*  *  *
Я белая кость. Другим мне не стать.
И хватит случайные жизни листать!
Их ржа разъедает, к ним кра`дется тать.
Им страшно до жути: на цыпочки встать,
В глазок заглянуть – и дышать перестать.

Я выбран не мною. Я помню свой род.
Голодной слюною на твой бутерброд
Тебе не залить мой пылающий рот.
Мне имя народ, а не титульный сброд.

Упрямый, как «ер», и надёжный, как «ять»,
Я буду один средь немногих стоять
За каждую жизни порушенной пядь,
За гибнущий дом, и за каждую блядь,
Что ты растоптал и уже не поднять.
За всё, что тебе у меня не отнять
– Я буду стоять. И тебе – не слинять.
15. 01. 2011 г.

* * *
Пропахший одиночеством и дымом
Покинутых зимовий и мостов,
Сжигаемых тотчас по переправе,
Я примелькался, точно компас в рубке
И растворился, как азарт в крови.
Деревья мне протягивали руки
И пальцы узловатые свои,
Когда в твоих лесах, Россия, падал 
Отравленный свободой и тоской,
И думал: не дожить до снегопада...
Забытый, как холстина в мастерской,
Дожил - и выпал снег, затем - растаял.
Я стал и жить и думать о другом…
А жизнь, до невозможности простая,
Лежала в сумке - рядом с табаком.

* * *
Вы знаете, - как одинок верблюд!
В своем горбатом упоенье прозой.
Он пересох, как топка паровоза;
Его по ребрам раскаленным бьют!
Толпится рядом безобразный люд,
И пальцем норовят потрогать слезы,
А он лежит - он умер безголосым.
Теперь пески в ноздрях его поют!

*  *  *
Моя горькая муза не любит сухого вина.
Здесь подмешана в воздух попытка и пытка познанья;
Даже римскую медь едкий уксус точил - Ювенал,
Бедный Лермонтов пел, остальные хотели восстанья.

Я не верю Вселенной, где рыба одна и права,
Потому что молчит, - остальное отпало от Бога,
Потому что кричит... потому что остался провал
Между мною и мной - и оттуда доносится гогот!

СЕРДЦЕ
Вещее сердце ты знало, знало -
Быть тебе в дым, в лоскутья!
Как-то смертельно и пусто стало
В тёплом твоем закуте...

Так, развлекалочка, баба, байка,
Девочка, дура, шлюха,
Робких мальков-поцелуев стайка -
Ставшая зреньем, нюхом;

Ставшая совестью, светом, плотью,
Окриком... и обрывом.
Сердце, привыкни к ее бесплодью,
К  вечно пустым порывам.

Как же и быть нам, мое - ответствуй,
Глупое, - кто рассудит?..
Пью, чтоб не слышать твое соседство.
Бьёшся? Легко? - и будет.

* * *
                                       О. Р.
Облака, провода - до скончанья, до сказочной, странной,
До твоей ли последней, моей непосильной, сохранной,
Как ничто в этом мире, любви - беспримесной, напрасной:
Как угодно зови, навсегда оставаясь прекрасной...

Что дороги нам было дано - до конца, до упора;
Там - закатная кровь, разливаясь, густеет над бором.

...До вечерней звезды над замерзшей чудовищной гладью,
До последних моих сигарет - с этой шуточной кладью:
Невесомой, несомой, по венам бегущей, отпетой,
Уходящей по капле в ничто, в темноту, без ответа
Уходящей по капле...
                                     Осталась какая-то малость -
Этой нежности, этой любви непонятная жалость.

МОСКВА МОЯ
                     Друзьям-поэтам посвящается
Здорово, други! Вы еще ни-ни? –
Такого не бывало в наши годы,
Поэты русские такой не знали моды
И душ своих не тискали в ремни!

Эй, как вы, милые – в постылой и святой,
В которой, может, объявлюсь я вскоре,
С которой пить и мыкать наше горе
До самой распоследней запятой?

… Блестящей в позолоте наших снов,
Пропахшей пылью едкой и всесветной,
Горластой встарь, а ныне безответной –
Поклон тебе из далей и лесов.

Ты, говорят, черней ночи самой,
Как сердце, почерневшее от боли,
Которому никто и не позволит
Стучать с дурной эпохой в разнобой.

Но ты сияешь – тихо и не вдруг,
Как лунный снег на даче опустелой,
Как якорь в небеса – России целой,
Хранящий там ее небесный струг!

* * *
                                       посв. Н.
Слушай, выпьем вина! Это море мудрей наших бед.
Посидим на камнях, побросаем медузам монетки.
Может именно здесь начинается тот самый свет
В белой пене дождя, шуме волн и под ругань соседки.

