20 мая замечательному руссскому прозаику Ямилю Мустафину исполнилось 90 лет!
Секретариат правления Союза писателей России и редакция "Российского писателя" от души поздравляют Ямиля Мустафьевича со славным юбилеем!
Желаем крепкого здоровья, бодрости и душевных сил, радости и вдохновения!

Алексей ШИРОКОВ филолог, заслуженный работник культуры России

НЕСУЩИЙ ДОБРОТУ

 

Наша с Ямилем дружба началась так давно, что мы уже потеряли счёт годам. В памяти ещё свежо посвящённое ему юбилейное собрание в зале Союза писателей на Поварской, а было это в его семидесятилетие - 20 лет назад! Вёл собрание Сергей Владимирович Михалков, сказав с улыбкой:

- В этом зале мы и принимали в Союз писателей, и исключали из Союза писателей, а нынче у нас тут такой хороший юбилей с застольем…

Казалось бы, 70 лет – почти закат творчества, но именно после этого Ямиль Мустафьевич издал ещё несколько новых книг, получил несколько литературных премий, наград, почётных званий…

Широкая известность пришла к нему едва ли не с первых произведений. Ещё в 1970 году он стал лауреатом премии Союза писателей СССР и ВЦСПС за книгу «Суровое детство». А годом позже Мариэтта Шагинян писала: «Почти горячим солнечным золотом, как косые лучи на закате, залиты умные, добрым сердцем согретые рассказы Ямиля Мустафина. Они очаровывают своей свежестью, необычностью, высоким гуманизмом и редкостной чистотой изложения» (предисловие к книге «Сибирское чудо»).

Доброта, сердечность характерны для всего его творчества. О чём бы он ни писал, даже если и о плохом, пусть и с возмущением, но нет в его словах зла – скорее, боль, досада, сомнение. Это не могло не запасть в души читателей.

Вспоминается такой случай. Моя жена, преподаватель русского языка и литературы, прочитав его небольшую книжку рассказов «Голубая лошадь», сказала:

- Подряд их читать нельзя, после каждого хочется порассуждать. Читаешь о животных, а думаешь о людях…

Вдруг её осенило:

- Позвоню сейчас Ямилю, попрошу несколько экземпляров этой книжки, раздам ученикам читать, потом пригласим его и устроим обсуждение.

Так и сделала. Позже рассказывала:

 - Есть у меня в классе слабый-преслабый Паша Клименко, не прочитал ни одной книги, а тут смотрим на перемене: Паша  заткнул пальцами уши и читает «Голубую лошадь». Кто-то из ребят крикнул: «Тихо! Клименко читает!»

Классу было задание: написать сочинение о прочитанном, чтобы, когда автор придёт к ним, вручить ему.

Неделю-вторую спустя, входим мы с Ямилем в класс, а там вся стена увешана  ученическими картинками с его «героями» - жеребятами, собаками, кошками. И как же хорошо ребята выступали! Говорили, что будут теперь лучше относиться к животным, а прежде всего друг к другу, к своим родителям и знакомым. Вручили писателю пачку сочинений, а уже у нас дома, при «подведении итогов», учительница наша сказала:

- Это тебе, Ямиль, на память. Не о каждом современном писателе в школе сочинения пишут.

 


Ямиль Мустафин (1975 г.)
Меня всегда поражала его страсть к поездкам по стране. Ямиля не пугали никакие командировочные неудобства, когда приходилось жить и питаться почти в походных условиях. Я работал в редакции «Гудка», и когда началось строительство Байкало-Амурской магистрали, мы попросили его поехать туда от нашей газеты.

- Напишешь что для нас, - говорю ему, - хорошо, не напишешь – не беда, пиши потом книгу.

Он исполнил это исправно, не передал оттуда ни одной информации (да на то у нас был там собственный корреспондент). Жил во времянке, выходил на работу вместе со строителями. По возвращении сразу засел за писание. Сначала в «Профиздате» вышла его небольшая документальная повесть «Янканский перевал» о мостостроителях БАМа, потом повесть «Мост» (какие же колоритные фигуры он описал – высокопрофессиональные, самоотверженные, человечные!), а через какое-то время читатели получили его двухтомную эпопею «Дорога» о бамовцах, их поистине героических делах. И произошло это, издание романа, сравнительно скоро. Я удивился тогда не столько тому, как быстро Ямиль написал, сколько тому, как его любимая жена, его ангел-хранитель Тамара сумела разобрать его ужаснейший почерк и отпечатать на машинке.

