|
Издание пугает и одновременно притягивает своими могучими внешними формами: 844 страницы убористого текста 8-м размером шрифта. Тираж книги 3 тысячи экземпляров. Наверное, этого хватит для малонаселенного дальневосточного региона. А, возможно, мало. Но вопрос в другом: оправдано ли вообще издание общей дальневосточной антологии в наше время? Чтобы ответить, начать надо с того, что сегодня российские регионы вообще, и дальневосточные тем более, разрознены. Например, нет путей сообщения между Камчаткой, Сахалином и Амурской областью, между Магаданом и Сахалином и т.д. На Курилы, Чукотку, Командоры вообще трудно попасть. А ведь этнокультурный социум, как модно сейчас говорить, у нас один, заботы и чаяния едины, культура общая, как и общий дальневосточный менталитет, отношение к жизни, действительности. Но при этом мы мало знаем друг о друге. Остальная Россия тем более о нас почти ничего не знает. Увы, прервалась связь регионов, и с ней прервался культурный обмен. Наш Дальний Восток необходимо открывать для людей заново, в том числе и для самих дальневосточников, запертых в своих краях и областях. Открывать в музыке, живописи, танцах, книгах. Открывать, чтобы он перестал пугать отдаленностью, дикостью и неосвоенностью, и, наоборот, начал притягивать экзотикой, романтикой, великодушием жителей, героизмом их труда. Ведь так и было еще совсем недавно, в советское время. По замыслу зачинателя и идеолога издания Александра Колесова, «Антология литературы Дальнего Востока» и должна способствовать этому, преподнося читателю лучшие произведения дальневосточных авторов. А здесь есть из чего выбрать. Как признался Александр Лобычев, составитель приморского тома прозы, являющегося пилотным для всей серии, отбирать авторов, а затем их произведения оказалось сложной и не всегда благодарной задачей. Отсев был жестким, а для кого-то из ныне живущих литераторов, возможно, и жестоким – их не взяли при всём их страстном желании и при высокой самооценке. Но, понятно, книжка не резиновая, и в результате в сборник вошли произведения только 36 авторов, что для Приморья совсем немного. Но даже при таком количестве авторов объем книги составил, как уже было сказано, 844 страницы мелкого шрифта, что для читателя не очень удобно, трудно читать. Да, не очень удобно, но книга привлекает уже тем, что в ней собраны лучшие имена приморских прозаиков. Другое дело, что составителю пришлось ограничиться их малой прозой – рассказами, небольшими повестями и очерками, тогда как у многих имеются великолепные романы, которые во всей полноте раскрывают творческий дар авторов. Но романы для таких антологий не годятся – тесно. Начинается приморский том с очерка Владимира Арсеньева «Зимний поход по реке Хунгари». Очерк художественный, в нем нет научности, специальных, детальных описаний. Это цельное художественное произведение, путевые заметки талантливого писателя об одном из самых интересных и самых трагичных его путешествий. Арсеньев – легенда, классик Приморья, всего Дальнего Востока, и, начиная книгу с него, составитель поступил логично, как логично поступил бы составитель камчатского тома, начав с отрывка из знаменитой книги Степана Крашенинникова «Описание земли Камчатки». Несмотря на свою научность, книга Крашенинникова является ярким образцом литературного языка первой половины XVIII века. Он еще близок к разговорному, но уже украшен речевыми оборотами, текст достаточно ритмичен, поэтому читается легко, как легко и понимается. За очерком Владимира Арсеньева идут «Уссурийские рассказы» Николая Амурского. Это имя практически не известно обычному, неискушенному читателю. И не мудрено, потому что жил и творил Николай Петрович Матвеев (псевдоним Амурский) в XIX – первой половине XX вв., да к тому же после революции эмигрировал в Японию. Он и родился в Японии в семье фельдшера российского консульства. Его мать Феврония, кстати, родилась и выросла на Камчатке. После возвращения семьи Матвеевых из Японии в Николаевск-на-Амуре, отец умер, мать вышла замуж, и мальчик Коля вынужден был сбежать от жестокостей отчима и скитаться по Приморью и Владивостоку. Но Коля Матвеев оказался человеком талантливым, тянулся к знаниям, а потому вскоре поступил, а затем и блестяще