и моей бабушки Варвары Александровны, дочери коллежского советника Иванова.

«В повествовании о временах
отдалённых есть какая-то неизъяснимая
прелесть для нашего воображения:
там источники поэзии!»
Николай Карамзин

ПЕРЕГОН 1 -Й
Мечта моя на память ловится…
Пускай ещё хотя бы раз
сонковский поезд остановится
в Лыкошине, за полночь, в час.

Ну вот, состав, гремя суставами,
остановился, сбросил нас…
Здесь прежде писано уставами:
приходит поезд каждый час…

Объявят: «Станция Валдайская!»
И от неё во все концы,
в валдайские, что в кущи райские,
сойдут помещики, купцы…

Путейцы, генералы свитские,
паломники и чернецы.
Их встретят лошади ямщицкие
и дань Валдая – бубенцы…

Меня Господь, как прежде, пас:
«одиннадцатый» встретил ВАЗ.

ПЕРЕГОН 2-Й
Искала я следы в архиве,
листов читала череду,
мечтала: стану я счастливей,
когда Лыкошино найду…

Дворян земельные владенья, –
Кронид Панаев там и тут,
крестьян наделы и строенья. –
Валдайку пусть хоть где учтут!..

Но Кисляковская есть пустошь,
а в скобочках – (Пресветлый Рай)! –
Бельтихины, их не упустишь.
Филипповы, не потеряй…

Капустины, мои родные!..
Да это улица, гляжу!
Дома старинные, большие,
что и сейчас здесь нахожу…

И это всё – Валдайский край
И в нём земной Пресветлый Рай!

ПЕРЕГОН 3-Й
Но что такое – Рай земной? –
А это – если ходят ноги
по верно выбранной дороге
и видишь небо над собой.

И есть где спать и что поесть,
есть силы Господу молиться
и утром правило прочесть,
своей рукой перекреститься…

Когда жалеешь всех людей,
когда врагов своих прощаешь,
чужих грехов не замечаешь
и чужд соблазна злых идей…

И можешь предков поминать,
их имена читать в архивах,
о судьбах грустных и счастливых,
о службе трудной их узнать

на Николаевской дороге…
Когда ты думаешь о Боге….

ПЕРЕГОН 4-Й
Некрасов написал о том прекрасно
и не прикрасил, краски не сгустил.
Валериан Панаев не напрасно
квартиру на Литейном посетил.

Он, прапорщик с 9-ого участка,
где самый трудный для рабочих грунт,
об их судьбе задумывался часто
и знал, как часто им, сердешным, врут.

Знал, у господ их дёшево скупили
подрядчики… Провидя трудодни.
Лишь у Валдайки-речки применили
машины, экскаваторам сродни.

Некрасов написал о том толково,
но все детали не вложить в стихи…
Валериан Панаев стал – полковник,
поклонник муз и командир стихий…

И Государю им проект был дан:
общинами освобождать крестьян.

ПЕРЕГОН 5-Й
Валериан Панаев не напрасно,
а по заслугам землю получил.
Дорогу строил он. Имел он классный,
хоть не высокий поначалу чин.

Помещики съезжались в воскресенье
к кому-нибудь в просторное именье,
а чтобы веселей – на именины,
и там «живые» ставились картины...

Открылся занавес, и пламя от свечи
у барышни «лизнуло» пелерину,
Панаев свой мундир сорвал, накинул…
А после долго руку ей лечил…

Руки просил. Она не отказалась:
жених завидный, знаменитый род…
В походной церкви свадьба состоялась
на станции Валдайской в тот же год.

Валдайка, ты всегда светло светила.
О, сколько судеб ты переменила!..

ПЕРЕГОН 6-Й
Свети, Пресветлый Рай, свети
и вспомни быль под грохот электрички. –
От станции Валдайки шли пути
в монастыри Валдайский, Боровичский.

Отсюда уезжали в Петербург…
Здесь Солоповы мать и дочь прощались,
на лицах чувства их обозначались –
у дочки – свет, у матери – недуг.
От их именья – двадцать две версты…
Для матери, как с гробом, вёрсты эти…
Мария уходила в монастырь,
благословил её отец Лаврентий.

О, радость, радость! В Тихвине ей жить!..
Молиться без помех, без осужденья.
Там послушанья, искус, постриженье…
Там Богородице и Господу служить…

И станет – не смогла бы догадаться –
Таисией Леушинскою зваться.

