Сипер Михаил Саулович
Михаил Саулович Сипер родился и вырос в г. Нижний Тагил Свердловской области. Закончил Уральский политехнический институт, затем работал на Уралвагонзаводе. Автор трех поэтических книг. Обладатель призов международных поэтических турниров «Пушкин в Британии» (Лондон) и «Эмигрантская лира» (Брюссель), награжден Золотой медалью Франца Кафки (Прага). Печатался в периодике и различных антологиях, стихи переводились на английский, норвежский, иврит и публиковались в Англии, Канаде, Норвегии, Австралии, Израиле. Стихи Михаила Сипера часто использовали различные барды и профессиональные композиторы для создания песен. В настоящее время живет в кибуце Кфар Масарик (Израиль).

ВОТ ТАК
Вот вечер. Вот стол. Вот стул.
Вот жук ползет по листу.
Вот формула бытия,
И в этой формуле – я.

Вот камень. В него стена,
Как память, заплетена.
Вот щепка. Она проста,
Отколота от креста.

Вот белый-пребелый снег,
Светящийся, как ночлег
На хрустнувшей простыне.
Все это во мне, во мне.

В себе я несу мирок,
Не вышедший за порог.
В себе я огонь держу
Так просто, для куражу.

Чернильница и перо.
Тулуз-Лотрек и Коро.
Вот формула бытия,
И в этой формуле – я.

* * *
Меня, как бритва, режет тишина,
Ее тиски жестоки и нетленны,
Ей не страшны любые перемены,
Вокруг – нас много, а она одна.

Она пьянее пьяного вина,
Она страшнее смерти и измены.
В тиши сильнее набухают вены,
И крепнут цепи тягостного сна.

Люблю я шум, веселый разговор,
Трамвая стук, и эхо дальних гор,
И шепот, полный сладостных авансов,
Но, тишиною взятый в долгий плен,
Смеюсь насильно, словно Гуинплен,
И жду в тиши желанных диссонансов.

* * *
Если воздух твердеет, а надо идти через ночь,
При дыхании острые грани царапают горло,
То никто не сумеет тебе в это время помочь,
Постарайся так жить, даже если припёрло.

Пусть вокруг, как чаинки, кружится людской хоровод,
И тебе нету места в налаженной кем-то программе -
Ты поверь, что весь мир создан был для тебя одного.
На мгновенье замри. И не жалуйся маме.

Посмотри поспокойней (уже не скажу – веселей),
Ничего не закончено и ничего не разбито.
Это только вершится в магнитном объятьи полей
Электронов полет по безумным орбитам.

Это просто в крови двухвалентный бурлит кислород,
Порождая смятенье и руша былые опоры.
Если ты перейдешь через реку отчаянья вброд,
То рассыплются в пыль лабиринтов твоих коридоры.


* * *
Позабудь про вечные простуды,
Посмотри внимательно, старик -
Может, это зрения причуды,
Может, это новый материк.
Сквозь туман несутся каравеллы
С небом и волною заодно.
...А Босфор уходит в Дарданеллы,
Потому что так заведено.

Серые и пыльные домишки –
Издавна постылый окоём.
Отложи потрёпанные книжки
И вглядись в окошечный проём.
Солнце шлет невидимые стрелы,
Воздух - будто пряное вино.
...А Босфор уходит в Дарданеллы,
Потому что так заведено.

Мушкетеров радостные лица,
Питер Блад или Пантагрюэль -
Кто еще в душе твоей таится,
Окружает кто твою постель?
Дни мелькают лентой черно-белой
Словно довоенное кино.
...А Босфор уходит в Дарданеллы,
Потому что так заведено.

Катится карета по Гаскони,
На Пандору рвется звездолет,
Всхрапывают взмыленные кони,
И тропа меж звездами плывет.
Наших судеб тщательное дело
На скрижали кем-то внесено.
...А Босфор уходит в Дарданеллы,
Потому что так заведено.

Вечные беспечные мальчишки,
Лысые седые пацаны,
Старый тот девиз «Ничто не слишком!»
Часто осеняет наши сны.
Мы идем по жизни неумело,
И другого, видно, не дано.
...А Босфор уходит в Дарданеллы,
Потому что так заведено.