Вот о Тамаре не могу не сказать особо. Сдаётся мне, что именно ей обязан он всем написанным. Интересующимся рекомендую прочитать его трогательный рассказ «Балалаечник» (в интернете он есть), и вы согласитесь, что я не далёк от истины.

…В тридцатых годах, будучи сосланным с семьёй в Тайшет, паренёк из башкирского села, будущий писатель, завлекал  русскую девушку, москвичку Тамару игрой на подаренной ему балалайке, а Тамара потом всю жизнь хранила эту балалайку в старом чемодане завёрнутой в простынку, намереваясь извлечь её к «золотой» свадьбе.   Не дожила, милая, до этой даты.

Много лет Ямиль держал умную собаку, и дети его, Витя и Марина, были от неё без ума, и я тоже. Когда приходил к ним, Радж подхватывал зубами тапочки и подавал мне. Он, конечно, стал литературным «героем». В частности, в рассказе о воробьях, который неподражаемо прочитал по всесоюзному радио всеми обожаемый артист Дружников. Ямиль позвонил ему поблагодарить, а тот: «Нет-нет, это я вас должен благодарить – потому и прочитал хорошо, что рассказ написан превосходно»… Обменялись любезностями два талантливых человека - как хорошо!

Высокую читательскую оценку имел тогда и роман о металлургах «По совести».

Ямиль Мустафьевич с болью в сердце  воспринимает всякую  несправедливость, и боль эту не держит в себе, пишет статьи в газеты, выступает на собраниях, не раз принимал участие в работе Всемирного Русского Народного Собора, очень хорошо говорил о русском народе, его миролюбии, великодушии, доброжелательности к людям иных наций и верований. В своё время Патриарх Московский и всея Руси Алексий-II наградил его орденом святого благоверного князя Даниила Московского за укрепление дружбы между народами.

Не всем была по нраву активность, бескомпромиссность Мустафина. Как-то избрали его депутатом районного Совета. Не секрет, что большинство «слуг народа» ограничивали свою «деятельность» лишь участием в сессиях, голосованием. Ямиль же выполнял депутатские обязанности, как и подобает народному избраннику, люди в районе знали его, многим он помогал, многих защитил от чиновничьего произвола, в то же время неся заботы, а то и неприятности властям. «Верхним» такие были неугодны, и депутатство его скоро окончилось.

Но Ямиль нисколько не  снизил активности, в его арсенале – Слово, этого не отнять у него никому! Гневные, смелые статьи публикует в «Патриоте».

Недавно прихожу к нему домой, он, с ручкой в руке, дела выписки,   читает книгу Гузели Яхиной о Зулейке, которая «открывает глаза» (кому?).

- Ямиль, дорогой, зачем время тратишь? Не стоит она того! Аннотации и двух-трёх строчек достаточно, чтобы понять: такое читать не надо.

- Согласен. Но я же хочу разделать её и тех, кто дал ей аж две премии! Тут же сплошная русофобия, фактические несуразицы, просто дикие. И безграмотность несусветная.

Я тут же и осадил себя:  если человек на девяностом году не утратил запальчивости, драчливости – это же хорошо!

Многолетний член высшего творческого совета Союза писателей России, Ямиль Мустафин нигде и никогда не ставил это себе в заслугу. Заслугой ему служат его книги и его поступки. Лет пять назад один журнал напечатал его рассказ «Хлебушек» и в конце года, подводя литературные итоги, признал его первым в номинации «Самый тёплый рассказ». Такое «звание» присвоено писателю всего лишь по итогам одного года, а я полагаю, что оно дано ему всей его жизнью, всем творчеством.

 

Ямиль МУСТАФИН

ХЛЕБУШЕК

(Рассказ)

На перегоне между полустанками Байроновка и Разгон почти в пяти тысячах километров от Москвы работали прикомандированные к путейцам рабочие из механических мастерских. Среди взрослых было 14 подростков: слесарей-прорубщиков, только что сдавших экзамены на третий разряд и гордо именовавших себя «рабочим классом». Каждому из мальчишек было около 16, и они, как весь рабочий люд, заслуженно получали рабочие продуктовые карточки. Среди талончиков на крупу, жиры, мясо, рыбу, сахар был самым дорогим, можно сказать бесценным, особый талончик размером чуть больше квадратного сантиметра. На него выдавали 800 (целых 800!) граммов хлеба. Иждивенцам и служащим выдавали всего 400 граммов хлеба. Если талончики на другие продукты могли и не отоварить, то хлебушек рабочий человек и служащие получали всегда!

