13.10.2025 г.

ТРУБАЧ  «ЕНИСЕЯ»

При воспоминании об Иване Уразове нам, старым литераторам-красноярцам, невольно хочется, перефразируя слова Маяковского, заметить: «Мы говорим «Уразов» — подразумеваем «Енисей». Ведь подумайте только: Иван Владимирович, три десятилетия проработавший редактором Красноярского книжного издательства, почти все эти годы вёл наш «фирменный» литературно-художественный и краеведческий альманах, порою по сути бывший периодическим журналом- двухмесячником. Вы спросите, что значит «вёл»? Поясню, как понимаю. В советские времена главным редактором «Енисея» автоматически назначался избранный коллегами руководитель краевого отделения Союза писателей России (СССР). Но поскольку альманах выпускался на средства и при участии государственного издательства, то оно поручало эти хлопоты одному из своих редакторов. В редакции альманаха он значился в ранге ответственного секретаря, хотя роль его была, пожалуй, шире и значительней такой должности.

Во всяком случае, так было при Иване Уразове, работу которого мне довелось наблюдать вблизи. Дело в том, что в ту пору кроме главного редактора в альманахе «от писателей»  полагался его заместитель. И вот где-то в начале 70-х тогдашний главред (тоже «многолетний» по стажу) Анатолий Чмыхало вдруг выдвинул в замы меня, ещё не состоявшего в СП, но активного автора. И хотя должность эта была «общественной», можно сказать, номинальной, я невольно стал чаще  бывать в редакции - то на заседании редколлегии, то при решении участи чьей-либо спорной рукописи, да и со своими шедеврами за пазухой... И воочию видел, как Иван Владимирович принимал авторов, вычитывал и правил тексты, отвечал на письма и звонки, «рисовал» макеты очередных номеров альманаха...

Если грубо прикинуть, из-под его руки их вышло в свет, наверное, более сотни. Притом именно в те годы «Енисей» достигал наибольшей популярности, его тираж переваливал за 25 тысяч экземпляров, и в основном за счёт подписчиков, благодаря читательскому спросу. Сегодня даже трудно поверить, что альманах тогда продавался в киосках «Союзпечати» и не залёживался.  Помню, сам не однажды покупал на вокзалах, отправляясь в журналистские командировки. И поскольку он охотно печатал не только маститых писателей,  но и молодых, «начинающих» авторов, то можно представить, сколько на его страницах выросло будущих мастеров слова. И тоже не без «лёгкой руки» Ивана Уразова.

К тому же, будучи штатным работником издательства, он рецензировал и редактировал рукописи разных выпускаемых книжек и брошюр. А в 60-е годы был составителем и редактором целой серии сборников  «Жарки» - этакого подобия «миниальманаха» для детей и подростков. В тех ярких сборниках присутствовали все жанры, «кроме скучных» - от повестей, рассказов, стихов до сказок и пьес. К слову сказать, именно через «Жарки» мне впервые довелось познакомиться с Иваном Уразовым лично. Я тогда был молодым учителем в Канске, преподавал русский язык и литературу в школе-интернате имени Юрия Гагарина. Пытался писать стихи и прозу. Посещал Литературное объединение (Лито) при городской газете. На своих посиделках мы не только «разбирали» плоды вдохновения друг друга, но и готовили, затем публиковали подборки в городской «Власти Советов», в соседней межрайонке «Заря коммунизма» и даже изредка мелькали с ними в «Красноярском комсомольце», в «Енисее» и в упомянутых «Жарках». А однажды мне, собравшемуся по делам в Красноярск, коллеги-стихотворцы поручили показать там свои новые творения «для детей» прямо редактору «Жарков» Уразову и попросить, чтобы он тут же прочитал их строки и вынес решение.

И вот я поднялся на  второй этаж книжного издательства, робко постучал в дверь редакции «Енисея» и, услышав приветливое «войдите», шагнул в кабинет. Из-за широкого письменного стола, заваленного бумагами,  навстречу мне поднялся невысокий мужичок, русоволосый, худощавый, со впалыми щеками на усталом лице. По ранее виденным фотографиям я понял, что это искомый Уразов, собиратель «Жарков», представился, вынул свиток нетленки канских пиитов и не замедлил изложить общую просьбу о сроках рассмотрения. Иван Владимирович непроизвольно поморщился, выдохнул: «Вообще-то я занят...», однако махнул рукой и добавил: «Но уж коли просите, давайте почитаем».