ПЕРЕГОН 7-Й
Как станции названье? Угадай-ка!
Коль на реке Валдайке, то Валдайка.
А что на Березайке – Березайка.
Эй, безбилетник-зайка, вылезай-ка!

Веребье там, где речка Веребья,
и там родилась мамочка моя…
Алёшинка ещё?.. И Бологое,
но Бологое – озеро такое. –

Как Торбино… И Вишера – река…
Кто станции разумно нарекал?
Не Мельников?.. Слух радует любая,
и старая, подобная Любани.

Когда Любань сегодня проезжаешь,
взгляни на храм – лыкошинский узнаешь…
Разрушен. Восстановлен… Так похож он!
И Мельников обратно в храм положен.

Одна Шигринка-речка не у дел,
Но В.Панаев там землёй владел.

ПЕРЕГОН 8-Й
На Пиросе пустынь была
Никольская… Это ль не диво?
Там Пимен был благочестивый,
строительства ладил дела…

В 15-м веке. Доныне
Известно о Пиросе нам,
что был Петропавловский храм
записан в Деревской пятине.

А тот, что мы видим сейчас,
возрос в 18-м веке,
в 20-м зверьё-человеки
его обгрызали не раз...

Нашёлся один лишь окрест
из пиросских тех старожилов,
что не святотатцы, не жилы, –
восставил над церковью крест.

Крестом и село оборонено
трудом Александра Пронина.

ПЕРЕГОН 9-Й
Пирос – озеро такое,
где чудесная вода,
воду озеро Святое
посылает вниз, сюда.

То, бурля, течёт, то плавно,
но берёт Валдайка дань…
Ты на храм Петра и Павла
с берегов далёких глянь!

Мнится в мареве жемчужном:
время прежнее – не сон,
и спешит народ на службу,
колокольный слышен звон...

Маша Солопова храма
прихожанкою была,
там отец её и мама,
спят, могил я не нашла…

Там прапрадед мой отпет,
там и мой венчался дед.

ПЕРЕГОН 10-Й
Я в архивах бывала –
в новгородском, тверском,
малых тайн там немало
открывала тишком.

Но до этих открытий
дела нет никому.
до людей и событий,
чуждых веку сему.

Мне однажды случайно
личный выдался толк:
никакая не тайна –
званье прадеда, полк.

Был надворный советник,
старший лекарь полка
Иванов. А наследник
мной не найден пока.

Отыскала вначале
только дочки венчанье…

ПЕРЕГОН 11-Й
Как подумаю: Иверскую, чудотворную
прадед мой на коленях встречал!
Был молитвенник. – Мысль не прогонишь упорную:
у отца Лаврентия благословение получал…

Монастырские кони стояли тогда у Капустиных,
возле станции самой был прадедов дом…
Шли паломники к Иверу, к Ниловой пустыни…
Но куда ж это всё подевалось потом?..
А Панаев Кронид, как-то с просьбою личною
обратился к начальству дороги письмом:
«Николая Капустина знаю отлично я,
вот Валдайки начальник! Мечтать о таком!

Я его благомыслящих знаю родителей
и не дать ему места не вижу причин….»
Сам Панаев стал церкви в Валдайке строителем,
третьей степени «Анну» за то получил,

в этой церкви служили монахи с подворья…
Но порой и святых забывает История.

ПЕРЕГОН 12-Й
Я свято чту Святителя иконы,
как всякий православный человек,
и радуюсь, что именем исконным
родных немало крещено за век.

Немало в сердце любящем жильцов:
мой Коля, брат, и Николай Коняев,
и Николай Некрасов и Рубцов…
Перед святым я голову склоняю…

И знаю в храме охтинском, Никольском,
четыре образа… Затеплю я свечу
пред каждым – где бы ни было и сколько…
Но среди всех один я отличу.

Он только наш, он вовсе не вселенский,
Можайский образ, тот, что в Волочке,
в соборе он стоит в Богоявленском
с мечом и с белым городом в руке.

Устами я молюсь ему и молча:
«Николае, великий чудотворче!..»

ПЕРЕГОН 13-Й
В окно не устану смотреть,
совсем не мешают соседи,
и Волхов когда переедем,
до цели останется треть.