В тот 1941 год декабрьские морозы завернули так, что стужу не выдерживали не только деревья, но и стальные пути железной дороги, по которым денно и нощно шли на Запад тяжело груженные военным скарбом и техникой составы, эшелоны с красноармейцами. Сибирские дивизии спешили на защиту столицы.

Бывали дни, когда поезда мчались на подмогу одновременно по двум колеям. Это было смелое, очень рискованное, не соответствующее никаким техническим нормативам решение руководителей железной дороги.

Нагрузка на рельсы была огромна. Путейцы с трудом успевали латать путь на одном участке, как обходчики натыкались на опасный для движения дефект на другом.

 

Вот в такой сложно-критической обстановке руководство Тайшетской дистанции пути командировало на подмогу путейцам рабочих механических мастерских — подростков и женщин. Подростки не раз бывали в таких командировках и неплохо знали профессию путейца.

Быстро расшив рельс — вытащив лапами (ломы, похожие на огромные гвоздодеры или ноги парнокопытных) костыли, с огромным усилием отвинтив с дюймовых болтов на стыковочных накладках намертво севшие от морозов на резьбу гайки, человек 20 мужиков и баб отволакивали путейскими щипцами (клещами) на край откоса аварийный рельс…

Вскоре возле соседнего пикета путейцы наткнулись еще на один лопнувший у стыка рельс. Дорожный мастер Анатолий Корноухов, приземистый, с тяжелыми плечами мужик, матюгаясь и кляня всех и вся себе под нос, прихрамывая на неподвижную от рождения в колене ногу, двинулся к заклятому пикету, где обнаружили отломленную головку рельса. Корноухов в сердцах пнул отлом и охрипшим от стужи голосом крикнул бригадиру — длинноногому, сутулому мужику в латаной, короткой, видно с чьих-то плеч, шубейке:

— Михаил, брось сюда мальцов, чтоб рельс расшили. Отлом на соплях висит! Вот-вот литерный должен пройти…

В разгар ремонтно-восстановительных работ, когда люди молча (каждый строго выполнял свою функцию, доведенную до автоматизма!), наверное, в душе костили и мороз, и заводы, не присылавшие вот уже год ни рельсов, ни костылей, ни накладок, ни подкладок, и литерный поезд, из-за которого сейчас приходится вкалывать из последних сил, и Гитлера-паразита, затеявшего войну, делали свою тяжкую работу, послышался шум приближающегося поезда. По звонкому, мелодичному гудку паровоза дорожный мастер определил, идет тот самый пассажирский литерный.

— Нет бы на часок опоздать, так нет, прет с опережением! — чертыхнулся Корноухов и деланно бодро крикнул. — А ну, бабоньки, поднажмите, родненькие, еще чуть-чуть!

На бодрую шутку дорожного мастера никто не отозвался. Только чаще застучали по костылям тяжеленные молотки да шумно участилось дыхание у каждого…

Подростки перекинулись репликами.

— Подумаешь! Пассажирский! Постоит!

— Если б военный эшелон, другое дело!

Шипя-пыхтя парами, красавец «ИС» («Иосиф Сталин») замер метрах в 100 от ремонтных работ.

— Ребя, гляньте, кажись, генерал бежит к нам… — сказал Гога, орудовавший у лопнувшей накладки огромным путевым ключом. Выпрямился. Поправил ушанку, сползшую на глаза.

— Что случилось, рабочий класс? — спросил, подойдя, генерал. Ребята обратили внимание на белоснежный полушубок, белые фетровые бурки, папаху с красным верхом.

— Рельс лопнул, вот и меняем, — как старшой, ответил Джамиль.

— И долго будете менять? — спросил генерал.

— Постараемся побыстрее закончить… Не только ваш пассажирский задерживаем… За вами, наверное, военные эшелоны идут, — по-деловому ответил Ишкильдинов.

— Вы-то постоять можете, а военным эшелонам никак нельзя! — серьезно заметил Ленька.

— Ясно, все понял, рабочий класс… — и, уже уходя, обернулся и сказал. — Может, к нам в вагон заглянете? Погреетесь…

— Спасибо… Нам никак нельзя… «Окна» узкие, а поезда один за одним прут… Вот и вы раньше времени подошли… — объяснял Джамиль.

— Почему стоим, а не работаем? — едва шевеля застывшими губами, неожиданно объявился рядом дорожный мастер.

— Вон генерал… Позвал нас к себе в вагон… — несмело начал Джамиль.

— Ну-у, если генерал пригласил, думаю, нехорошо отказываться, — серьезно начал Корноухов, по глазам подростков видя, как им хочется побывать в вагоне генерала. — Ишкильдинов, бери свою команду и чтоб одна нога там, а другая здесь!