Мы научимся жить, будто время уже истекло,
Будто ангелы к нам забредают по-свойски на ужин,
И мы вместе сидим и глядимся в живое стекло,
Где шевелятся звезды внутри и сияют снаружи.

В этой толще воды – столько судеб, надежд, голосов,
Что становится страшно, когда зачерпнешь их рукою!
Будто вечности гулкой вращается здесь колесо,
В белых брызгах дробясь и неся в измеренье другое.

…Почему ты не спишь? Этой сказке не будет конца.
Обними меня крепче, прижмись – и откроется море:
В белых космах волос и суровых морщинах лица,
Острых скулах валов и с извечной тревогой во взоре.

* * *
                      посв. А. Кувакину
Так дохнуло далёкой зимой
На весёлое наше бесснежье,
Что не стало дороги прямой,
И кривую-то видим все реже.

В этой тьме, что уснуть не дает,
В этой вечности, вставшей за спины,
Слышны тёмные гулы болот
И осенние песни рябины.

Я всё больше теряюсь во мгле
Этих дней, вечеров, перепутий.
Я не помню уже, сколько лет
Этой долгой болезненной жути.

Я всё ждал, что товарищ придёт,
Что любимая встанет навстречу.
Но тридцатая осень – и вот:
Я один в этот памятный вечер…

Все, что будет, уже сочтено.
Знать об этом – душе не пребудет.
Просто время такое: темно…
И дороже от этого люди!

*  * *
Слава Богу, слава Богу –
Боль проходит понемногу.
Ветер дует, снег идёт,
В Антарктиде тает лёд…
Жизнь проходит понемногу.
Всё когда-нибудь пройдёт.
Всё когда-нибудь случится.
Всем когда-нибудь в полёт.
Надо только доучиться,
И – вперёд!

* * *
                                Д. Ильичеву
Каждый день – как по краешку бездны.
Год за годом – вперёд и вперёд.
Будто кто-то прямой и железный
Там, внутри, в напряженье живёт;


Будто тянет протяжно и глухо,
Как открытая ветру струна,
Эту песню, что слышу вполуха;
 Что кому-то на свете нужна.

Каждый день выхожу я из дому,
Будто с поезда ночью – в пургу.
И боюсь, что родных и знакомых
Сквозь метель разглядеть не смогу!

Все теряется в вихреном танце
Загустевших, как соты, минут:
Сотни лиц, переулков и станций,
Где нас, может, добром помянут.

Только кажется, что бесполезней
И быстрей всё мелькает во мгле…
Мы давно уж несёмся по бездне,
Как когда-то неслись по земле!

* * *
                            посв. Вик. Бородиной
Душа, как сад, роняет первый цвет
И алым ветром порошит в зарю.
И только счастья – не было, и нет!
А я опять о счастье говорю.

Как нет любви земной, что без конца,
Которой с детства мы уязвлены.
А есть смешные глупые сердца,
Поющие в предчувствии зимы.

И есть великих сроков череда,
Когда под знаком славы и беды
Пред тем, чтобы угаснуть навсегда,
Качает сад тяжёлые плоды.

*  *  *
                               Д. Ермакову
Без креста, без молитвы, без песен.
Как же ночь-то была тяжела!
Никому уже неинтересен,
Одного он наверно желал:

Как во сне, как в зловещем тумане,
Отстраняя последний свой час,
Он надеялся, будто обманет
Тот для всех одинаковый глас

И шептал: «Хоть немного помедлю
В этом сером болотном краю…» –
Оставляя желанную землю,
Беспощадную землю свою!

И уже пролетая над полем,
Где смешались и снег и вода, 
Навсегда расставался он с болью,
Кроме той, что при взгляде сюда.

* *  *
                           Б. Лукину
Как время-то тянется долго!
Как медленно зреет трава!
Пока меж сомнений и долга
Цветут золотые слова.

Как хочется жить! И дождаться!
До края судьбы добрести…
И хоть бы на миг задержаться
У щедрого мира в горсти!

* * *
Сколько ж было весёлых и нежных,
И таких непростительных лет!
Никого! Только лики безгрешных
Нам по-прежнему смотрят вослед.

Неужели же всё обмануло
Из того, что так мучило нас?
Из того отдалённого гула,
Что всё реже доносит сейчас?

Я аукаюсь в памяти – где вы
В заповедной своей красоте?
А вокруг откликаются девы
Наяву, и, конечно, не те.

