Булат ШАКИМОВ
Свет на краю села
(Рассказ)

С самого раннего и морозного предрассветного часа дул лютый, пронизывающий насквозь все живое студеный северный ветер, остервенело выдувая тепло из приземистых домов, беспорядочно раскиданных по тихим улочкам и проулкам огромного спящего села, музыкально посвистывал в причудливо торчащих железобетонных остовах расплывающегося в темной дали разграбленного строения ДСУ и, старательно вылизывая грязные с вкраплениями машинной гари снежные заносы вдоль дорог, шумно уходил в степь, моментально превращаясь в белоснежную непроглядную пургу.

Недалеко, всего в полутора-двух километрах от крупного станционного поселка в сизой темноте наметающегося предзимнего утра яркими дразнящими огнями светился таможенный пост – этакий местный центр вселенной, где уже по обыкновению скопилось десятка два с половиной большегрузных КаМАЗов, МАНов и даже несколько Мерседесов. Ничего другое вокруг беззаботно и сладко дремлющего села ни для кого не представляло интереса, все было погружено во мрак, холод, уныние, сон и промозглую предутреннюю серость.

В этой неприятно мерзкой и сплошной морозной темени, незаметно выскочив откуда-то из тьмы, целеустремленно и бодро зашагала по припорошенной свежим снежком с тонкими ледяными проплешинами шоссейной асфальтовой дороге невысокая худенькая женщина лет за тридцать. Аккуратно закутанная в мамину пуховую теплую шаль, в синеватом клетчатом суконном пальтишке, издали, по виду своему и комплекции она была похожа на девочку подростка из соседней деревни, собравшуюся в такую непогоду по каким-то неотложным делам на попутку в областной центр.

Невольно прогибаясь под неожиданно сильными порывами ветра и по-детски укрывая мохнатой вязаной варежкой лицо от напастей колючей изморози, женщина упорно продвигалась в направлении межреспубликанской автострады, где красочными огнями светилась манящая всех и вся таможня. Выйдя из дома под самый рассвет, так как вся дорога занимала почти час, другой рукой путница привычно прижимала к груди небольшую хозяйственную сумку, где уже были аккуратно уложены и завернуты вафельным полотенцем в несколько слоев четыре десятка горячих пирожков с картошкой, капустой и субпродуктами.

Пройдя где-то около километра и заметно продрогнув, женщина остановилась и, отвернувшись спиной к пытающемуся свалить ее оземь свирепому с мелкими колючими снежинками ветру, трясущимися руками вытерла платочком слезящиеся глаза, ледяное и мокрое от изморози лицо. Потирая холодный раскрасневшийся нос, она невольно обратила взор к собирающемуся уже просыпаться после морозной ночной спячки районному поселку, который, как казалось ей на первый взгляд, будто вымер.

В разных концах районного центра лишь кое-где на опорах электропередач слабым мерцающим желтоватым светом дрожали на ветру сохранившиеся чудом «кобры», остальная часть села уже давно привыкла жить во мраке. Картина была отнюдь не радостная, но и не плачевная. Веерные отключения света и жизнь при керосиновых лампах и свечках, хотелось верить, уже остались в прошлом.

Действительно, приглядевшись, можно было заметить, что в отдельных домах уже горел свет, потягиваясь струйкой дыма, оживали остывшие за долгую ночь очаги и печи, и сонное село, возвышаясь распластавшейся по разные стороны черной и чубатой от зарослей высоких голых деревьев горкой, все еще неразличимо сливалось с темным зимним горизонтом.

Молодую женщину звали Галей, и она изо всех сил спешила к стоящим на таможне фурам, чтобы первой успеть к просыпающимся от холода голодным шоферам и поскорее всучить им свои пока еще теплые пирожки. Нынче благополучие многих людей неожиданным образом стало зависеть от этих грязных и беспардонных водителей, ежечасно прибывающих на территорию таможенного поста из разных концов бывшего Союза.

Разбитных и бесшабашных мужиков, вынужденно днюющих и ночующих на таможенной территории и почему-то прозванных в народе дальнебойщиками, местные жители особо не жаловали и не любили, но в то же время понимали, что вся нынешняя жизнь района и деньги крутились вокруг них, они всем желающим давали работу и кормили многие семьи.

Галя была безумно рада, что три года назад, совсем случайно, нашла себе эту работу и, к своему удивлению, несмотря на разные имеющиеся сложности в ней устоялась. Ведь после педагогического училища многие ее подруги, начинавшие вместе с ней свою трудовую деятельность воспитателями детсадов, так и не смогли выдержать неожиданного натиска повальных сокращений и найти себе должного применения в новой и непростой рыночной жизни.

В своем необычном качестве Гале еще предстояло утвердиться и одновременно не отчаяться, не очерстветь и не сломаться. Она хорошо помнит, что в первое время упорно не хотела признавать свое новое занятие работой, стеснялась своего положения, ей казалось, что это всего лишь временное испытание на прочность и выживание.

Со временем, обдумав все и оглянувшись по сторонам, женщина быстро поняла, что работа эта на данный момент – подарок судьбы, хотя торговля всегда шла по-разному и непредсказуемо, она была бесконечно рада тому, что у нее появилась хоть какая-то возможность жить и кормить детей и старую мать. И, уже по-новому осознавая свою роль, Галя крутилась, как могла.

Иной раз, когда на таможне бывало полно всяких машин и проголодавшихся шоферов, горячие пирожки, приготовленные ею с душой, разлетались вмиг, а иногда, признаться честно, даже частенько, приходилось стучаться в каждую кабинку и умолять обросших, заспанных шоферов купить хотя бы пару-тройку пирожков.

– Купите, пожалуйста, горячие пирожки, – жалобно просила она, с трудом отомкнув застывшую на морозе тяжеленную дверцу КаМАЗа или МАНа и, изо всех сил вытягиваясь на своих натруженных и уставших ножках, с мольбой вглядывалась в их одинаково неухоженные и грязные чужие лица. – Очень-очень вкусные и сытные. Пожалуйста, купите…

– А что мне будет за это? – игриво глядя в глаза трясущейся от холода молодой женщине и, нагло и откровенно к ней прицениваясь, издевательски ухмылялись изнывающие от скуки и безделья заезжие шофера. – Может, зайдешь ко мне, поговорим, глядишь и договоримся?..

От злости и отвращения к дальнебойщикам у Гали темнело в глазах, в эти минуты она ненавидела себя и свою судьбу и своего благоверного, умудрившегося втихаря от нее переметнуться к молодой и более «товарной». Однако деваться ей было некуда и, проглотив обиду, она продолжала улыбаться дальше.

Старенькая мать, братик и двое маленьких детишек каждый вечер с нетерпением ждали ее дома, пока их кормилица заработает денежек и принесет им что-нибудь вкусненького покушать.

Зная непростую обстановку в доме, младший брат Гали, чтобы не прослыть нахлебником, окончив девять классов, против воли мамы и сестры, подал документы в местное ПТУ, надеясь поживиться там стипендией, дармовой едой и спецодеждой, но системный сбой произошел и здесь. Руководство училища лишь разводило руками, с трудом обеспечивая учащихся бесплатным обедом и чем-то из спецодежды, о стипендии пока пришлось позабыть.

Когда до таможни осталось всего несколько десятков метров, поторапливаясь и заметно нервничая, Галя прибавила шагу, ей вдруг почудилось, что конкурентки ее уже во всю там крутятся, не оставив для не ни одной машины.

Уже приблизившись почти вплотную, сквозь белесую завесу крутящегося вихрем мелкого снега женщина заметила хвост длинного ряд машин, стоящих на таможенном посту. С облегчением вздохнув и прибодрившись, несмотря на такую рань, Галя стала энергично и настойчиво стучаться в каждую машину.

– Ну, чего тебе надо? – недовольно и привычно открывал дверцу кабины уставший и заспанный шофер. Явления незваных торговок пирожками, особенно по утрам, очень часто их раздражало.

– Горячие пирожки с картошкой, очень вкусные…

– Нет, не надо, я сплю! – дверь захлопывалась.

Молодая женщина, не смея обижаться или отчаиваться и лишь теснее прижив к груди свою сумочку с пирожками, тихо направлялась к следующей машине. Гале, впрочем, как и остальным другим женщинам на таможне с утра до ночи деловито заглядывающим в кабинку каждой фуры, не оставалось ничего другого, чем продолжать предлагать и нахваливать свой товар. Это была их повседневная и нелегкая работа.

Конечно, имели здесь место и некоторые издержки этой странной профессии. Пару-тройку раз, ближе к ночи, открыв дверку кабины заиндевевшего на морозе «КаМАЗа» и неожиданно увидев там своих уютно расположившихся в тепле конкуренток по бизнесу, Галя, уже еле стоящая от усталости на ногах, отлетала как ошпаренная.

Некоторые, продрогнув и греясь от холода, незатейливо болтали о чем-то или, чуть освоившись, под одобрительные кивки скучающих шоферов неумело затягиваясь сигареткой, жадно купались в их неуемном внимании, иные, более раскрепощенные и оттого вокруг уже ничего не видящие, вдруг узрев в дверях ошарашенную Галю, испуганно вырывались из-под объятий грязных щетинистых шоферов.

Со страхом и отвращением захлопнув дверку, молодая женщина некоторое время отвернувшись, продолжала стоять на морозе, постепенно приходя в себя и без конца встряхивая головой, чтобы скорее забыть увиденное.

После таких не совсем приятных, но житейских ситуаций Галя долго боролась сама с собой, хотя и научилась она ко многому относиться философски, с пониманием, но каждый раз непонятные двоякие чувства долго не покидали ее. Однако кормить семью было надо и Галя, стиснув зубы, стучалась в следующую кабинку.

– Пирожки, горячие с картошечкой, – не поднимая глаз, уже напуганная со страхом и тоской просовывает она из темноты свою голову в теплую, пахнущую мазутом и табаком уютную кабинку КаМАЗа. – Сама пекла, очень вкусные…

– Давай, – небрежно бросает заезжий шофер. – Сколько стоят?

– Двадцать пять тенге один пирожок, – осторожно поднимает лицо Галя.

– Сколько? – удивляется белесый шофер, ловя в темноте робкий взгляд ее больших карих глаз.

– Пять рублей, по-вашему.

– Сколько-сколько?! – удивленно загораются глаза у шофера, судя по его неожиданной реакции, он искренне дивится нашим очень смешным деревенским ценам.

И хмурый до этого незнакомец, приехавший, как было заметно по его певучему говору из какой-то российской глубинки, уже просветлев, пристально и непонятно долго смотрит на появившуюся нежданно смуглую молоденькую женщину, словно прицениваясь, то ли к ней, то ли к ее пирожкам.