Читал он медленным шепотом и раскладывал стихи на две стопки. Я молча сидел на стуле и ревниво наблюдал за его реакцией. И когда к концу прочтения отметил, что в дальнюю стопку улетало многовато, на мой взгляд,  лучших перьев, вроде Гоши Меликова, Коли Конева, Киры Власовой, да и самого ходока, а в ближней оказалось больше всех страничек Люды (забыл фамилию), воспитательницы детсада, которую мы считали «просто любительницей», то посмел возразить судие. Буркнул, что, мол, он не совсем  объективен.  В ответ Иван Владимирович  криво усмехнулся и строго сказал: «Чем спорить с редакторами, поусердней работайте над своими строками».  Мне  осталось сдержанно поблагодарить его за совет, принять отвергнутые столбики стихов и раскланяться.

Конечно, знай я тогда, что предо мною сидел бывалый человек, «живой» фронтовик, я бы оставил при себе всякие возражения, но сухопарый мужичок был так моложав... О том, что он, органично «вписавшийся» в Сибирь, не был природным сибиряком, мне тоже стало известно лишь позднее. Оказывается, Иван Уразов родился в селе Аношкино Воронежкой области в 1925 году и в нашенские палестины, в деревню Северная Александровка Канского района, переехал со своей семьёй уже подростком, в 1940-м. После окончания семилетки работал слесарем в «Заготзерно».В 1943 году его призвали на службу в армию. Восемнадцатилетнего, с «бараньим весом», как он сам потом горько  шутил, в 40 килограммов. Сначала  проходил военную подготовку в Красноярске. Вместе с другими новобранцами жил в казармах в Николаевке, владеть оружием учился на стрельбище на Покровской горе. А в конце года, в декабре, в составе маршевой роты был отправлен на фронт. 

Не скажу точно, в каком роде войск и в какой роли он встретил своё первое боевое крещение, вернее  всего в матушке-пехоте или стройбате рядовым солдатом, но вскоре судьба его круто изменилась. Небольшого ростом, однако голосистого молодого бойца, к тому же неплохо владевшего некоторыми духовыми инструментами, участника самодеятельности, после одного  из концертов перевели в подразделение военных музыкантов. Сам Иван, вспоминая об этом, позднее писал так:

«Когда я пришел, музыканты встретили меня как старого знакомого. Это они, оказывается, после того, как послушали тогда в Дроздовке наш концерт, подсказали Грибко отозвать меня из батальона на время корпусного смотра самодеятельности к Первому мая. Меня не отпускали оттуда, и Григорян снова шел к Грибко. И вот теперь, закончив репетицию, развесили свои инструменты на гвоздях вдоль стены и просят меня спеть. Сашка берет баян, перебирает пуговицы, ищет нужную для меня тональность. Напеваю ему мелодию «Землянки», он кое-как схватывает. Пою. Ребята слушают, переглядываются, но вроде бы дружелюбно. Гришка Филиппов улыбается. Я чувствую себя уверенней. Песня кончилась. Он одобряет:

– Молодец!

А Руслан интересуется у Сашки:

– Какую самую высокую ноту он берет?

Динатуров находит клавишу.

– Ре.

– Ого! – восхищается Руслан».

Этот перевод «из батальона» получился, можно сказать, провиденческим. Во всяком случае, для самого Ивана Уразова, ибо во многом определил его дальнейшую жизненную  и посмертную судьбу. 