* * *
               Владимиру Бондаренко
Боже мой, как втоптана Россия
В пахнущий навозом перегной...
Если и придет когда Мессия,
То пройдет, наверно, стороной.

А мои собратья-иудеи,
Уезжая из родной страны,
Понесут по всей земле идеи
Православной дикой старины.

* * *
Если все в один миг ослепнут,
Ну а я же останусь зрячим,
Жизнь тогда понесет нелепо,
Словно, водки глотнувши, кляча.

На меня упадут заботы
О внезапно зависшем мире,
И обрыднет мне все до рвоты,
Как уборщик в мужском сортире.

Но как тяжко не стало мне бы,
Все ж, в истерике хрипло плача,
Буду я благодарен небу,
Что остался живым и зрячим.

* * *
Сами себя лечили, сами себя варили,
В этакой суматохе что только ни творили.
Сами себя сжигали, сами собой гордились,
Те, кто поумирали – заново народились.
Сами себе читали, сами себе внимали,
Много затерли истин, мало что понимали.
Сами себе платили, сами себя зевнули,
Если бы море рядом – сами бы утонули.
Сами себе – основы, сами себе – пророки,
Были всегда бесправны, веселы и жестоки.
Верили каждой мрази, едущей без билета.
Сами собой исчезли. Боже, прости нам это.

* * *
Этот взор прожигает насквозь, хоть и мягок, и нежен,
Вот ремарка: «Ночь за полночь. В комнате – те же».
Тишина без ответа. И варево ночи густое,
Мы едины, как могут вообще быть едиными двое.
За такие глаза рушат в пыль и семью и карьеру,
И считается время не почасово – поколенно.
Бьют удары в висках, неритмичны, пугающи, звонки.
Все нерезко вокруг этих глаз, словно брак фотопленки,
Их прозрачность затянет, закружит мальстрёмовым бредом...
Погрузился. Не выплыл. Погиб. Но и счастье изведал.

ПЕСНЯ К КИНОФИЛЬМУ
Что-то сердце чаще биться стало,
Вижу через памяти пожар -
Солнце, как подбитое, упало
За пропахший кровью Кандагар.

Разную всем выдала дорогу
Никому не нужная война.
Где вы, Толик, Саня и Серега?
Мне остались ваши имена....

Жаркие полуденные склоны
Нас вели на низкий перевал,
Лился пот на пыльные погоны,
Если кто в погонах понтовал.

Взрыв расцвел у самого порога,
Падает саманная стена...
Где вы, Толик, Саня и Серега?
Где хранятся ваши ордена?

Быстро умирало наше детство,
И рождалось в муках из него
Спиртом обожженное соседство,
Кровью окропленное родство.

На детей своих смотрю не строго,
Нежности в душе звенит струна.
Где вы, Толик, Саня и Серега?
Им достались ваши имена.

* * *
Чтобы на сердце стало лучше
И дабы воздух легче стал -
Заполни день «Бесаме Мучей»,
А также «Чаттанугой Чучей»
Прогладь болящие места.

Ты сразу вспомнишь время оно -
Скрип деревянных половиц,
Изгиб змеиный саксофона,
Дуэт Сачмо и Эллингтона
На снимках сломанных ключиц.

Взгляни в окно – такая слякоть,
Прижми к стеклу горящий лоб.
Сочится дня густая мякоть,
И остается только плакать
Под звуки рваные синкоп.

* * *
В непостижимых пучинах Эреба
Молнии злобна змея,
Низко повисло озябшее небо,
Черная метка моя.
Дом уплывает за бурю ночную,
Шторы под ветром дрожат.
Кажется, что ничего не начну я,
Выпал неверный расклад.
Неотделима приросшая маска,
Словно давнишний ожог.
Это совсем невеселая сказка,
Но не печалься, дружок!
Малоразбавленым огненным грогом
Я загружу пустоту
И помолчу перед первым итогом,
Рифмы ловя на лету.
Ветер на улице плачет и стонет,
Сдавшись идущей зиме.
Линия жизни ползет по ладони
И исчезает во тьме.