По взгляду лукавого и не совсем голодного шофера было заметно, что стройная и худенькая экзотическая продавщица нравится ему больше, чем сами пирожки. Делая вид, что усиленно думает о цене съестного, он жадно продолжает поедать ее глазами.

– Ну, что скажешь, красавица?.. – водитель хлопает по карманам куртки, выискивая монеты.

И женщина не выдерживает, сдается.

– Отдам Вам за четыре пятьдесят! – испуганно соглашается Галя, уже боясь, что мужик захлопнет дверь.

– Сколько у тебя пирожков-то? – спрашивает тот.

– Десять штук осталось! – радостно сообщает из темноты женщина.

– Давай, – говорит шофер, – беру все!

– Пожалуйста, возьмите, – Она протягивает ему маленький теплый сверточек. – Только полотенца мои мне верните…

Шофер опрокидывает пирожки на расстеленную газетку и, быстренько пересчитав, протягивает ей монеты.

– Ничего, что мелочью? – улыбается он, еще надеясь пообщаться с ней.

– Спасибо, – радостно благодарит его Галя и, взяв в руки деньги и влажные еще полотенца, радостно запихивает их в сумку.

Сегодняшний день, несмотря на лютую непогоду, вопреки всем ожиданиям, был особенный, торговля задалась с утра и прошла до обеда, быстро и очень удачно. Суметь продать за день 40 пирожков и заработать около 200 рублей или 1000 тенге было большой удачей. На эти деньги можно было два дня кормить всю свою семью.

Конечно, не всегда так улыбалась женщинам удача и свои кровные, трудовые деньги им приходилось зарабатывать в нелегкой и непростой конкурентной борьбе. Помимо Гали на таможенной территории постоянно торговали пирожками еще десятка полтора женщин, в основном, разведенных, с детьми на руках. Кроме того, иногда появлялись и незаметно исчезали новые молодые лица, пытающиеся начать свой бизнес.

Конкуренция среди них была жесткой, если не сказать жесточайшей, приходилось бежать на таможню и в рань, и в день и даже в ночь, в зависимости от наплыва машин, порой доходило до скандалов и разборок между женщинами. Всем хотелось быстрее распродать свои пирожки и, чтобы дальше не мерзнуть на морозе, скорее бежать домой – готовить новую партию или, накормив семью, отсыпаться после нелегкой смены на ногах и холоде.

Благо, фуры ходили круглые сутки и десятками по несколько часов, а то и суток простаивали на оформлении груза. Изнывающие от тоски и вынужденного безделья водители были рады любому общению, и тем более с женщинами, которые, чтобы растолкать свои пирожки и быстрее убежать домой, были готовы ко многому.

Надо признать и отдать должное нежданно появившейся в этой глухомани таможне и назойливым голодным дальнебойщикам, многие женщины именно здесь и начали снова ощущать себя женщинами и пытаться хоть как-то за собой ухаживать. Незримые правила рынка действовали даже в этом забытом миром районном селе, ушлые шофера охотнее покупали пирожки у более чистоплотных и привлекательных торговок.

Не терялись и не скучали в этой вселенской разрухе и суете только таможенники, работы у них как всегда было навалом. В любую погоду, в дождь, в грязь или в снег, добросовестно стерегли они врата страны, чтобы никто не провез лишнюю коробку шампуней или стирального порошка или незадекларировано не вывез парочку килограммов копченой рыбы.

И сегодня, то там, то здесь энергично сновали шустрые парни в своих новеньких формах с красивыми погонами и синеватых меховых шапках, рядом с ними, деловито переговариваясь и перешептываясь, бродила и парочка их российских коллег. Каким образом они здесь оказались и что делали в этот ранний час на таможенной территории соседней суверенной страны, приходилось только догадываться.

– Серый, ты здесь, откуда? – удивляется смуглый прыщеватый челнок лет тридцати пяти и перевозивший на своих старых «Жигулях» с прицепом запчасти к автомашинам.

С интересом оглядывая с ног до головы облаченного теперь в таможенную форму и заметно посвежевшего за эти годы своего давнего знакомого из соседнего российского села, он не может скрыть своей радости и изумления.

– Ты откуда здесь взялся, что делаешь? – изумляется челнок.

– Я ж теперь в таможне! – важно отвечает недавний безработный, а ныне строгий страж российских экономических интересов, кивком головы показывая на свои погоны и новенькую форму и, заметив неподдельное удивление своего друга казаха, поясняет, немного смущаясь: – Но я сегодня не в смене, отдыхаю.

– А-а… – чешет затылок старый знакомый, накрывая пологом уже проверенный таможенниками прицеп с запчастями. – А я с Энгельса еду, везу железки…

И растерянно глядит на приятеля:

– Повезло тебе дружок, заживешь ты теперь по-другому! А у нас сейчас туда не пробиться, только по великому блату…

– Мне они работу сами предложили, – оправдывается россиянин, продолжая испытывать некоторую неловкость. – Я ж, как и ты, как у нас в районе «Сельхозтехнику» до конца развалили, почти два года не работал и, чтобы как-то прожить, также возил железки, то из Тольятти, то из Саратова …

– Понятно, – говорит челнок. – А здесь-то, что ты делаешь?

– Да вот, приехал к своим новым друзьям, – продолжает откровенничать Серый и, модно оттопыривая пальцы, показывает на напыщенного и уже готового лопнуть от важности, казахстанского коллегу. – Да и дела тут возникли кое-какие…

– Тогда жду тебя дома, на обед, с твоими друзьями, – обрадовано просит его челнок, кивая и на румяного толстяка. – Приведи их тоже, посидим, познакомишь поближе, отдохнем. Водочку я припас хорошую, не самопальную…

– Хорошо!

И счастливые преуспевающие хозяева рыночной жизни, гогоча по-жеребячьи от удовольствия, самодовольно и жизнерадостно бьют по рукам.

– Договорились!

Метрах в пяти от радующихся таможенников раскрасневшаяся полноватая женщина выговаривала другому их коллеге, возмущаясь тем, как тот грубо расправился с ее вещами, которые она везла рейсовым автобусом из Саратова на продажу.

– Сколько можно трясти дешевое белье и полотенца? Как мне их теперь складывать, чтобы снова уместить в тюк? – чуть не плача, кричит она на растерявшегося парнишку таможенника, нервно собирая свои разбросанные на снегу вещи. – И что все время ты ищешь в женских трусах?

– Может, Вы в своих тряпках везете что-то запрещенное! – не сдается таможенник.

– Везем и будем везти, чтобы семьи свои кормить, а не вас, дармоедов! – злится женщина.

– Вы со своим-то языком осторожнее, – пытается остудить ее пыл ушлый страж. – Не то, сейчас отправлю Вас на полный досмотр, чтобы все проверили. – Эй! – на всякий случай кричит он кому-то.

– Ладно-ладно, и сказать вам ничего нельзя, – испугавшись, сразу добреет коммерсантка и уже более дружелюбно продолжает. – Скоро таможни уберут, не будет их больше. Вон, два президента, который раз об этом говорят. Я б хотела посмотреть, чем вы тогда займетесь…

– Таможни никогда не уберутся, они будут еще больше укрепляться. Смотрите, вон, какую махину выстроила Россия! И у нас будут такие же мощные здания. Мы государство содержим! – скалит свои большие неровные зубы молодой и рослый таможенник. – Да и доходы немалые даем стране…

– Однако и себя не забываете! – вставляет на прощанье женщина и тяжело волочет свой воз к ожидающему ее автобусу. – Знаем мы вас, жуликов, как облупленных…

– Но-но! – грозно и оскорблено прикрикивает на нее таможенник, но женщина его уже не слушает и, пыхтя, забирается в автобус.

Российская таможня находилась совсем недалеко, всего в каких-то трех-четырех километрах от казахстанской и для тесного общения друзей-таможенников двух соседних стран абсолютно не было никаких преград. Правда, их частенько пугали, что совсем скоро на обе границы выставят наряды пограничников и тогда общение-перемещение представителей новой межгосударственной элиты, а в прошлой советской жизни простых и неприметных жителей приграничных соседних сел, будет затруднено.

Однако, надо заметить, пустые угрозы нисколько не страшили непуганых носителей новеньких погон и к всевозможным предстоящим трудностям доморощенные таможенники, а по совместительству и начинающие бизнесмены относились скептически и, тихо посмеиваясь, продолжали свое нехитрое дело.

Как по собственному базару демонстративно безбоязненно бродили они по территории двух соседних таможен, решали какие-то вопросы, по-свойски договаривались по возникающим проблемам, недолго торговались и по-братски делили добычу. Одним словом, наступали новые интересные времена, вмиг стало престижным быть таможенником или хотя бы каким-нибудь захудалым около таможенным брокером.

Пребывающих в постоянной эйфории таможенников двух соседних стран порой и отличить-то было непросто, люди путались, в темноте знаки отличия особо не приметны, форма как у тех, так и у этих была одна, повадки, язык, привычки и интересы тоже одни. Кроме того, некоторые из них, даже в школах учились у одних и тех же учителей. Ведь в недавнем прошлом все они были гражданами одной страны, жили в соседних деревнях и многие между собой были знакомы по прежней еще гражданской работе.

Просто этим подфартило, что оказались в нужное время в нужном месте, и удача улыбнулась им, когда предложили освоить непонятную для здешних мест профессию. Теперь бывший безработный шофер или зоотехник из безвестной глубинки, вынужденно согласившийся стать таможенником, уже помимо своей воли снисходительно смотрел на своего бывшего начальника, все еще продолжающего работать за пять-семь мешков муки в месяц главным инженером разваливающегося на части нищего зерносовхоза.

Понятно, что более ответственные и добропорядочные люди, прежде чем согласиться на такую диковинную для здешних мест работу, мучительно думали над предложением и, ломая голову, долго размышляли. Уходить со старой, пусть и не прибыльной работы на новую, неизвестную, хотя и многообещающую, они не решались и не знали, что делать.

Однако фортуна и смутное время развала страны выбрало в герои не сельских патриотов, а этих бездельников, которым, по большому счету терять было нечего. Как по щучьему велению превратились они вмиг из бесперспективных безработных в уважаемых в районе людей, да еще с погонами. Такие чудеса раньше были возможны только в сказке!

«Будет трудно или не получится – бросим все, уйдем!» – думали многие начинающие таможенники и, не боясь ничего, напролом шли в неизвестность, и работали напропалую.

К примеру, Базарбай, невысокий сухощавый мужичок лет сорока пяти, некогда заведовавший складом в райпотребсоюзе, а ныне бравый таможенник, на свое счастье одним из первых попавший на прежней работе под сокращение в рыночной жизни преуспел еще больше.