окончил школу при Дальзаводе. Со временем он стал одним из образованнейших людей Дальней России, владел несколькими языками, писал стихи и прозу, занялся журналистикой, а вскоре стал владельцем типографии. В 1906 году он основал журнал «Природа и люди Дальнего Востока». Да что там журнал, Николай Петрович Матвеев сделал гораздо больше для Дальнего Востока – он пустил в мир известную династию Матвеевых, из которой вышли известные литераторы, журналисты, краеведы и издатели. Это Венедикт Март, Иван Елагин, Николай Матвеев-Бодрый, историк Зотик Матвеев, поэтесса Новелла Матвеева и др. В 2015 году, к 150-летию со дня рождения Николая Петровича Матвеева, Дальневосточный филиал Фонда «Русский мир» совместно с Приморской краевой публичной библиотекой им. Горького учредил премию им. Матвеевых (имеется в виду вся талантливая династия) в области литературы и книгоиздания. Номинации премии следующие: 1. Лучший автор или авторский коллектив краеведческого издания; 2. Лучший издательский проект территории; 3. Лучший художник-иллюстратор краеведческой книги; 4. Лучший библиограф-краевед. Одним из первых лауреатов этой премии стало камчатское издательство холдинговой компании «Новая книга», победившее в номинации «Лучший издательский проект территории» за серию книг «Камчатка в описаниях путешественников». В номинации «Лучший библиограф-краевед» первой в истории премии её получила библиограф Камчатской краевой научной библиотеки им. С. П. Крашенинникова Надежда Ивановна Курохтина! «Уссурийские рассказы» Николая Амурского впервые вышли отдельной книжкой в 1902 году в Санкт-Петербурге в издательстве Ивана Сытина. И вот снова открылись для читателя в 2016 году. Всего-то четыре малюсеньких рассказика, но как познавательно и интересно они повествуют о жизни Южно-Уссурийского края своего времени. После прочтения первого же рассказа «Лебеди» понимаешь, насколько правдив автор. Он, русский, не скрывает отношение некоторых своих соплеменников к корейцам – никчемным, по их мнению, людишкам, бедным и забитым, вечно кланяющимся «капитанам»-начальникам, не имеющим никаких прав, потому что прибыли они в Россию на заработки из соседней страны, которых можно запросто убить, подкараулив лесу, чтобы ограбить. «Через некоторое время охотники, сделавши свое дело, ушли, и только разбросанные тряпки да полураздетые трупы «каулей» напоминали о происшедшей драме». Да, недаром современники уважали Николая Петровича Матвеева (Амурского), как человека, и побаивались, как журналиста. Он говорил правду. Говорил метко. К нему тянулись просвещенные люди. Его дом во Владивостоке всегда полнился гостями, всякий, приехавший в Приморье, считал за честь посетить Матвеева, пообщаться с ним. Он выпустил только несколько номеров своего журнала «Природа и люди Дальнего Востока», и далее ему работать не позволили – арестовали, как народовольца, свободомыслящего человека. На свободу он вышел только в 1906 году. Второй «уссурийский рассказ» Николая Амурского называется «Поцелуй» и рассказывает уже о взаимоотношениях местных русских крестьян и китайцев. Старый китаец за горсть кедровых орехов соблазняет русскую крестьянскую девушку на поцелуй. Рядом стоят другие русские дети и с надеждой глядят на свою старшую подружку: поцелует или нет. А та не хочет, брезгует, передразнивает китайца: - Дурака твоя! Как можно манза (манза – китаец по-местному) целовать! Дети уговаривают подружку – уж больно хочется орешков. И та все же целует старика, затем сплевывает и вытирает губы. Получив орехи, она убегает. Дети - за ней. Старик китаец хитро шмурится от удовольствия: получил поцелуй в губы от русской девушки. Небольшая сценка, этюд, а столько в ней правды и бесхитростной доброты. Сколько народной простоты в обращениях. И понимаешь, как тесно жили русские и китайцы в Уссурийском крае. Долго так жили, по-соседски, хоть каждый и соблюдал свои традиции, установки своей веры. Не менее интересны и точны два других рассказа – «Последняя вахта» и «Экипажная ёлка». И опять – дальневосточный колорит, в первом случае – трагичный, морской, во втором – теплый, детский и даже, местами, смешной. Одним словом, вся подборка рассказов Николая Амурского дает нам пусть маленькие, но яркие, зримые картинки старой жизни в Уссурийском крае. И слог автора настолько самобытен, что наверняка узнаешь его и в других произведениях, тем более что зачастую печатался ранний Николай Матвеев под различными псевдонимами: Краб, Э-ский, Гейне из Глуховки и т.