Эта книга идеально бы встала именно в серию «Повседневная жизнь…», ставшую так популярной среди нынешних читателей, уже перетравленных всеми «…измами» . По счастью, жизнь приемного сына И.В.Сталина, ветерана Отечественной войны, генерал-майора артиллерии Артема Федоровича Сергеева была не только достойной, славной, но и долгой (он скончался в 2008). И Екатерина Глушик, известная журналистка, писатель и собеседник таких персон, как (листаю её книгу «Что сделать?» ): Александр Проханов, Сергей Капица, Джульетто Кьеза… — успела разговорить и записать человека, без свидетельств которого любые обращения к теме частной жизни Иосифа Сталина 20-30х годов — пустословие…

Запомнившиеся реплики, случаи, традиции и бытовые привычки в их книге «КАК ЖИЛ, РАБОТАЛ И ВОСПИТЫВАЛ ДЕТЕЙ И.В.СТАЛИН» в общем-то столь безыскусны, что возможно разочаруют прямолинейных сталинистов: величия, монументальности – нет.

Вспоминается бессмертное вступление к «Александру Македонскому» из «Сравнительных жизнеописаний» Плутарха:

- ... и не всегда в самых славных деяниях бывает видна добродетель или порочность, но часто какой-нибудь ничтожный поступок, слово или шутка лучше обнаружат характер человека, чем битвы, где гибнут десятки тысяч...

Прост был и «сюжет» усыновления. Большевик Федор Сергеев, известный по партийной кличке Артём, давний друг-соратник Сталина, погиб в 1921 в катастрофе нового аэровагона. Заседание Политбюро, с участием Ленина, приняло решение, пункт 18: «О семье т. Артёма. Исполнитель: Сталин». Иосиф Виссарионович берет в свою семью его трехмесячного сына. Обычная тогда практика, Ворошиловы воспитывали Тимура и Таню Фрунзе, а в группу детского сада, кроме «кремлевских детей» добавили сверстников-беспризорников, настоящих, собранных буквально в асфальтовых котлах (любимое место ночевок) Москвы.

— Нам читали много книг… прививали любовь к труду: самое большое поощрение — если тебе доверяли более сложное дело, больший труд. Воспитывали любовь к родителям и старшим. Тех, у кого не было родителей, обязательно бра­ли к себе те, у кого они были, и к этим родителям шли с подарками: рисунком, поделкой… Пытались мы там сами мыть посуду: становились для этого в очередь, все стремились выполнять и такую работу, как расставлять посуду на стол перед едой.

Прививки, уколы ставил доктор Натансон… мы страшно не любили эти процедуры и… Новый доктор ничего не говорил, но было объявлено, что теперь всем подряд уколов делать не будут, а лишь тем, кто пойдет в армию. Красноармейцу нужны прививки, а остальным делать не будут. И тут понеслись все наперегонки, девочки и мальчики, на укол с криками: «И мне укол! И мне укол!» — «А зачем тебе укол? » — спрашивают. — «Хочу быть красноармейцем!»(…)

Глава «Рублевские дети войны» — единственная, отличающаяся от ровного тона всей книги: виновата телепередачка, в которой нынешних «детей Рублевки» назвали «золотой молодежью». Мы-то, честно говоря, давно привыкли и к эпитету и объекту его приложения, но Артёма Сергеева тут что-то очень задело… может изначальное совпадение топографии, «Рублевка»?

— В Горках-2 жил Микоян. У него было пятеро сыновей. Старший сын Степан: летчик-истребитель. В 19 лет был разбит во время воздушного боя. Долго лежал в гос­питале, благодаря великому хирургу Александру Николаевичу Бакулеву остался не только жив, но и способен к лётной работе. После войны, как летчик-испытатель получил звание Героя Советского Союза. Второй сын Микояна Володя — тоже лётчик-истребитель. В 18 лет погиб в воздушном бою. Меня в то время вызвали с фронта в Москву получать ор­ден Красного Знамени. В это же время в Москве оказался Василий Сталин, прилетевший со Сталинградского фронта. Как всегда, я позвонил Ашхен Лазаревне Мико­ян поздороваться, сказать, что я в Москве. А она говорит: «Артём, я себе места не нахожу, мне так плохо, позвони, пожалуйста, Василию, он здесь, я не могу, я боюсь за Володю. Мне неудобно самой. Скажут: лётчик воюет, а мать по начальству звонит. Пожалуйста, спроси у Василия, как Володя». Я сразу Василию: «Как у Володи дела?» Он отвечает, что всё в порядке, жив-здоров… А оказалось, что Володя в этот день погиб. Именно в этот день, когда мне звонила Ашхен Лазаревна.

Такие люди, как Тимур Фрунзе, Володя Микоян, Василий Сталин рвались в бой, их нужно было сдерживать. Так и Тимур Фрунзе погиб. Это не было безрассудство: желание уничтожить врага, напавшего на Родину, было выше заботы о собственной безопасности, и они просто кидались на немца, завидев его.