Им другие гадают по звёздам
И щекочут усами ладонь…
Неужели же нам уже поздно
Зажигать свой сигнальный огонь?

Неужели ж прошедшее – глухо,
Будто ночь, поглотившая нас?
Безответная вечность для слуха,
Непроглядная темень для глаз?

Я зову и зову своих прежних,
Я не верю, что кончено, нет!
Только страшно мне – сколько их, нежных
И теперь уж оставшихся лет? 

* * *
                                посв. Э…
Твоим долгим молчаньем осенняя роща полна.
В твоих серых глазах растворяются русские дали,
И балтийская в них набирается силы волна,
Словно Китеж встаёт, но уже – из молитвы и стали.

У иных берегов, среди южных созвездий и трав
Я искал эту песню, вникая в напевы чужие.
Столько жизней прожил! И в итоге, смертельно устав,
Воротился домой, чтоб отныне уже не фальшивить.

Только время право, только Тот, Кто превыше веков.
Что нам делать с тобой средь вселенской бестрепетной ночи?
У чужого костра не набрать для себя угольков.
Здравствуй, серая даль и молчания полные рощи!

НОВОГОДНЕЕ
                       посв. С. Гудкову 
В огне и пене белый бэтээр,
Как взмыленная лошадь у барьера.
И у кого-то рушится карьера,
А у кого-то встал секундомер.

Горит и стонет, умирая, взвод,
И бьёт в туман без смысла и без цели.
А мы опять на ёлку не успели…
Как скверно наступает Новый год!

А, впрочем, слава Богу – жив радист!
И ангелы-хранители плечисты –
Уже летят, и горизонт их чист,
И НУРСы* под крылами серебристы!

*НУРСы – неуправляемые реактивные снаряды,
основное вооружение российских
боевых ударных вертолётов Ми-24

*  *  *
                          В. М. Клыкову
Как надоело в осень уходить!
Судьба печальна или одинока.
И всё смертельнее её прядётся нить!
Река раскинулась широко…

Всё дальше берег – этот и другой,
Всё больше света, всё темнее воды.
И ни за что не схватишься рукой,
Рукою полной силы и свободы.

* * *
Осень проходит, и дни мои стали прозрачны.
Что-то роднит нас ещё с красотой неземною.
Вряд ли дела, что казались нужны и удачны.
Может быть, небо, пропахшее близкой зимою.

Может быть, родина… Радость её неотмирна!
Что-то последнее есть, несравненное в этой равнине.
Что-то такое, что хочешь ответствовать мирно
Всякому «здравствуй»…
- Во веки веков и отныне!

К РОДИНЕ
                             посв. Н. Дорошенко
Время полулюдей, годы полураспада,
Череда беззаконий поросла лебедой.
Что же сталось с тобой, и кому это надо –
Километры беды мерить общей бедой?

Что нам «Запад», «Восток», если вышло иное,
Если русские тропы сюда привели?
Ты стоишь на краю, чуешь вечность спиною,
А вокруг только небо и немного земли.

Только ты, моя рань, моя вольная воля,
Позабыв про усталость, вся в небесной пыли,
Только ты и осталась, как лучшая доля,
Только ты и стоишь – остальное болит. 

* * *
Я человек, и в этом одинок.
Вода в реке, и поле, и деревья –
Весь этот мир, летящий из-под ног,
Всё меньше чувствую своим теперь я.

И что с того, что ветра свист в ушах,
Что умный луч пронзил моря и стены,
Когда я собственный хочу замедлить шаг,
И не могу – один во всей вселенной!

* * *
Адские бездны
Души бесполезной,
Века железного сыпь.
Катятся души
По тверди беззвездной,
Ветры гуляют, как псы.

Что же там светит,
Играя на лицах –
Зарево или восход?
Катятся души,
Забыв помолится –
В вечность, на стужу, в расход!

Катятся души,
Тяжелые, наши,
Глупые – им по пути.
Близок огонь, беспощаден и страшен.
Боже, не дай нам уйти!

Близок огонь.
Закрываясь от света,
Шепчем, сползая во тьму:
Боже, великое солнце Завета
Не отвратить никому!

* * *
                                            Ю. Воробьевскому
Жить в кочующем Риме, где только и свято, что – камни,
Обрастающих мхом, как историей, диких земель.
Как же гулко и грустно кругом! Неужели пора мне,
Наглядевшись на осень, в имперскую сгинуть метель?

То не вьюга вокруг, то несёт наши бедные души.
Как же быстро, мой Бог, всё теряется в снежной судьбе!
Накануне войны лишь одно утешением служит,
Накануне зимы, накануне дороги…к Тебе.