д. Следующий автор, которого я упомяну, это Николай Асеев с очерком «Октябрь на Дальнем». Да, тот самый Николай Асеев, известный советский поэт. В молодости, с 1918 по 1922 годы, он жил во Владивостоке и даже издал здесь сборник футуристической поэзии «Бомба». Очерк «Октябрь на Дальнем» написан чуть позже, по памяти. Это яркое художественное произведение, в котором поэт дал волю красочности описания, работе со словом. Начало очерка, например, – длинное сложноподчиненное предложение, которое хочется перечитывать и перечитывать нараспев: «Желтоглазые стойки вокзальных буфетов с выстроившимися рядами мельхиоровых подстаканников, звяканье ложечек, шарканье подошв, бляхи носильщиков, шумные вздохи паровозов, врывающиеся в распахнутые двери, станция Зима, станция Тайга, станция Хантахедзы – все одинаковые по-разному: винтовой взлёт Кругобайкалки, где поездной состав загибается скорпионом к собственному хвосту; маньчжурская тучная долина, пыльно пахнущая черемшой – полевым чесноком, и за нею дикая прелесть Приморья со смоляной кедровой хвоей, заплетенная багряными стенами осенних листьев дикого винограда…» и т.д. Заканчивается описание коротко: «Это путь на Дальний Восток». Путь рядового солдата 34 запасного полка. Солдата, сбросившего шинель по прибытию во Владивосток. А каков солдат! Его можно цитировать бесконечно: «Город рушится лавиной сопок в океан, город, высвистанный длинными губами тайфунов, вымытый, как кости скелета…». Или: «Город падал на меня с высоты сопок… Мимо меня проходили японцы, похожие на летучих мышей, корейцы – на священников, китайцы - стриженые и с косами толстых жестких волос…» А вообще, очерк Асеева – о начинающемся, новом, революционном искусстве, которое хотели привнести в мир, застаревший и зажиревший (по их мнению), молодые непризнанные гении – футуристы и близкие к ним эстеты. Но гениями они так и не были признаны. И тогда Асеев покинул Владивосток, уехав в Москву покорять другие горизонты. Уехал, как говорят, откликнувшись на зов самого Луначарского. Уехал навсегда, но след оставил. И теперь мы можем воочию убедиться в том, что Николай Асеев в Приморье, главным образом во Владивостоке, был: «Здесь был Коля Асеев», ставший впоследствии известным Николаем Николаевичем, лауреатом Сталинской премии, орденоносцем, автором «Марша Буденного». Кто не знает вот этого, например, его стихотворения, которое даже одно способно удержать имя автора в памяти поколений: Не за силу, не за качество Немало и других открытий ждет читателя первого тома дальневосточной антологии. Интересно рассказывает о своей жизни во Владивостоке поэт Арсений Несмелов, которого мы привыкли отождествлять исключительно с русским эмигрантским Харбином. Его художественный очерк так и называется: «О себе и о Владивостоке». Именно во Владивостоке родился псевдоним Арсений Несмелов, которым отныне стал подписывать свои произведения поэт, бывший поручик колчаковской армии, участник Великого Сибирского ледового похода каппелевцев Арсений Митропольский. Несмелов – это фамилия его боевого товарища, погибшего под Тюменью, он взял ее своим псевдонимом. Судьба новоиспеченного Несмелова оказалась и счастливой, насыщенной событиями и творчеством, и, в результате, трагичной. На нем всегда лежала печать печали. «Поседевший юноша с мучительно-расширенными зрачками», - так писал о нем Николай Асеев во Владивостоке. А в 1924 году он с группой товарищей, состоящей из бывших же белых офицеров, перешел советско-китайскую границу и надолго осел в Харбине. Здесь Арсений жил литературным трудом, выпустил шесть поэтических книг и книгу новелл «Рассказы о войне». После прихода в 1945 году в Харбин советской армии, Арсений Несмелов был арестован и погиб в тюрьме в Гродеково. Современному российскому читателю имя Арсения Несмелова стало известно в 1990-х годах. «Берег удалялся… Через полчаса наш парус уже не виден был с берега. Двадцать верст морем мы прошли в три часа. Потом девятнадцать дней блуждали по сопкам и