Прекрасно разбираясь в различных маркировках товаров и прочих бумажных хитростях, он умел деликатно и незатейливо создать транзитным дальнебойщикам такое напряжение, что те сразу были готовы согласиться на любой компромисс. Это особенно ценилось и, незаметно для себя и окружающих, авторитет Базарбая рос на глазах, вызывая уважение у одних и страх у других. Подойдя вразвалочку к транзитной фуре, по-собачьи поводя носом и глазками и чуть порывшись в накладных, он с ходу ввергал заезжих шоферов в шок, профессионально и безошибочно определяя, кого и за что можно было хватать. Не зря начальник таможенного поста всегда нахваливал его и ставил всем в пример для подражания.

Конечно, как и полагается, таможенники, как те, так и эти, в первую очередь радели за государство, но иногда в некоторых мелочах житейские интересы перевешивали чащу весов, но разрешались они как всегда безболезненно и без особого ущерба интересам страны. Благо в приграничной стороне, а точнее в соседнем районе у всех были хорошие подвязки на уровне своих коллег.

Бывший заведующий базой «Хозторга», приятель и коллега Базарбая по ушедшему в историю приграничному социалистическому соревнованию между двумя районными потребкооперациями так же в поте лица и весьма успешно трудился на российском таможенном посту. Что и говорить, развал Союза привнес в нашу жизнь что-то и хорошее, дружба двух закадычных друзей-товароведов укрепилась на зависть многим и стала еще теснее.

Таможня без устали давала добро на работу всем, кто искренне хотел работать и умел этим пользоваться. Неплохо удавалось это и женщинам, торгующими пирожками. Бывшие домохозяйки или оставшиеся без работы молодые женщины сразу же ухватились за эту перспективную нишу, так как иногда в день одновременно простаивало на таможенном посту до тридцати-сорока фур, прибывающих из разных стран, в том числе и дальнего зарубежья. И водители поголовно были голодны, кто-то из них пытался подогревать еду или готовить на костерке сам, но в основном, все кормились с добрых женских рук.

Правда, правила дикого рынка незримо действовали и здесь. Более преуспевали молодые женщины с приятной внешностью или незаурядными кулинарными способностями.

Являясь самым ходовым продуктом у транзитных шоферов, пирожки пользовались небывалым спросом, особенно с обычной крестьянской начинкой, будь то картошка, капуста, яйца или субпродукты. Особо привередливые клиенты требовали пирожков с ягодами или другими сладостями, главное, чтоб они были свежими и горячими. Ведь с голоду или под хорошую водочку за неторопливыми разговорами можно было уплести столько пирожков!

Вместе с продвижением своих ароматных и, по настоящему, вкусных пирожков женщины, как ни странно, попутно и умело приноровились торговать и деньгами. Удивительно, но простая еда шла больше за рубли и доллары и отдельные женщины, экономически более продвинутые и шустрые, «поднявшись» на пирожках, быстро освоили профессию валютчицы или монетчицы, как любили выражаться местные жители.

Таможня на окраине села быстро стала местом деловых встреч, а для многих жителей, если не для всех, чем-то вроде выхода в свет или в новый мир. Сюда частенько приходила потусоваться и молодежь, себя показать или посидеть в светском обществе среди таможенников и дальнебойщиков в одном из двух вагончиков-кафе и, при случае, перекинувшись с шоферами-иностранцами парочкой английских слов или фраз, щегольнуть перед друзьями. У большинства молодых людей района именно здесь произошла их первая встреча с живым и неизведанным ранее Западом, именно здесь ощутили они необъяснимый драйв от общения с представителями, как казалось им, другой неземной цивилизации.

Официантка примитивного кафе на тридцать мест, устроенного в переделанном строительном вагончике, девчушка лет за двадцать с сивыми крашеными волосами, в коротенькой юбчонке с фартуком и белой несвежей блузке, носилась между столами как угорелая, еле успевая разносить заказы, а между дел точечно постреливать своими горящими глазками по жировым клиентам или иностранцам. Отдавая дань новой моде, изредка захаживали сюда посидеть и «посветиться» с приезжими малолетками и местные олигархи в лице заматеревших уже директоров «Заготконторы», «Заготзерно» или районной нефтебазы.

Естественно, нашим бедным женщинам, торгующими пирожками и загруженным своими ежедневными жизненными проблемами было не до местных светских утех, распаренные с утра, они толпой бегали встречать каждую заезжавшую на таможенную территорию машину, торопясь первой успеть открыть дверцу кабины.

– Купите пирожки, свежие, горячие, – наперегонки подбегая к каждой остановившейся машине, скороговоркой, перекрикивая друг друга, шумно предлагали женщины свой товар. – Отдаем за любые деньги, тенге, доллары, рубли…

Что и говорить, не завидная была жизнь у этих продавщиц. Из всех женщин конкуренток Галя иногда по-доброму завидовала только Талшынке, за ее хватку и напористость. Всего каких-то полтора годика поторговав пирожками, она быстро поднялась, приоделась и поправила свое материальное положение. Из некогда неприглядной и не совсем интересной смуглой безработной женщины Талшын неожиданно для всех в районе превратилась в ухоженную аппетитную красавицу, телом своим и внешностью отдаленно напоминающую чем-то известную американскую звезду Дженнифер Лопес.

Сводя всех с ума, Талшын теперь щеголяла в коротенькой кожаной куртке и облегающих темно-синих джинсах, неотразимо подчеркивающих вызывающую стройность и ядреность ее крестьянских бедер и ног. Местные мужики, не замечавшие в свое время ее или не хотевшие видеть в ней женщину, косясь на обтянутые тугими джинсами дразнящие прелести Талшынки, облизывались слюной и кусали локти, однако поезд ушел, и они уже никак не могли быть героями ее романов.

Лучезарно улыбаясь, Талшынка на зависть всем продолжала цвести и преуспевать. Завистницы время от времени распускали про нее различные слухи, но Галя никогда не слушала эти досужие разговоры, никого не осуждала, прекрасно понимая, что без стабильной и постоянной работы воспитывать двоих маленьких детишек по плечу не каждой женщине.

Свои отношения с Талшын и другими коллегами по цеху Галя старалась строить только на уровне приветствий, она не стремилась и ни с кем не хотела сойтись ближе. Больше всего Галя боялась лишних разговоров, случайных романов и осуждения со стороны сельчан.

И вот, буквально недавно и, как будто специально, в один из холодных и ненастных декабрьских вечеров фортуна, если это так можно назвать, подвернулась и ей.

На работу в тот день Галя пришла уже поздно, было где-то около десяти вечера и, пытаясь быстрее распродать оставшиеся полтора десятка пирожков, она отчаянно стучалась в каждую машину. Многие шофера, уже поев, дремали или спали, иные, собравшись вместе в одну кабинку, шумно выпивали и, увидев в темноте за дверью машины новое лицо уставшей и продрогшей женщины, ржали как лошади.

– Полезай! Чего стоишь, раздумываешь? – смеялись подпитые мужики, разглядывая ее со всех сторон. – Ну, что стоишь?

Молча развернувшись, Галя грустно уходила прочь в морозную темноту. Очередную дверь ей распахнул небритый и разговорчивый мужик лет за сорок, по всей видимости, только что приехавший и собиравшийся перекусить. Явление молодой женщины для него было очень кстати.

– Что у тебя там? – живо спросил он, сверкая своими бегающими блестящими глазками.

– Пирожочки, горяченькие, с картошкой и со сбоем, – почти нараспев, вкусно и с придыханием будто пропела, проговорила Галя, ей казалось, что это сразу поднимет аппетит у клиента.

– С чем?

– Со сбоем!

– А что это такое сбой? – недоверчиво переспросил шофер.

– Субпродукты там разные, – не растерялась женщина. – Говяжьи внутренности, кишки, желудок…

– Давай, пойдет! – энергично сказал он, было видно, что мужчина голоден и сильно хочет есть.

Поставив сумку на подножку кабины, Галя дрожащими руками стала вытаскивать из нее сверток с пирожками.

– Что дрожишь-то? – участливо спросил шофер.

– Замерзла, нынче сильно студено, – призналась Галя, продолжая распаковывать сверток. – Мороза градусов под двадцать точно есть и ветер еще сильный.

– Не надо раскрывать, остынут, – сказал шофер, тряхнув грязными кудрями непонятного цвета. – Откроешь в машине.

И тут же протянул ей руку.

Галя отшатнулась назад, чуть не уронив свою сумку, шофер весело рассмеялся, обнажив ряд ровных здоровых зубов.

– Ты что, дикая? – искренне удивился он, сделав ударение на последнем слоге.

Галя растерянно замолчала, продолжая обнимать свою сумку.

– Так продаешь или нет? – резко спросил шофер.

– Продаю, – заторопилась женщина.

– Тогда подойди, я не съем тебя. Видишь, ты вся дрожишь как кленовый лист, – участливо сказал он.

Женщина и впрямь вся дрожала, но теперь уже и со страха.

– Не бойся, зайди, погрейся, – шире распахнул дверцу шофер и протянул Гале руку. – Давай, тянись ко мне.

И тут произошло что-то невообразимое, Галя и сама толком не поняла, как вмиг оказалась в огромной кабине МАНа.

– Вот теперь открывай и доставай свои пирожки, – захлопнув дверцу, сказал шофер и включил в кабине свет.

Продолжая трястись крупной дрожью, Галя долго раскрывала сверток и, волнуясь, торопливо отсчитала ему оставшиеся пирожки.

– Сколько стоят? – спросил шофер.

При свете и вблизи он оказался не так уж темен лицом, но с зеленоватыми глазами, рыжеватой кучерявой бородой и пышными вьющимися волосами. Встретившись с незнакомцем глазами, Галя растерялась еще больше, но быстро взяла себя в руки.

– По пять рублей штука! – быстро сказала женщина, но тут же, подумав, поправилась. – Вам могу отдать и по четыре пятьдесят…

Открыв бардачок, шофер небрежно бросил ей сотенную бумажку.

– Сейчас, я дам сдачи, – полезла в сумку Галя.

– Не надо, – за руку остановил ее шофер и захлопнул сумку.

– Я так не могу, – занервничала Галя и покраснела.

Естественная деревенская застенчивость и природная скромность довольно приятной молодой женщины не осталось не замеченным битым дальнебойщиком.

– И не думай стесняться, – прервал ее шофер, – лучше выпей чашку чая и немного погрейся.

– Нет, спасибо, – Галя заерзала, пугливо озираясь по сторонам и, отодвинувшись назад, уверенно взялась за ручку дверцы.