FIN DE TEMPORADA
Где ты, город, где страна, где держава?
Пустота, что не заполнишь собою...
Горы пыли, удушающе ржавой,
Круг палящий над моей головою.

Все распалось, хлеб ушел на мякину,
Невозможно залечить твои раны.
Твой народ тебя навеки покинул –
Кто в могилы, кто в заморские страны.

Оплела твои сады куманика,
Провалились, разрыхлевши, стропила.
Даже птичьего не вылетит крика,
Все истлело, зацвело и прогнило.

Серый лес пришел на площадь собраний,
Бурый мох покрыл ступени и стены.
Не осталось ни забот, ни желаний,
Ни болезней, ни любви, ни измены.

Туча быстрая, как черная лошадь,
Все затянет, зашумит ветра песня.
Здесь была когда-то Красная площадь,
Там была когда-то Красная Пресня...

* * *
Нынешняя зима опять зарифмована с прошлой,
Строчки следов на площади равномерны, ритмичны, злы.
Мне подобный подход абсолютно не кажется пошлым,
Забавно смотреть, как даты завязываются в узлы.

Зима не терпит покоя, все время швыряется снегом,
Ее рифмовка несложная: пурга – снега – берега.
Лунный диск поцарапанный висит надо мной оберегом,
Как нашаливший теленок, боящийся батога.

Родина и Отчизна – вполне разнополые вещи,
То ли пригреет мама, то ли накажет отец...
Но даже в погоду промозглую мне достаточно пищи,
А значит, и зимней рифмовке скоро придет конец.

Мутный теленок спрячется в низко висящих звездах,
Весна нас окатит запахами - свежестью и сосной,
Громко хлопая крыльями, согреет продрогший воздух
И станет вовсю рифмоваться с прошлогодней весной.

ДОБРОПЫХАТЕЛЬ

Живу на даче в Востряково,
Беспечно, но не бестолково,
Воды нет в кране, что ж такого?
Зато есть с кем поговорить.
Здесь тезка невского поэта
Житье мне скрашивает это,
И разговоры до рассвета
Прядут невидимую нить.

В прокуренной холодной кухне
Грызет науку Саша Кушнир,
Ему не холодно, не душно
Учиться под «Алиготэ».
Хоть Саша на правах на птичьих,
Но что-то вмиг сложил и вычел,
Он знает чисел тех обычай,
А также знает каратэ.

Снегами сглажена платформа,
На мне тулуп, как униформа.
На все – от бури и до шторма
С такой одеждою плевать.
Иду враскачку по тропинке
К одноэтажной той картинке,
Хрустят встревоженные льдинки,
И в мире тишь и благодать.

Нет, я совсем не злопыхатель,
Скорее, я – добропыхатель,
Стараюсь заровнять, как шпатель,
Стихами холмики невзгод.
К чему печали, мой приятель ?
Да, я трудился, как старатель,
Чтоб было все при чем и кстати,
А шло порой наоборот.

Но снегом яблони одеты,
На них огромные береты,
Спят «семеренки» и «ранеты»,
Что им заботы наших дней?
Я в Востряково погружаюсь
И ничему не поражаюсь,
А не спеша преображаюсь,
Чтобы не стало холодней.

ПОГРУЖЕНИЕ
Мы не козлы, не фраера,
Не духи из бутылок винных.
Мы - шебутная детвора
С тагильских улиц тополиных,

Где разноцветен даже дым,
Где в переулках шелест платьев,
Где мы педалями скрипим
Велосипедов старших братьев,

Где у беседки пьют вино,
Беспечно матерясь при этом
(Плохая рифма - «домино»,
Но ничего другого нету),

Где был я бит, и где я бил,
Где прыгал с шифера сарая,
Где я впервые полюбил,
И где пришла любовь вторая,

Где сквозь балконные столбы
Доносится журчанье лейки,
Где грузовик, и звук трубы,
И папа с мамой на скамейке,

Где мрачно ходят по двору
И Витька Рыжий, и Василя,
Где руки тянутся к «перу»,
Где всё вокруг – моя Россия.