Кстати, и с Василием Сталиным был схожий случай. И в той ситуации его буквально спас от смерти Фёдор Прокопенко. Та же ситуация: Василий кинулся за немецким самолётом, ни о чем не думая, а только о том, чтобы убить врага, и не смотрит, что у него на хвосте уже другой немец сидит. Гробовое положение, верная смерть! А Фёдор Фёдорович того буквально грудью с хвоста у Василия выдавил, показывая, что идёт на таран. «Когда сели, на Василия накинулись свои же лётчики, материли его!» — вспоминал Прокопенко. Были ужасно злы на него за такое поведение в бою. Василию сказали: «Ты — командир полка, но не только командир. У тебя фамилия, которую ты тоже должен защищать. Ты не должен так безоглядно бросаться». А тот только улыбался виновато и подарил по­том фотографию своему спасителю с надписью «Фёдору Фёдоровичу Прокопенко. Спасибо за жизнь. Жизнь — это Родина»…

Ещё один сын Микояна, Алексей, 1925года рождения, летчик-истребитель, успел не только повоевать, но к 1945 году сильно разби­тый лежал в госпитале. Генерал-лейтенан­том авиации в отставке, умер в 60 лет.

Четвёртый сын, Иван, по возрасту летать ещё не мог, но, будучи совсем мальчиком, стал механиком-мотористом в боевом полку, где летали его старшие братья: готовил машины для полётов. Затем Иван Анастасович стал крупным военно-авиационным инженером.

На даче неподалеку, в Усове жил Михаил Максимович Кульков, секретарь Московского комитета партии. У него было два сына. Стар­ший, Саша, 1918года рождения, в бою потерял ногу. Второй сын, Борис, 1922года рождения, пропал без вести в самом начале войны. Вероятнее всего погиб. В Усове жил Хрущёв. Его сын Леонид, летчик-бомбардировщик, в 1941 году был тяжело ранен. После выздоровления стал летчиком-истребителем, погиб в 1943 году в воздушном бою. Старше меня на четыре года, он был кумиром для нас…

Старый большевик Федор Самойлов, директор Музея Революции, его сын, инженер, погиб в звании младшего лейтенанта. Сын секретаря ЦК Андрея Андреева был бортинженером бомбардировщика, слава Богу жив остался… В Барвихе жил начальник управления авиационной промышленности Петр Баранов, его сын Юра погиб на фронте совсем молодым. По Рублевскому шоссе была дача секретаря Президиума Верховного совета Горкина, с его сыном Юрой мы очень дружили, он болел, считался для строевой службы непригоден, однако успел и на Финской войне побывать. Юра пропал в 1941м, и дома ничего не знали, а он воевал в партизанском отряде… далее дача первого зама наркома лесного хозяйства Рудакова, его сын Игорь погиб в бою(…)

Прерываю этот гордый и скорбный список Сергеева. Вообще-то, вместо всех статей с эпитетами, по силе воздействия, лучше взять и просто перепечатать главу «Рублевские дети войны»… и остается надеяться (и очень постараться), что бы эта рецензия добавила бы хоть какой пользы книге.

Яркий, психологически достоверный портрет Василия и Светланы — одна из удач и заменит горы нынешней макулатуры, авторов, паразитирующих на «Сталине — как нашем брэнде». Василий Сталин и Артем Сергеев остались лучшими друзьями всю жизнь. Убедительны подсмотренные «из под стола» портреты людей старшего поколения: Якова Джугашвили, Кирова. И не менее убедителен тот факт, что послевоенных прямых бытовых, психологических зарисовок — почти нет. Причина простая: рассказчик повзрослел, поступил в артиллерийскую школу, пошел на войну. Тоже типическая черта: те рублевские дети не долго засиживались в родительских гнездах. И после войны Артём Сергеев виделся со Сталиным считанное число раз. Теперь его свидетельства о Сталине, скорее — аналитические, основанные на сопоставлении рассказов людей из сталинского круга, с которыми Сергеев продолжал тесно общаться. Прежде всего это – Василий Сталин и Первый секретарь ЦК Белоруссии Пантелеймоне Кондратьевиче Пономаренко.

При всей любви Артёма Федоровича к своему приемному отцу добросовестность, микронная точность фактов — вот что стоит «за скобками» этой книги. Может это Знак (а уж Пример — точно) всем причастным к русскому печатному слову. Живем в уникальной ситуации: половина (хотя кто бы считал!) всех напечатанных книг, касающихся истории — так или иначе упоминает И.В.Сталина, толкует его деяния. И во многих ложь/домысел одного знака вызывает ложь/домысел противоположного знака (если сама не была вызвана ею). Поперек этой истоптанной дорожки и ляжет кирпич книги Сергеева-Глушик.