– Что с тобой? Успокойся, – сказал рыжий шофер, тряся немытыми кудрями и, не обращая никого внимания на ее устрашающие и решительные движения, достал термос и, неторопливо отвинтив крышку, налил в небольшую кружечку дымящийся чаек.

– Сам заваривал, – между прочим, важно отметил он с видом знатока, – здесь мята и некоторые другие травы. Выпей, попробуй, думаю, тебе понравится.

Дружелюбный и какой-то заботливый домашний тон шофера несколько смутил Галю, может кому-то это показаться незначительной мелочью, но она вдруг вспомнила, что так за ней очень давно никто не ухаживал. Женщина вся как-то сникла и замолчала, наблюдая, как беспокоится о ней незнакомый проезжий шофер, заботливо доставая и раскладывая свои нехитрые угощения на чистую оберточную бумагу. В какой-то момент ей почудилось, что сидит она не в пропахшей мазутом прокуренной тесной кабинке транзитной фуры, а в роскошном и уютном ресторанном зале…

– На, выпей, я сюда добавил немного варенья, малинового, как раз для согрева хорошо, – продолжая монотонно говорить, шофер протянул ей чашечку. – А вот, колбасок еще попробуй, охотничьих.

– Можно выключить свет в кабинке? – тихо сказала Галя. – На улице все видать, кто здесь сидит.

Трясущимися руками женщина приняла чашечку и долго пила, согреваясь, потихоньку отходя и приходя в себя. Послушно выключив свет, шофер начал быстро, почти заглатывая аппетитно уплетать пирожки со сбоем, продолжая искоса разглядывать нежданную, но очень уж приятную гостью.

Гале все казалось в диковинку и, в тоже время, было ужасно приятно видеть, как жадно есть здоровый голодный мужчина, это невольно всколыхнул в ней некий материнский инстинкт. Внутренне женщина удивилась тому, что происходит с ней, хотя внешне старалась казаться спокойной. В какой-то момент, собравшись с мыслями, она ужаснулась от осознания того, что в половине двенадцатого ночи сидит в кабине у незнакомого мужика и из его подозрительной видавшей виды чашечки потягивает травяной чай.

– Все, спасибо, – отпив последний глоточек, Галя поставила кружечку на газетку.

– Еще? – спросил он.

– Нет, – покачала головой она.

– Тогда поешь, вот, колбаски охотничьей отведай со своими пирожками. Очень вкусные.

– Спасибо, я пойду.

– А может?..

– Все! – Галя решительно взялась за ручку.

– Спасибо, что зашла, спасибо за пирожки, – быстро проговорил шофер, никак не навязывая ей свое общество и, дружелюбно и открыто улыбнулся ей, чем снова удивил женщину. – Как тебя зовут-то?

– Галя.

– А имя, почему русское?

– Не знаю, так назвали. И потом, оно и не совсем русское.

– Да я просто так спросил. Для разговору, – сказал шофер и замолчал и, не зная, что сказать еще, настороженно посмотрел на Галю.

Было заметно, что заезжему мужику очень хочется общения с новой приятной внешне знакомой.

– Меня Виктором звать, с Мурманска я, – представился он. – В Казахстане первый раз и с казашкой знакомлюсь тоже впервые. Надеюсь, ты казашка?..

– До свидания, – вежливо прервала его Галя, давая знать, что ее время давно вышло.

От неожиданности и удивления Виктор некоторое мгновение продолжал сидеть с раскрытым ртом и, не отрываясь, смотрел на собирающуюся уходить решительную и довольно приятную молодую женщину.

– Да, я казашка, – жестко и с гордостью подчеркнула та, глядя шоферу в пронзительные зеленые глаза, – но это ни о чем не говорит!

– Я все понял, – испугался Виктор, даже никак не пытаясь ей препятствовать, женщина открыла дверь и тихонько спустилась на снежную землю. – До свидания!

– Всего доброго, – пожелала ему Галя, закрывая за собой дверцу машины. – Спасибо за покупку.

– Я буду здесь через две недели, – придерживая дверь, сказал на прощанье ошарашенный Виктор. – А пирожки очень вкусные, я такие в жизни не ел. Приготовь мне еще. Я буду ждать.

И он пристально и по-доброму из-под свисающих рыжих кудрей внимательно посмотрел ей в глаза.

– Хорошо, – засмущавшись, тихо ответила Галя и быстро растворилась в морозной ночи.

Некоторое время она шла просто по инерции, не чувствуя холода, все тело ее и щеки пылали жаром. Мороз заметно крепчал, на высоком и чистом звездном небе всплывшая узенькой скобочкой луна игриво улыбнувшись, далеко по белой заснеженной степи и пустой зимней дороге сеяла холодный матовый свет. Звучно и вкусно, как хруст спелого августовского яблока скрипел под ногами утопанный свежий снег, зычные звуки быстрых шагов, переливаясь и накатываясь, растекались по ночной степи, навевая давно забытые воспоминания из далекого детства, когда вместе с родителями, вот так поздно возвращались они домой из гостей…

Маленькой Гале, еле поспевавшей за родителями, несмотря на трескучий мороз и яркую звездную ночь, нестерпимо хотелось свалиться и уснуть хоть даже в сугробе, она начинала хныкать и подпитой отец, взяв девочку на руки и укрыв ее холодное разрумяненное лицо старой маминой шалью, уверенно шел к дому. И уставшая дочурочка сладко засыпала, тихо укачиваясь под зычный монотонный скрип укатанного снега под крепкими отцовскими шагами и доносившийся от него слабый запах спиртного…

В молочной дали отчетливо виднелись затесавшиеся на окраине села саманные домики и деревянные избы с резными наличниками и небольшими подслеповатыми окнами, сараи с разношерстными заборами и сеновалы, до отказа набитые душистым сеном – в этом году всем повезло, осень получилась затяжной и всего лишь месяц, как скотина стала на постой.

Отдаваясь власти вдруг нахлынувших и сладостных картин детства, Галя и не сразу почувствовала, что продрогла. Замерзнув, она вспомнила наконец-то про свою сумку, нащупав ее болтающейся за спиной, остановившись, запахнула пальто и, застегнув на все пуговицы, перевязала шаль. Мороз заметно усиливался, но женщина пока его особо не ощущала, по привычке она спешила домой, но шла совсем не так, как обычно, Галя летела, окрыленная и счастливая, хотя и повода-то особого не было для радости. Подумаешь, какой-то грязный и небритый рыжий мужик позвал в кабинку «МАНа» и угостил чаем из своей возможно и немытой чашки. Но все равно, для нее все это было неожиданно, радостно и необычно.

«Я буду ждать!» Эти три слова ежесекундно звучали у нее в ушах, били по сознанию, смущая и сбивая с толку молодую женщину, своим нелегким и честным трудом кормящую детей и семью. Вся отрешенная, она будто парила в каком-то радостно-невесомом состоянии, сама до конца не понимая того, что происходит с ней в этой морозной ночи и, едва коснувшись грешной земли, снова взлетала в небеса, будто за спиной у нее вырастали крылья…

Наконец, остановившись на краю села у первых домов, она немного успокоилась. Вспомнив про детей, подошла коммерческому магазину и в открытое окошечко на все свои деньги, что сегодня заработала, накупила продуктов, а малышам заботливо припасла по «Сникерсу». Пусть у домашних тоже будет праздник!

Закинув сумку за плечо и стараясь не думать о рыжем и кудрявом дальнебойщике, женщина бежит домой. «Как я могла забыть про них, родных и любимых? – с ужасом думает она, искренне коря и ругая себя. – Сдался к черту мне этот грязный лохматый шофер!».

И едва Галя ступает в прихожую, как детвора с шумом и криками выскакивает к ней навстречу.

– Мама пришла!

– Ура! Мама!

– Почему не спите? – делая серьезное лицо, шутливо ворчит на них счастливая мать. Было заметно, что она уже успела соскучиться по своим детишкам. – Ведь уже поздно, почему не спите?

– Бабушка заставляет нас есть кашу, а мы не хотим! Мы хотим перед сном есть бананы!

– Бананов сегодня нема, – парирует мама. – Сегодня я принесла своим обезьянкам по «Сникерсу».

– Ура! – дружно и на весь дом радостно вопит неугомонная малышня. – Мама, мы тебя очень любим! Мы сейчас будем кушать твои «Сникерсы»! Ура!

– Уйдите и дайте мне раздеться, – серьезно просит Галя и лезет в свою сумку за «Сникерсами».

С трудом успокоив назойливую детвору, молодая женщина скидывает с себя поизношенное с ветхими рваными подкладками пальто, пахнущее теперь еще мазутом, сигаретами и мужчиной и, чтобы оно проветрилось, быстро выносит в сени.

Укладывая детей спать, Галя долго сидит около их кроваток и, поглаживая и постукивая по спинкам своих крошек, уже помимо своей воли и разума продолжает видеть перед глазами небритое, веселое и дружелюбное лицо рыжего шофера, и женщина нисколько не противится этому. Даже не из-за того, что за все годы работы на таможне это был первый водитель, к которому она села в машину.

Конечно, бывало, и раньше звали ее посидеть в машине, но она сразу пресекала такие предложения. Некоторых шоферов Галя уже знала в лицо, многие из них периодически бывали на этой таможне и знали ее прямой и несговорчивый характер. Однако Виктора она видела здесь впервые, и с первой минуты он привлек ее тем, что разговаривал с ней без каких либо притязаний и пространных намеков, как со своей давней знакомой или младшей сестрой.

Галя сама не могла понять себя и долго удивлялась своей покладистости, а потом и смелости, как можно было ночью забраться в кабину к незнакомому мужчине и спокойно пить чай из его грязной чашки?

«А он же мог подсыпать мне в чай что угодно! – пугалась она и, тут же, сразу успокаивала себя. – А ведь не подсыпал!..»

Через пару-тройку дней Галя уже меньше думала о Викторе, но буквально за два дня до его приезда ходила сама не своя, ей уже нисколько не хотелось представать перед Виктором в прежнем своем виде и стареньком пальто. С трудом заставив себя сходить в парикмахерскую, привела в порядок, немного подрезала волосы, следующим днем, не выходя на работу по ясному морозному утру отправилась на рынок и, выбирая себе китайский пуховик, непривычно долго ходила между рядами с мерзнущими на холоде краснощекими продавцами.

– Куда Галя собралась-то? – не выдержав, с любопытством расспрашивает ее Людмила, невысокая пухленькая торговка с румяным от мороза лицом и большими крашеными глазами. В уютных валенках, закутанная в пуховую шаль и мужнин полушубок, подпоясанная поверх уже другой слежавшейся толстой шалью, она напоминала собой огромную капусту. – Сколько лет мы тебя здесь не видели. Уж случаем не замуж бежать задумала?