Стук сердца: скорей бы, скорее!
Стремглав проскочили Веребье.
Здесь мама моя родилась.
У станций особая связь:

На каждой из них по ребёнку…
Проехали мы Боровёнку…
Мой дед в напряжении жил
в Окуловке тоже служил…

А дальше Лыкошино – диво,
где храм на пригорке стоит,
не видно сперва, что разбит,
и все говорят – «Как красиво!»

Ну вот, Бологое! Понятно:
в Лыкошино чтобы – обратно.

ПЕРЕГОН 14-Й
Не Тверская и Новгородская –
Николаевская земля:
Николаевская дорога
пронизала леса, поля.

Николай Федотыч Капустин
от дороги неотторжим.
Вспоминать не могу без грусти
жёсткий службы его режим. –

Многодетной семьи печальник
знал шесть суток в год отпускных,
был помощник, потом начальник
малых станций, потом больших.

Сердце старилось понемногу,
было много к тому причин.
И в 17-ом, слава Богу,
до Октябрьской он почил.

Уповал он всегда на Бога.
Пронизала всю жизнь дорога.

ПЕРЕГОН 15 -Й
«Папочка идёт, миленький идёт!» –
Дети прыгали и кричали.
И от станции шёл начальник
по дорожке, что в дом ведёт.

Вкруг цветочных часов роскошных
в чёрном скромном мундире шёл.
Дочки старшие суматошно
накрывали скорей на стол.

А Елена всегда старалась
на молитву поставить всех,
и за эту, быть может, малость
не один ей простился грех…

Юных чад восьмерых отец,
самой младшей – пять лет, Катюше.
Много сил отдавал вдовец,
чтоб тела сохранить и души.

Невелик у семьи достаток.
А отцу-то шестой десяток.

ПЕРЕГОН 16-Й
Бывало, мама вспомнит Ржев,
последний город службы деда,
где тьму печалей он изведал,
немолод, болен был уже…

Благословив детей, почил, –
февраль лишил Царя и Веры,
он младших брату поручил,
два старших были офицеры…

А Божью Матерь Оковецкую
встречали Ржевом стар и млад…
Потом не кляли власть совецкую:
ГУЛАГа страшен был уклад. –

Молчали, будто ничего не замечали,
и говорили всё не в лад…
Сегодня – снова, как вначале…
Но кто – Иуда? Кто – Пилат?..

А я, по милости Творца,
была во Ржеве, в Оковцах.

ПЕРЕГОН 17-Й
Брат деда Александр Капустин
в Клину начальником служил.
Ещё подробность не упустим:
племянникам – он крёстным был.

Грешил порой «по-стариковски» –
он в преферанс играл, причём,
встречаясь иногда с Чайковским…
Да нет, с Модестом Ильичём…

Елену, Клавдию, Марию,
Катюшу, мамочку мою, –
сирот в те годы роковые
пригрел он жизни на краю.

Начальник станции, бездетный,
до революции – безбедный,
но он чахоткой болен был,
царь-голод вмиг его убил…

Вновь Катя сиротой осталась,
ей и шестнадцать не сравнялось.

ПЕРЕГОН 18-Й
Тётя Тоня Пискарёва,
урождённая Чехонина,
под девяносто похоронена,
много ведала такого…

И, в своём уме, толково
рассказала про вокзал,
и, о чём никто не знал,
про поездку Льва Толстого.

Прибыл по следам молвы
к старице стопятилетней,
может быть, уже последней,
видевшей пожар Москвы…

В верхневолжские края
от французов убегала
прапрабабушка моя –
здесь судьбу свою сыскала.

Я, молясь за Параскеву,
Лаврский образ вижу – деву.

ПЕРЕГОН 19-Й
Со станцией рядом прадедовский дом,
чужие сегодня хозяева в нём
и, может быть, крутят крутые дела,
а прежде здесь мамина тётя жила.

Простое убранство, без книг и картин, –
я видела снимок старинный один…
Аптека и школа здесь были потом,
четыре семьи населили тот дом…

Однажды зашла, постучалась в сенях:
высокий мужчина, дитя на руках.
Он видит – с дороги: «Вам, может быть, чай?»
О доме ему говорю невзначай:

«Капустин построил столетье назад…»
А он на окно устремляет свой взгляд:
« Вон дом, там, где почта, им прадед владел.
Богат был Бельтихин, за то и сидел.

Вернее, он сгинул, замучен, пропал…
А правнук жильцом в коммуналку попал».