Вроде бы — набор простых, иногда совсем бытовых фактов. Фразу например: «А тем временем Сталин думал/задумал/…» — невозможно представить в повествовании подобного стиля. Но, как говорится, закона о «переходе количества в качество» — никто не отменял. Из достаточного количества подобных дистиллированных фактов — выведутся и гипотезы достаточного качества.

Маленький пример большой помощи «простых фактов». В завершаемой мною книге «Таков Дальний» есть глава о войнах, отразившихся на судьбе нашего Дальнего Востока. Важность, особенность в этом ряду Русско-Японской войны 1904-1905гг, свалившей страну в штопор революций доказывается мною… в общем, надеюсь, как-то все же доказывается.

Но очень важным мне казалось проиллюстрировать и особенный её психологический след. Мне, как уверен и многим неоднократно доводилось читать, что и Сталин как-то по-особому относился к этой войне, и потому особенно ценил реванш — Победу в «Советско-Японской». Согласитесь, в некотором роде неожиданность, «сенсация»: Победитель гитлеровской Германии (Европы, если уж точно калькулировать!) и, оказывается — особо гордился победой над Японией!

Но это самое: «особо ценил», «гордился», оно ведь не включено в какие-то партийно-государственные документы — да и странно было б ожидать! А все «бытовые» предыдущие свидетельства не имели достаточной степени достоверности. И книга Сергеева-Глушик вносит ясность. И опять-таки не оценками вроде: «Сталин ценил…», «Сталин чувствовал…», «Сталин думал…», — заливающими ныне печатное пространство.

Артем Сергеев просто фиксирует ( речь идет о 30-х годах! ):

— Когда у Сталина было настроение неважное… он ставил пластинку с песней «На сопках Маньчжурии» со старыми словами: «Белеют кресты далеких героев прекрасных, И прошлого тени кружатся вокруг, Твердят нам о жертвах напрасных».

Сталин несколько раз прослушивал, перестав­лял пластинку на словах «Но верьте, ещё мы за вас отомстим и справим кровавую тризну»… Когда мы заходили в комнату, он сидел с опущенной головой… видимо, тяжелые мысли приходили, и он слушал эту песню, вновь и вновь переставляя иголку. Обе песни о «Варяге» любил. Когда слушал слова:

«Миру всему передайте, чайки, печальную весть: В битве врагу не сдалися, пали за русскую честь» , — нам с Василием говорил: «Вот так-то, ребята»…

На поминках (Кирова) он говорил коротко, глухо, несколько раз заводил патефон… будто воспрянув, поставил «Варяга»… а затем и «На сопках Манчжурии»… В молчаливой паузе Сталин произнес слово «тризна», повторив за словами песни: «Справим кровавую тризну»(...)

Заметьте, «кировский» случай никак не соотносился с японскими делами, но сама идея мести у Сталина была связана с… Видно та война, по-особому задела 25-26летнего Иосифа, погружавшегося в русскую историю, культуру. Он не афишировал этого вхождения, единственный раз и произнес-то: «Я челавек рюсской культуры», и то с грузинским акцентом — повторяла потом Анна Ахматова. (Хотя вряд ли его грузинский был сильнее немецкого Екатерины Великой).

Он часто слушал Лещенко, еще более ценил Вертинского, дюжину раз смотрел «Дни Турбиных»…

И после этих фактов можно переходить к гипотезам. Русскому Неофиту (не писать же «новому русскому») — Сталину особенно ярко врезались картинки сюжета «Как гибнут империи»: и гомерические царские воры и бездари, и тогдашние его «коллеги», работавшие на «поражение своего правительства».

Да, он был абсолютно не сентиментальным: увидев, что «ленинская гвардия» — не более, чем выедающая кислота, и вытравив этой кислотой гниль и ржавчину старой империи, он просто слил остатки в унитаз. (Ну примерно как, в меньшем масштабе: с Каменевым — Троцкого, с Бухариным — Каменева, а потом и Бухарина). А если кто-то и считал себя чем-то большим, нежели кислота, то это были его трудности. И с «ленинскими нормами» (Кстати, что это все ж такое?! Спросить бы хоть Евтушенко — главный остался среди глашатаев, … «нормировщиков», да, говорят, далёко он теперь), в общим и с теми «нормами» И.В.Сталин обошелся без сантиментов…

Да, он был мстительным, но при нем Россия Японии — больше не проигрывала…

Без описания всяких системных, качественных изменений геополитической ситуации на Дальнем Востоке, просто зафиксирую: в последнем сражении ДО, Мукденском 300.000японцев победили 350.000русских. А в первом сражении ПОСЛЕ, у Халхин Гола, Георгий Жуков с 57.000 атаковал и разгромил японца Рюхэя Огису  с 76.000. ( В подробности своей книжки влезать не буду, но поверьте: те пропорции были очень обсуждаемы и значимы для судьбы империй).

А для резюме лучше годится фраза именно из разбираемой книги (см. цитату страницей выше): «Вот так-то, ребята» .