тайге, и, наконец, первая станция Китайской Восточной железной дороги. Затем Харбин». Так заканчивается очерк Арсения Несмелова «О себе и о Владивостоке». Заканчивается его жизнь в России, начинается харбинская эпоха. Среди эмигрантских имен имеется в сборнике еще одно – Михаил Щербаков. Он также представлен очерком под названием «Одиссеи без Итаки». Очерк посвящен опять же трагическим дням, когда на пароходе «Лейтенант Дыдымов» автор покидал красную Россию, отбывая в эмиграцию в Китай. «Как уголовно-розыскная, так и городская милиция уже куда-то испарились, боясь мести со стороны преступного элемента, и только прилегавшие к военному порту кварталы охранялись караулами, высланными от флотилии. Приготовления к эвакуации шли страшно непланомерно и суетливо: штаб флотилии нервничал, боясь, что японцы договорятся с красными и не выпустят корабли из Золотого Рога». Так начинался исход русских из Владивостока. Страшный и горький. Михаил Щербаков описал его с беспощадной правдивостью. «На подъездных путях, на прилегавших улицах, в товарных вагонах, на самых пристанях – всюду, всюду кишмя кишела лохматая казачья толпа… «Лейтенант Дыдымов» навсегда оставил Владивосток, откуда он так долго и честно ходил охранять камчатские промыслы, чтобы погибнуть у берегов Формозы». Если не вдаваться в биографические подробности вышеприведенных авторов, то присутствие их очерковых произведений в приморском томе Антологии вполне оправдано: уж очень живописно и талантливо они описывают свою жизнь во Владивостоке. Кто еще мог так живописать город того времени? Разве что Дмитрий Нагишкин. Но его имени в сборнике нет. Не будем задаваться вопросом: почему? Это решение составителя. Возможно потому, что Владивостоку Дмитрий Нагишкин посвятил лишь роман «Сердце Бонивура», остальные произведения касаются, главным образом, Хабаровского края, реки Амур, и в хабаровский сборник он наверняка войдет. Подождем его выхода. Еще одно открытие приморского сборника – прозаик Трофим Борисов. Он, сын рыбака, беженец из сожженного дотла монархистами Николаевска-на-Амуре, вскоре стал профессионально заниматься рыбным хозяйством, был одним из организаторов рыбного техникума и Дальрыбвтуза во Владивостоке, руководителем треста «Дальрыба», и всегда писал. Сначала для себя, а затем и для читателя. Был знаком с Пришвиным и Горьким. Автор нескольких книг, изданных в Москве, Хабаровске и Владивостоке. В сборник включен его рассказ «Облачко у Маркрама», повествующий о нелегкой жизни амурских рыбаков с трагическим финалом. Конечно, не обошелся приморский сборник без Александра Фадеева, предоставив ему место для целой повести «Разлив». Не буду рецензировать ее, она известна. Фадеев, как известно, еще мальчиком с семьей приехал жить в Приморье, учился во Владивостоке, воевал с белыми в рядах Красной армии, партизанил, был ранен. В 1921 году приехал в Москву, но свой Дальний Восток не забывал и первые произведения посвятил ему. Присутствует в сборнике и Михаил Пришвин с чудным очерком «Олень-цветок». Михаил Михайлович в 1931 году приезжал в Приморье на три месяца. Эта творческая командировка дала ему материал для нескольких произведений, которые по достоинству были оценены читателями. Это очерки «Женьшень», «Олень-цветок», «Голубые песцы». Еще два известных имени: Сергей Диковский с рассказом «Комендант Птичьего острова» и Борис Можаев с замечательной повестью «Власть тайги». С этими авторами составитель точно не ошибся, хотя оба не были урожденными дальневосточниками, и Приморье стало в их жизни лишь эпизодом – у одного меньше, у другого больше – но тема дальней окраины России крепко сидела в их романтических душах. Произведения и того и другого являются одними из стержневых в сборнике, они приманивают читателя своими приключенческими сюжетами и удерживают его. Рассказ Сергея Диковского посвящен одному из приключений охранного катера «Смелый». Рассказы об этом катере вышли отдельной книгой в Хабаровске в год смерти писателя – в 1940-м, но позже переиздавались еще несколько раз – настолько они полюбились читателям. Борис Можаев, писатель-деревенщик, на Дальнем Востоке издал сборник стихов и собрал удэгейские сказки, в 1959 году вышла его книга повестей и рассказов «Власть тайги». Но к