|
БАЙКАЛЬСКИЕ ЦВЕТЫ
Кате
Лесной букет, цветов собранье
На дачном письменном столе,
В нём стольких красок сочетанье,
Присущих небу и земле.
В нём неизысканность такая,
Что сердце ощущает вдруг,
К былинкам ломким приникая,
Прикосновенье детских рук.
Как маки солнышко пылало,
Пыльца летела с высоты.
Над славным морем,
над Байкалом
Ты собирала мне цветы.
Уже в лесу гнездился вечер,
Ночной халат себе латал,
А на горе трещал кузнечик
И долго пó небу летал.
Ты шла, как девочка лесная,
В венке из лилий, медуниц.
Ты принесла букет, не зная,
Что в нём таится пенье птиц.
Ты от тоски необъяснимой
Меня сумела излечить...
Смогу ли я - вот так же зримо -
Людское горе различить.
ЕЛЬ
Анатолию Горбунову
Пристали к берегу случайному,
Где пахнет вечностью чабрец,
Где ель стоит необычайная,
Как малахитовый дворец.
Вблизи – густая,
неохватная,
С землёю связана узлом.
Её кора шероховатая
Напоминает скальный слом.
…Шумнула птица, ветка треснула.
Ель провожает корабли,
Своё спокойствие железное,
Перенимая у земли.
* * *
Разбуженно, чисто и длинно
Плывут надо мной облака,
Как будто весенние льдины
Небесная движет река.
Но канет хрустальное утро
В такой же хрустальный Байкал,
И солнце отвесно и круто
По белым взойдёт облакам.
Лучами ударится в темя
Июльская злая жара…
Потрогаю вязкое время,
Морковку полью из ведра.
На тополе или на небе
Висит позолоченный плод.
Волны не поднимется гребень,
С душою расторгнута плоть.
Дождя ожидаю, как чуда,
С надеждой смотрю в небеса,
Где медно-стеклянная груда
Мои обжигает глаза.
Но вот, словно медленный коршун,
Опустится душная ночь.
…На даче мяукает кошка
И спит ненаглядная дочь.
А небо, как вольная воля,
Где звёздные бродят стада,
Где, словно душа на приколе,
Моя полыхает звезда.
ГЛЕБУ ПАКУЛОВУ
1. Над Байкалом
Сегодня тучи над Байкалом
Друг друга брали на таран.
Я видел: молния скакала,
Как белый выстрел по горам.
Я видел: радуга-подкова
Пыталась Землю подковать...
И дождь — Молчановскую падь
Громил, как Поле Куликово.
Шумело войско острых листьев
И поднимались копья трав,
И грибники в одеждах липких
Бежали, полы подобрав.
Летели ветры без оглядки...
Земля и Небо, Тень и Свет
Скрестили копья в ярой схватке,
Как с Челубеем Пересвет.
Обозревая туч когорты,
От ветра заслонясь рукой,
Писатель Пакулов на горке
Стоял, как будто князь Донской.
Он день безветренный пророчил...
Стихало всё... Но между скал
Всю ночь булыжники ворочал
Волнами — увалень Байкал.
2. Гроза над Ангарой
С угрюмой северной горы,
Хотя восток был светел,
На левый берег Ангары
Катился хваткий ветер.
Ярился бубен в облаках
И молнии косые
Щипали лиственницу, как
Промокшие гусыни.
Река звенела серебром
И, злясь, переступая,
Как буйный конь, катился гром,
В ней повода купая.
Казалось, мир входил в игру,
Нетленный и могучий,
Дождя блестящую икру
Вымётывали тучи.
Кружились брёвна вдалеке -
Чешуйчатые глыбы,
Как будто плыли по реке
Диковинные рыбы.
- Да будет день! Да будет хлеб!
На самом деле: жито! -
Мне говорил приятель Глеб
И нёс под дождь корыто.
* * *
И весь Байкал,
Как школьная тетрадка,
Как мой заплыв,
Как детские рисунки,
Как радуга, цветущая вдали.
Приходят волны –
Почесать о камни
Свои аквамариновые спины
И, словно нерпы,
Резво унестись.
А яхта,
Управляемая солнцем,
Разрезала Байкал наполовину,
Чтоб ветры не поссорились,
Чтоб каждый
Имел свою и воду, и песок.
И вот гудят, беснуются, воркуют,
Друг друга
Стороною облетая,
Два ветра,
Два байкальских властелина:
И Баргузин,
И дикая Сарма.
ЗИМА НА БАЙКАЛЕ
Ударила в небо
волна ледяная,
уткнулись,
как лошади
в стог
облака.
Сарма облетела,
как ведьма шальная,
свинцовую воду, стога, берега.
От зимнего холода
съёжилось утро,
попрятались люди,
застыла вода,
и только тяжёлые,
чёрные утки
ютятся у кромки
байкальского льда.
ИЗБА
Срублю себе избу,
Чтоб к брёвнышку бревно.
Старинную резьбу
Прилажу на окно.
Измыслю в доме печь
На наш – сибирский лад,
Чтоб мог супы стеречь
Ухватистый ухват.
Во дворике с утра
Топориком стучу.
Строителю добра
Работа по плечу.
Огонь и дыма след,
Кирпичная труба.
На целых двести лет
Поставлена изба.
Забрёл на огонёк
Сосед мой – дед Пахом –
И увенчал конёк
Сосновым петухом!
Избой доволен я –
И не хочу скрывать!
Пускай ко мне друзья
Приходят пировать.
Здесь рюмка и бокал –
Всё кстати, всё к лицу.
…И батюшка-Байкал
Повадился к крыльцу…
БАЙКАЛЬСКИЕ ТУННЕЛИ
Тишина в ребристом полом теле.
Тишина не звонкая, глухая…
В ваших недрах, тёмные туннели,
Кажется – бессмертье отдыхает.
Пролетают месяцы и годы,
Катятся рассветы и закаты,
Ваших сводов не источат воды,
Не разрушат входов камнепады.
Сталактитов белые подвески –
Это в твердь спрессованное время.
Пятьдесят туннелей на отрезке
Небольшом, но родственном поэме.
Вы своё – ещё не отслужили,
Вас покой – как будто окружает…
Но Байкал волнуется двужильный:
Лодки-мореходки снаряжает.
Вас в утиль дорога не списала,
Хоть и нет тех прежних полустанков,
Маются в заброшенных вокзалах
Души камнетёсов-арестантов.
Вон душа Васильева Ерёмы –
Мастера дорожного – летает,
А на этом полустанке, кроме
Двух старух, никто не обитает.
Амбразуры ваши потемнели
От коптящих небо паровозов…
Но живут байкальские туннели –
Горький подвиг русских камнетёсов.
* * *
В тихий омут поднебесный
Рухнет белая звезда.
Круг стальной,
потом железный
Вздыбит сонная вода.
И пойдёт, пойдёт кругами
Бездны омут ледяной.
Упадут на Вечный Камень
Круг железный,
круг стальной.
Сквозь туман
и воздух мглистый
В час ночной увижу я,
Как, рождая, гасит искры
Вечный Камень бытия.
В ДАЧНОМ ДОМЕ
Женечке
Моя душа звала, просила,
Чтоб ты явилась в этот час,
Чтоб одного меня любила
Всегда – и после, и сейчас.
Чтоб никому не говорила
Те сокровенные слова,
Которые ты мне дарила,
От сна опомнившись едва.
Хочу приехать на неделю
В наш поднебесный дачный дом.
Хочу, чтоб мы перелетели
И оказались ночью в нём.
Хочу войти, открыв воротца,
В наш двор, напиться из ручья.
Ночь поцелуями взорвётся,
Где ты – Вселенная моя!
А утром выйти в полыханье,
В горячий клевер, в жаркий дым,
И уберечь твоё дыханье,
Соединивши со своим.
Приди в тот мир зелёный, влажный –
Под золочёною сосной…
Моя душа тебе расскажет,
Как нелегко ей быть одной.
ТЫСЯЧЕЛИСТНИК
С руки обронишь мягкий листик,
Сорвёшь корзинчатый цветок.
Горчит во рту тысячелистник,
Едва надкусишь стебелёк.
Себе он знает цену, место
Среди опушек и дубрав.
Тысячелистнику не тесно
Среди других сибирских трав.
В лесу, где к ягодам поспелым
Уже слетелись пацаны,
Поляны розовым и белым
Тысячелистником полны.
Как деловито, цепко виснет
На мелких венчиках пчела!
Сорву цветок тысячелистник,
Чтоб мама тыщу лет жила.
НА ОСЕННЕМ ОГОРОДЕ
Задвижка сорвана с болта,
Распахнута калитка.
На грядке – жухлая ботва,
В ней прячется улитка.
С деревьев рухнула листва,
Морозом первым смята.
Покрылась инеем трава
И почернела мята.
Сорву укропа терпкий клок,
Едва шепну губами:
– Привет, пустынный уголок
И низенькая баня…
Уже подсолнухи пусты –
Столовая пичужек.
И вмёрзли павшие цветы
В стекло прозрачной лужи.
Не слышно крика журавля,
Как не было цветенья…
Какая грустная земля!
Какое запустенье!
В сухой отброшена осот
Колодезная крышка…
И, одинокая, растёт
Капусты кочерыжка.
ЛЕСНИК
Виктору Носыреву
Леснику сказал я: – Виктор!
Вот опять ты глушишь спирт.
А в кордоне, у развилки,
Странно дерево скрипит.
Дело, кажется, не в ветре.
Ветра нет. Природа спит.
А на пятом километре
Страшно дерево скрипит.
Мне лесник ответил: – Ладно.
Взял солового коня,
Карабин шестизарядный
И умчался от меня.
Осень длинная висела
На берёзах, листвяках.
Отчим домом пахло сено,
Кобелишко спал в ногах.
Не прошло и получаса,
Как явился мой лесник…
Кобелишко зачесался,
Взлаял, хрипнул и поник.
Поводя недобрым оком,
Осадил соловый рысь.
Притороченная сбоку,
У седла болталась рысь.
Тут лесник поведал: – Летом
Рысь гнездо себе свила
И на дереве на этом
Зазевавшихся ждала.
Вон, за нами как-то кралась
И могла бы навредить…
Ну, а дерево старалось
Глупых нас – предупредить!
ДАШЕ
Моя дочурка, мне твой лепет
Напоминает певчих птиц.
С тобою – благодатно лето
И у Байкала нет границ.
Нам дней отпущено немало,
Нам ягод всех не перебрать.
Пройдёмся берегом Байкала,
Как будто берегом добра.
Смотри, какую золотую
Волной прибило бересту!
Закрученную, завитую –
И этот шест, и лодку ту…
Пойдём, поднимемся на скалы,
Увидим дальние миры,
И разноцветие Байкала,
И многоцветье Ангары.
Нас шмель мохнатый не ужалит,
И мы сегодня при луне
Поймаем рыбу и зажарим,
Как мы умеем: «на рожне».
Моя дочурка, во вселенной
Ты – мой единственный маяк!
И я плыву, бессмертный, тленный,
Кораблик твой и твой моряк.
* * *
Поутихла моря глыба,
В ночь укнулись катера.
Снилась мне чуднáя рыба,
Чуть поменьше осетра.
Эта рыба не простая,
Точно, что не из простых.
Вроде и не золотая,
Но в чешуйках золотых.
Эта рыба знала шутки,
Пела тонким голоском
И топорщила чешуйки,
Буто маленький дракон.
Нет, она хвостом не била,
Очень смирная была,
Плавниками шевелила
И к моей душе плыла.
А душа к озёрной зыби
Привыкала и тесней
Приникала к странной рыбе,
Разговаривая с ней.
Дух мой нежился, купался
В водах, солнцем налитых.
…Я под утро просыпался
Весь в чешуйках золотых.
* * *
Я на Байкале жил. Резвиться
Моя дочурка здесь могла.