Пройдя дорогами войны с песней на устах и с трубою и кларнетом «в устах» (а порою и с винтовкой наперевес) до самой Германии, побывав с концертами во множестве военных частей, сражавшихся на фронтах Украины и Белоруссии, Польши и Пруссии, Венгрии и Чехословакии, достаточно нанюхавшись пороху под вражескими обстрелами, Иван демобилизовался и вернулся в Красноярск в 1949 году. Работал на старинном паровозовагоноремонтном заводе, учился в школе рабочей молодёжи. Получив аттестат зрелости, поступил в 1952 году в Московский Государственный университет на факультет журналистики. Студентом четвёртого курса проходил практику в Красноярском книжном издательстве, а после окончания МГУ был приглашён туда на постоянную работу. В должности редактора, как уже сказано выше, которому было доверено ещё «вести» (или «везти») альманах «Енисей» и составлять детские сборники  «Жарки»...

Редакторствуя и секретарствуя, Иван Владимирович, профессиональный журналист  (член СЖ СССР/России с 1959 года), естественно, и сам стал писать для альманаха, для издательства. Из-под его пера вышло немало статей и очерков, а потом появились рассказы и повести. Среди книжек, изданных в Красноярске, мне особенно запомнились  «В зелёных просторах», «Дикарка» и, конечно же, «Юность моя фронтовая». Эта, можно без обиняков сказать, его главная книга. Я бы даже без всякого обидного смысла вообще назвал Ивана Уразова автором одной книги. Или известным по одной книге. Таких в мировой и отечественной литературе немало. От какого-нибудь античного Гесиода с его поэмой «Труды и дни» до наших Александра Грибоедова с  комедией «Горе от ума» или Олега Куваева с романом «Территория».

Как видно уже из заглавия, в своей лирической повести Уразов рассказывает на собственном примере о судьбе молодого солдата, впервые попавшего в окопы войны. О его познании суровых фронтовых будней, о закалке воли и характера в окружении бывалых бойцов, о радостях  побед и горестях утрат. Рассказывает откровенно, правдиво, без бодряческой лакировки, но и без лишней черноты. И в общем-то написанная в духе традиций, сложившихся в военной прозе к 70-80-м годам, повесть, пожалуй, не обратила бы на себя особого внимания, если бы не была посвящена редкой, а может, даже исключительной теме — ратной «работе»  военного музыканта. Недаром критики подчёркивали, что Уразов заполнил этот пробел. Впервые повесть была издана в 1978 году. Через семь лет появилось её  дополненное издание. И лишь в 2015-м, благодаря  грантовой программе «Книжное Красноярье», вышел в свет окончательный, «канонический» вариант.

Думаю, сам Иван Владимирович вполне сознавал, что это его основная книга, по которой его будут вспоминать потомки как писателя. Недаром лишь после её выхода он постучался в писательский союз, когда ему уже перевалило через полвека. И недаром, выступая на встречах с читателями, он чаще  всего и больше всего говорил именно о повести «Юность моя фронтовая», о её героях, вечно живых для него, а также о лучших книгах своих коллег — писателей военной темы. И, по свидетельству слушателей, неизменно подчёркивал, что эту литературу надо сберечь, сохранить для нашей памяти. 

К слову замечу, что Иван Уразов был желанным гостем в библиотеках, школах, трудовых коллективах. И не только потому, что интересно рассказывал о своей фронтовой юности и правдивой повести о ней, но и потому, что он, многие годы проработавший в книжном издательстве, в редакции «Енисея», наверное, как никто, близко знал красноярских писателей разных поколений и мог поведать о них и об их творениях. К тому же делал это умело и охотно.

Чему я был неоднократный свидетель. К примеру, вспоминается заседание в краевой научной библиотеке по случаю очередного юбилея местного классика  литературы Николая  Устиновича. Естественно, среди приглашённых - Иван Уразов, как человек не просто «видевший» Николая Станиславовича, но и тесно работавший с ним в том же альманахе «Енисей». В числе «знакомых» с Устиновичем его дочь  Надежда пригласила и автора этих строчек, тоже когда-то встречавшегося с классиком. Правда, единственный раз, незадолго до его кончины. И вот начинаются воспоминания о юбиляре. Первое слово по праву предоставляют Ивану Уразову, уже старенькому, но ещё довольно подвижному, не отмеченному «кремлёвской походкой». Он, сидевший в первом ряду, бодро встаёт и — с места в карьер:«Я впервые познакомился с ним...» Говорит десять минут, двадцать минут... Иные из собравшиеся уже тревожно переглядываются.  И лишь когда звонкий монолог зашкаливает за полчаса, Надежде Николаевне удаётся уловить небольшую паузу, чтобы вежливо поблагодарить дорогого вспоминателя и передать слово следующему. Иван Владимирович, недовольно крякнув, опускается на стул...

