Серия: «Русский мир прозы». Издательство «Русский мир». – 2016г.  – 608 стр.

 «Сезон» в сложной координатной сетке примет, аллегорий романа  - это, увы,  срок жизни СССР, те самых 69 лет (1922-91гг). А «крик»? А «сова»?  Не знаю, возможно,  это интуитивная находка автора, но  сова  -  спутница богини мудрости Афины, символ одноименного города, и её предупреждение настраивает на более серьезное, сумрачно-тревожное вслушивание, чем банальные крики её пернатого собрата, фольклорно-популярного Петуха Жаренного. 

Важнейший свидетель и действующее лицо эпохи, ученый и политик, зампредседателя Госдумы двух созывов Сергей Николаевич Бабурин на заседании Исторического клуба Союза журналистов Москвы сказал, что книга «Крик совы…» - художественное отражение и его опыта: «Успешное объединение внутренних и внешних сил  разрушило  наше Отечество. От объявления  СССР «империей зла» до провоцирования  этнического  шовинизма,  погромов,  убийств  в Тбилиси, Баку, Вильнюсе до  развала  экономики, обнищания населения, вехи этого пути ярко обрисованы сквозь судьбы и споры героев   Вячеслава Щепоткина.  Но за лучшими из них видны не только страдания, но и борьба, успешное противостояние распаду. Даже за вроде бы личные жизненные успехи Волкова, Нестеренко в финале романа радуешься, как за общие, настолько эти герои укоренены в своей стране, в своем народе. Добрый знак для всех. Книга не только о прошлом, но и о будущих вызовах, возможно не менее серьезных…».

До выхода в «Русском мире» роман Вячеслава Щепоткина  дважды публиковался в журналах: в  «Нашем современнике» (в 3-х номерах 2013г) и …  Редактора с удивлением говорили о явлении почти забытом: многочисленные отклики… и не на публицистику - на художественную прозу!  «Литературная газета» писала: «Перед нами пять героев в переломное для России время – самое начало девяностых годов. Они абсолютно разные: по своему социальному положению, сфере деятельности, политическим взглядам. Вместе они собираются только на охоте и обсуждают будущее страны. Кто-то поддерживает социалистический строй и говорит о том, сколько советское правительство сделало для людей, кто-то считает, что демократы должны прийти к власти».

Постараюсь привлечь внимание и к другим, столь же действующим… героям. Тут тянет поставить и пять пар кавычек, но пока обойдемся, как в драматургии, ремаркой. Эти герои: Горбачев, Ельцин, Гавриил Попов, Яковлев, Крючков.  Первая же аналогия: в  «Войне и мире»  прекрасно взаимодействовали «вымышленные и реальные герои»,  Безуховы, Ростовы,  Кутузов… даже Клаузевиц.    Или точнее – носители исторических и придуманных фамилий (ибо у гения Толстого,  что Наполеон, что капитан Тушин —  читаешь,  порой реальнее соседа в метро). В рецензируемом романе, назовем условно,  в рамках аналогии… «Война и СССР» - точно такое же смешение: «Горбачевы» (зло)действуют рядом с Волковыми, Слепцовыми,  Карабановыми…  

Кто именно выбран в сей «неформальный Верховный Совет» от 260-ти миллионов, вверенных «Горбачевым» людей — на то авторская воля, но «совет» получился вполне представительным.  Эта «репрезентативная выборка» видно потому и  увлекала читателей всех трех изданий романа, что советские учителя, инженеры,  журналисты, врачи, экономисты, даже егеря… увидели на  «совете» - не только своих коллег  с точно подмеченными «отметинами профессий» в жаргоне, привычках… но и вполне живых людей. Действующих, разговаривающих, кстати, не только в избушке егеря Адольфа, но и в московских школах, оборонных заводах, в редакции «Известий», у Белого дома, и в нём самом, «в его минуты роковые». 

Прекрасно понимаю: сравнение с «Войной и миром» многие встретят иронически, но я имею ввиду только структуры текстов и ту неизбывную русскую потребность видеть себя, свои даже самые малые дела — вписанными в историю своей страны. Как  сказал мне в одной беседе покойный Валентин Григорьевич Распутин: «В  своей Родине, Истории  — человек,  словно в огромной семейной раме, где предки взыскивают за жизнь и поступки, где крупно начертаны заповеди рода». Потому так и бесподобен  наш капитан Тушин: выписан именно с толстовской изобразительной мощью, да еще поставлен между Кутузовым и Наполеоном.

Правда, в романе Щепоткина среди «исторических» - Кутузова нет как нет. Зато уж «Наполеонов»… точнее, по пушкинской строке «глядящих в Наполеоны… (кому) двуногих тварей миллионы - орудие одно» —  их в «Крике совы», как воронья… Так в том-то и трагедия, и отличие  наших 1812-го от 1991-го!

Но это – пол правды. Честность автора не позволяет ему нарисовать картину  с условным названием: «260миллионов, преданных вождями». Может даже с большей горечью он пишет о народе – беспомощном стаде, бубнящем то, что они считают  своими мыслями.  Хороший врач Сергей Карабанов вещает оборонщику  Павлу Слепцову: «… говоришь — ракеты нужны и коммунистам, и капиталистам, но Советскому Союзу надо разоружаться. Срочно и подчистую. Если у нас победит демократия... А она должна победить... Надо сделать всё, чтоб победила... Тогда оружие станет ненужным. Демократические государства не воюют друг с другом. И к другим не лезут. Надо срочно ликвидировать этого монстра — ВПК! Он грабит народ. Из-за него мы в нищете живём, как в гитлеровской Германии: пушки вместо масла! Штаты тратят на вооружение в пять раз меньше нас».