…Нет, не покатится слеза,
Хотя порою мне лажово -
Я вновь стою, закрыв глаза,
На старой улице Бажова.

ЗЕЛЕНАЯ ЛАМПА
Коричневый кубик стоит у дороги и окна темнеют,
Замерзших деревьев в ночном полумраке возносятся лапы,
Уснули все люди. В окне небольшом пламенеет
Зеленая лампа.
Не спится, наверно, хозяевам этой обычной квартиры,
А, может быть, просто забыли о лампе и тихо уснули,
Устав от уборок, покупок, размолвок и стирок,
И только свет лампы цветет над безмолвием улиц.
А ветер свистит и играет беспечно вчерашней газетой,
Огни фонарей переломлены в стеклах заснеженной призмы,
И пишут в ночи за зеленою лампой поэты,
Идет на Земле фильм другой, третья серия жизни.
Как трудно во мраке найти свой проселок, тропинку, дорогу,
Легко заблудиться, приняв за природу простые эстампы,
И, словно маяк, нам приходит порой на подмогу
Зеленая лампа.

* * *
Умирают матери ночью во сне.
Отцы умирают днем на виду,
Трепеща, как рыбы на Божьей блесне.
А мы остаемся гореть в аду,
Не веруя ни в каких богов.
Излишен вопрос. Не нужен ответ.
Стихает шарканье их шагов.
И нет нам прощения. Просто нет.

ПЕРМЬ
                        Л. Бегишевой
Опять лежат преградой поезда
К веселому и ласковому дому,
Где места нет ни злому, ни чужому,
Нет лжи, и правит только слово "Да".
Мы понемногу обживаем путь,
Мы, дети разных полюсов магнита,
А это сотни лет назад открыто -
Друг к другу будет вечно нас тянуть.
Над городом сгорает желтый круг,
Но на душе туманная погода.
Над Камою курлычут теплоходы,
И близится безмолвие разлук.
Прощание с друзьями, и слова,
И взмах руки подстреленною птицей...
Земля под дых через вагон стучится,
Злорадно повторяя: "Черта с два!"
Дыра в душе пробита навсегда,
Как в рериховских фресках в старом доме,
И никого с тех пор не вижу, кроме
Тебя. А остальное - ерунда.
Не часты наши встречи... Не горюй!
Когда нибудь пути пересекутся,
И пальцы меж собой переплетутся,
И на три дня растянем поцелуй.

РОСТОВ

Над ростовскими звонами дождь
Третий день купола омывает,
Лужи вдребезги он разбивает...
Ты услышишь, к окну подойдешь,

Ну а там за окном купола,
Купола, купола золотые,
От дождя загрустили святые,
И у нас, грешных, плохи дела.

Разливается дождь по траве,
Мы тоскуем от этой картины.
Что ни час - все минуты противны,
Лишь раздумья кипят в голове.

Может к лучшему эти дожди -
Больше времени есть оглянуться,
Все увидеть, от мыслей очнуться
И мгновенью сказать: "Подожди!

Подожди, ты недолго живешь,
Подожди, не спеши, ты прекрасно!"
В эти дни стало многое ясно. ...
Над Ростовом качается дождь.

КАЛИНА КРАСНАЯ

"Как невесело и страшно, если слово бьется в губы,
Если слово бьется в губы, разбивая десны в кровь...
Только я не мог иначе, мне в судьбе изгибы любы,
Только я не побирушка, ты мне слезы не готовь.

Как сказать о том, что видишь, как сказать о том, чем платишь
За веселое довольство жить, не ведая затей,
Если кровь на авторучке, если сердце вечно настежь,
Если в жизненной колоде не хватает мне мастей?

А улыбчивый убийца пулю мне в живот подарит,
Где-то будет плакать мама об ушедших сыновьях,
И слегка качнет листвою мне березка молодая,
И на вдохе оборвется маета и боль моя.

Я не все сказал, поверьте, я не всю изрезал душу,
Мне нужны еще две жизни, что мне эта лишь, одна!"
...За окном моим снежинки в тишине полночной кружат,
Я сижу при свете лампы и читаю Шукшина.


Вернуться на главную