– Да кто меня возьмет такую гадкую? – отвечает ей Галя. – Да еще с прицепом?

– Кому надо, тот возьмет! Ничего, пополнеешь, нарастишь формы и возьмут!

– Вот в аренду тебя могут взять! – шутит соседка Людмилы, превратившаяся из библиотекарши в едкую на язык коммерсантку, она быстро научилась рыночной терминологии. – Вы там, на таможне, долго не залежитесь! Вон, Талшынка-то, в какую красавицу превратилась.

– А Талшын-то, говорят… – осторожно пытается влезть в разговор третья продавщица.

– Кончайте, бабы сплетничать! – обрывает их Людмила. – Сами не можете, так другим не мешайте.

Не поддерживая разговор скучающих без покупателей женщин, Галя незаметно уходит в сторонку к другим продавцам.

Еще немного походив по рядам, она наконец-то выбирает себе подходящую курточку, примерят, оглядывая со всех сторон, проверяет швы. Придя домой, Галя долго смотрится в зеркало и, увидев в нем уставшее женское лицо с едва заметными морщинками у глаз и потрескавшимися от мороза губами, немного грустнеет.

С интересом рассматривая со всех сторон себя и свой новый пуховичок, она никак не может вспомнить, когда в последний раз вот так, как девчонка, вертелась с обновкой перед зеркалом. «Женщины с рынка правы, – с грустью разглядывая себя, думает Галя, – вот как раз полноты-то мне и не хватает». Повертев в руках старенькую мамину пуховую шаль, женщина с радостью и удовольствием откладывает ее в сторонку, к новой куртке она явно не вписывалась.

На следующий день с утра пораньше Галя вышла торговать на таможню в новом пуховике, чтобы заранее примелькаться и не сразу бросаться в глаза конкуренткам своим приобретением.

Осторожно пробираясь вдоль накопившихся машин, Галя заметила дежурившего у закрытого шлагбаума сияющего мужичка, вечного посыльного за сигаретами и «открывальщика» ворот страны, которого поголовно все знали и звали Юрой. Был он неопределенного возраста, непонятной внешности и национальности, то ли кавказец, то ли цыган, то ли гремучая смесь всех народов.

Поверх запомнившегося всем за долгое время пребывания Юры на таможне старого и грязного красного свитера, он был сегодня одет в новенький утепленный камуфляж. «У него, бедняги, на душе тоже радость обновки» – обрадовано подумала Галя, сочувствуя и прекрасно понимая внутреннее состояние обездоленного бездомного мужика.

Прибился Юра на таможню года два-три назад, сначала он грязный и небритый бегал по окрику таможенников открывать вместо них так называемый «шлагбаум» – опускать веревку, натянутую между двух металлических столбов. Взамен голодный пришлый мужичок получал сигаретку или остатки не съеденной таможенниками еды, а также право постоянно крутиться рядом с всемогущими стражами экономических границ.

Затем, со временем, ему разрешили ночевать в вагончике на таможенном посту, потому как он неожиданно стал нужен всем и, причем, круглые сутки. Постепенно, день за днем, месяц за месяцем, своей молчаливой исполнительностью, бесплатным и безропотным трудом Юра незаметно и прочно устоялся в своей несуществующей должности, доказав всем свою необходимость и незаменимость.

Теперь никому из таможенников даже в голову не приходило вставать и бежать днем или ночью открывать «шлагбаум». Криками все искали Юру, а многие посетители и шофера часто принимали его, теперь всегда побритого, в поношенной камуфляжной форме и черной вязаной шапочке за штатного работника таможни.

Окончательно убедившись в своей незаменимости и привыкнув к сытой, спокойной жизни, Юра заметно посвежел, у него появились щеки и открывать шлагбаум, то есть снимать с гвоздика на столбе веревку он уже не бежал сломя голову, как прежде, а шел не спеша и с неподражаемым достоинством. И это очень шло ему.

Сегодняшний рабочий день пролетел быстро и незаметно. Придя домой, Галя не могла найти себе места, уложив детей, принималась за уборку, затем, бросив это занятие, бралась готовить назавтра. Допоздна она задумчиво и взволнованно ходила из комнаты в комнату, забежав в ванную, подолгу разглядывала себя в зеркало.

Странности Гали заметила даже ее мама, которой было уже за семьдесят.

– Что с тобой, доченька? – спросила она. – Что-то тебя мучает?

– Нет, мама, – нашлась она, – просто устала.

– Ложись, отдыхай, – старушка поднялась с постели. – Я сама доварю борщ и детей утром накормлю. А ты поспи с утра, выспись.

И обняв, мать нежно прижала Галю к своей беспомощной груди.

– Иди, доченька, отдыхай.

– Спасибо, мама, – она быстро отвернулась, на глаза молодой женщины неожиданно навернулись слезы.

Расстелив свою постель, Галя долго лежала с открытыми глазами, ворочалась и не могла уснуть. Завтра должен был приехать на таможню Виктор. Ее Виктор.

Проснувшись по привычке под утро, она наготовила для продажи пирожков и, уложив все это в сумку, впервые за много лет побежала в ванную комнату прихорашиваться. Раздумывая, она долго смотрела на себя в зеркало, затем, не трогая губы, слегка подкрасила глазки и, наведя тени, быстро вышла на улицу.

Ночью выпал свежий чистенький снежок, ветер утих, и раннее предновогоднее декабрьское утро было необыкновенно теплым и сказочным. Не успевшие упасть за ночь огромные белые снежинки, медленно и бесшумно кружась, падали на светлую заснеженную землю и на Галю, на ее модную беретку, плечи, лицо и таяли на ее разрумянившихся щеках. Она впервые шла на таможню с радостью, улыбаясь сама себе и боясь, чтобы ее счастливое лицо никто не заметил и не увидел.

На улице не чувствовалось даже дуновения ветерка, мороза было градусов пятнадцать, поднимая настроение слабо скрежетал под ногами чистый снег. Со стороны села показался движущийся желтоватый свет фар, проезжавшие в сторону таможни «Жигули» слегка притормозили рядом с Галей и, разглядев ее, не останавливаясь, двинулись дальше.

Машины Виктора на таможне не оказалось, выискивая его, она долго ходила по рядам и лишь ближе к полудню, кое-как распродав оставшиеся пирожки вся продрогшая, вернулась домой. Донесшийся с кухни вкусный запах борщей, умело приготовленных мамой, почему-то напомнил ей о далеком беззаботном детстве, когда мать, незлобно ругая, заставляла дочку поесть, а она, как теперь с ней поступают ее дети, отфыркивалась и норовила убежать подальше.

И в эту же минуту Галя поняла, что ужасно проголодалась.

– Мама, хочу твоего борща! – звонко, как в молодости, раздеваясь, крикнула она в комнату.

– Сейчас, доченька, – обрадовано заспешила навстречу ей старушка.

К вечеру Галя готовилась уже основательно, сходив на рынок, купила для пирожков субпродуктов и капусты. Вдобавок к горячим пирожкам с картошкой, ливером и капустой, незаметно налепила пельменей и, отварив, налила их в литровую баночку.

Дивясь и не узнавая сама себя, Галя с невиданной ранее старательностью и любовью долго упаковывала все это в свою рабочую сумку. Затем, стараясь оказаться незамеченной матерью и детьми, надолго забежала в ванную комнату.

Поздно вечером придя на таможню и делая вид, что продает пирожки, Галя долго и неспешно обходила прибывающие и уезжающие фуры, надеясь увидеть среди них и машину Виктора. Однако долгожданный МАН так и не появился и молодая женщина, от обиды была готова расплакаться как ребенок. Но и расслабляться было нельзя и Галя, смахнув слезы и с трудом пересиливая себя, снова шла по темному ряду накопившихся машин.

По ходу она с удивлением вспомнила, что прошлый раз, прощаясь с Виктором, даже не думала и не собиралась снова увидеть его, иначе бы постаралась запомнить хотя бы номер машины. После третьего или четвертого обхода по морозу женщина решила немного переждать и, стараясь оставаться незамеченной, тихонько отошла в сторонку.

Вдруг она заметила, что почти в самом конце колонны, съехав с дороги, мерно тарахтел дизельным движком сплошь занесенный снегом огромный длинномер, влажный снег горкой лежал на крыше кабины и тентованного кузова, было видно, что машина только что прошла через обильный снегопад.

В кабине горел слабый свет и Галя, подходя к машине, еще издали увидела рыжую шевелюру Виктора, сердце ее екнуло и чуть не остановилось. И пока она соображала, как быть, ноги сами понесли женщину прямо к машине и Галя, собравшись с духом, пока кто-то другой не опередил ее, решительно взялась за тяжелую ручку.

– А, это ты? – удивился и, одновременно, обрадовался Виктор. – А я ждал тебя! Уже минут двадцать, как я приехал.

– Здравствуйте, я проходила мимо и случайно увидела Вашу машину, – как-то неестественно сказала Галя.

– Заходи, – Виктор гостеприимно распахнул дверцу, приглашая ее подняться в кабинку МАНа.

Растерянная и вся красная от мороза, Галя продолжала стоять и, не зная, что сказать, нерешительно топталась на месте.

– Ну, что стоишь, Галя? – тепло улыбнулся Виктор, вглядываясь ей в глаза. – Поднимайся сюда, скорее.

И протянув ей руку, махом затащил ее вместе с сумкой в кабину.

Полнясь неведомым страхом и погружаясь в какое-то непонятное туманное состояние, Галя только услышала, как захлопнулась дверь, и щелкнул замок. Поражаясь тому, что так быстро оказалась в кабинке, она вначале не слышала и не понимала, что говорил Виктор, женщине казалось, что на улице все вокруг только и смотрят и обсуждают, как очередная торговка пирожками села в чужую машину.

Через минуту-другую, немного придя в себя, Галя испуганно оглянулась по сторонам, но разглядев рядом с собой невозмутимого и веселого дальнебойщика с густой рыжей шевелюрой, успокоилась и улыбнулась.

– Испугалась я, – виновато призналась она.

– Кого?

– Не знаю, – ответила женщина. – Я никак не могу прийти в себя, мне так страшно здесь …

– Отчего? – спросил Виктор. – Будешь чай?

Галя пожала плечами.

– Нет, – подумав, сказала она. – Я принесла тебе покушать.

– Именно мне? – удивился Виктор. – По моему заказу?

– Да, – смутилась молодая женщина. – Я принесла пирожки и еще пельмени, горячие, а может быть, они немного остыли, пока искала тебя. Они, вон, в сумке, я налила их в банку с крышкой, сейчас подам, поешь…

В своей новой не разношенной еще дутой куртке Галя порывисто повернулась к нему и, кротко, будто испрашивая, посмотрев на Виктора, неуклюже потянулась к лежащей на сиденье сумке.

– Я сейчас достану еду, – смущаясь, сказала женщина, почему-то снова перейдя на «Вы». – Покушайте, пожалуйста…

– С удовольствием, – сказал Виктор и, потирая руки, расстелил газетку. – А тебе надо снять с себя курточку, а то здесь быстро зажаришься. Выйдешь потом на улицу и сразу простынешь.

В словах шофера был резон, в самый разгар зимнего сезона не стоило болеть и, подумав, Галя нерешительно взялась за пуговицу.

– Давай, не стесняйся. В кабине света нет, с улицы никто тебя не видит – подбодрил ее шофер. – Давай, помогу тебе.

Галя деликатно, но с некоторой долей решительности отвела его руку и, сняв с себя куртку, аккуратно сложила ее на сиденье подле себя. Затем раскрыв сумку, подала Виктору банку с дымящимися пельменями, развернув свежее полотенце, разложила пирожки.

– И это все для меня? – искренне обрадовался Виктор.

– Я ждала тебя, – непроизвольно вырвалось у нее, Галя смущенно покраснела и замолчала, снова переходя на «ты».

Голодный шофер удивленно посмотрел на хрупкую симпатичную женщину, и, шумно стуча ложкой, набросился на пельмени, опустошив банку, жадно взялся за пирожки. Он был действительно голоден, лют в еде и красив своим нескрываемым естеством, что Галя невольно засмотрелась на него.

– С ливером что ли? – спросил он, уже с ходу и без разбору заглотнув пару пирожков.

– Да. А эти с картошкой, – обрадовано пояснила Галя. – А эти с капустой.

– Молодец, ты приготовила именно те пирожки, которые я люблю, – похвалил Виктор.

– Спасибо, – женщина расцвела на глазах как цветок, смуглое ее личико заалело от счастья, глаза заблестели.

– И тебе спасибо, Галя, – с набитым ртом, продолжая жевать, сказал Виктор. – Очень вкусно.

– Ешьте, я очень рада, что Вам понравилось, – сказала она, продолжая сиять. – Попробуйте, вот, еще с капустой.

– Давай, я налью тебе чай, – сказал Виктор.

– Можно, одну чашечку, – согласилась Галя.

Дальнебойщик, взяв в руки большой термос, начал неторопливо отвинчивать крышку.

– В прошлый раз тебе чай понравился? – спросил он.

– Да, – помолчав, смущенно ответила Галя.

– А хочешь, сегодня я сделаю чай еще лучше? – спросил Виктор и как-то лукаво посмотрел на строгую и экзотически красивую молодую женщину. – Хочешь?

Не зная, что ему ответить, Галя неопределенно пожала плечами, то ли соглашаясь, то ли не возражая.

– Понравится тебе, вот увидишь, – убежденно сказал Виктор и, поставив на расстеленное полотенце небольшие чашечки с ручками, не торопясь разлил чай.

Галя, не понимая ничего, продолжала его слушать.

– А теперь, самое главное в этом чае, – многозначительно сказал Виктор и, повернувшись назад, полез руками в спальник под подушку.

Порывшись, он достал бутылку коньяка. От странных действий шофера и происходящего у Гали замерло и чуть не остановилось дыхание, уже почти теряя дар речи, она продолжала сидеть как истукан, не смея двинуться и не совсем зная, как деликатнее остановить все это действо.

– Я пойду, – наконец, смогла выговорить она.

– Нет, погоди, – Виктор нежно взял ее за руки, улыбаясь ровными рядами здоровых зубов, – не бойся, только по несколько капель в чай. Знаешь, как согревает. Пила когда-нибудь так?

– Нет! – резко выдохнула Галя, тут же ее лицо стало обыкновенно строгим и неприступным. – И не собираюсь!

– Рекомендую, – ненавязчиво сказал Виктор, продолжая держать ее за тонкую кисть руки, он старался не обидеть и не испугать скромную деревенскую женщину. – Если попробуешь, понравится. У нас на севере все так пьют, когда замерзнут. С коньячком или с бальзамом.

«Это что еще такое?!» – сразу же хотела взорваться Галя, но немного подумав, замолчала.

Медленно отпустив напряженные руки взволнованной и напуганной женщины, шофер стал открывать коньяк.

– Правда, не армянский, а дагестанский, но качество, думаю, не хуже, – рассказывая, он успел налить себе в горячий чай немножечко коньяка. – Варенье клюквенное я раньше положил в термос.

Галя с оцепенением, молча, смотрела на происходящее.

– Что с тобой? – удивился Виктор. – Успокойся и возьми себя в руки. Давай и тебе немножечко капнем. Можно?

Шофер пристально и заискивающе с непонятной успокаивающей нежностью посмотрел на женщину своими зелеными глазами, что она не сразу нашлась, что ответить.

Галя понимала всю нелепость своего положения, но и бежать у нее не было ни сил, ни особого желания.

– Я не знаю, – наконец, передернула она плечами, пытаясь немного расслабиться.

В приоткрытой щелке бокового стекла тихонько посвистывал ветер и Галя, слегка поеживаясь от слабого притока свежего воздуха, с интересом наблюдала, как кивая рыжей шевелюрой, забалтывает ее и разливает коньяк абсолютно незнакомый ей человек, но которого она с волнением и тревогой целых две недели ждала как родного…

– На, выпей и сразу согреешься, – Виктор заботливо вложил ей в руки горячую кружечку с чаем, что женщина даже не успела отмахнуться.

Помаленьку отхлебывая и грея руки, Галя долго пила первую чашечку чая. Виктор, выпив свой чай, с нетерпением ждал, пока она освободит чашечку.

– Ну, как? – спросил он. – Как чай с коньяком?

– Кажется, нормально.

– Я же говорил, что понравится, – обрадовался Виктор.

Едва Галя поставила на расстеленное полотенце свою чашку, как Виктор, открыв термос, снова налил чаю.

– Я уже согрелась, – сказала Галя, лицо ее слегка зарумянилось, глаза загорелись вновь, но уже от душевного тепла и уюта. – Спасибо…

– Давай, еще по чашечке, – предложил он и потянулся к своему термосу. – Спасибо тебе, я так наелся. Очень вкусно ты приготовила, и пельмени, и пирожки. Спасибо тебе огромное, я давно так не ел с таким удовольствием.

Пока Галя, немножечко расслабившись от тепла и горячего чая, по-женски наслаждалась давно не слышанными от мужчин словами благодарности, Виктор, достав коньяк, быстро подлил его в чай.

Галя не успела раскрыть и рта, чтобы возразить, как шофер снова начал говорить.

– Честно говоря, – помолчав, серьезно сказал он, – я хотел тебя видеть. Я впервые в Казахстане и сразу познакомиться с такой женщиной, как ты, знаешь, очень приятно...

Галя впервые в жизни видела такого разговорчивого шофера с такой грамотно поставленной речью и молча, несколько удивленно, слушала его пространный и отвлеченный монолог.

«А может быть, он и вовсе не шофер?» – успела подумать она.

– А ты чего сидишь, не пьешь чай? – прервавшись, Виктор снова подал ей чашечку. – Выпей это, больше не буду наливать.

Сделав пару глотков, Галя подержала чашечку в руках, затем отхлебнула снова, не сводя с Виктора своих горящих прелестных глаз.

– Через недельку я буду возвращаться из Чимкента, давай снова встретимся, – говорит Виктор. – Хорошо?

Галя тихо и неопределенно пожимает плечами.

– А потом, – продолжает шофер, – недели через три буду снова приеду, но уже из Мурманска. Может, тебе что привезти?..

Продолжая держать в руках кружечку с чаем, молодая женщина отрицательно мотает головой. То ли от волнения, то ли от тепла, то ли от горячего чая с коньяком, ее слегка разморило, она сидела раскрасневшаяся, с заметно уставшими, но все еще горящими глазами.

– Мне ничего не надо, – тихо отвечает Галя.

– Ты ничего не подумай, я просто к слову, – говорит Виктор. – Я действительно, ждал тебя.

Допив чай, она бесшумно отодвигает свою чашечку в сторону.

– А я тебя ждала, – тихо и честно сказала Галя. – Сама не знаю, почему. Ждала и все.

Женщина замолчала, затем невольно и как-то странно, вздохнув в себя воздуха, затуманенными глазами посмотрела на притихшего вмиг шофера, будто извиняясь за себя и за свою правду, неожиданно вырвавшуюся из самых потаенных глубин ее сердца.

– Скажите, это не хорошо?

Виктор не нашелся, что ей ответить. Искренность слов молодой привлекательной женщины несколько смутили и удивили его, он был обескуражен и заметно растерян и даже, кажется, немного растроган.

Глубина и чистота простых слов, оброненных Галей, настолько тронула закостеневшую душу шофера, что вмиг проснувшиеся и настигшие его взаимные чувства не на шутку захлестнули Виктора, в порыве неподдающейся разуму спонтанной нежности он взял Галю за руки и, не зная, что сказать, без конца сжимал и гладил ее тонкие смуглые кисти. И так, молча, без слов и не двигаясь, они просидели несколько минут.

– А ведь я тебя совсем не знаю, – тихо сказала Галя, мягко высвобождая свои руки. – Сама не знаю, почему тебя ждала…

И пожала плечами, снова помолчала.

Мутнея разумом от обрушившихся на него неожиданных и искренних признаний приятной молодой женщины, Виктор попытался снова взять разговорившуюся и уже ставшую своей Галю за руки, но она его деликатно остановила.

– Вот и все! – сказала Галя и, нежно отводя руку оторопевшего шофера, как-то непонятно и виновато посмотрела на Виктора. – На этом все. Закончилось мое время. Пожалуй, я пойду. Спасибо, за чай…

– Не спеши, посиди еще немного, – жалостливо попросил Виктор, его голос задрожал, будто он собрался заплакать. – Не уходи, пожалуйста…

Отодвинув в сторонку чашечки и переставив на панель под запотевшее лобовое стекло полотенце с оставшимися продуктами, Виктор пересел поближе к Гале.

Женщина не шелохнулась, лишь немного сжалась и напряглась, затаив дыхание. И так, в полной тишине, физически ощущая близкое присутствие и дыхание желанного человека и слыша, и чувствуя, как сильно и взволнованно колотятся сердца друг друга, они просидели еще несколько минут, каждый думая о чем-то своем. Им казалось, что так может продолжаться бесконечно долго, и никто не хотел нарушить это странное и столь приятное и благостное для обоих молчание.

Сквозь привычное и неслышимое уже за стеклом стрекотанье двигателя доносились с улицы какие-то голоса, непонятные обрывки фраз, звучно скрипя снегом, кто-то пробежал мимо, громко выискивая кого-то, издали с трассы резко рассек ночную тишину свет фар и через мгновение отдаленно послышался шум мотора тяжело подъезжающей груженой фуры.

– Ты знаешь, Галя, – нарушил долгое молчание Виктор и снова замолк. – Знаешь…

– Что? – еле слышно переспросила Галя, после продолжительной тишины, из теплой кабинки МАНа она задумчиво смотрела за холодное запотевшее стекло в ночную и заиндевелую морозную даль.

Хотя за окном уже было за полночь, жизнь на таможне и не думала замирать. От яркого света фар подъезжавших и отъезжавших машин и неизвестно чем груженых длинномеров, как днем искрился чистый снег, слышались обрывки разговоров, то там, то здесь, выискивая что-то, как пчелки мелькали своими фонариками неугомонные таможенники.

Виктор не ответил, лишь сильнее и чувственнее сжал ее руку, снова воцарилось молчание и непонятная напряженная тишина.

– Мне что-то становится страшно, – заерзала Галя и испуганно посмотрела в глаза Виктору. – Откройте дверь, пожалуйста, я пойду…

– С улицы нас не видать, а дверь закрыта, никто не зайдет – успел успокоить ее шофер.

– Открой, пожалуйста, дверь, – жалобно заскулила она.

Не отвечая ей ничего, Виктор неожиданно, одной рукой обхватив гостью за талию, другой, как электрическим током пробежав по женской коленке и бедру, повернул испуганное и растерявшееся лицо Гали к себе, его кучерявая бородка, скользнула по ее тонкой чувственной шее и пылающей щеке. Запрокидывая голову назад, молодая женщина пыталась что-то сказать или возразить, но Виктор, уже не слушал ни ее, ни себя и, вкусно пахнущим табаком и пирожками ртом накрыл ее мягкие теплые губы…

Потом, положив свои маленькие ручки на коленки, потрясенная происшедшим Галя, молча и потерянно, сидела в огромной кабинке МАНа рядом с вмиг посерьезневшим Виктором. Без конца поправляя свою потрепанную вязаную кофточку, она растерянно и опустошенно глядела в морозную ночь, а Виктор, припав к ней на колени, не переставая, гладил и целовал тонкие женские руки…

– Я брошу эту работу, и мы с тобой больше никогда не встретимся, – после очень непростого и продолжительного молчания не совсем уверенно, но убежденно произнесла Галя. Было заметно, что эти, казалось бы, простые слова дались ей непросто. – Хотя и не сожалею, я никогда не смогу себе простить этого, этой своей слабости.

– Не надо, – взмолился Виктор. – Если честно, я ведь на тебя глаз положил с первой минуты нашей встречи.

– Не надо, пожалуйста, смеяться надо мной.

– Упаси боже, я говорю вполне серьезно. Я могу тебе об этом сказать сейчас откровенно. Я много ездил по свету и много видел. Ты необыкновенная, и по красоте, и сама по себе. Поверь мне…

– Ты завтра же забудешь меня…

– Нет, и еще раз нет! – горячо возразил Виктор.

Они замолчали, каждый думая о своем.

Галя на миг представила себе свою возможную жизнь с этим рыжим кучерявым шофером, его бесконечные командировки и, к своему удивлению, ничего плохого в этом не увидела, более того, это показалось ей чем-то необыкновенным и пугающе заманчивым.

– А у меня двое маленьких детей, – сказала Галя, испугавшись своих шальных мыслей и, заодно, пытаясь отрезвить Виктора и себя вернуть к реальности.

– Это ж прекрасно, – обрадовался он. – Я люблю детей.

– Хватит издеваться, – серьезно обиделась Галя.

– Давай выпьем! – предложил Виктор.

– Нет!

– Тогда поговорим, – сказал Виктор и, снова взяв Галю за руки, посмотрел ей в глаза. – Знаешь, мне не хочется и нечего скрывать от тебя. Да, конечно, у меня были женщины, может быть, и немало. Но такую красивую и женственную, как ты, с такими огромными глазами и гладкой шелковистой кожей, и в то же время, такую человечную, порядочную, скромную и заботливую, я встречаю впервые в жизни…

Галя замерла, а шофер все продолжал говорить, горячо, взволнованно, с трудом подбирая нужные слова.

– У нас, у дальнебойщиков, все почти как на флоте – день идет за два. Считай, что я знаю тебя почти неделю, хотя вижу второй раз. Я был дважды женат и оба раза у меня не сложилось. Первая, пока я ходил в плавание в грузовом флоте и зарабатывал себе на квартиру, загуляла. Вторая, тоже во время плавания, но уже в торговом флоте, забрав ребенка и ловко продав мою квартиру, сбежала с каким-то коммерсантом в Литву. Потом я бросил плавать и вот, уже несколько лет шоферю, хотя по специальности я механик. Не могу сидеть дома без семьи…

– Я закурю? – спросил Виктор и, не дожидаясь ответа, потянулся за сигаретами, затем взял зажигалку и, щелкнув ею, прикурил.

Приоткрыв окно, он сделал несколько жадных глубоких затяжек, с улицы в кабинку потянуло свежим морозным воздухом и, чтобы не простудить гостью, Виктор, быстро затушив сигарету, захлопнул форточку и, повернувшись к Гале, обнял ее за плечи, прижал к себе.

– Не знаю, зачем тебе я все это рассказываю, – грустно и тихо, уставившись через холодное стекло в белую степную даль, говорил он, будто ни к кому не обращаясь. – Но мне кажется, что ты должна это знать. Иногда мне так хочется иметь семью, жену, которая бы любила меня, заботилась обо мне и детях, которые, надеюсь, еще будут…

Не проронив ни слова, женщина удивленно и молча, внимала ему, боясь перебить рассказчика, она сидела, не шелохнувшись и лишь слегка отстраняя в сторону свою голову, краешком глаза видела его кучерявый рыжий подбородок, крупный прямой нос, устремленные куда-то вдаль горящие глаза и слушала, слушала его ровный и тихий, почти родной голос.

– Знаешь, ты, наверное, думаешь, выпил немного русский мужик и начал плакаться, – продолжал Виктор.

По тому, как он мучительно и долго обдумывал каждое свое слово или выражение, было заметно, что подобных речей Виктор не произносил очень давно.

– Нет, мне кажется, – голос его слегка задрожал, – что ты вошла в мою жизнь своей скромностью и человечностью еще тогда, когда я в первый раз увидел тебя. Эти два качества я всегда ставлю на первое место. И конечно, верность… Верность мне и семье…

Галя насторожилась, хотя и было приятно слушать, откровения Виктора заставляли женщину напрягаться и думать о жизни, но она ни чем не хотела забивать себе голову и в душе уже спешила домой, мучаясь над тем, как будет объяснять домашним свое долгое отсутствие. А рыжий дальнебойщик все продолжал говорить, немного волнуясь, то снова вдохновляясь, местами становилось непонятно, к чему ведет он разговор и куда клонит.

– Тебе, наверное, это покажется смешным, но ты, пожалуйста, выслушай меня, я договорю. Хорошо?

Женщина одобрительно кивнула, Виктор, немного замялся, но собравшись с силами и, не глядя на Галю, продолжил свою речь.

– Знаешь, мне кажется, что мы сможем стать хорошей парой. Не удивляйся и не пугайся, за свою бродячую жизнь я привык принимать быстрые решения. Мне почему-то кажется и верится, что это мой шанс завести семью…

Молодая женщина, потеряв дар речи, испуганно замерла, чуть не поперхнувшись от неожиданности, она непроизвольно издала какой-то еле слышный короткий стон, но быстро взяв себя в руки, нашла силы не подать вида, что начинает теряться и бояться. Гале начинало казаться, что это сон или это происходит не с ней.

– У нас все получится. Я могу забрать тебя с детьми, я люблю детей, – продолжал говорить Виктор. – Можешь пока не отвечать, я дам тебе время на раздумье. Главное, ты мне скажи, если что-то у нас получится, ты будешь мне верна? Скажи…

– Я? – удивленно переспросила Галя.

– Да, конечно, ты! – шофер пристально посмотрел на нее.

Женщина задумалась, сразу посерьезнела.

– Во-первых, я совсем не знаю тебя, хотя думаю, что ты неплохой человек, во-вторых, все наше общение в этой машине несерьезно для обсуждения такой темы…

– Нет, – прервал ее Виктор. – Я же сказал, что у нас время летит как на флоте, день за два. Ты так и не ответила на мой вопрос.

– На какой?

– Ты прекрасно меня поняла! – обрезал Виктор и, порывисто развернув Галю к себе, внимательно и очень серьезно посмотрел ей в глаза. – Ответь мне, только честно!

Галя засмущалась, отвела взгляд в сторону.

– Если честно, – дрогнувшим голосом тихо сказала она, – то после мужа, который уже давно живет с молодой женой, в моей жизни ты второй мужчина…

Молодая женщина говорила правду, на самом деле так и было, по складу характера и своему воспитанию Галя, прежде всего, тоже ценила верность и постоянство во всем.

– Что ты сказала?! – дико удивился Виктор, снова взяв Галю за плечи и вглядываясь ей в глаза. – Не может быть! Это правда?

– Да, правда…

Растроганный неожиданным признанием самой прелестной на свете покоренной им женщины, в чем он в тот момент нисколько не сомневался, какой-то миг он потрясенно глядел на Галю, наслаждаясь ее откровенной смущенностью, взволнованной красотой ее смуглого лица и чувственных губ.

Искренне смущаясь и теряясь, Галя отводила взгляд и, Виктор не в состоянии выразить словами переполняющие его нутро чувства, принимался осыпать поцелуями ее руки, лицо, глаза…

– Ты моя, – говорил он, продолжая ее целовать. – Я тебя теперь никому не отдам. Ты моя, слышишь?..

– Все, родной, хватит, все, – осторожно пытается остановить его Галя. – Мне пора идти домой…

– Ты что-то сказала или мне послышалось? – он поднял голову.

– Нет, не послышалось.

Галя настороженно вглядывается в его непонятные зеленые глаза.

– Я не знаю, что сейчас со мной творится, – тихо говорит она, кусая губы, – но за то короткое время, что мы знакомы, ты мне показался, на самом деле, таким родным и близким…

– А что же нас тогда держит? – воскликнул Виктор.