Тут можно сказать и об одной важной особенности  романа,  возможно, его изъяне. Очень долгие политические монологи. Выше приведенный – еще из самых кратких. Владимир Волков, тонко чувствующий, умный учитель французского,  возражает  несчастному попугаю-врачу, отупевшей-одеревеневшей завучу Нине Овцовой — уже патриотическими, убедительными монологами. Словно обмен докладами или рефератами.   Впрочем тут я вспоминаю не только Пьера с Андреем Болконским, тоже говоривших  подолгу, но живо, «нерефератно» — а, увы… себя, нас всех в годы того помрачения.  Какие были разговоры?! Так и видишь: разноцветные? но плоские фигурки. Открываем рты, и… можно пририсовывать как в комиксах облачко речи: у кого 3 страницы «Огонька», у кого – «Наш современник».  Тут, признаюсь, сложно решить: все-таки – это изъян романа, или так понятый долг автора – свидетеля, и, кстати, непосредственного участника событий тех лет?

Ведь угадываемый за журналистом Виктором Савельевым автор с 1986 -го  был в  «Известиях», заместителем редактора отдела по работе Советов, парламентским обозревателем.  Вячеслав Щепоткин: «Жизнь того  Верховного Совета, Съезда народных депутатов  я знал изнутри. Искренне хотел, как и многие, демократии. Но – при жёстком соблюдении закона. В начале армяно–азербайджанского конфликта написал статью «К диктатуре закона!». Название стало слоганом. К сожалению, только слоганом демократов… Перед выборами народных депутатов вёл на ЦТ «телемосты» с избирателями,  немало депутатов стали моими «крестниками». Опасаясь, что власть в новом парламенте опять возьмут аппаратчики, собрал в «Известиях» шесть только что избранных, чтобы обсудить, как действовать дальше. Их было 6 человек: Святослав Фёдоров, Гаврила Попов, Гдлян, председатель колхоза Лапкин. Мой сотрудник привёл некоего Илью Заславского,  инвалида, передвигающегося, как спрут. Из того ядра выросла, к сожалению, гидра:  Межрегиональная депутатская группа. Эволюцию взглядов и поведения «демократов» я показал в «Сове…».

Да,  сложно поучать автора с таким опытом, как лучше описывать те дни. Когда не то что Федоров-Попов-Гдлян, но и самые  вроде счастливо удаленные от власти учителя, рабочие, егеря выходили к обеденным, учительским рабочим,  доминошным столам — как на трибуну Съезда… Горькая и почти философическая картина того, как в обилии слов – Истина (со страной в придачу) беспомощно тонула.

Лично мне больше понравился, да простит меня коллега-Савельев — Волков, сын важного работника спецслужб, школьный учитель французского (и опять невольная аналогия с учительницей из знаменитых «Уроков французского» Распутина).  Именно вкруг него  завихриваются самые жизненные, динамичные, не речевочные конфликты:

"Завучем школы Нину Захаровну Овцову назначили полтора года назад. Однако близким она говорила, что назначила себя сама: «Власть в школе валялась. Я её подобрала».  (заметьте  и тут  всплывает Наполеон, его известная фраза: «Корона Франции валялась в грязи. Я её подобрал).  В школах было, как во всей стране. Рушились идеологические и кадровые стереотипы. Традиционно директорами школ ставили членов Компартии. Чаше всего это были учителя-историки. Именно по ним пришлись самые жестокие удары перестройки. Объявленная Горбачёвым гласность открыла не только рты, но и тёмные глубины изувеченных душ. Героями толпы, улицы, митингов чаще всего становились те, кто надрывал голоса исключительно в беспощадной критике советского режима. В прошлой жизни государства запрещено было находить хоть одно светлое мгновение. Учебники по истории СССР, и прежде всего — советского периода — устаревали на глазах, не успевая за разоблачениями страны-ГУЛАГа. Учителя вклеивали в них газетные и журнальные вырезки, записи с митинговой информацией, которую бросали в толпу глашатаи, нисколько не заботясь о её достоверности. Те из учителей истории, кто «отставал от времени», уходили сами или их выталкивало «общественное мнение».

Суховатая лицом, плоскогрудая Овцова преподавала химию. Мрачные страницы этой науки были похоронены ещё во тьме Средневековья. Даже печальные судьбы шарлатанов-алхимиков, обещавших королям горы золота из подручных материалов, вроде свинца, и повешенных за обман, закрывала густая пелена времени. Поэтому наука химия к политике давно не имела никакого отношения — вода при всех экономических формациях и политических режимах состояла из водорода и кислорода. Но саму Нину Захаровну политика захватывала всё сильнее."

Но… выжившие, они неукротимо устремлены в будущее, в предпоследней строке романа подводят черту, итог…   уже не очередным докладом-рефератом, а краткой, мудрой русской пословицей: «за одного битого двух небитых дают».

Хорошо помним мы затверженную   карломаркосву формулу: «Человек смеясь расстается со своим прошлым». Но было… расставались  и рыдая. И мрачно-пристально оглядываясь, как  автор романа «Крик совы перед концом сезона».