Здесь удивительная птица
Гнездо высокое свила.
Я на Байкале жил всё лето
Близ неба, волн и облаков.
Ах, сколько птицей песен спето
И майских поймано жуков.
Мы выходили утром рано,
Встречали ветреный рассвет.
В порту Байкал стальные краны
Кивали, кланялись – привет!
К Байкалу с вёдрами спускаясь,
Мы раздвигали облака…
Волна высокая, морская
С разбегу била в берега.
Обратно шли с живой водою
В свой домик бодро и легко,
Где в кружках нАлито густое,
Негородское молоко.
* * *
Ещё от ветра стынут пальцы,
Но солнце негу
с неба льёт.
И начинает рассыпáться
Игольчатый байкальский лёд.
Листвянка.
Порт Байкал – напротив.
Льды режет судно.
Стонет сталь.
Встаёт ежом в водовороте
Иголок тающий хрусталь.
С неповторимым, тонким звоном
Разъединяет иглы он…
Тайга просторным, чутким лоном,
Проснувшись,
ловит этот звон.
По крепким льдинам бродят утки,
Вновь день прибавил свой накал.
Я напролёт вторые сутки
Сижу
и слушаю Байкал.
ФОЛЬКЛОРИСТ ВАЛЕРИЙ ЗИНОВЬЕВ
Только явится парень
Неуёмной души,
И сгорит, как Гагарин,
И замрёт, как Шукшин.
Как Есенин повиснет,
Как Вампилов нырнёт,
Будто кто, поразмыслив,
Стреляет их влёт…
Владимир СОЛОУХИН
(Эти строки над гробом Валерия Зиновьева
читал Валентин Распутин…)
Тот миг волшебный краток,
В нём исчезает вдруг
Душевный беспорядок
Твоих cердечных мук.
И ты уже, как будто
Полмира приобрёл…
Над Родиной под утро
Взмываешь, как орёл.
Над русским перепутьем
Паришь, набравши сил,
Где Валентин Распутин
С Наташею парил.
По правилам полёта,
Преодолевши страх,
Взлетает над болотом
Душа о двух крылах.
Над заболевшим веком,
Над синей кровью рек,
Над скорбным человеком
Ты делаешь разбег…
Ты легче той синицы,
Счастливей малыша.
Твоей любви границы
Раздвинула душа.
Байкальский воздух чистый
Под крыльями поёт,
Но потаённый выстрел
Тебя сбивает влёт…
Парить под облаками –
Убит волшебный дар.
Ты падаешь на камни,
Как с неба пал Икар.
…Будь проклят холод склепа,
И мрамор, и гранит…
Смотрю, как долго небо
Твой силуэт хранит
БАЙКАЛ И МЫ
Мне этот мир земной завещан
И этот воздух золотой.
Как чайка, вновь душа трепещет
Над зыбкой, зябкою водой.
Над лесом, над скалой отвесной,
Где ходит длинная волна,
Над голубой хрустальной бездной,
Она, действительно, – без дна!
Байкалу – двадцать миллионов
Крутых, покатых, звёздных лет…
Мы – дети стали и бетона,
Мы на его напали след.
Мы, словно гончие собаки,
Его зажали здесь и там:
На юге – трубы, яды, шлаки,
На севере – жестокий БАМ.
Байкал взывает, негодует,
Пощады просит у земли,
Стеклянным смерчем протестует
И топит наши корабли.
Потом, расслабленный, в печали,
В упор разглядывает нас,
Моей тайги – глазной хрусталик,
Планеты совестливый глаз.
КОРНИЛЫЧ
Никите Корниловичу Кузнецову
Расскажи мне, дед Корнилыч,
Севши в лодке на корму,
Как почти искоренили
Род наш русский на корню.
Ты поведай мне, Корнилыч,
Как вас в том, в 37-м,
В зонах пулями кормили
В переносном и в прямом?
Вы в наветах шли по пояс,
Процветало в мире зло.
Этот год, как бронепоезд,
В души въехал тяжело.
В бронепоезде царили
Самосуд и произвол…
Как вам Север подарили?
Сосен шум? И шахты ствол?
Памятуй о том, Корнилыч!
Ты – не вечен. Ты уйдёшь.
Не расскажашь про могилы,
Сам в забвенье пропадёшь.
До сих пор ведётся поиск
Жертв безвременья того.
Поослабь рыбацкий пояс,
Жду рассказа твоего…
БАЙКАЛЬСКИЕ КРАСКИ
Горит Байкал!
Вы видели
горящий…
сверкающий,
пылающий Байкал?
В нём плавает расплавленное солнце.
И сам он – как жаровня серебра –
Горит, переливается, ликует,
Слепит глаза и манит вглубь пожара,
Потом – на берег,
на крутой откос.
Но вот уже и склон, где сердолики,
И яшма, и гранитные разломы,
Зажёгся, задымился, запылал…
Горит Байкал серебряный,
хрустальный,
Лазурный,
перламутровый,
зелёный,
Свинцовый,
сизый,
дымчатый,
туманный,
Чешуйчатый, глубинный, золотой!
ВЕСНА НА БАЙКАЛЕ
Сухой пырей и жесткий вереск
Освободил апрельский снег.
Уходит хариус на нерест,
Природа делает разбег.
Трава является помалу,
Чтоб на пригорках зеленеть.
Идти опасно по Байкалу,
Небезопасно льдом звенеть.
Сарма из темного распадка
Летит над зеркалом воды.
За три часа! Куда?
Загадка!
Ушли таинственные льды.
Проснулось солнце рано-рано,
Блеснули стёклами дома.
Подмышкою Хамар-Дабана
Заснула дикая Сарма.
Легко пульсирует аорта
Кристально-чистой Ангары,
И вышел «Бабушкин» из порта,
И птичьи грянули пиры.
ОТ ИМЕНИ БАЙКАЛА
И в отверстые уши,
и в ваши глаза
Западут мои чаянья, мысли…
На планете – байкальская зреет слеза,
День качается на коромысле.
Справа – сети закат
по воде протянул,
Или вёдра в Байкале купает.
Слева – вспыхнул восход
и воды зачерпнул,
Золотистые капли роняет.
В доме – ясный огонь,
как у предков моих,
И горячего завтрака шёпот.
А Байкал у окна, как ребёнок, притих
Или силы иссякшие копит?
Вот назреет бездонная эта слеза,
Ей лишь стынью наполниться надо –
И в отверстые уши
И в ваши глаза
Ледяная ударит громада.
Я-то знаю: Байкал затевает набег…
Вот наполнится гневом и пылом,
И тогда не спастись покорителям рек,
Поворотчикам и воротилам.
ЛЕТО 1985-го
Горы поникли от горя,
Даль голубая – черна.
Душит таёжное море
Дымных пожаров волна.
Кто их очистить поможет –
Лёгкие нашей земли?
Кажется, содрана кожа,
А залечить не смогли.
Око далёкого солнца
Светится сквозь пелену,
Словно извергнули стронций
Люди, начавши войну.
Облачный бинт –
над Байкалом,
И забинтован Иркутск…
К речке
добраться по скалам
Силится вспыхнувший куст…
Гарью пропитанный воздух.
Кедры повержены в ряд…
– Пахнет в Сибири погостом! –
Мне старики говорят.
СОНЕТ
По небу разливается пожар,
Ревут медведи, тявкают лисицы.
Я с дочерью взойду на крутояр,
Скажу: – Смотри!
Твоя земля дымится!
Неужто, как обугленный Икар,
Исчезнет мир? И небо загорится…
Проступят в пепелищах наши лица
И станет чёрным
наш зелёный Шар?
Горит душа, болит моя душа…
Я дочь прижму и тихо, не спеша
Спущусь в гнездо,
как птица с крутояра.
Людская совесть, подними глаза!
Смотри, горят сибирские леса
Предвестием Вселенского пожара.
* * *
О мать-природа!
Сдвиг горчайший
Произошёл в твоей душе.
Неужто волей высочайшей
Не обладаешь ты уже?
Неужто мертвенною синью
Мускулатура затекла?
И чернобыльником-полынью
Позаросла, позаросла?
Неужто ты поднять не в силе
Свои зелёные крыла?
Тебя, как аиста подбили
И выжгли пёрышки дотла…
О мать-природа!
Изнемогший,
От неизвестности дрожу,
Полуотравленный, продрогший,
Я у озёр твоих сижу.
И задыхаюсь, и немею –
Всех злодеяний брат и сват –
Спастись, наверно, не сумею,
И разумею – виноват!
БАЛЛАДА О ПОСЛЕДНЕМ ЧЕЛОВЕКЕ
По воле зла, по воле ветра
Несётся по морю Ковчег.
На нём в пучине беспросветной
Плывёт последний человек.
Его захлёстывают волны,
Его душа ещё жива.
И губы силятся невольно
Сказать последние слова.
Сказать грядущим поколеньям,
Которых нет уже в живых,
Что человек – венец Вселенной –
Погиб, не думая о них:
О тех, кто заново родится,
Кого убил двадцатый век…
В небытие, в ничто стремится
Последний мёртвый человек.
БАЙКАЛЬСКОЕ ЛЕТО 1986 ГОДА
Какое лето ясное у нас!
Байкал аквамариновый играет.
В нём жизни ток не только не угас,
Он импульсивней в центре и по краю.
И кажется бессмысленно-пустой
Попытка отравителей Байкала
Запас воды божественной, святой
Пустить в расход,
чтоб смерть её лакала.
Что нам заменит эту чистоту?
Глубоких вод подвижную хрустальность?
Кто нам готовит в доме пустоту?
Таких немало на земле осталось…
Им кажется, что скоро перемрём,
Что сердце от Байкала откачнётся…
Но помните!
Небесный грянет гром,
И светопреставление начнётся.
Поверьте, злодеянья не простим.
Подумайте и силы соразмерьте.
Мы всё равно вам ходу не дадим
При нашей жизни и при нашей смерти!
* * *
Расцвети, моё лето, раскинься
Прибайкальским зыбучим ковром,
Райским деревом
к сердцу придвинься,
Воспылай земляничным костром.
Чтобы птицам леталось и пелось,
Чтобы травам густелось в дождях,
Чтобы детям моим не робелось
У байкальского лета в гостях.
Разгони над Байкалом туманы,
Растолки мои беды в стекло
И наполни стихами карманы –
Не однажды ты мне помогло.
Пусть клубятся
байкальские волны,
Машет лодка пернатым веслом,
И пускай беззаботно и вольно
Дети спят у тебя под крылом.
Прибайкальская дремлет дорога…
Спите, детки, до ясного дня,
Вы – надежда моя и подмога,
То, что в жизни спасает меня.
ГРОЗА В ПРИБАЙКАЛЬЕ
Как железные, сомкнулись
Надо мною небеса,
Шелестя, к земле пригнулись
Прибайкальские леса.
Гром – скучающий верзила –
Взял у егеря ружьё…
В гору молния вонзила
Жало острое своё.
Я лечу по урагану
В потемневшую копну.
Гром, подобно уркагану,
Кроет матом тишину.
А за мной, в весёлом страхе,
И уже быстрей меня
Мчится, вымочив рубахи,
По тропинке – ребятня.
И в копне, у основанья,
(Да простит хозяин нас!)
Каждый с диким ликованьем
Пробивает узкий лаз.
Мокнут травы, никнут ветки,
И на небо из копны
Смотрят, как из-под наседки,
Петушками – пацаны.
НА КРУГОБАЙКАЛЬСКОЙ ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГЕ
Юрию Ивановичу Черняеву
Ах, на Байкале в Присаянье
Мы лето каждое живём.
И детвора моя, и сам я
Чудесных наваждений ждём.
Оно случится на Байкале –
Невероятное – всегда!
Вон слитки солнца в глубь упали
И стала золотом – вода.
Здесь волшебство в любом предмете,
В любом цветке – волшебный мир.
А если в чудо верят дети,
Оно устраивает пир.
То вышьет звёздами полсвета,
То пустит радугу с дождём.
Мы ненасытны в это лето,
Очередного чуда ждём.
И вот случилось! Извиняясь
За столь невиданный извоз,
Волшебник-машинист Черняев
Подводит к дому тепловоз.
Мы все утроились в кабине,
У всех – особый закуток.
Мы путешественники ныне,
В былое совершим виток.
Кругобайкальская дорога –
Живая наша старина,
Пример Великого Урока,
Почти Китайская стена.
Кругобайкальская… Когда-то
В веках ей прочили житьё…
Пред кем дорога виновата,
Что мы забросили её?
Кругобайкальская дорога –
Истории российской цепь,
Ты обветшала, ты убога,
И лишь туннелей вечна крепь.
Когда и кем пробиты горы?
Бессмертью кто здесь бросил клич?
Мы проезжаем коридоры,
Всей грандиозности которых
Не в силах разумом постичь.
К кому податься за ответом?
Молчит портал. Молчит откос.
Ушёл на небо невоспетым
Российский наш каменотёс.
Знать, дети, вам искать ответа,
Камней услышать голоса…
Туннели ждут добра, привета.
Они – восьмое чудо света.
Не зря мы верим в чудеса.
* * *
Вижу – ночью вода умирает:
Оживёт и опять упадёт.
Злая воля её подминает,
Стать живою водой не даёт.
Словно путы вода разрывает,
Её – спящей – берут по ночам.
И печали моей прибывает,
И шумит не Байкал, а печаль.
Безысходностью полнятся дали,
Бьётся в берег слепая тоска,
И мельчайшие брызги печали
Отражают слезу маяка.
Боже правый! За что так гонима
Мать-природа? Её чистота?
Неужели она нелюбима?
И её не спасёт красота?
Всё уйдёт, отболит, отгорюет:
И вода, и земля, и народ…
Только кто нас тогда соборует?
Кто на смертном одре отпоёт?
НА БАЙКАЛЬСКОЙ ДАЧЕ ВЕСНОЙ
Брату Анатолию
И вот потрескивает печка,
Ладони тянутся к теплу.
Вон лета прошлого колечко
Лежит берёстою в углу.
Двор прибран нынче
младшим братом:
Листва пылает и кора.
На пне, как будто император,
Мой брат сидит среди двора.
Не представляю жизнь иначе!
Здесь всё звучит с душою в лад.
Опять мы трудимся на даче,
На свежих грядках ищем клад.
Горят, горят на огороде
Будылья, старая ботва.
Благоговение в природе!
Восходит первая трава.
Росы живые бриллианты
Студёным блеском режут глаз.
Неужто бесы и мутанты
Отнимут это всё у нас?
Неужто душу с русским ладом
Они сумеют разлучить?
…Как хорошо на даче с братом
Себя, уставшего, лечить…
ОДА БАЙКАЛУ
Живое зеркало Байкала
В оправе скал. Скала к скале.
Здесь совершенство отыскало
Себя в байкальском хрустале.
Здесь небо в море уместилось,
Рисунок гор – неотразим!
В распадках ветры угнездились:
Култук, Сарма и Баргузин.
Здесь быть и жить необходимо –
У этих вод, у этих скал.
От зла да будет оградимо
Твое вместилище, Байкал!
Порою ты клокочешь гневно,
То пустишь рябь, то гонишь вал…
И мне охота каждодневно
Читать, как «Библию» – Байкал.
Оно почти невыразимо
То чувство древнее во мне,
Когда на крыльях Баргузина
Душа несется по волне.
Но, чу! Глухая ночь упала…
Деревья спят и люди спят.
Лишь где-то рядом запоздало
Во тьме уключины скрипят.
Я, ощутив Байкала трепет,
В нем звездную увидел взвесь.
Скажите, звезды, а на небе
Подобное Байкалу есть?
Он вечный! Вещий! Драгоценный!
Он место в космосе искал…
И если есть душа Вселенной,
То это, всё-таки, Байкал!
ПАДЬ ЧАЙКА
Сергею Иоффе
Падь Чайка крыльев не имеет,
Но кажется – она летит
К Байкалу синему и смеет
В него глядеться…
И глядит
На снежный верх Хамар-Дабана,
На кручи солнечных высот.
Падь Чайка реет неустанно
Среди невиданных красот.
В волнáх летит
мальчишек стайка,
И мне мальчишек не догнать.
Их – быстрых – нагоняет Чайка,
Летящая к Байкалу падь.
Здесь дом уютный расположен
В черёмуховом затишке,
Серёжей куплен, обихожен,
Чтоб петь и думать налегке
Под ясным,
круглым небосводом,
Среди черёмух и рябин,
Чтоб ты, Серёжа, был свободен
И – сродником – Байкалу был.
ЗА БРУСНИКОЙ
Николаю Есипёнку
Янтарный свет могучих сосен,
В сухой тайге брусники вал.
Явилась благостная осень,
Расправил мускулы Байкал.
Он весь трепещущий, лазурный,
Как будто небо между скал;
А небо ходит, словно бурный,
Свинцово-глыбистый Байкал.
Тайга напомнило – горнило:
Ковром оранжевым листва
Себя в распадки уронила,
Неувядаема! жива!
Смотрю на дальние зарницы,
На голубые кедрачи,
А сверху катятся синицы,
Как будто жёлтые мячи.
Сидим на отдыхе. Возникла
Еды походная гора...
Горит рубинами брусника
При свете позднего костра.
* * *
На Байкале
У меня между пальцев
Вырастают
Перепонки.
И если жена
Не успевает
Их разрéзать повдоль,
То наутро
Я летаю по небу
На пару
С красным кузнечиком.
Он веселится,
Устрашающе стрекочет
Шёлковыми
Парусами крыльев,
На лету
Шевелит усами
И громко кричит:
– Забирай!
Забирай влево!
Иначе нас собьют
Ракетные установки,
Охраняющие
Нерушимость
Государственной границы!
…И мы летим
От Саян обратно
И приземляемся
На нашу гóру,
С которой я,
Как лапчатый гусь,
Соскальзываю
Во двор,
Чтоб сдаться жене,
Потерять перепонки
И жить ожиданьем,
Когда они вновь
Отрастут.
СЕНОКОС В ПРИБАЙКАЛЬЕ
Илье Серебрякову
Скатился зной, как белый обруч,
На прибайкальские луга.
Прослыло лето нынче добрым –
Всё из дождя и молока.
Прослыло лето благодатным,
Вспоило травы и цветы.
Байкальский день,
с утра прохладный,
Стал раскалённее плиты.
Пырей в лугах –
прямой, как спица,
Горошек выпустил усы.
Июль. Настала косовица.
Прокос дымится от росы.
Литовки отбивает эхо…
Как в бой – готовится семья.
Вон – зять Егоровны приехал –
Худой и жилистый Илья.
Перевязав простой бечёвкой
Копну седеющих волос,
Он ударяется с литовкой,
Как будто молния, в покос.
Я помогаю. Я в запарке.
Я лет пятнадцать не косил.
А день неистовый и жаркий,
Как будто кожу прокусил.
Машу литовкой, как змеёю,
Поляну приступом беру.
Уже обед. Идём с Ильёю
Охолонуться в Ангару.
Попив-поев, лежим на травах,
Пытаясь дрёму побороть…
Как хорошо здесь,
Боже правый!
Ты этот край спаси, Господь!
* * *
Уже зима. Байкал дымится.
Пылает Ангары исток,
И солнце красное садится
В крутой байкальский кипяток.
Сухим огнём сверкнули горы,
Багрянцем воды налилúсь,
Танцует омуль краснопёрый.
…А солнце всё уходит вниз.
И вот оно уже с монету,
Края горячие видны…
Достигло дна,
прожгло планету,
Взошло с обратной стороны.
Где мир вальяжный, томный, сытый,
Сияет обруч золотой,
Как будто вечностью – умытый
Живой байкальскою водой…
* * *
Однажды я такое наблюдал:
Байкал
Всей массою поднялся,
Как дирижабль голубой,
Пустым своё оставив ложе.
Он был настолько голубым,
Что заменил собою
Небо:
Из дирижабля в синий плат
За полминуты превратился.
Шипело солнце, как желток
На раскалённой сковородке,
И рогом месяц выплывал,
Как затонувшая фелюга.
А в это время небеса
В его расщелину скатились,
Едва её заполнив до краёв.
И всё бы ладно!
Всё бы так!
Байкал и небо
Ложем поменялись…
Да только ночью
Бездна звёзд
Зажглась в ущелье,
Как в жаровне.
Вот то-то было нам тепло
На берегу ночного неба!
АЛЕКСАНДРУ СЕМЁНОВУ,
автору книги «Вольные кони»
Над блистающей чашей Байкала
У сыпучих разломов и скал
Как тебя твой Слово искало!
Как, найдясь, ты к нему приникал!
Ослепительный свет Мирозданья
И летучая музыка дней
Подарили с Байкалом свиданье
И гривастых ольхонских коней.
Ты живой красотой напитался,
Ты воспел дикой воли забег.
Никому жеребец твой не дался,
Он остался бессмертным навек.
На земной распростёртой ладони,
Понимая словесную речь,
В ночь летели косматые кони,
Чтоб от пули себя уберечь…
Так и мы, уходя от погони,
Обрывали с души удила,
Словно дикие вольные кони,
Не узнавшие пут и седла.
ЧЕРЕМША
Владимиру Черникову,
Юрию Черняеву
Байкала выгнулись края
И бьются в такт с моей душою.
Черняев, Черников и я
Идем в тайгу за черемшою.
Звенит июнь. И видит Бог,
Что всё готово к жизни новой.
Висит пыльцы живой дымок
Над белой шишечкой сосновой.
Среди валежников кривых,
Где в полдень сумраки не тают.
Подобьем молний шаровых
Жарки таёжные пылают.
А там, где гор водораздел,
Где комаров жируют стаи,
В низинах, меж древесных тел,
Там черемша пером блистает.
Плывет гусиным косяком,
Зовёт княгинею удельной,
Тайгою пахнет, чесноком
И темнотою запредельной.
Вот отдохнём и, не спеша,
Нарвём закуски лучшей в мире!
Родная матерь-черемша,
Ты – горький хлеб моей Сибири.
КОСТЯНИКА
Костяника – ты ягода детства.
Вспоминаю густой травостой,
Где царит с ручейком по соседству
Костяники дремучий настой.
По откосу – разлапые стебли
Примеряют свой колкий наряд,
Где рубиновый зонтик затеплен, –
Это ягоды детства горят.
…Помню, как начинались метели,
И настывшей, холодной зимой
Мы с утра костяникой хрустели,
Принося из кладовки домой.
Новый год. Изразцы на окошках.
С нами ёлка и тёплая печь.
Фитили самодельные в плошках
И крестьянская мамина речь.
На столе золотая картошка.
Новый год на курантах пробил.
И загадочно светится в ложках
Костяники сибирской рубин.
ЧАЙ НА БЕРЕГУ БАЙКАЛА
Вселенной тихий уголок –
Байкальский берег,
Где закопчённый котелок
И чай, и вереск.
Мы кипятили в котелке
Хрусталь Байкала.
Трещали сучья в костерке,
Звезда мигала.
Накидкой ночи невзначай
Мы укрывались
И, проливая крепкий чай,
Мы целовались.
Луна катилась из-за туч,
Как жёлтый слиток.
Наш чай был тёмен и пахуч –
Богов напиток.
Байкал размахивал крыла,
Звенели трубы,
И, обожжённые дотла,
Сливались губы.
Саранка красная цвела,
Волна кипела,
И пела каждая скала,
И небо пело.
О, этот обморок ночной,
О, ветер шумный!
О, берег вольный и хмельной!
О, чай безумный!
К ОТКРЫТИЮ СЕЗОНА НА БАЙКАЛЕ
Галине и Валерию Николаевым
Тарзаном весело облаянный,
Сижу за праздничным столом
В байкальском доме Николаевых
И Чудотворцу бью челом
За, что наш Байкал –
единственный!
За неизбывную любовь
К воде студёной и таинственной,
Что так огранивает кровь.
И за байкальца крепкоскулого,
За этот солнечный каскад
На всех увалах, скалах, уловах,
За трав июльский водопад.
Мои сваты не дали промаха:
Здесь в окнах облако сквозит
И ожерельями черёмуха
На горной улочке висит.
О, этот мир, всегда желаемый,
Где кедр, черёмуха и тмин…
В «высотном доме» Николаевых
Уже затеплился камин.
И снова здесь стихи читаются
И наполняется бокал…
А под горой вершится таинство:
Святится Господом Байкал.
ЧЕХОВ В ИРКУТСКЕ И НА БАЙКАЛЕ
Российской прозы коренник искусный,
Короткого рассказа исполин –
Великий Чехов побывал в Иркутске
Проездом на далёкий Сахалин.
В сибирском бездорожье пообывкнув,
Он в город мой влюбиться был готов.
Вдоль Ангары прошёлся и воскликнул:
«Иркутск – один из лучших городов!»
Неспешным шагом он промерил город,
Оглядывая крепкие дворы,
Повременил у древнего собора,
Что встал на диком бреге Ангары.
В Листвянке был непревзойдённый Чехов,
Байкальский воздух, как и я, глотал.
Ругался в шутку: «Жаль, что не поехал
Со мной сюда скотина Левитан!»
Какое чудо – эта синь Байкала!
Какой восторг – распадки и леса!
Всё то, что видел Чехов за Уралом,
Родным и близким в письмах описал.
Тебе спасибо, мужественный Чехов!
Не всякий представляет – каково
По всей Сибири лошадьми проехать!
Ведь это подвиг дерзостный его!
Ты был у нас. Я очень сожалею,
Что нет об этом песен и былин.
Иду Иркутском и мечту лелею
С тобою мчать вдвоём на Сахалин!
ЛЕОНИД БОРОДИН
1. В царстве Маритуя
Родился он в год чуда и печали
И оказался, видно, неспроста
В волшебном мире, на святом Байкале,
Где над волной взошла его звезда.
Сюда приехал, здесь и обогрелся,
Возвысил душу и открыл миры.
В Байкал, как в Вечность,
каждый день смотрелся!
Писатель сотворялся из игры…
Былины, песни, сказки памятуя,
В байкальских скалах двери приоткрыл
И оказался в царстве Маритуя,
Который был, как Бог, тысячекрыл.
Над морем плыли хлопья белых чаек.
Высокий и торжественный Байкал
Был тоже морем чуда и печали,
Когда к нему подросток приникал.
«От многих знаний многие печали…»
Он постигал и открывал один
Судьбу России, космос на Байкале,
Был в помыслах своих непобедим.
Он всё изведал: и властей давленье,
И нары, и тюремные дворы…
Любовь к России – тоже преступленье!
Она сильней, чем пули-топоры!
Весь мир узнал его живое слово.
Известен он, и он такой – один –
Стилист тончайший и глубокий, словно
Святой Байкал – писатель Бородин.
2.«Третья правда»
Трижды светел твой лик на Байкале!
Посреди не свершённых идей
Третью правду всем миром искали,
Ты нашёл её в сердце людей.
Ты нашел её не на парадах,
А в простой православной избе.
Эта третья — народная правда —
Путеводная в русской судьбе.
О вершителях зла памятуя,
Ты за Веру и Крест воевал.
Третью правду, как свет Маритуя,
Ты в застенках к себе призывал.
И на голос сыновнего зова
Из души, из народных глубин
Приходило Высокое Слово,
Как сиянье байкальских рябин.
И с тобою свиданию рада,
Раскрывала объятья свои
Третья правда — великая правда,
Бородинская правда любви.
3. Байкал. Леониду Бородину
Байкал сияет подо мною,
А надо мною — русский лес.
Байкал тревожно бьёт волною
В гудящий колокол небес.
НАД БАЙКАЛОМ
Пахнет сеном и листвою прелою,
Полыхает луноликий груздь.
И меня, и осень перезрелую,
Как в воронку, втягивает грусть.
Скоро снег
в таёжный дом направится,
Куропаток спрячет там и там.
…Даль ночная тишиною давится,
Звёзды ей царпапают гортань.
Но мороз сверкнёт,
зима упрочится.
И среди морозной тишины
Луч звезды, как лезвие, заточится
На шершавом наждаке луны.
* * *
Пришёл паучок, подивился,
Как я плету
Паутину слов:
– Хитрая паутина!
Прилетела пеночка, изумилась:
– Ой, какие тугие
Силки метафор!
Приплыл омуль,
Осмотрел мои сети стихов:
– Крепкие сети!
Эй, женщины!
Кто в сети попадётся –
Чур – моя!
* * *
Какая осень, Господи! А лес
Такие миру выставил наряды!
И столько напридумывал чудес,
Что блекнут восклицанья и тирады.
Оранжевым перенасыщен лес,
Карминно-красным, золотым, бордовым.
И этот весь божественный замес
Колеблется на фоне бирюзовом.
Так сквозь листву является Байкал,
Когда под гору из распадка глянешь:
По всей длине сияет между скал
На нём природный бирюзовый глянец.
А эти горы, что легли вразброс,
Уже в снегу, как чудо-великаны.
Над ними плещет золото берез -
И катят слитки с плеч Хамар-Дабана.
Не увезти, в тюки не увязать
У осени запаса золотого.
Пылает лес и хочется сказать:
- Какая осень, Господи! И снова
В её леса янтарные упасть
И в янтаре, как без вести, пропасть.
СЕСТРА
Сестре Валентине
Как хорошо, как беспредельно тихо
По осени в истоке Ангары.
Цветет укроп и зреет облепиха
На огороде у моей сестры.
Бурлит ручей. Поёт земля стоусто.
В распадке осень золотом слепит.
И листьями широкими капуста,
Как будто портупеями – скрипит.
Благоухают чеснока головки
С бородками, как будто мудрецы.
Срываясь с веток, не в пример морковке,
Спешат в ведёрко сами – огурцы.
Моя сестра – извечная трудяга –
Всё делает разумно, не спеша...
Какая в ней высокая отвага!
Какая в ней сердечная душа!
Порой устанет, но душою светит
Сквозь несусветный, горький беспредел.
С улыбкой встретит, ласково приветит
Среди своих необозримых дел.
...Велосипед оставлю и от речки
Иду к сестре в сей райский уголок.
Я рад её неповторимой речи,
Где лёгкий юмор, самобытный слог.
Поговорим – и отступает дыба
Тяжёлой жизни. Светит Ангара.
Я говорю Всевышнему – спасибо
За эту осень! За тебя, сестра!
НАЧАЛО ЗИМЫ НА БАЙКАЛЕ
Высокий свет насыщенных небес,
Лазурью напитавшийся в Байкале,
Морозом опрокинулся на лес
И подсинил заснеженные дали.
Как звонко в небе и легко в лесу,
В прозрачных рощах всё переменилось.
Себя неслышно по тропе несу,
Мне это утро будто бы приснилось.
Среди берёз такая благодать!
Прильну к березке и скажу: - Голубка!
Твоя душа - моей душе подстать,
Всё в нас с тобой устроено так хрупко.
О, где ещё так плавно, так легко
Стремится время по сугробам ясным.
И дышится, как в храме, глубоко,
И видится грядущее - прекрасным.
КОЛКА ДРОВ
Колю дрова по-деревенски, с толком,
Чтоб разогреть свой подзастывший кров.
Мне нравится обыденная колка,
Похожая на праздник – колка дров.
Топор, колун – всё в действии сегодня.
Какая радость в мышцах и в душе.
А в чистом небе – Николай Угодник
С живой водой в невидимом ковше.
Колю дрова. Так издревле водилось.
Мужской работы не боялись мы.
К нам снисходила Божеская милость.
...Колю дрова на стрежне у зимы.
Беру чурбак, оцениваю взглядом,
Из трещин – основную нахожу.
А женщина окажется вдруг рядом:
Тут я вкруг чурки петухом хожу.
Беру чурбак – берёзовый, сосновый,
Листвянный, тяжеленный, как валун.
И словно приговор вершу суровый,
Вздымаю свой сияющий колун.
И опускаю с неподдельным жаром,
И ощущаю вышних сил прилив,
Отточенным, нацеленным ударом
Чурбак на половинки развалив.
Потом топор идёт в работу гулко,
Летят поленья. Всё с душою в лад.
В своём дворе в начале переулка
Колю дрова, как белый рафинад.
* * *
Я на тропинку неба выхожу,
Смотрю на землю из небесной выси.
Уж целый век себя я не щажу,
Я искру сердца над столетьем высек.
Я слышу горький человечий вой,
Мне зябко жить среди провалов мира.
И страшно петь.
Но я ещё живой.
Меня спасла классическая лира.
И мой Байкал. И этот чистый свет,
Мои глаза и душу напоивший.
Я – светоносец! Я ещё поэт,
Не зря, быть может,
на земле светивший.
* * *
Разгорается осень моя удалая,
Расставляет молельные свечи берёз.
И рябина горит, и калина пылает,
И черёмухи куст полыхает до звёзд.
Разгорается осень кровавым пожаром,
Разбегается под гору тёмный багрец.
Но в урёмах таёжных не пахнет угаром,
Лишь сияет тайга, как роскошный дворец.
Кое-где среди мхов сохранилась черника,
Голубицы последняя капля дрожит,
В золочёной траве багрянеет брусника
И гранатовой россыпью в руки спешит.
Пламенеет тайга, разгорается осень,
По распадкам карминная льётся листва.
У природы своей ты прощения просишь,
Но она красотой затмевает слова.
ПЕЧЬ
Пылает печь и согревает душу.
Она согласье призвана беречь.
Простого ритуала не нарушу,
Когда в тиши растапливаю печь.
Горят дрова, потрескивая мерно...
Гори, печаль! И горечь, отгори!
Судьба и время дышат равномерно,
И тает льдинка у меня внутри.
Зима уже, как будто, недалече:
Вот-вот на землю явится Покров.
Стоит мороз,
но мы довольны с печью:
Я дивно нынче заготовил дров!
Душа моя постанывает сладко.
Как благостно,
как сладостно прилечь
У самой печки на топчане гладком
И слушать разговорчивую печь.
Спит кухня, убаюканная речью.
Я всё сготовил, всё успел сварить...
Лежу и разговариваю с печью,
Нам с нею есть о чем поговорить.
|
ЗОЛОТАЯ ПОРА ЛИСТОПАДА
Е. М.
Сердце чуду осеннему радо,
Высоте поднебесного дня.
Золотая пора листопада
Обняла, закружила меня.
Время год намотало на оси
И кибиткой умчало в зенит,
Золотыми монистами осень,
Как цыганка, звенит и звенит.
Я лечу с журавлями по небу,
Белой чайкой скольжу между скал,
А листва золотистою нерпой
Окунается в ясный Байкал.
И звучит, как живая гитара,
И пьянит, как шальное вино,
Листопад - огневой до угара -
И травы золотое руно.
Я с любимою женщиной рядом!
Отражается, как в небесах,
Золотая пора листопада
В опрокинутых женских глазах.
И не слитки минувшего лета,
Не листва с её гиблой игрой,
Поцелуи срываются с веток
Золотою осенней порой.
Ты - моё наслажденье, услада,
Искупленье последних грехов -
Золотая пора листопада,
Золотое сеченье стихов!
БАЙКАЛЕЦ
Как хорошо с тайгою повенчаться,
Как с женщиной – на долгие года.
Ждать выходных и на свиданье мчаться,
Стихи снегов читая без труда.
Забраться в дебри по следам лосиным,
Совсем забыть о городском житье…
И ввечеру – янтарным керосином
Заправить лампу в старом зимовьé.
Заранее – с чешуйкой золотою –
Полено для лучины присмотреть
И растопить печурку на постое,
И душу онемевшую согреть.
Спасаться от неверия, рутины
И понимать на переломе дней,
Что свет Байкала и тайга – едины,
Что ты – заступник Родины своей.
ТАТЬЯНЕ СУРОВЦЕВОЙ,
автору книги «Крыло судьбы»
Мы — птицы, — мы зяблики
мы — свиристели.
Мы пели, мы снились, наверное, Богу.
Мы в жизненной повести нашей летели,
Как мысль от пролога летит к эпилогу.
Мы — космос, мы облако видеть хотели.
От скал отрывались, где яшма и сланцы.
Куда мы спешили, куда мы летели
На призрачном нашем
«Летучем Голландце»?
Да нет же! И вправду канаты гудели,
На палубе брызги взлетали до солнца,
И мы по Байкалу с тобою летели,
Объятые светом до самого донца.
Куда мы летели? Мы счастья хотели!
За счастье цеплялись. Не надо цепляться.
Мы с палубы звонкой,
как с жизни, слетели
Туда, где уставшие души пылятся.
Среди мировой поднебесной крутели
Вздымалось холодное мёртвое солнце.
И крыльев не стало. Мы в бездну летели
На голое дно. Где ни сна, ни оконца.
Мы — птицы, мы — зяблики,
мы — свиристели.
Неужто мы прокляты или убиты?
Давай, оживём и по первой метели,
Давай, долетим до ближайшей ракиты.
БАБЬЕ ЛЕТО
Бабье лето! Свет в ладонях.
Свет Байкала. Свет листвы.
Взгляд мой тонет и не тонет
В океане синевы.
Небо, словно из сатина.
Гром на небе не грозит.
Золотая паутина
Вместо дождика скользит.
Ёжик солнечный игольчат,
По земле лучом провел –
И осенний колокольчик
Во дворе моём расцвел.
Бабье лето. Бабье лето.
Недоступная с утра,
Ты одета, как раздета,
Ты упруга и быстра.
Бабье лето.
День не длинный.
В закромах густого дня
Золотою паутиной
Ты опутала меня.
Сколько солнца!
Сколько света!
Поцелуев светлый вал!
Поцелуи бабьим летом
Я, как зёрнышки клевал.
Бабье лето – мимо окон...
Бабьим летом в тишине
Тела шёлкового кокон
Ты легко дарила мне.
В ПОРТУ БАЙКАЛ
Вот осень выкрасила дом
И крышу – мягкой охрой,
Весь двор засыпала листом,
Позолотила окна.
Смотрю то днём, то под луной
На дворик свой заветный:
Не дачный двор передо мной,
А царский двор – монетный!
Я восхитительно богат,
Я в космосе летаю,
Я, как Саади и Фуркат,
Всем миром обладаю.
За мной соперники следят,
Но состязаться трусят...
А мимо женщины летят,
Как будто в небе гуси.
Слежу за стаями с утра
И тихо окликаю,
Быть может, посреди двора
Опустится какая?
Пройдя по листьям и цветам,
Мы с ней любовь отыщем.
Я все монеты ей отдам –
И снова стану нищим.
НОЧЬ
Ночь моя, любовь моя живая,
Я к тебе одной благоволю.
И года, и дни переживая,
Ложе страсти я с тобой делю.
Ты – моя невеста молодая,
Ты – моя упругая жена.
В иван-чай с тобою упадая,
Я не знаю отдыха и сна.
Негой переполненный до донца,
Я у ночи сны переберу,
Расчешу ей волосы…
А солнце
Тоже с ней затеяло игру.
Ночь сказала: – Не люблю светило!
Мне на свете всех милее ты.
Непризнанья солнце не простило:
Прямо в ночь упало с высоты...
Ночь моя в колодцах затаилась,
Я не мог возлюбенной помочь.
Как паук на небе солнце билось,
Полыхало и искало ночь!
Рано утром глянул я в оконце
И увидел, зачумлённый сном,
Ночь моя, заколотая солнцем,
У меня лежала под окном.
УРАГАН
Тишина. Вдруг старый тополь
Зазвенел, как истукан.
А потом завыл, затопал
И захлопал ураган.
Я подобного не слышал,
Чтоб так мощно, как в орган,
Бил по клавишам домишек
Бесноватый ураган.
Чтобы шли ордою волны
И скакали между скал,
Чтобы так верёвки молний
Обвязали весь Байкал.
Чтоб рябина верещала,
Словно птица за окном.
Чтоб земля по швам трещала
И ходила ходуном.
Ураган затих внезапно,
Сделал выдох или вдох...
Я сырой почуял запах –
Это пах на крыше мох.
СТРУНА
Я ночью, пробудившись ото сна,
Лежу один во тьме несокрушимой.
В ночи звучит негромкая струна...
Откуда этот звук непостижимый?
Быть может, это Ангелы во тьме,
Создателем отпущенные к миру,
В предутренней осенней кутерьме
Несут мою истерзанную лиру.
А, может, это у меня - Господь
С души покровы тёмные срывает.
Наверно, он, обретший кровь и плоть,
Струну небес негромко задевает.
А, может, сон – царапает сосна?
Поводит ворон крыльями из жести?
Наверно, эта странная струна –
Забытых предков тайное известье.
Их слово заповедное – во мне,
Их вера мне передалась в наследство.
Вновь наяву, а может быть, во сне
Под звук струны я проживаю детство.
И кажется – расходится стена.
И светлячками бездна расцветает.
Звучит над бездной вещая струна,
И над струною Ангелы летают.
* * *
У избы моей, как лоси,
Чешут сумерки бока.
Вот и осень. Снова осень.
Снова сладкая тоска.
По просёлкам, по откосам
Сквозь ворота сентября
На оплавленных колёсах
Катит медная заря.
По распадкам и у просек
Вызревает жёлтый груздь.
Вот и осень. Снова осень.
Снова сердце точит грусть.
Я на даче спозаранку
Нажимаю на педаль.
Мою душу наизнанку
Выворачивает даль.
Ах, как сладко, как истомно
И восходит, и звенит
Над Байкалом и над домом
Голубеющий зенит.
В небеса меня уносит
Высоты – святой Грааль.
Вот и осень. Снова осень.
Светоносная печаль…
ФЛОКСЫ
Догорай, гори, моя лучина,
Догорю с тобой и я.
Русская народная песня
В пустом дворе уже поникли флоксы,
Морозом осень опалила их.
И кажется, что небо стало плоским,
И выпал иней у дверей моих.
Живую душу доверяю лире,
Чтоб выплакать осеннюю печаль.
Мне одиноко в одиноком мире,
Где я родился тоже невзначай.
Пойду во двор,
открытый, словно космос,
Где тишина, как будто на луне,
Своим дыханьем отогрею флоксы,
От их тепла – теплее станет мне.
О, пустота! О, этот двор-молчальник!
Здесь изначальны высь и тишина.
И я, постигнув эту изначальность,
Не зажигаю света до темна.
Вдали уже наметилась полоска
Другого дня, другого бытия...
В моём домишке догорают флоксы,
И вместе с ними догораю я.
РЯБИНА
Вновь шуршит трава опалая,
День промыт до синевы.
Ах, рябина моя алая,
С лёгким кружевом листвы!
Небосвод прошился утками,
Журавлями прозвенел.
Скоро снег тебя укутает,
Станешь белою, как мел.
Станешь ягодой посверкивать
Из холодной белизны.
Ах, рябина моя терпкая,
Ещё долго до весны.
Будешь с ветром
силой меряться,
Наблюдать под ёлкой рысь.
Я приду к родному деревцу
Знобкой ягоды погрызть.
Нашепчу тебе о верности,
О грядущем светлом дне.
Кедру слово сокровенное
Передать доверишь – мне.
Ты не дубу, кедру-молодцу
Отдала свою любовь.
За него болит и молится
Твоих жарких ягод кровь.
ЛЕТО НА БАЙКАЛЕ
Какое лето! Царственное лето!
В Байкал –
алмазов ссыпали откос.
По небу золочёная карета
Провозит солнца золотого воз.
Тайга,
на небе свет перенимая,
Желтеет сочным золотом сосны.
Бежит волна, песок перемывая,
И слитками сияют валуны.
Ютятся деревушки по распадкам:
Дворов по тридцать,
кое-где по пять...
Летим на лодке
по хрустальным складкам,
И вот она – Молчановская падь!
Цветное лето. Травостой – примета,
Что нынче будет ранний сенокос.
У дяди Коли – моего соседа –
Не сенокос, а серебренье кос.
По травам косы вихрем пронесутся
И отзвенят, и загустеет день.
На кошенине лошади пасутся,
Внизу Байкал томится, как тюлень.
Сверкнули чайки и в лучах погасли.
Я помогал соседу, а потом
Мы с ним сига зажаривали в масле,
Серебряного – в масле золотом.
ПЕТРУ МЕЛЬНИКУ,
байкальскому рыбаку, охотнику
Петя Мельник – рыбак,
знаменитый в округе,
Управитель Байкала, почти – Посейдон.
Очень жаль, что его богатырские руки,
Его торс не лепили Роден и Гудон.
Эту шею могучую просто забыли
Все художники мира.
А Мельник живёт
И чугунные плечи, как тяжкие крылья,
Расправляет и вновь над Байкалом плывёт.
По-хозяйски осмотрит байкальские дали,
Занемевшие воды словцом ободрит.
Среди льдов и цветов,
среди птиц и проталин
Петя Мельник зимою и летом царит.
Вот он сети закинул. Берёт, сколько надо
У тайги, у Байкала. Не больше того.
В нём достаточно света,
сердечного лада,
Потому и Байкал понимает его.
Снова дыбится лёд под напором весенним,
Оживает Байкал, просыпается лес.
Вот и Пасха пришла!
Всюду свет Воскресенья!
Люди милые, с Пасхой!
ХРИСТОС ВОСКРЕС!
19. 04. 1998
День Светлого Воскресения Христова
НЕЗАБУДКИ
Над Байкалом цветут незабудки
Отражением чистых небес,
Голубыми накрапами буйно
Расцветили мой утренний лес.
И Байкал, и гористое всполье
Оживают в объятьях весны.
Посреди голубого раздолья
Вижу я незабудкины сны.
Петухи мне сыграют побудку
В деревенской сырой тишине,
И пойду я искать незабудку,
Ту, которая снилась во сне.
Как она в поднебесье ныряла,
Указуя неведомый путь.
«Этот путь разыщи, – повторяла, –
И меня отыщи – не забудь!
Будь летучим, бегучим, отважным,
И у мира на самом краю
Через годы увидишь однажды
Наяву незабудку свою».
Мне лететь над планетою жутко,
Открывая неведомый путь,
Но я слышу – кричит незабудка:
«Не забудь!
Не забудь!
Не забудь!»
ЖАРКИ
Евгении Молчановой
Моя Сибирь –
земля благословенная,
Родилица оранжевых жарков,
Сиялищу оранжевому верная,
Сожгла перины сахарных снегов.
И вот в лесах,
в таёжном, душном мареве,
С земною страстью повторяя высь,
Не угли, не китайские фонарики,
Байкальские светильники зажглись.
За древними острогами,
погостами,
Высвечивая рощи изнутри,
Горят жарки, содеянные Господом
Из пёрышек оранжевой зари.
Лечу по травам
молодым, пружинистым,
Лечу над светлой Родиной моей.
Дымится лето, вызревает жимолость,
Поют жар-птицы посреди ветвей.
Влюблённых слов
и радости не прячу я,
Иду сквозь лоно дремлющей тайги
И своё сердце, от любви горячее,
Несу тебе, как жаркие жарки.
* * *
Леса в осеннем облаченье
Тугому ветру бьют челом.
Реки недвижное теченье
Хрустит у берега стеклом.
То ярко-медным, то латунным
Древесный светится наряд,
Как будто щёки стеклодува –
Кусты румяные горят.
Из золотого поддувала
Плеснуло пламенем шальным,
Листва метнулась по увалам
И вдруг рассеялась, как дым.
Предзимье принесли сороки,
Где ветка каждая видна.
Как будто обморок глубокий,
На лес упала тишина,
Сгорели жёлтые подолы,
Над миром удлинилась даль.
И заполняет лес и долы,
Звенящий холодом – хрусталь.
ТАЁЖНОЕ УТРО НА БАЙКАЛЕ
Высветляется ночи коробка,
Открываются створки небес.
На опушках цветёт кровохлёбка,
Словно солнечной крови замес.
Раздвигаются неба границы,
Свет любви заселяется в нём.
В страстной неге заходятся птицы,
Напитавшись любовным огнём.
В каждом горле – горошина песни,
В каждой песне – цветок янтаря.
Между крепких берёзовых лестниц
Молодая лосиха-заря
Облаков раскалённые слитки
Лижет красным своим языком.
Опускается солнце на нитке
И горит золотым пауком.
Вот и день, как мужик, потянулся
Над сияющим лоном земли.
От земной красоты покачнулся
И, как пьяный, упал в ковыли.
Солнцепёк, словно адская топка,
Прожигает травы малахит.
Даже треснула ночи коробка,
Ночь пролиться, как тушь, норовит.
Сосны капают жёлтой смолою,
Светит бабочка, словно фонарь.
Так и кажется: мир подо мною
Запекается в жёлтый янтарь.
* * *
Ещё шиповника кусты
И зелены, и кучерявы,
Но еле теплятся цветы
И зори темные кровавы.
Ещё качает колыбель
Из паутинок
ветер-странник,
Но стелет снежную постель
Октябрь на
Хамар-Дабане.
Ещё является трава
И птица крылышком трепещет,
Но баргузина булава
По золотистым скалам хлещет.
Ещё черёмуховый лист
На сизой ветке багровеет,
А небосвод Господний чист
И с высоты предзимьем веет.
ОСЕНЬ
Пожелтели поля и пожухли,
В небе гуси построились в ряд,
Но берёзы еще не потухли:
Словно белые свечи горят.
Стало грустно и голо, и пусто
Посреди обнажённых ветвей.
Осыпаются листья и чувства,
Запер лето на ключ муравей.
Грусть осенняя непостижима!
Скоро выстелет землю Покров.
Полетит белый веер снежинок
Из высоких Господних миров.
Улетают последние птицы,
Ты глядишь в опустевшую даль,
И в глазах у тебя золотится
Отгоревшего лета печаль.
* * *
Зрела осень. Трубила лосиха.
Пели птицы в осеннем бору.
Мы доили с тобой облепиху
На высоком байкальском юру.
Облаков золотые стропила
Крышу неба держали легко.
Облепиха текла, не скупилась,
Как оранжевое молоко.
Скоро время покроется настом,
А сегодня, вдали от зимы,
Пахло нежным, живым ананасом,
Будто взятым у юга взаймы.
Облепиху мы брали без тягот,
Хоть и ветки кололись, как гвоздь.
Сладкий сок облепиховых ягод
Пропитал наши чувства насквозь.
Мы от собственных чувств
не скрывались,
Мы не прятали трепетных уст,
На виду у синиц целовались,
В изумленье слетавших на куст.
Долго-долго лосиха трубила,
Уходя в предвечернюю хмарь…
Облепиха в полнеба светила,
Как оранжевый круглый фонарь.
* * *
Стихи в старинную тетрадь
Записывать,
как струйки мёда
Вкушать. Не тщиться и не лгать,
И у скрипучего комода
Стоять и со стекла стирать
Пыльцу от бабочки умершей,
Твоё сознание сумевшей
К себе, умершей, приковать.
И самого себя позвать
Уйти в поля,
уединиться,
Текучих мыслей не сбивать,
Летучих листьев не срывать
И горькой осенью упиться.
Поля пусты.
Кусты черёмух
В небесных видятся проёмах,
Их из пространства не убрать,
Не отпустить из глаз навеки,
И, как стихи, сырые ветки
Вписать в старинную тетрадь.
МОЖЖЕВЕЛЬНИК
Наверно, словом Божьим вéлено
Мне через тернии пройти,
Сплошное царство можжевельника
В таёжных зарослях найти.
Войду туда, где полночь стелется,
Земные таинства хранит.
Горячий запах можжевельника
Меня привяжет, как магнит,
И одурманит негой плотною,
Потянет в ночь поводырём,
Как будто зелье приворотное
Колдунья варит за холмом,
В избушке курьей ждет подельника
И заклинает, и поёт…
Мохнатый запах можжевельника
На лапы, как медведь, встаёт.
Я в облачении отшельника
Иду сквозь тёмные века.
Когтистый запах можжевельника
Меня царапает слегка,
Плывёт по краю беспредельности
В речную падая слюду.
Я наломаю можжевельника
И с ним на землю упаду.
На простыне тумана белого
Засну, как будто бы умру.
И куст росистый можжевеловый
Меня разбудит поутру.
ЗВЕРОБОЙ
Я сегодня расстался с тобою
И в холодной безгрешной тиши
Золотого нарвал зверобоя
И поставил в окошко души.
Пусть он светит и греет собою
Дом над морем и нитку тропы,
Где мы часто в лучах зверобоя
Целовались на скалах судьбы.
Ты, счастливая, не умирала,
Кабаргою летала у скал
И лучистый букет собирала,
А внизу колыхался Байкал.
Неприступный, могучий, державный,
Он тебя своим взглядом ласкал.
Ты букет зверобоя держала,
А потом опустила в Байкал…
Бились волны, как пульс, под тобою –
В его жилах – и пенилась бровь,
Целовала букет зверобоя
Голубая байкальская кровь.
Оживали драконы прибоя,
Как хрустального чувства столбы.
Мне казалось, что вместе с тобою
Поднималась земля на дыбы.
Ты не знала, что делать с собою…
Я подумал – я тоже погиб?!
Одинокий цветок зверобоя
К нёбу жаркого неба прилип.
Стало страстный Байкал тебе жалко,
И тогда среди белого дня
Обернулась ты нежной русалкой
И к Байкалу ушла от меня.
… Я навеки расстался с тобою
И в холодной кромешной тиши
Золотого нарвал зверобоя
И поставил в окошко души.
* * *
Сбились в стаю мои
перелётные птицы,
Покидают прозрачную тихую Русь.
Только чечеты, галки,
клесты и синицы
Над землёю разносят осеннюю грусть.
Только чечеты, галки,
клесты и синицы
Запекаются в утро румяной зарёй.
Я к рябине приду,
чтобы с нею проститься,
Светом душу промыть над рекой Ангарой.
А рябина красна.
Небосвод аж багрится
От рябиновых ягод – от горьких огней.
Вьются чечеты, галки,
клесты и синицы
Над печальной и гордой рябиной моей.
Ухожу до весны.
Расставание длится.
Одиноко в лесу. Не кричит вороньё.
Только чечеты, галки,
клесты и синицы
Обрывают рябину, как сердце моё.
* * *
Это было или не было:
Скалы в каплях, как в слезах.
Это дно морское, небо ли,
Затонувшее в глазах.
Это осень или осыпи
Из опаловых камней.
На лице Байкала оспины,
Или чайки на волне.
Поросло сухими остьями
Лето бедное моё.
Навзничь дни кромешной осени
Выпадают из неё.
Затекла в немом стоянии,
Занемела синева.
Устилает со старанием
Душу стылую листва.
Шевелится тропка щавелем…
Непроглядною порой
Мы с тобой навек прощаемся
Под рябиною сырой.
Ты стоишь, ты стала каменной,
Ничего не говоришь.
Вместе с сенью этой пламенной,
Вместе с осенью горишь.
Раздаются чаек жалобы
Из холодной бирюзы,
Жалко им твоей опаловой,
Твоей каменной слезы.
БРУСНИКА
Белым Ангелом в рог затрубила,
Прокатилась по веткам заря
И рассыпала с неба рубины
В золотой закуток сентября.
По тропинке пройди, посмотри-ка
На зелёные воротники:
Темно-красная зреет брусника
По распадкам и склонам тайги.
Стебельки и листки расплетая,
Я во мхи погружаю ладонь.
Ах, ты, осень моя золотая!
Ах, ты, жаркий брусничный огонь!
Всю бруснику собрать невозможно.
С кедра падает птичье перо…
И несу я домой осторожно
Драгоценных рубинов ведро.
ОЗЕРО БАЙКАЛ
Задвижется вдоль берега волна,
И побежит просторно и далёко,
И высветится озеро до дна,
Как мировое, пристальное око.
Я, непонятной тягою влеком,
Замру под старой, выгоревшей сетью.
Луна застынет в озере зрачком
Обозревая страшное столетье.
Распахнутый вполмира водоём
Служил земле, добру и человеку.
Земное зренье в озере моём
Прорезалось и ужаснулось веку.
Оно людскую осознало роль,
Оно причину горя отыскало,
И не волна, а яростная боль
Как сердце, разбивается о скалы.
Вот точно также и душа моя
Среди миров заплачет одиноко.
Попавший в сети, буду биться я
На берегу космического ока.
ЗВЁЗДНАЯ НОЧЬ И УТРО НА БАЙКАЛЕ
Спелых звёзд на гору набросала
Ночь, как будто сказочная печь.
О кремень горы звезда-кресало
Возжигает утреннюю течь:
Раз за разом вспыхивают звёзды,
Ударяясь о верхушки гор -
И дымится разряжённый воздух,
И кометы катятся во двор.
Где-то на востоке еле-еле
Растеплела, посерела ночь.
Оживились пасмурные ели,
Стали небо лапами толочь.
Заалела матовая бледность,
Птичий напружинился смычок.
Как знамéнье сквозь ветхозаветность,
Солнечный взметнулся язычок.
И ожили ветки и былинки,
Засверкали зёрнышки росы
На траве, на камне, на суглинке,
Словно в Сотворения часы.
Просыпался, сотворялся житель
И молился на Господний кров.
В этот миг Великий Вседержитель
Шествовал по кромочке миров.
* * *
Между рамами – мох и багульник,
И рябиновых веток багрец.
А в Байкале под тихие гулы
Туча лижет Луны леденец.
Между рамами сплющилось время:
Тьмы и света единая плоть.
И живую звезду, словно семя,
В пашню ночи роняет Господь.
Между рамами осень немеет,
Гулкий холод идёт по земле.
Гроздь рябины последняя тлеет
В лиловатой предутренней мгле.
Прилетает синица из стыни,
Между стёкол ей чудится сад,
Где осиные гнёзда пустые,
Словно грешные души висят.
Мыши шторку ночную прогрызли,
Нож рассвета срезает огни.
Между стёкол текут мои мысли,
Как текут запоздалые дни.
Молчаливо слежу за синицей,
Утро капает кровью с ножа..
Между стёкол незримою птицей
Не моя ли застряла душа?
В ГОСТЯХ У РЯБИНЫ
Зажёгся зимний солнечный рубин -
Пронизан ветром ледяным осинник.
Клюёт рябину чёрный дрозд-рябинник,
Стоит стозвон рубиновых рябин.
Румяный и хохлатый свиристель,
А с ним его подружки-свиристели
Серебряные вынули свирели
И выдувают утреннюю трель.
Вот чокая и чиркая крылом,
Как будто бы играя в чёт и нечет,
Летит к рябине своенравный чечет,
Зовёт чечёток, словно бьёт челом.
Снегирь сияет красным свитерком,
То скок бочком, то катится комочком,
Показывает сыновьям и дочкам,
Что с нашею рябиною знаком.
Синица с лёту падает на гроздь,
И клювом-гвоздиком по ягоде-рябине
Наяривает, тенькает: - Забыли,
Что я в лесу хозяйка, а не гость!
Стоит рябина в зимнем полусне,
Всех принимает с радостью, без тягот,
И всем хватает сладко-горьких ягод:
Зверькам и птицам и, конечно, мне.
* * *
Между черёмух и сосен,
Между берёзовых струн
Ходит с литаврами осень,
Дыбит байкальский бурун.
Волны и небо сдвигает,
Чтобы не знали границ.
Стайку детишек пугает,
Будто бы малых сииц.
Гнутся берёзы, как дуги,
Ветер свистит за окном.
Волны и небо друг в друге
Ходят во тьме ходуном.
Сердце в печали сникает…
Осень и здесь на часах:
Душу листвой затыкает,
Словно дыру в небесах.
Выйду к байкальскому валу,
Где через холод и вой
По ледяному Байкалу
Катится круг годовой.
* * *
Снова снег, упавший с неба,
Принакрыл тоску и боль
Русским душам на потребу…
Или он – на раны соль?
Этот снег, объявший землю,
Словно белый-белый пух,
Видно, чьи-то стонам внемля,
Как Святой явился Дух.
На деревья и ограды
Опустил свою красу,
Как Господние лампады
Засветил в густом лесу.
Засветил луга и долы,
Рваный космос сшил по швам,
Выткал снежные подолы
Чёрным избам и церквам.
В недрах памяти глубокой
Я видение храню,
Как Архангел светлоокий
В небеса торил лыжню.
* * *
Байкальский склон ещё пылает,
Но между алым, золотым,
Сквозь угли листьев проступает
Безлистых веток сизый дым.
От красных скал, как из камина,
Последним жаром полыхнёт -
И зонт коричневого тмина,
Рассыпав семечки, уснёт.
В таёжном мареве бездонном
Опушки светится окно.
И пахнет вереском зелёным,
Дремотным, терпким, как вино.
Стоят дружиной досточтимой
В плащах багряных дерева…
И, всё ж, предзимье ощутимо,
Сгорает осень, как дрова.
Пустеют берега и долы,
В полёт готовится Сарма.
Из черноты её подола
Дохнула холодом зима.
ПОЭТЫ, КЛЕСТЫ И СИНИЦЫ
Навещают мой дом в эту зиму поэты, клесты и синицы.
Несмотря на морозы, качается радугой хор голосов.
Даже богоподобный Гомер снизошёл и сошёл с колесницы
В мой заснеженный мир, где Господь закрывает Байкал на засов.
Бросив в снег пистолет и потребовав жаркого пунша,
Как с трамплина небесного, лёгкий Пушкин спустился во двор.
А на тройке за ним – Боратынский. Ну да! Боратынский и Пушкин
На горячем снегу продолжают вести неоконченный спор.
Демонический Лермонтов курит чубук. На губах – междометья.
Улыбается едкой усмешкой блистательный франт, дуэлянт,
То пером, то курком высекает из песенной доли бессмертье,
Подаривший славянскому миру обрывистой жизни талант.
И любовью, и собственой кровью крепивший устои России,
Тютчев в горьких раздумьях глядит в свой заснеженный след.
Леденеет Байкал, каменеет, то серый, то пепельно-синий,
Под Луной с ним беседу ведёт на сибирском наречии Фет.
Блок туманный, как вечность, отринувший липкую мглу чужебесья,
Поднимает глаза среди лиственниц чёрных и белых берёз.
А клесты и синицы поют и слетают к нему с поднебесья,
Или Ангелы неба спускаются в венчиках белых из роз.
Вот Есенина тень. Это вправду явился рыдалец Есенин:
Над Байкалом, как сноп, растрепал его ветреный чуб – ураган.
Распевают поэты, клесты и синицы. Стоит надо всеми
Указующий перст, или праведный крест, или волк-истукан.
* * *
Над миром зимняя остуда
Свинцовой тяжестью легла.
Не оживает мир, покуда
Нет чуть заметного тепла.
Лишь вздыбил иней спозаранку
Скрипучим ворсом всё вокруг,
Как будто шубу наизнанку
Пространство вывернуло вдруг.
Пороша облачным прорехам
Сшивает тёмные края.
В домах не видно по застрехам
Ни снегиря, ни воробья.
Смотри сквозь облако до рези –
Не сыщешь звёздного огня,
Лишь в щёлке неба, как в надрезе
Мерцает сукровица дня.
Во тьме – ни лошадь и ни санки
Уж не понадобятся дню…
Мороз поднимет дня останки
И бросит в ночь, как в западню.
В ночи ни всполоха, ни вздрога…
За лесом, миновав жильё,
Кривая зимняя дорога
Уводит мир в небытиё.
БЕРЁЗА
Отчего печаль берётся?
Где душе набраться сил?
Помню в детстве я к берёзе,
Словно к счастью – приходил.
Гладил ствол её могучий,
Кожу белую, как мел,
И на самой на макушке
Зорким ястребом сидел.
Небосвод грозился тучей,
Гром-пройдоха грохотал.
Я с берёзонькой плакучей
Дни и ночи коротал.
А в деревне шли покосы,
Девки-ягодки цвели.
Под берёзовые косы
Мы с любимою пришли…
Ах, какие ночи были
Под берёзовым шатром!
Люди-нелюди срубили
Ту берёзу топором.
Отчего печаль берётся?
И куда я в ночь иду?
Ни любви и ни берёзы –
У Байкала не найду…
КЛЁН И КЛЁНЫШ
Осыпается инеем зимний туман,
На деревьях куржак, словно сахар пилёный
Стрекозиные крылья кленовых семян
Всё шуршат и шуршат на безлиственных клёнах.
Клён-отец, прародитель летучих семян,
Проводящий в ознобе холодную зиму,
Семенами облеплен. Ни снег, ни буран
До весны семена у него не отнимут.
Но лишь только у клёна оттает душа
И оттают деревьев угрюмые лица,
Семена, словно крылья забьются, шурша,
И покличут ветрá, чтобы вдаль устремиться.
Я сквозь вечность шагаю с мечтой о крыле,
Окунаюсь в холодной весенней купели.
…Чтобы клёныш прижился в байкальской земле,
Кружит крылышко семечка, словно пропеллер.
* * *
У забора куст осенний
Обезлиствел и поник.
Кто-то стукнул в мои сени –
Осень или снеговик?
Чьи в окне мелькают лица?
Кто застукал по стеклу?
Это осень или птица
В мировом стучит углу?
Кто швыряет с неба крошки,
Так похожие на снег?
Кто-то ломится в окошко –
Осень или человек?
На подворье к непогоде
Раздаётся скорбный вой.
Кто по крыше ночью ходит –
Ветер или домовой?
…У меня под самым домом
Тектонический разлом…
И волной, как тяжким ломом,
Бьёт Байкал в уснувший дом.
…И кометы, словно птицы,
Свод небесный теребят,
Или это половицы
В тёмном космосе скрипят.
* * *
Незримо времени теченье,
Но осень точит край небес.
И ночи чёрное свеченье
Хоронит под собою лес.
Не движется застылый воздух,
И лишь Байкал, забыв про сны,
Всю ночь процеживает звёзды
Ковшом безмерной глубины.
Засветят слабые накрапы
Зари на ветках ледяных,
Тайга отряхивает лапы
От тяжких сумерек ночных.
И, лишь Всевышнему угодный,
В веках, во времени сквозной,
Байкал холодный и свободный,
Сияет звёздной глубиной.
РУССКИЙ ЛЕС
О, лес! Ты – брат мой беззаветный,
Ещё любимей во сто крат,
Не оттого, что безответный,
А оттого, что – кровный брат.
Ты – витязь раненый, ты странный!
Под шквалом пламени и пуль
Живёшь… А кто омоет раны?
Июльский дождь! Твой друг июль.
И ты поднимешься, восстанешь!
Ты до целительных небес
Дотянешься и в бубен грянешь,
Мой брат, мой друг, мой верный лес.
Прости меня, мой лес великий,
За море гибельного зла
За мой народ преступный, дикий,
Тебя – сжигающий дотла.
Прости, мой друг и брат мой кровный,
Земли единственный оплот,
Что предан ты ордой чиновной,
Тебя – пускающей в расход,
От жизни ждущей лоска, блеска!
Ты для наживы нужен был...
Тебя, мой лес,
мой Соболевский,
Люблю, как Пушкин бы любил!
ЗИМОГОР
В этой медленной мраморной óстыни,
Где гранитно-багровый закат,
Зимогор выбредает из осени
Быстроходен, хитёр, языкат.
Первопутком по скользкому озеру,
По клинкам леденистых дорог
Он спешит мимо щёточек озими,
Собирает последний оброк.
Он идёт по извилистой просеке,
Где, танцуя, гуран проскакал,
По прозрачной, сверкающей просини
В речку вставленных зимних зеркал.
Зимогор из хрустальных брусничников
Капли мёрзлых рубинов принёс,
Разговор затевая с синичками:
«Это вам – в самый лютый мороз!»
Облепихи калёные яхонты
Обрывает, к рябине идёт
И её костенелые ягоды
В горбовик самодельный кладёт.
Смотрят с кедров клесты Алконостами,
Снегирями усыпан угор.
Греет птиц среди мраморной óстыни
В заскорузлых руках зимогор.
МЕДУНИЦА
Синим цветом светит медуница.
В этом цвете – синевы секрет.
Он во мне навеки сохранится –
Синий-синий, синеокий свет.
По лесам прохлада не погасла,
И в сырых канавах, как слюда,
Посреди деревьев непролазных
Щерится тяжёлая вода.
Тишина. Здесь колдунов граница.
Ворон держит наготове клюв.
Приворотно смотрит медуница,
Словно шепчет: «Я тебя люблю!»
Оступлюсь в холодную водицу –
Дрожь пронижет с ног до головы.
И под взглядом воронёной птицы
Я нарву озябшей синевы.
Заворчит вослед мне ворон строгий.
Я скачусь с бугра – и был таков.
А потом напробуюсь дорогой
«Гвоздиков» – сладчайших лепестков.
Ночью старый ворон мне приснится…
…Отгоняя чернокрыла прочь,
Я проснусь в обнимку с медуницей –
Сладкой и холодною, как ночь.
* * *
Не хочу дружить с железом,
Забываю про него,
И брожу в обнимку с лесом
У Байкала самого.
Пристрастился мир железа
И к ножу, и к топору…
У берёзки среди леса
С тела сдёрнули кору.
* * *
Сеется дождь. И ресницы
В бисере мелком, как пыль.
В памяти пусть сохранится
Лета байкальского быль.
Первые низкие громы,
Молний сверкающих цеп,
Белых черёмух хоромы,
Благости свет на лице.
Дачные курьи избушки,
Птиц «Александровский хор».
И на зелёных подушках –
Ландышей хрупкий фарфор.
Томно Байкала накаты
Мреют под тёплым дождём.
Пусть мы живём небогато –
Мы на Байкале живём.
ЗАБОР
Покосился забор и упал,
Все заборы в России упали.
Юрий Кузнецов
Хлестанул по России напалм,
Все заборы в России упали.
Я смотрю: мой забор не упал,
Потому что забор – на Байкале.
Потому что из гор – мой забор,
Из стального байкальского кедра.
Не сломал его – века топор
И кувалда заморского ветра.
У меня за забором тепло,
Вражью он остановит лавину.
Всех, кого из Руси унесло,
Я зову на свою половину.
За забором звенит перебор
То баяна, то русской гитары…
Не пройдут через этот забор
Двадцать первого века хазары.
* * *
В осеннем лесу и прохладно, и сыро,
Томится земля без тепла.
И скручены листья, как трубочки мира,
И кýрится сизая мгла.
Природа последних деньков не лелеет,
Рябину сжигает дотла.
Берёзы душа обнажилась и тлеет,
Сберечься уже не смогла.
И всё нарастают байкальские гулы,
Пугают ночную сову.
На склоне горы дожигает багульник
До хрупкого пепла листву.
И только шиповник могуче, кустисто
Встречает прохладу небес,
Как будто бы коршун, вцепился когтисто
В байкальский, скалистый навес.
СУМРАК
Ухожу, проваливаясь в сумрак,
Будто в бездну века ухожу,
Небеса, окрашенные в сурик,
В слякотную осень уношу.
Сумрак тучный, вязкий, как болото,
Чавкает прожорливою мглой.
Унести мне в прошлое охота
Тайны века под своей полой.
Унести разломы и расколы
Общества, России, бытия…
С помощью Угодника Николы
Возродить убитые края.
Чтобы сумрак, ослепивший души
Грешного народа моего,
До конца Россию не порушил,
Не затмил Отчизны торжество.
Под сырой осенней позолотой
Оживаю от душевных ран…
Из меня уходит сумрак плотный,
Как с Байкала-озера туман.
* * *
Уже в постель листва ложится,
Дни на исходе октября.
В ночи морозно.
Снег кружúтся,
Слетев с листка календаря.
Молчит увядшая природа,
Не шелестит опавший лес.
Ворчит промозглая погода
И не сулит земле чудес.
Идут беспутные осадки,
Нелёгкий завершают год.
Случились в небе неполадки:
То снег летит, то дождь идёт.
Колючий сумрак
съёжил сутки,
День будто вышел из игры.
И спят зимующие утки
В истоке зябкой Ангары.
ЗЕРКАЛО
Вот полынь придорожная, терпкая,
Вот бессмертный,
как вечность,
ковыль.
В небе Ангел крылами посверкивал,
Сыпал с неба алмазную пыль.
Вот зима, словно белое зеркало,
Принакрыла земную юдоль,
Чтоб Россия и ночью не меркнула,
Одолев свою смертную боль.
Человек, ты - истории зеркало,
Посмотри на себя и в себя…
Как безумство тебя исковеркало,
Иссушило беспутство тебя!
Ты не мерь своей призрачной меркою
Высоту и сиянье звезды.
Посмотри, как небесное зеркало
Стало светом байкальской воды.
Хлопнул ветер морозною дверкою,
И в Байкале застыла вода,
Чтобы звёзды скользили по зеркалу
Молодого байкальского льда.
ПОДКОВА
И залетела в небеса подкова,
И оказалась у Господних врат…
- Ну, что ж, на счастье! -
Бог промолвил слово, -
Пусть на земле блаженствует мой брат.
Господь на землю положил подкову
Среди деревьев и суровых скал.
Как молния, сверкнуло Божье Слово,
И заискрился, зашумел Байкал.
ТУЧА
Скорый-скорый, неминучий
Собрала под брюхом гром
Фиолетовая туча
И взмахнула топором.
Рассекла литые волны,
Громыхнула, осеклась
И на лыжах белых молний
По Байкалу понеслась.
Золотым дождём провисла
И, вращая волн круги,
Развернула коромысло
Ясной радуги-дуги.
К БАЙКАЛУ
Игорю Тюленеву
Мой друг полмира обживал,
Во многих странах побывал
Но не был на святом Байкале.
Он на Севане пировал
И грудь у Волги целовал,
Как будто у волжанки-крали.
Култук, Ольхон, залив Провал,
И Баргузина мощный вал,
А Чивыркуйские красоты!
И я его в Сибирь позвал,
Чтоб он почувствовал Байкал
И рая ощутил высоты.
Несправедливо, чёрт возьми,
Мой друг с восьми и до восьми,
Как раб, прикованный к галере
Сидит в какой-то там Перми
А я ему: - В Иркутск ломи!
Он вышибает рифмой двери!
И от волненья - весь горит,
Он о Байкале говорит,
Стихами приближая встречу.
Байкал - не Крит, не Уолл-Стрит,
Не мексиканский колорит.
Байкал - он космоса предтеча.
Здесь тонут солнце и звезда,
Столкнулись лава и вода,
И волны бьют до Хубсугула.
Мой друг забыл про все года,
И в ночь метнулась борода,
И до Байкала досягнула.
* * *
Художнику Александру Москвитину
На Байкале живу. Зреет жимолость,
И в жарках бродит жаркая кровь.
Я ценю твою жаркую живопись,
Твою жадную к жизни любовь.
Не тобой правят страсти жеманные,
Не с тобой – живописный плакат.
Жгут тебя твои краски желанные
И жаровней пылает закат.
Жизнь гудит, как железное варево,
Жутким пологом – времени высь.
А в тебе животворное зарево
Вместе
с жертвенной кровью
слились.
Твоя живопись жёстко-суровая,
Разжимает суставы широт,
Страждет веры, житийная, новая,
И обжýлить себя не даёт.
Твоя живопись жадно-фартовая
В жерло космоса плещет огнём.
Из меня тянет жилы и снова я
Чую в ней себя красным конём.
…А в лесах осыпается жимолость,
Жнёт Байкал золотые ветра.
Эй, Москвитин!
Я жду твою живопись
В жёлтом, ярком колодце двора!
НИКОЛАЮ РАЧКОВУ
Этот мир разделился в тебе,
Ничему, в основном, не переча.
То одна, то другая в судьбе
Возникает нежданная встреча.
Видно, Бог нам прощает грехи,
Видно, многое мы отрыдали,
Если наши звенели стихи
Над Саянской грядой на Байкале!
Николай РАЧКОВ «Владимиру Скифу»
17. 02. 2002 г.
Настоящий талант несомненно от Бога,
Русской веры поэт, словно солнце, лучист.
Ведь не зря же в миру называл тебя Боков
«Жаворóнком России». Ты звонок и чист.
Вдохновенно стихи мы друг другу читали
Над байкальской водой, на осеннем пиру.
Ленинградские рифмы купались в Байкале,
С ними нерпы играли в волнах поутру.
Ты рябиной в байкальском лесу угощался,
Пел живые творенья, поэт-соловей.
И так искренне строчкой моей восхищался,
Там, где лето на ключ запирал муравей.
Над Байкалом звенели благие молитвы,
Проплывал в небесах белых Ангелов строй.
А в стране назревали грядущие битвы
И вставали несчастья за дальней горой.
Нам ещё предстоит с тёмной силою биться,
Придавить её – русским своим сапогом.
Наша встреча с тобою ещё состоится
В День Победы
над самым заклятым врагом.
* * *
Светлане Сырневой,
русскому поэту,
автору книги «Белая дудка»
Утром рано сыграли побудку
Снегири у меня во дворе
В поднебесную белую дудку
На сибирской байкальской заре.
Я проснулся и вышел к Байкалу,
Он стамесками скалы тесал,
Осыпая стеклярусом алым
Полпланеты и не замерзал.
Льдистый берег скрипел под ногами,
Как земная усталая ось,
Где и вправду подпрыгивал камень,
Утром землю пробивший насквозь.
Я вернулся на дачу. Не шутка
Ощущать колебанья земли.
На столе пела «Белая дудка» –
И из книги мелодии шли.
Наш Байкал замерзает на святки…
Я подумал: – А знает Байкал,
Где находится древняя Вятка?
И наполнил шампанским бокал.
Выпил за снегирей, за побудку,
За байкальский бессмертный рассвет
И, конечно, за «Белую дудку»,
Что прислала мне – русский поэт!
Снегири среди белого света
Не убавили яркий накал.
Я сказал: – Вот и Сырнева Света
Увидала наш зимний Байкал.
* * *
Валерию Михайлову, поэту,
Главному редактору журнала «Простор»
Из Алматы в Сибирь Михайлов прибыл,
Он из «Простора» вдруг попал в простор,
Которого на всей земле не видел,
Где жил Байкал среди раздольных гор.
Где кедры с неба смахивали звёзды
И долетал до Ангелов прибой.
Михайлов знал, что есть на свете воздух,
Но чтобы исцеляющий такой,
Такого воздуха он вовсе не предвидел!
Такой аквамариновой воды
Не чаял зреть.
Байкал волной копытил,
Как дикий конь… Казалось, с высоты,
Из космоса он падал к побережьям,
Бугрился, волновался великан,
Где Ангара могучим валом-стрежнем
Стремительно летела в океан.
Смотрел Михайлов на Байкал, на осень,
Что по распадкам билась багрецом,
Как пламенем, между зелёных сосен –
И воссиял улыбчивым лицом.
Звенел байкальский драгоценный воздух
С кедровой смолью, вереском, листвой
Рябины алой, свежим ветром в соснах,
Кругобайкалкой – всё ещё живой.
…И знал Михайлов: он ещё приедет
Сюда не раз, чтобы приблизить даль,
Дышать и петь, и покрываться медью,
И окунаться в голубой хрусталь.
* * *
Светоносно живу на Байкале,
Светоросно по травам хожу,
Вы меня в тихой бухте искали,
А я с дерзким прибоем дружу.
Меня ветры, как флаг, полоскали,
А прибой, словно нерпу – таскал…
Я фартово живу на Байкале –
Я из солнца вступаю в Байкал!
БАГУЛЬНИК
На горé разметался багульник,
Как малиновых вспышек река.
Я сегодня раздольник, разгульник,
Приглашаю во двор облака,
Чтоб закрыли багульник туманом
И устроили мне торжество:
Лебединым построившись станом,
Подарили любимой – его.
* * *
Спросонок выйду в молодую осень,
В ней золота и алости сполна.
Поёт синица или хлеба просит,
Подсолнуха ей брошу семена.
Ещё калитка в лето приоткрыта,
Малиной опадающей манит.
Дорога к солнцу в небесах прорыта,
Под ней Байкала синего магнит.
Ещё ничто не предвещает стужу,
На солнце сушит лапки иван-чай.
И почернел, как будто занедужил,
Торчащий у заплота молочай.
Ещё в Байкале радуга искрится,
Когда в затон моторка пробежит.
В пустом гнезде скукоженная птица
День уходящий будто сторожит.
Хотя и камень, и земля нагрета,
Я дров несу и крепкий чай варю…
В лесу прошла рябина мимо лета
И на прощанье запеклась в зарю.
БАЙКАЛ
И развернулся, расточил Байкал
Свои немыслимые воды.
В нём столько глуби, донных скал,
И столько ветреной свободы.
В нём кочевали облака,
Из века в век свой дом искали,
И застревали на века,
Чтоб белой пеной стать в Байкале.
Бессмертные роились сны,
Шли волны, будто бы на дыбу,
И когти молнии-блесны
Кромсали тучу, словно рыбу.
И несмотря на битвы гроз,
В Байкале нежились бакланы,
И волн целебный купорос
Залечивал у тучи раны.
* * *
Земля разверзнется. Покатится
Во мглу веков земная твердь.
И, может быть, тогда расплатится
За всех живых подруга-смерть.
Она за что-нибудь ухватится,
Чтоб ей самой не пропадать.
А жизнь по космосу раскатится,
Чтобы чужою жизнью стать.
На небе кончится мистерия,
Возникнет в космосе дыра,
И сквозь неё скользнёт материя,
Как из Байкала – Ангара…
* * *
Обомлеть и остаться надолго, навеки
Подле мокрого солнца и чёрной воды.
Я себя не узнаю в обличье калеки,
Я себя не возьму до ближайшей звезды.
Утром холод стоит и целуются флоксы,
Чтобы завтра себя от мороза спасти.
Осень падает навзничь, и некая плоскость,
Порывается в космос её унести.
Неужели навек там останется осень,
Её тёмный багрец упадёт на звезду.
Неужели меня моя стылица бросит,
На свидание к ней я уже не приду.
Загремит астероид в небесном отсеке,
Упадёт стрекоза или с неба скала…
Я себя не узнаю в обличье калеки,
Потому что из осени – осень ушла. |