ПОЭТ
Без меня похоронят,
И водки нальют.
В самодельной короне,
Под грошовый салют.

Будет статен и крепок
В утлой славе людской.
Без гвоздей и без скрепок,
А такой весь… какой.

В деревянном убранстве.
На последнем листе.
В самом долгом из странствий.
В самой вечной из тем.

* * *
В плену случайного родства,
В пустыне ежедневных дел
Свои полки, душа, расставь
Поближе к правде и беде.

Свои пути, душа, воспой!
Среди унынья и тщеты
Такой безрадостной тропой
К своей судьбе восходишь ты.

Ещё горьки часы и дни,
Ещё далёк предел земной,
Ещё не пролегли огни
Между тобой, душа, и мной.

Ещё не всё погребено,
Ещё и время можно вспять…
Пред той последней глубиной –
Последняя, быть может, пядь.

* * *
                             А. Моторову
Вот и море. И прежние силы
Обновились в отвыкшей душе.
Расцветают холмы и могилы,
И бессмертье не страшно уже.

На вершине спокойной и ясной
Я по-прежнему молод и смел.
Даже боль не бывает напрасной,
Если с ней породниться успел.

И теперь в этом ласковом ветре,
В этом шуме великой воды,
На зубчатой короне Ай-Петри
И мои расцветают следы.

ПРЕДЗИМЬЕ
                                       К. Самыгину
И всюду будет жизнь, как валенок без пары,
Забытый у плетня в преддверии зимы.
Куда б ты не уплыл, какие б злые чары
 Тебя не унесли на колеснице тьмы –

Везде отыщешь кров, просевший от заботы;
Везде одни и те ж морщины на челе,
Да горький самогон, как пасынок свободы,
Да сиротливый быт, глядящий из щелей.

Но близко торжество твоей глухой равнины;
Вот-вот, ещё чуть-чуть – и озарится вся
Под низкою луной, средь звёздной ночи дивной,
Нездешней красотой и снегом просияв!
25.11.2008 г.

* * *
Одинокая в мире звезда!
Ни души, ни печали, ни тела…
Для чего ж ты так долго летела,
Быть звездою давно перестав?

Только свет – безначальный и злой…
Не томит, а скорее томится,
Обдавая сияющей мглой 
Все к нему обращённые лица.
14. 07. 2008 

* * *
                               Ген. Попову
Наколешь дров – вдали уже сереет.
И только ворон, замкнут и один,
Как «чёрный роджер» на замёрзшей рее,
Застыл на ветке посреди равнин.

Затем взлетает, осыпая иней,
И над притихшим краем, как во сне,
За кругом круг, не оставляя линий,
Он чертит в небе, ожидая снег.

Но снега нет, и чёрная куница
Сбегает к речке и глядится в глубь,
Нисколько человека не боится,
Хоть мир, как прежде, яростен и груб.

А я зимую и пилю валежник,
Спасаю то, что не успел спасти
В своей весёлой и беспутной прежней,
Завидной жизни, скомканной в горсти.

Да жду вестей и голоса от друга
В моей глухой замёрзшей стороне
Так чёрный ворон, не свершивший круга,
Глядится в небо, ожидая снег.
16.12.2008 г.

* * *
                               В. Юдину 
Поднимается к вечеру ветер,
Заметает следы и жильё.
Будто кто-то играет на флейте
За недолгое счастье своё.

За привычное счастье родиться
В этой белой, как сны, стороне,
Где метель, как усталая птица,
На твоём замерзает окне.

Где кровавые в далях закаты
И грозой осиянная рожь
Будят в сердце щемящую дрожь
Перед страшным и близким «когда-то».

Где в нахлынувших муках вины
И всего, чему нету названья,
Мы друг другу уже не видны
Средь летящих снегов завыванья!
24.01.2009 г.

* * *
Я белая кость. Другим мне не стать.
И хватит случайные жизни листать!
Их ржа разъедает, к ним кра́дется тать.
Им страшно до жути: на цыпочки встать,
В глазок заглянуть – и дышать перестать.

Я выбран не мною. Я помню свой род.
Голодной слюною на твой бутерброд
Тебе не залить мой пылающий рот.
Мне имя народ, а не титульный сброд.

Упрямый, как «ер», и надёжный, как «ять»,
Я буду один средь немногих стоять
За каждую жизни порушенной пядь,
За гибнущий дом, и за каждую блядь,
Что ты растоптал и уже не поднять.
За всё, что тебе у меня не отнять
– Я буду стоять. И тебе – не слинять.
15. 01. 2011 г.