 

В тамбуре красная ковровая дорожка радужным лучом радовала глаза. Подростки ступали по ковру, будто по стеклу — осторожно, боязливо. В нерешительности остановились возле открытого купе, куда вошел генерал. До головокружения вкусно пахло хлебом.

— Чего остановились? Входите, — пригласил генерал, добродушно улыбаясь. — Геннадий Петрович, — обратился он к человеку в полосатой пижаме на верхней полке: — К нам в гости пожаловал рабочий класс!

— Отлично! Проходите-проходите, ребята, — как-то совсем не по-военному сказал Геннадий Петрович, слезая с полки.

Самый говорливый и шустрый среди приятелей Ленька Белогривый сейчас был тише воды, ниже травы. В таежной зелени его глаз искрилось восхищение.

Геннадий Петрович уселся возле окна, гостей усадил напротив себя и пристально оглядел каждого. «Им впору только на лыжах кататься, а они дорогу ремонтируют в такую стужу…» — жалостливо подумал он и спросил:

— Значит, путь ремонтируем?

— Ага … — ответил Джамиль.

— Да-а-а, — протянул человек в пижаме. И сочувственно спросил: — Небось промерзли?

— А то! — сказал Белогривый.

— Если шибко работать, мороза не чуешь, — поправил Гога, недовольно взглянув на приятеля.

— Верно. Звать-то тебя как? — спросил человек в пижаме.

— Гога, — смутился подросток.

— Верно, работа согревает и тело, и душу, — сказал Геннадий Петрович. — Тихон Федорович, думаю, рабочий класс надо бы попотчевать, — сказал человек в пижаме, печально глядя на жидкие одежонки подростков. Валенки, видно, не раз подшитые, как сапоги, изломанные в голенищах, несоразмерно большие ватные брюки, телогрейки, оголившие тонкие, пунцовые от холода, тощие мальчишеские шеи, неуклюжие рукавицы, сшитые из кусков старых полушубков…

— Этим я и занимаюсь… Как же не угостить хорошим бутербродом рабочий класс, — ответил генерал.

Услышав слово «бутерброд», приятели недоуменно переглянулись.

— Что это такое? — шепнул Гога Джамилю.

— Я знаю?!

Геннадий Петрович неумело скрыл улыбку, сделал вид, что не расслышал перешептывание подростков и спросил:

— Давно работаете на путях?

— На путях недавно… — начал неуверенно Ишкильдинов, думая, что за «бутерброды» готовит им генерал. — Нас командировали помочь путейским рабочим… У них теперь почти одни женщины работают. Сами понимаете, без мужиков нелегко… Новых рельсов заводы не поставляют… Старые мы в мастерских чиним, латаем, варим… Движение-то поездов надо поддерживать… А старые рельсы — они и есть старые. А тут еще морозы на грех, сами видите, как закрутили…

— Вообще-то мы — слесари-прорубщики. Путевые накладки ремонтируем, — подсказал Гога. — Мы сдали на третий разряд… Больше года работаем.

— Выходит, вы с опытом, — отметил Геннадий Петрович.

— Я ж говорю — рабочий класс! — подсказал генерал.

— А то! — не без гордости произнес Ленька, вытянув шею, чтобы увидеть, что за «бутерброды» так долго готовит генерал.

Генерал обернулся к подросткам и протянул каждому по огромному бутерброду — куску духмяного хлеба с мужскую ладонь и толщиной в два пальца, а на нем куски вареного мяса, в колыхающемся аппетитно медового цвета желе. «И почему обыкновенный кусок хлеба с мясом генералы называют «бутербродом?» — подумал Ленька и вонзил прочные, как победит, зубы в неописуемой вкусноты хлеб с мясом…

— Спасибо… — опять наперебой сказали подростки. Их лица порозовели, спрятав недетскую серьезность.

— В Красной армии так просто не уходят, — строго заметил Геннадий Петрович, улыбаясь серыми глазами и уголками плотно сжатых губ. — У нас, помнится, еще кирпич хлеба есть… — обратился он к генералу. — Думаю, надо его оставить рабочему классу. Мы на сухарях доедем до места.

— Точно, есть булка, — ответил генерал.

— Сухари тоже штука хорошая! — смекнул Белогривый.

— А то! — улыбнулся генерал мальчишеской хитрости. — Для полноты сухого пайка, думаю, следует приложить и шоколад.

— А то! — рассмеялся Геннадии Петрович. — Шоколад любите?

— А то! — шустро отозвался Ленька и весь зарделся, посмотрел на приятелей — то ли он сказал. Друзья одобряли его активность.