– Жизнь и наши устои, – сказала Галя очень по-взрослому, с видом женщины умудренной непростой жизнью. – У тебя своя жизнь со своими устоями, а у меня своя…

– Знаешь, – задумавшись, произнес Виктор, – я живу со своей мамой. Она уже старенькая и мне кажется, если даст бог и у нас что-то получится, то она полюбит тебя, и ты полюбишь ее. Я в этом даже не сомневаюсь…

Женщина встрепенулась и вся напряглась, чувствовалось, что слова Виктора задели ее за живое, что она непроизвольно потянулась к Виктору и порывисто прижалась к его отдающему табаком крепкому плечу, внюхиваясь в сводящий с ума запах мужского тела и нестиранной фланелевой рубашки.

Галя живо представила себе симпатичную светленькую зеленоглазую старушку, похожую чем-то на свою мать, и в том, что возможное знакомство будет приятным взаимно, у нее не было никаких сомнений. Внезапная открытость Виктора до глубины тронула все чувственные струны молодой женщины, что она уже однажды обнажив душу, не могла кривить или идти против совести.

– Даже не видя твоей мамы, я знаю, – искренне сказала Галя, – мне кажется, что мы бы нашли с ней общий язык и очень подружились…

Виктор растроганно, без слов прижал ее к себе, целуя в голову и вдыхая степной запах ее волос. И так, тесно обнявшись, они просидели еще какое-то время. Время было позднее, уже надо бежать домой, но почему-то расставаться никому не хотелось.

– Пора, родной, мне надо бежать, – слабо промолвила Галя.

Виктор нежно повернул женщину к себе и долго, не отрываясь, вглядывался в ее большие карие глаза, касаясь огрубевшими пальцами ее лица, немного вздернутого тонкого носа, губ…

– Что с тобой? – в какой-то момент Гале стало не по себе, что так откровенно разглядывают ее и она, смущаясь, отвела свой взгляд.

– Все-таки, скажи мне, честно, – сказал он на прощанье. – Ты веришь моим словам, всему тому, что я тебе сказал?

– Верю, – серьезно ответила Галя.

– А тогда, думай и принимай решение, – медленно произнес Виктор. – Я не знаю, что творится со мной, но мне кажется, что сам бог свел нас в этой тесной кабинке. Для себя я решение уже принял, а ты думай, к тебе я еще приеду за ответом.

– За каким ответом? – отрешенно переспросила Галя, хотя и так все было ясно, она прекрасно понимала, что это неожиданное и спонтанно рожденное предложение в ее жизни могло быть первым и последним.

– Иди ко мне, – сказал Виктор и, притянув ее к себе, быстро поцеловал. – А теперь, беги домой, детки, наверное, уже уснули без тебя…

Растерянно оглядываясь по сторонам, Галя засуетилась. Накинув на себя куртку, потянулась за сумкой, пылающими глазами она глянула на Виктора, собираясь что-то сказать на прощанье, но не смогла и резко отвернулась к двери. Быстро выскочив со своей стороны на улицу, Виктор помог ей спуститься на землю.

– Не надо было тебе выходить на улицу, – тихо зашипела на него Галя, светясь счастьем. – Что скажут люди?

– Пусть говорят, что хотят, – сказал он и добавил серьезно. – Я скоро приеду, готовься…

– Пока, – слабо махнув рукой, Галя исчезла в темноте.

– Жди меня! – крикнул вдогонку Виктор.

Небо незаметно заволокло густыми черными облаками, снова засобирался снег и в непроглядной морозной ночи Галя долго пробиралась по темному спящему селу к себе домой, не веря сама себе и всему тому, что с ней произошло.

Женщине казалось, что это был какой-то долгий сон, похожий на сказку со счастливым концом, она никак не могла поверить и понять, почему это случилось именно с ней. И именно под новый год! В голове у нее странным образом все перепуталось и перемешалось, все родное стало еще ближе и роднее, и дети, и мама, и братик. И даже этот рыжий неухоженный шофер, и даже ее старенькая матушка…

И в этом воздушном невесомом состоянии умиротворения и блаженства молодая женщина шла до самого дома. Тихо открыв своим ключом дверь квартиры, Галя прислушалась, все домочадцы мерно спали и она, как девчонка проказница быстро скользнула в ванную комнату. Недолго побыв там, женщина, по-детски крадучись пробралась к своей кровати и, бесшумно раздевшись, обессиленная и счастливая, все еще продолжая купаться в своем счастье, быстро упала на подушку.

Раскинув по сторонам волосы и руки, она долго лежала неподвижно, затем потянулась и, вздохнув полной грудью, полезла под толстое одеяло, чтобы стук ее сильно бьющегося и волнующегося молодого женского сердца не разбудил маму…

А через пару дней перед самым обедом на районном продуктовом рынке произошла перепалка, в которой оказался и младший брат Гали, в субботние и воскресные дни, когда не было занятий в училище, подрабатывавший на своей тележке подвозом продуктов для подъезжающих покупателей.

Пытаясь скорее отвезти очередному клиенту до машины пару мешков картошки, он второпях углом своей железной тележки нечаянно задел по ноге проходящего мимо мужика. К несчастью мальчишки, мужчина оказался крутым брокером с таможенного поста, со всеми присущими его нынешнему статусу амбициями и претензиями.

И брокер, невысокий крепкий мужичок лет тридцати пяти, дико взвыв и матерно ругаясь, быстро взял растерявшегося щупленького мальчишку за грудки.

– Ты что, козел, не видишь, куда лезешь? – грозно спросил он, со всего размаху собираясь залепить мальчишке в лицо.

Растерявшийся и перепуганный насмерть паренек, беспрестанно извиняясь, бессвязно лопотал что-то, уже никак не надеясь увернуться от увесистого кулака неизвестно откуда взявшегося свирепого мужика.

Вдруг брокер, почему-то передумав бить, резко толкнул заикающегося мальчика, тот упав на снег, быстро вскочил.

– У тебя сестра на таможне работает? – мрачно сплюнув, спросил брокер. – Симпатичная такая, худая...

– Да! – обрадовался мальчик, отряхиваясь от грязного снега и непроизвольно икая. – Монетчицей она работает!

– Не монетчица она у тебя, – презрительно бросил брокер в его сторону и, отворачиваясь, быстро и бессвязно что-то пробурчал.

– Что? – не понял мальчишка. – Скажи еще раз.

Он повторил, но мальчику все равно было непонятно то, что он сказал. В это время, неприятно, по-жеребячьи, заржал один из двух дружков брокера, до этого момента, молча наблюдавший в сторонке за происходящим.

– Что он сказал? – подбежав к нему, снова, уже чуть не плача, почти выкрикнул паренек, обращаясь к ржущему мужику.

Друг брокера, укатываясь от смеха, что-то шепнул на ухо мальчишке, что тот, задумавшись, мигом поник, и все вокруг для него разом потонуло в оглушающем хохоте и гоготе жизнерадостных хозяев жизни, в какой-то момент ему показалось, что над ним смеется уже весь рынок.

Невысокий ростом щупленький паренек растерянно посмотрел по сторонам, ища защиты, но никто и не думал заступаться него, обида за сестру и себя распирала и душила нутро мальчишки, что он, стиснув зубы и не помня себя от гнева и ярости, напролом двинулся на брокера.

Силы оказались явно неравными, крепкий накаченный мужичок, увернувшись, сильно ударил мальчика, что тот, как пушинка, отлетев на пару метров, грохнулся на землю…

Несчастный и побежденный все продолжал лежать на грязном снегу, никто к нему не подходил, из носа у него медленно шла кровь и по лицу и шее затекала за ворот рубашки. Вдруг, неожиданно с трудом открыв глаза, мальчишка туманным взором посмотрел по сторонам.

Пока разгневанный брокер, удовлетворенно окинув взглядом валяющегося на промерзлой земле парнишку, приготовился уходить, вокруг них уже собралась приличная толпа любопытствующих и сочувствующих. Все с интересом ожидали, как развернутся дальше события местного значения, попытается ли кто-нибудь заступиться за бедняжку или просто, возмущаясь вполголоса, разбредутся по домам.

– Стой! – раздался вдруг в этой напряженной тишине пронзительный мальчишеский крик.

Размазывая по лицу кровь, он сидел на затоптанном грязном снегу. С трудом оторвав вмерзший рядом в ледяную землю огромный булыжник, он тяжело поднялся, окровавленным лицом и ничего вокруг не видящим мутным взглядом отрешенно повел по сторонам.

Толпа одобрительно загудела и замерла, щупленький парнишка, пошатываясь, с острым булыжником в руках, решительно двинулся на обидчика, чтобы ударив камнем в голову убить его или хотя бы ранить.

Отчаяние и сила духа несчастного мальчишки диким страхом сковало всех, в том числе и самого брокера, что все случайно собравшиеся рядом любопытные, уже не зная, что предпринять, застыли в ожидании страшного зрелища…

Рядом с растерявшимся немым сборищем без особого интереса поглядывая на него, проковыляла с покупками пожилая женщина в очках. Сделав пару шагов, она, кажется, поняла все и, остановившись, медленно повернулась назад, настороженно вглядываясь в лица собравшихся, центре круга пожилая женщина заметила затравленного мальчишку с булыжником в руках…

– Что вы себе позволяете, люди?! – вдруг, истошно и нервно закричала она на зевак и, побросав на землю все свои авоськи, решительно кинулась в немую толпу…

…Шел пятый год после развала великой советской империи, стихийные рынки, дикие нравы и правила поведения правили нынче всем и везде, даже в такой некогда забытой большой цивилизацией глубинке, как это тихое спокойное село. И в городе, и в станционном районном поселке, уже не было той радостной неспешной суеты и спокойствия, всюду, даже в появившихся за последнее время как грибы после дождя российских телесериалах, были в ходу и моде грубость, жестокость и черствость.

Тысячи растерянных семей, сбитые с толку развалом страны, никогда и никуда не собиравшиеся уезжать с теплых насиженных мест неожиданно оказавшись без работы, были в замешательстве. Кого-то звали в Германию, кто-то рвался в Россию, но были и те, их большинство, кого никто и нигде не ждал. Бросаясь из стороны в сторону и крутясь как белка в колесе, совершенно неприспособленные к новым условиям с жуткими непростыми реалиями, они неумело барахтались в омуте дикого капитализма и чтобы ненароком не потонуть, карабкались изо всех сил, как могли, выживали и, как умели, с трудом двигались вперед к лучшей сытой жизни…

До подъема экономики и грядущего расцвета новых независимых государств еще оставались годы лишений, надежд, труда, неимоверных усилий и терпения…

2011 г.


Комментариев:

Вернуться на главную