ПЕРЕГОН 20-Й
«Отец Василий, вот какое дело, –
сказал он, утерев рукой лицо, –
в библиотеке лестница истлела,
сейчас вот починяли мы крыльцо.

Там под крыльцо положен гладкий камень,
надгробный, что ли? Надпись не видна...
Он так тяжёл, что десятью руками
чуть подняли: Панаева жена!»

Панаев храм воздвиг, не став банкротом…
И вот отец Василий с доброхотом
везут на тачке целую версту
надгробие к поклонному кресту.

Поставил этот крест отец Василий
у Иверского храма потому,
что множество могил здесь осквернили,
надгробия стащив по одному.

Не ведали, быть может, что творили?
Но дорого за это заплатили…

ПЕРЕГОН 21-Й
Александра Егоровна
прежде супруга скончалась.
Все молитвы – им поровну:
Александра с Кронидом венчалась...

И её схоронили
у храма, на горке красивой.
Надпись там, на могиле, –
«Панаева, – скромно гласила, –

Ризенкампф урождённая…»
Род генеральский, известный.
В Православье крещённая,
народ благодарен ей местный.

Помогла щедрым сердцем –
всей Михайловке – словом и делом,
и крестила младенцев,
и дарила приданое девам.

Но у крестников этих потомки,
оказалось, – скоты и подонки.

ПЕРЕГОН 22-Й
Антонина Ивановна, тётя,
мне рассказывала о том...
Приступили дружно к «работе»
атеисты – и в Божий дом.

И откуда взялись, откуда?
Из Лыкошина? Издалека?
Но толпа была велика…
Впереди в кожанке «иуда»…
«Активист» тот на купол влез,
чтобы снять золочёный крест,
но не сразу он изловчился…
Говорят, потом удавился…

А другой, что гробы тянул, –
все свинцовые были вскрыты,
бабам розданы на корыта, –
по случайности утонул...

И не ведали, что творили?..
Но не все ещё заплатили…

ПЕРЕГОН 23 -Й
Ночами слышно, как – волнами –
накатывают поезда,
летят со скоростью цунами,
но исчезают без следа.

Такое в середине ночи
бывает с трёх и до пяти,
и ночь становится короче,
и в снах забвенья не найти.

А на автомобильной трассе
огни, огни и шум иной,
как будто набегают страсти,
разверзнув ад передо мной…

Но на прадедовской землице,
там, при Валдайских, при горах,
где и его схоронен прах,
дано трудиться и молиться...

И жить ни бедно, ни богато…
Мне хорошо под кровом брата.

ПЕРЕГОН 24-Й
И под покровом Богородицы
при свете Иверских икон
так мало православных родится,
все больше тризн да похорон.

Уходят близкие, жалеемы,
отпеты батюшкою днесь.
Не стало Зои Пантелеевны,
что многих выучила здесь.

Не стало старшей из Филипповых
и многих молодых людей,
зато родилось много липовых
бредовых на земле идей. –

Подстать таким, что злом прославились,
которого не видел свет. –
Тогда с Филипповым расправились,
и в дом вселился сельсовет...

А Коле Ермакову девять дней
отслужат в церкви Иверской моей.

ПЕРЕГОН 25-Й
А в годы шестидесятые
какой-то киношный дебил,
припомнив годы распятые,
напалмом церковь добил.

Хотел он, чтоб было «похоже»
и подешевле чтоб…
Кино-шедевр «краснокожий»
с собой не забрал он в гроб...

Сюда не добрались фашисты,
французы сюда не дошли,
и здесь Сигизмунда паписты
могилы свои нашли…

Одна тётя Тоня Капустина
всё знала: «Не строились тут.
Вот дом наш, а дальше-то пусто…
На кладбищах разве живут?»

Не знала того тётя Тоня,
что храм – архитектора Тона.

ПЕРЕГОН 26-Й
Не хочется об этом вспоминать.
Но отчего в народе вырожденье?
У каждого в роду есть прегрешенье.
Мой предок не кощунник и не тать.

И твой, наверно, тоже, и его...
Но отчего неверие в народе?
Антихриста признали отчего,
пошли за ним, обузданные, вроде?

Конечно, негде было и крестить,
конечно, всех смело и разбросало...
Но вот иконы предков сохранить
тогда был риск, и это уж немало…

А только тётя Тоня Пискарева
всю жизнь молилась, до скончанья дней…
Казанский образ в нашем доме снова,
благословенье бабушки моей.