До старости Уразов активно посещал писательские собрания и охотно выступал на них, в том числе с воспоминаниями об ушедших товарищах по перу. А собрания наши в советские времена нередко заканчивались скромными чаепитиями. Не без подачи и горячительного, если были к тому причины — чьи-либо именины, награды или издания новых книг. При разговорах и тостах обычно солировал Астафьев, но если дело доходило до песен, то роль солиста переходила к Уразову. Он был нашим признанным запевалой. Голос имел высокий, но приятный, нежный. Наверное, тенор с каким-нибудь  оттенком - лирический, драматический. Песни звучали в основном народные и военные.

Впрочем, когда наступили смутные времена, стало не до песен и не до  собраний с застольными венцами. Многим писателям, особенно старым, а тем более одиноким, жилось в те годы трудно. И положение  Ивана Уразова тут не было исключением. Помнится, как его сосед по дому в Студенческом городке, поэт Зорий Яхнин, расставшийся и со своей, по его ироническому выражению, «младшей» женой, живя одиноко  и страдая от болячек, стал звонить мне почти ежедневно, чтобы просто пообщаться и развеять тоску. А поговорив, обычно приглашал в гости. Но как-то позвонил и с этого начал:

– Старик, приезжай в гости, у меня суп со свиной косточкой.

 – Из топора? – хмыкнул я.  

– Нет-нет, всё по чину: картошечка, лучок, морковочка...

– Откуда дровишки?

– А мы с Ваней Уразовым  возделали рядом клочок земли под три грядки — луковую, морковную, чесночно-укропную... Теперь панствуем.

Как говорится, комментарии излишни.

Кстати, Ваней называли Уразова многие писатели. Пожалуй, единственного их фронтового поколения. Никто ж не говорил: Толя Чмыхало, Витя Астафьев или Ваня Пантелеев... Тоже характерный штришок.

Хотя общие застолья наши, как сказано, стали редкими, моя последняя встреча с Иваном Владимировичем связана с одним из них. Кажется, оно и было посвящено его какому-то уже почтенному «летию». Он вышел из Дома искусств со мною и Борисом Петровым заметно отяжелевший. Мы с Борисом переглянулись и вызвались проводить его до дому. Иван был рад такой инициативе и пригласил нас в гости. Мы сели в автобус и покатили в Студгородок.

Дома он как-то взбодрился, усадил нас за стол, спроворил нехитрую закуску и предложил ещё понемногу «плеснуть на колосники». А потом, отлучившись на минуту, явился, держа в руках...трубу!  Да-да, этот самый известный духовой инструмент, бывший встарь сигнальным, а позже ставший  музыкальным, годным хоть для оркестра, хоть для соло. Владеющих этим медным чудом  с мундштуком, трубкой и раструбом, издревле называют трубачами. И вот один  них, боевой и лирический, прошедший когда-то с винтовкой и трубой от российской глубинки до поверженной Германии, стоял перед нами и улыбался:

– Послушайте, из моего военного репертуара!

Коснувшись губами мундштука и вскинув сияющий раструб, он словно бы преобразился, помолодел и приосанился, хмель разом покинул его, и мы услышали до боли знакомую мелодию: «Бьется в тесной печурке огонь..». Вслед за сурковской «Землянкой» не менее мелодично и выразительно зазвучали фатьяновские «Соловьи, соловьи...», ошанинские «Эх, дороги...» Мы с Борисом сперва непроизвольно хлопали в ладоши, а потом, не сговариваясь, вскочили из-за стола и бросились поздравлять, обнимать нашего лирического трубача Ваню Уразова. Трубача не только волшебных мелодий, но и волшебных слов... Таким и запомнился мне навсегда Иван Владимирович, седой юноша, оставивший нас в 2019 году. Да будет ему, урождённому воронежцу, пухом наша сибирская земля.