— Успехов вам, рабочий класс! Держитесь… — похлопал каждого по плечу генерал. — С победой вернемся по этой же дороге…

— А то! Телеграмму дайте — мы встретим…

Разморенные теплом и сытным бутербродом, подростки нехотя, тяжело покинули литерный поезд. Они еще не успели спрыгнуть со ступенек вагона, как стужа схватила их в свои немилосердные объятия.

— Удачи и крепости духа вам, рабочий класс! — крикнул вслед генерал. За ним стоял Геннадий Петрович и махал рукой. Что он говорил, приятели не слышали. Поезд несколько раз дернулся, и, скрипя всеми членами стальных суставов, стал набирать скорость…

— Отогрелись? — внезапно подошел дорожный мастер, держа в руке сигнальный флажок.

— Отогрелись, Анатолий Васильевич: — ответил Ишкильдинов.

— А вы еще не хотели идти… На фронт поехали генералы… Вернутся ли?

— Обещали вернуться, — сказал Белогривый.

— Хорошо бы…

— Хлебушек возьмите, Анатолий Васильевич, — сказал Джамиль. — Вон у Гоги.

— Какой еще хлеб? — строго спросил дорожный мастер.

— Генерал дал и тот, что в пижаме. Не бойтесь, Анатолий Васильевич, не стырили, — протянул Гога кирпич хлеба, который на морозе стал на глазах леденеть. — Спрячьте за пазуху… И шоколад дали…

— Вы что, ребята! Они же вам дали — осторожно оттолкнул двумя руками хлеб Корноухов.

— Мы от пуза поели в вагоне хлеб с мясом. Во как! — провел по горлу рукой, спрятанной в рукавицу, Белогривый.

— Бутерброд называется, — подсказал Гога.

— Разве что так… — неуверенно ответил Корноухов и взял хлебушек. — Сладость оставьте себе — вам нужнее. Это как премия за отличную работу. Вот бригада-то обрадуется. И вам спасибо, ребята… Надежные вы… — Почему-то ссутулившись и часто шмыгая носом, Корноухов направился к бригаде.

Хлебушек он нес, как новорожденного, — нежно, бережливо, осторожно.

 

Ямиль Мустафин – известный прозаик. Родился 20 мая 1927 года в Башкирии в деревне Усманово в семье духовника-просветителя Мустафы-хазрата. В 1932 г. семью Мустафиных выслали в Сибирь. По дороге отец заболел брюшным тифом, и семью высадили в Тайшете, где отец умер...
В Тайшете в 1942 году начал трудовую биографию учеником токаря в механических мастерских на железной дороге. В 1945 г. окончил 10 классов. 8-10 классы сдавал экстерном, так как вечерней школы не было, после 7-го класса пошел работать в ПЧ-1 Вост. Сиб. ж. д. в механические мастерские, там работал слесарем, токарем, молотобойцем, кузнецом... В 1945 г. приехал в Москву и поступил в МИИТ им. Сталина. В 1946 переведен в Ленинградский Военный институт Физической культуры и спорта на военно-морской факультет, который окончил в 1950 г. Служил до 1954 г. в Порт-Артуре, КНР. Демобилизовался в 1954 г. Писать начал в 1950 году.
В 1957 г. поступил в Московский Литературный институт им. Горького. После окончания в 1962 г. работал в журналах «Спортивная жизнь России», «Юный техник», «Советская милиция», в издательстве «Советская Россия» и в Союзе писателей России. Сотрудничал с газетами «Литературная Россия», «Литературная газета», «Комсомольская правда», «Правда», «Советский спорт» и др. Членом СП СССР стал в 1971 г.
Издал свыше 20 книг, опубликовал больше сотни очерков, статей, рецензий... Лауреат премии ВЦСПС и СП СССР за повесть «Суровое детство» (1970). Лауреат ЦК ВЛКСМ и Госкомиздата СССР за произведение «Живая запятая» (1972). Лауреат премии им. М.Н. Алексеева за книгу «Шайтан» (2000).
За вклад в укрепление дружбы народов России Патриархом всея Руси Алексием II он был награжден орденом «Князя благоверного Даниила Московского». Награжден орденами «Знак почета», «Дружба» (КНР - 1953 г.), многими медалями. Произведения Я. Мустафина переведены на английский, французский, польский, немецкий, монгольский, вьетнамский и многие языки народов СССР.
Почетный гражданин города Тайшета, Заслуженный работник культуры Башкирской АССР, член Высшего творческого Совета СП России, Член Президиума Литфонда СП России.
Живёт и работает в Москве.

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную