Авторская рубрика Андрея СМОЛИНА (Вологда)
ПИСЬМА ИЗ ПРОВИНЦИИ
<<< далее      ранее>>>

03 января 2018 г.

ПЕЧАЛЬНЫЙ ДОМ КОЛИ РУБЦОВА

Именно так назвал своё эссе об этом адресе Рубцовых в Вологде Вячеслав Белков. У биографов Рубцова он значится так: Вологда, ул. Ворошилова, 10 (в 1960-х годах он будет известен под номером 32). Конечно, сам дом не может быть «печальным» или, скажем, «радостным». Всё зависит от нашего восприятия. Зная историю семьи Рубцовых военного периода, мы понимаем, что в этом доме у них радости почти и не случалось…

Во всей видимости, Рубцовы поселились по этому адресу в конце июня или начале июля 1941 года. Предполагаем, что хозяин квартиры ушёл в действующую армию. В.Белков установил и имя хозяйки квартиры (как мы знаем, свою роль она сыграла и в жизни Коли Рубцова). Это ведь о ней расскажет сам поэт:

…Отец ушёл на фронт.
Соседка злая не даёт проходу.

Соседи по дому потом, правда, обижались: мы же порядочные люди, это ведь хозяйка квартиры Ульяновская!.. Но поэту тут нужна была типичная история, иначе бы пришлось объяснять, откуда взялась эта «хозяйка» в его стихотворении.

Сейчас буду просто цитировать своего друга Вячеслава Белкова, мне нет смысла что-то тут пересказывать вслед за ним. «Итак, деревянный двухэтажный дом, Ворошилова, 10… В угловой комнате на первом этаже (22 кв. метра) поместились и хозяйка комнаты Анна Алексеевна Ульяновская и семейство Рубцовых – отец, мать и пятеро детей… В комнате – четыре окна, печь, посредине стоял стол. Дети спали на сундуке. Кухня была общая с соседями». Можно добавить, что дом был многоквартирный, с тремя входами. За домом разбивались грядки. Внутренний двор был большой: сарайки и многометровые ряды поленниц (двор этот я хорошо помню, у меня в доме напротив жил товарищ детства, мы часто исследовали потаённые закутки этого квартала). Где-то тут и вырастил Коля Рубцов свой аленький цветок…

Да, почему пятеро детей? В конце октября 1941 года в семье Рубцовых вновь случилось прибавление. Новорождённую назвали Надеждой. Она всю свою коротенькую жизнь и прожила в этом доме. «Якобы Александра Михайловна, – снова цитирую В.Белкова, – плохо кормила младшую дочку и говорила: «Девку мне эту не надо…» Чего только не скажешь в сердцах!» Но, если честно, понять А.М.Рубцову теперь можно. Всего скорей, она уже серьёзно болела. Вряд ли ещё в Вологде был голод. Да тогда мало кто и верил, что война затянется надолго (именно такие настроения были среди мирного населения после предвоенной пропаганды). Но жизнь-то всё равно становилась всё хуже и хуже, а надо было поднимать и остальных детей. Ведь мы не знаем, ходили ли Коля и Боря Рубцовы в детский сад. Значит, они были под опекой матери. И весь этот семейный груз Александре Михайловне приходилось тащить на себе. Отец, Михаил Андрианович Рубцов, вероятно, уже находился на полуказарменном положении, дома не бывал неделями. В сентябре Алик и Галя пошли в школу. Зима с 1941 года на 1942 год выдалась суровой… И даже природа повлияла на судьбу Коли Рубцова.

Понятно, что эти заметки записывались в рабочую тетрадь давно. Но как тут не обрадоваться свежим новостям. Недавно вологжанин Андрей Волков поделился такими воспоминаниями: «Рубцовы жили в угловой комнате на первом этаже. Их окна по два слева и справа от угла. Слева от входа в дом два окна моих бабушки и дедушки Шадруновых, Александра Алексеевича и Зинаиды Ивановны. Третье окно во двор - это коридор, четвёртое - крохотная комнатка тети Шуры Тюриной. В 1950-е годы Ульяновская жила в комнате второго окна от крыльца направо».

Ну вот! Ещё в 1980-е годы Вячеслав Белков успел записать воспоминания соседей Рубцовых по Ворошилова, 10. Но таких подробностей и у него не зафиксировано. Так и кажется, что сейчас к тому распахнутому окну с занавеской подъедет телега, Михаил Андрианович Рубцов будет передавать в окно Александре Михайловне продукты – паёк на многодетному семью. «По пути из Красных казарм на вокзал, – снова цитируем очерк В.Белкова «Печальный дом», – заедут домой, шаранут с телеги мешок муки, крупы, бутыли со спиртом прямо в окно передадут. Тётя Шура ходит по комнате и ест – в одной руке кусок масла, в другой руке кусок хлеба». Странно, что соседские дети запомнили «бутыли спирта». Наверное, это могли быть какие-то лекарства? Жидкий кальций, например (я в этом плохо разбираюсь). Но и спирт, конечно, тоже был: «Бывали пьянки. Взрослые с Ульяновской выпивали. Отец же был снабженцем…»

 
Кто-то скажет: зачем теперь и нужны подробности той далёкой и трагической эпохи? Всего лишь с одной надобностью: хочется запечатлеть житейскую атмосферу вокруг будущего выдающегося поэта Николая Рубцова. Вячеслав Белков так писал об этом: «Когда по отрывочным свидетельствам пытаешься восстановить жизнь Николая Рубцова, особенно самые далёкие от нас детские годы, то не покидает чувство неудовлетворённости. Всё время чего-то не хватает. Видимо, не хватает каких-то житейских подробностей – вещей, кукол, чашек, сапожек… Не знаешь, что окружало Колю. Какая мебель у них была, о чём они разговаривали тогда, какая была погода, наконец!»

Это важно по нескольким причинам! Ведь известно, что человек формируется именно в возрасте до 5-7 лет. И все его будущие достижения и «комплекс» всего характера надо искать в этом возрасте. Дальше мы и попробуем воссоздать атмосферу 1941-42 годов в Вологде. Помогут мне тут воспоминания моей мамы, которая жила в войну на той же улице Ворошилова, всего в двух кварталах от Ворошилова, 10… Тут я словно отдаляю что-то, чтобы и не начать рассказывать о подлинной трагедии детства Коли Рубцова…

Не однажды Вячеслав Белков называл дом на Ворошилова, 10 – самым истинным «вологодским адресом» Николая Рубцова. Отчасти это справедливо. Во всяком случае, это последний семейный очаг в детстве будущего поэта.

Итак, представим себе житейскую ситуацию семьи Рубцовых в 1941-42 годах. Семья живёт в комнате площадью 22 кв.м. Это отец, мать, двое подростков (Алик и Галя), двое почти погодков-дошкольников (Коля и Боря), новорождённая Надя. Можно ли долго усидеть дома? Конечно, все дети старались больше времени проводить вне дома. И конечно – во дворе! Вологодские дворы того времени – образ жизни большинства юных вологжан почти с утра до глубокого вечера.

Детвора, без различия возрастов, составляла единую дворовую «команду». Обычно им место отводилось на «заднем дворе», между сарайками и поленницами дров. Хотя почти везде было что-то вроде и лужайки для игр.

Наверное, многие предполагают, что дети в войну только и делали, что сидели в бомбоубежищам. На самом деле в тыловой Вологде война ощущалась разве что наплывом беженцев да длиннющими очередями за продуктами и керосином. Случались, конечно, «воздушные тревоги» для всего города. Но Вологду фашисты не бомбили. До сих пор гуляет легенда, что немецкие лётчики не смогли её разглядеть с воздуха: настолько она была укрыта зеленью деревьев.

Но вряд ли дети об этом знали. Дети, как это и должно быть в детстве, очень много… играли! Игры были разнообразнейшие! Конечно, футбол тряпичными мячами! Особенно распространена была лапта! Тут, понятно, двора было мало, лапта по правилам требует большого пространства. «Бывало, – вспоминала моя мама, – обежим три-четыре квартала! Много играли в «войну». Только вот «белыми» или «фашистами» быть никто не хотел…» Ну, и всякие там «прятки», скакалки, «ножички», «пристенок»… Зимой в каждом дворе сооружали что-то наподобие ледяной «горки». Кто-то вспомнил, что Коля и Боря Рубцовы очень любили пускать ручейки во дворе. Значит, это весна 1942 года! Другой весны у Рубцовых в доме на Ворошилова, 10 уже не случилось! Да, после суровой и многоснежной зимы, запоздавшая весна принесла свои беды в дом на Ворошилова, 10.

«В апреле 42-го года, когда растаял снег, весь дом снизу затопило. – Так рассказывал об этих событиях В.Белков в своём очерке «Печальный дом». – Рубцовы так и жили о колено в воде. Электричества не было, горела коптилка. Другие жильцы куда-то переселились на время. А Рубцовых наверх не пустили – там жила семья Серовых, глава семьи был сотрудником НКВД». Без сомнения, «наводнение» и его последствия (сырость, грибок) в квартире обострили хронические заболевания Александры Михайловны Рубцовой. И, вероятно, сказались на здоровье маленькой Нади…

В это время отец, Михаил Андрианович, был призван в армию. В марте 1942 года был такой набор, когда призвали военнообязанных 1891-1905 годов (кстати, мало кто знает, что М.Рубцов воевал в Красной Армии ещё в 1919-20 годах). Отец Николая Рубцова как раз под него и попадал. Не так и давно его внучка, Елена Николаевна Рубцова, наконец-то установила, что служил он конвоиром 250-го конвойного полка НКВД. Основные его подразделения располагались в окрестностях Грязовца. Там был оборудован лагерь для военнопленных ещё с финской войны. Но бойцы полка выполняли и другие функции. В частности – сопровождение пленных с фронта. В одной из таких командировок Михаил Андрианович был ранен и сильно контужен. Так что отчасти Николай Рубцов был и прав, когда много позднее писал: «На войне отца убила пуля».

Но это будет потом…

Конечно, кроме игр во дворе, были и места прогулок в городе. Известно, что дети часто ходили в бывший Самаринский сад у Клуба Октябрьской революции (КОР) (по дорожкам которого, всего скорей, катали коляску или санки с маленькой Надей), в Детский парк, в кинотеатры им.Горького и «Искра».

Уже взрослым Николай Рубцов написал такую зарисовку из своего военного детства: «…Однажды он < старший брат Алик> пришёл ко мне в сад и сказал: – Пойдём в кино. – Какое кино? – спросил я. – «Золотой ключик», – ответил он. – Пойдем, – сказал я. Мы посмотрели кино «Золотой ключик», в котором было так много интересного, и, счастливые, возвращались домой. Возле калитки нашего дома нас остановила соседка и сказала: «А ваша мама умерла». У неё на глазах показались слёзы. Брат мой заплакал тоже и сказал мне, чтоб я шёл домой. Я ничего не понял тогда, что такое случилось, но сердце моё содрогнулось...»

Итак, 26 июня 1942 года – один из самых чёрных дней в биографии Николая Рубцова. Его мама, Александра Михайловна, ушла из жизни в городской больнице на Советском проспекте. Но через два дня «старуха с косой» пришла и по адресу Ворошилова, 10. Господи, зачем ты прибрал такую малютку? Делаем выписки из воспоминаний Галины Рубцовой (Шведовой): «Умерла после мамы и маленькая Надя. Накануне она сильно плакала, плакала всю ночь… Ей было семь месяцев, а она выглядела трёхмесячной. К утру Наденька стала затихать. Я думала, что она уснула, и укрыла её. Взяла её на руки, а она ещё сильнее заплакала, так у меня на руках и умерла…»

К сожалению, Галина Михайловна не уточнила, где в это время были братья. То есть, могло ли быть так, что трагедия разыгралась на глазах Коли Рубцова? Тогда такой след она оставила его душе? Но, без сомнения, в эти дни он горестно вспоминал и о старшей сестре Надежде, которую, по его же словам, очень хорошо запомнил (Надя-старшая была вроде няньки для братика в Емецке и Няндоме, ушла из жизни 16-летней).

«Я смутно помню утро похорон…» – спустя много лет напишет Николай Рубцов. Да, для нас важно, что хоть и «смутно», но «помню». А потом и расскажет в прозе и в стихах следующее: «Часто я уходил в безлюдную глубину сада возле нашего дома, где полюбился мне один удивительно красивый алый цветок. Я трогал его, поливал и ухаживал за ним, всячески, как только умел. Об этом моем занятии знал только мой брат, который был на несколько лет старше меня».

«Стиль Рубцова-прозаика – писал Вячеслав Белков, – спокон и прост. Но он захватывает читателя крепко-накрепко… Интересно, что история с аленьким цветком воплотилась у поэта в прекрасное стихотворение. Если грусть и трагедию можно назвать прекрасной…

…Этот цветочек маленький
Как я любил и прятал!
Нежил его, – вот маменька
Будет подарку рада!
Кстати его, некстати ли,
Вырастить всё же смог...
Нёс я за гробом матери
Аленький свой цветок.»

Итак, по-видимому, 28 или 29 июня 1942 года состоялись похороны Александры Михайловны Рубцовой. И вот тут для нас начинается почти детективная история. Дело в том, что пока никак не удаётся определить: на каком именно кладбище Вологды находится её могила? Сумятицу внёс… сам Николай Михайлович Рубцов! Однажды он сказал:

…Ведь шумит такая же береза
Над могилой матери моей.

Значит ли это, что он знал место могилы матери, хотя поэтический «текст» не может быть документом. По воспоминаниям Нинель Старичковой в другой раз Рубцов говорил с печалью в голосе: «Вон там, за мостом, похоронена моя мама». И укажет – на Кафедральный собор в честь Рождества Пресвятой Богородицы на Богородицком кладбище, в 1960-е годы варварски снесённом. А мост? «Горбатым мостом», старожилы Вологды помнят, называли деревянную эстакаду над железнодорожными путями в районе вокзала.

Да, пока есть большие сомнения по этому факту. Моя мама всю войну училась в 9-школе у Горбатого моста. И утверждает, что никаких похоронных процессий в сторону Богородицкого кладбища в те годы не было. Недавно опубликованы воспоминания ещё одной вологжанки, Любови Ивановны Сазоновой, которая жила в доме напротив этого кладбища. И она говорит о том, что в годы войны там не было захоронений, а кладбище, вплотную примыкавшее к железной дороге, всего скорее, усиленно охранялось. То есть, какие-то похороны сразу бы вызвали много вопросов у охраны.

Зато соседи Рубцовых по дому на Ворошилова, 10, вспоминают, что Александра Михайловна Рубцова (и, всего скорей, и Надя) нашли последний приют на Введенском кладбище Вологды. Это больше похоже на правду. А мост, опять-таки? Ну, наверное, Красный! Он был открыт для гужевого транспорта, а «катафалки» в войну – это простые телеги (не до пышности похорон было в то время). И раз Михаил Андрианович был в Красной Армии, то и похоронили её за «государственный счёт». И более того – в общей могиле! Вероятно, с красноармейцами, умершими в те дни в госпиталях. То есть, памятный знак матери Рубцова надо ставить на Воинском кладбище Вологды, как это сделано в память родителей Варлама Шаламова. Биографы Николая Рубцова давно уже ведут поиски каких-то свидетельств по этому поводу. Будем надеяться, что их поиски помогут установить окончательную истину…

Как это ни странно, но после смерти Александры Михайловны Рубцовой, жизнь семьи Рубцовых в доме на ул. Ворошилова, 10, продолжалась. К сожалению, в рассказе о дальнейших событиях придётся использовать источник не самый надёжный. Это воспоминания сестры Николая Рубцова – Галины. Их записывали, когда Галине Михайловне было уже очень много лет, они не отличаются фактологической последовательностью. И кое-какие «легенды» о будущем поэте идут от неё.

Ну, скажем, известный нам первый «бунт» Коли Рубцова. По одной версии хозяйка Ульяновская потеряла карточки, а заявила, что их украл Коля Рубцов. По другой – сама Галя Рубцова послала шестилетнего брата в магазин «отоварить» карточки, а он их потерял. Она его сильно отругала. Есть и другие подробности этой истории.

Но что делает шестилетний Коля?!. Он убегает из дома! Галина Михайловна приводила, опять-таки, разные данные об этом факте. Например, рассказывала, что Коли не было дома неделю. Она заявила в милицию, пришёл следователь с собакой, и собака нашла мальчика где-то в лесу, «под ёлкой»! Ну да, через семь дней собака найдёт следы в городе, в котором улицы затоптаны тысячами ног… Правда, я не знаю, может быть, есть и такие гениальные собаки!..

Тут же появляется легенда о том, что Коля в этом «побеге» сочинил своё первое стихотворение:

Вспомню, как жили мы
С мамой родною –
Всегда в веселье и в тепле…

Стихотворение длинное, со многими подробностями из той жизни. По словам Галины Рубцовой, она его записала вслед за Колей ещё в 1942 году. И оно – вот ведь чудо из чудес! – каким-то образом сохранилось (оригинала, впрочем, никто не видел). Просто надо знать, что сама-то Галина Михайловна вела очень подвижный образ жизни, много перемещалась по области, потом лишь оказалась в Череповце. Предположить, что сохранился именно этот листок из школьной тетрадки, скажем так, это из области ненаучной фантастики. Мне уже приходилось высказывать обоснованные сомнения в авторстве именно этого стихотворения. Хотя его по-прежнему много цитируют. Ну, что сделать, если кто-то легенды о Николае Рубцове ценит выше, чем правду жизни.

А вот другое стихотворение можно уже назвать «рубцовским», хотя тоже с известными сомнениями в его авторстве:

Раз, два, три,
Гитара моя, звени
Про жизнь мою
Плохую –
Мне хлеба не дают,
А всё не унываю
Да песенки пою.

Во всяком случае, где-то интонационно оно напоминает первое известное нам стихотворение Николая Рубцова «Зима»:

Скользят
Полозья детских санок
По горушке крутой.
Дети весело щебечут,
Как птицы раннею порой.

…Дальше опять начинается много странного в этом периоде жизни Коли Рубцова. Известно, например, что 12 июля 1942 года Коля и Боря Рубцовы были отправлены в Красковский дошкольный детский дом, это в 18 километрах от Вологды. Но вдруг, по воспоминаниям той же Галины Михайловны Рубцовой, Коля снова оказывается в Вологде. Совершил побег? Ушёл самовольно? Или всё-таки был направлен на лечение в Вологду, а уже из больницы его забрала сама Галя Рубцова?.. «Одно время его хотела усыновить женщина-соседка, – продолжаем делать выписки из воспоминаний Галины Рубцовой, – всё говорила, что «больно уж мальчик-то хороший, глаза-то как звёзды». «Отдайте его мне», – просила она… Потом она вдруг передумала, решила, что он хулиганистый. Я, конечно, заступилась: «Вот именно, что не хулиганистый, хороший мальчик».

Как видим, два совершенно противоположных мнения о характере будущего поэта. И эти «противоположности» будут потом чуть ли не «красной строкой» во многих мемуарах и уже о взрослом Николае Рубцове.

Но надо заканчивать нашу повесть о «печальном доме» на ул. Ворошилова, 10 (32). Биограф Рубцова Вячеслав Белков так завершал свой очерк «Печальный дом»: «В 1951 или 1952 году Николай Рубцов пришёл на улицу Ворошилова. На нём был нераженький пиджачок, кепочка. На крыльце дома номер 10 сидела молодёжь.

- Я бы хотел посмотреть, где мы жили.

- Как твоя фамилия?

- Рубцов.

- Иди, смотри. Жили вы у Ульяновской, но её сейчас нет дома.

Зашёл, посмотрел и ушёл. И больше ему никто ни слова не сказал, и чаю стакан не предложил…»

Но вот у нас появилась уникальная возможность узнать то, чего Николай Рубцов тогда увидел в доме своего раннего детства. Недавно бывшая вологжанка Галина Матвеева поделилась такими мемуарами: «Я помню этот дом в 1953-54 годах по адресу Ворошилова, 10(32). Моей бабушки родная сестра жила в этом доме (Тюрина Александра Ивановна 1901 г.р.), а бабушка с нами жила через два дома по Ворошилова 40, кв. 8. И поэтому на время затопления комнаты мы забирали т. Шуру к себе. Напротив комнаты т. Шуры жили родственники Рубцова, самого Колю я не помню. В этой комнате я была, мне запомнилось: в правом углу чёрная тарелка-репродуктор больших размеров с хриплым звуком, за дверями вместо кровати стоял сундук, на нём была солдатская шинель вместо матраца и чёрное тонкое одеяло, лампочка без плафона, вместо стола была широкая тумбочка. Женщина была одета: тёплый платок, фуфайка, кирзовые сапоги, поверх фуфайки был фартук. Когда т. Шура пекла пироги, она просила меня отнести угостить соседей Шадруновых и Рубцовых. Ульяновскую соседи не любили, она продавала «бормотуху» пьяницам и сама с ними пила».

Да, это драгоценнейшие крупицы воспоминаний. Биографы Рубцова предполагают, что этой Рубцовой могла быть Александра Андриановна Селина (сестра отца Николая Рубцова), первый муж которой погиб на фронте. Возможно, с ней жил и младший брат Рубцова Боря, которого взяли из Красковского детдома в 1944 году. Но тут пока ещё много и других загадок.

…А какова же судьба дома на Ворошилова, 10 (32)? В августе-сентябре 1969 года он пошёл на слом. Сохранились уникальные фотографии этого события. Между прочим, примерно в это время Николай Рубцов был в Вологде. И, всего вероятней, видел, как уходил в небытие «печальный дом» его детства. Жаль, что мы теперь никогда не узнаем, что он думал по этому поводу…
Система Orphus

Вверх

Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"
Комментариев:

Вернуться на главную