Капустины, за что вы распылились?
Не веровали или не молились?

ПЕРЕГОН 27-Й
Капустина, в замужестве – Чехонина,
Екатерина, дедушки сестра,
а для меня лишь мама тёти-Тонина,
была быстра в работе и шустра.
И молодой вдовой осталась, с дочкой…
Пошивочная – в доме, чтобы жить...
И тётя Тоня повторила точно
её судьбу и научилась шить…

А мамочка моя, Екатерина,
с художником в их доме говорила.
Сергей Чехонин – брат Ивана был,
рисунки посмотрев, он заключил:

«Способность есть, и это хорошо…
С натуры рисовать – вот путь к успеху!..»
В Лыкошино он больше не приехал,
остался за границей, вызвав шок...

И тётя Катя в ужасе была:
портрет отца, чехонинский, сожгла.

ПЕРЕГОН 28-Й
Думали, церковь разбитая
Иверской зваться должна,
коль при подворье она
Иверской славной обители.

Не сохранились дела…
Крохи остались нетленны…
В «пиросской» книге нашла:
«храм Константина–Елены».

Так собрала по крупицам
многое, день ото дня,
хочется дальше трудиться,
годы подводят меня…

Чёрный священник Арсений
здесь «исполнял череду»
и в 21-ом году
много узнал потрясений. –

«Гений» в тюрьму его бросил,
с ним был епископ Иосиф...

ПЕРЕГОН 29-Й
В Лыкошине расскажут вам:
здесь Крупская жила на даче.
И некто, подивясь удаче,
помолится на этот «храм».

«Подруга» не была бесправна
и знала, как чудесно тут.
Ходили поезда исправно.
Одно лишь плохо – Бога чтут...

И Рерих тоже тут мелькал
с своей прекрасною Еленой…
Да, чуть ослабь молитв накал –
тебя заловят непременно…

А старожилы говорят:
когда бывал церковный праздник,
до паперти тянулся ряд –
от станции – колясок разных...

Благотворителям спасибо,
есть храм, а в нём отец Василий.

ПЕРЕГОН 30-Й
Лыкошино в окошке поезда…
Смотри! Смотри!.. Но пронеслось…
Не увидав, не успокоюсь я…
И потому мне не спалось.

Как там отец Василий с нашими
друзьями, что приходят в храм?
Что со Светланой и Наташею? –
Земля и небо пополам…

Над тёти-Тониной могилою
мой брат Колюня свечи жжёт,
не расстается с мамой милою…
А храм его молитвы ждёт…
Ещё одна скончалась старица,
всё меньше в храме прихожан…
Пора в Лыкошино отправиться,
но мой приход ещё не ждан.

А я пишу и жду-пожду…
Что за труды свои пожну?..

ПЕРЕГОН 31-Й
Дед и прадед – вышневолоцкие…
Да, мещане! В смиренье – честь.
Но блаженны, я знаю, кротции,
яко землю наследят здесь...

Мать-земля моя, всех наследников
ты вобрала в себя, взяла,
воспитала ты исповедников,
новомучеников дала.

Я люблю тебя, моя Родина,
каждый день за тебя молюсь,
ты – тверская и новгородская,
ты – как прежде святая, Русь!

Поезда мимо сёл проносятся,
в них один хоть, да человек,
а сердца возвратиться просятся
и остаться уже навек...

И отрадно бывает нам
видеть чудо – воскресший храм.

ПЕРЕГОН 32-Й
Прапрадед в этот храм ходил,
и я пришла – вот Божья милость!
Здесь всех детей своих крестил,
здесь вся семья его молилась.

И здесь глаза его горе
с молитвой чистой обращались,
но если верой он горел,
мы верою не отличались.

Нет от него в наследство нам,
избушки малой деревенской, –
вышневолоцкий белый храм,
торжественный, Богоявленский.

Здесь поколение моё
само, без бабушек, крестилось
и на молитву здесь встаёт,
и верует…Вот Божья милость!

Тверская славная земля,
ты – Божия, а я – твоя.
5- 27 августа 2008
Ст. Лыкошино – Санкт-Петербург

ПОСЛЕСЛОВИЕ К ПОЭМЕ
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"
Комментариев:

Вернуться на главную