этому времени он жил уже в Москве. Имя Бориса Можаева прославлено его известным романом «Мужики и бабы». Конечно, не случаен и выбор для сборника произведений писателей Михаила Матюшина, Олега Щербановского, Станислава Балабина, Ивана Басаргина, Юрия Лясоты и Льва Князева. Все они – гордость дальневосточной литературы. Читать, к примеру, того же Михаила Матюшина – одно удовольствие, настолько у него сочный язык с множеством блёстков народных словечек и выражений. «Нет, не нравилась леснику нонешняя зима, впервой выдалась такая непутевая: то весной прикинется, хоть сей, то осенью обернется. Верба два раза обманывалась, а заяц-беляк – тот совсем в недоумение пришел: вырядился в белую одежду, выскочил и обмер – негде спрятаться, черным-черно. Теперь вот ожеледь под снегом, тоже не разбежишься». Такой язык надо в школе преподавать, чтобы ребятишки целые отрывки наизусть заучивали, проникали в самые глубины родной речи, чувствовали ее, осязали. И не важно, что пишет автор о встрече в тайге лесника с беглым заключенным, потому что встреча эта стала переломной для беглеца, он впервые почувствовал себя человеком. Повесть Станислава Балабина «Дочь тайги» - о том же, о человеческих чувствах. Живет юная Ксюша с родителями на таежной пасеке, заневестилась, а женихи лишь в соседнем селе за рекой. Стал наведываться к ней в гости парень, бывший моряк, влюбилась она, да и он, похоже, к ней потянулся. Но встал между ними зверь таежный – медведь, пришедший на пасеку медом побаловаться. Струсил парень, а таежница Ксюша – нет. За то и поплатилась – изранил ее зверь, лицо изорвал. После выздоровления девушка и вовсе в себя ушла, лицо прятала, а парень больше не появлялся. И только душевная щедрость, настоящая человеческая любовь родителей и неподдельное сочувствие посторонней женщины, случайно встретившейся Ксюше еще в больнице, позволили девушке по-настоящему вернуться к жизни. О каждом авторе приморского тома Антологии можно писать много и подробно, но уж очень обширен список, поэтому приходится сдерживать желание, ограничиваясь лишь беглым экскурсом по страницам книги. И, все-таки, еще на нескольких именах необходимо задержаться. Не забыл составитель одного из старейшин российской, в значительной степени дальневосточной литературы Валерия Янковского, всего лишь год не дожившего в 2010 году до своего столетия. Это человек большой, долгой, но во многом трагической судьбы. Он потомок одного из богатейших польских дворянских семейств Приморья. После гражданской войны семья эмигрировала в Корею, но в 1946 году советская власть достала семейство и там. Начались «Этапы» - так в дальнейшем Валерий Янковский назвал свою книгу. Застенки Гулага отпустили его на волю лишь в 1952 году. Тогда он и начал серьезно писать. Сначала публиковался в журналах, затем стали выходить книги. В Антологии он представлен новеллой «Хван-посу». В названии новеллы – имя корейского охотника, с которым автору доводилось не раз выезжать в охотничьи экспедиции и обычные походы по Намсанскому плато, в район вулкана Пяктусан, к истокам реки Сунгари. Новелла во многом напоминает произведения Владимира Арсеньева, его дружбу с Дерсу Узалой. На 608-й странице книги читатель от души посмеется, потому что обязательно рассмешит его рассказ Виктора Пожидаева «Кино нашего детства». Смех пробивает с первых же фраз, когда начинаешь читать, как любопытная тетя Ира чуть на заборе не повесилась. А все из-за того, что в деревне появился новенький жених – Сашка Коновязь. Вот и стало любопытно тете Ире, кто такой, как выглядит. «Тетя Ира маленькая, а забор высокий, частый, из горбыля. Она тянулась, тянулась (плохо видно!), засучила ножками, приподнимаясь, кое-как перекинула подбородок и сорвалась. Вклинила шею промеж горбылин. Хорошо, что шея у нее тонкая – не задохнулась, доехала до земли. Сама она освободиться, ясно, не могла, ждала, когда заметят ее положение. Муж ее – веселый шутник и женский задира дядя Ваня Топорков – наконец-то обнаружил ее, но сразу трогать не стал, поинтересовался: как ты, мол, в такую щелку голову просунула? Потом, под бессильно-яростное гусиное шипение жены, захохотал, захлопал себя по животу ладонищами. - Ну твою мать! – кричал он на всю улицу. – И она еще грозит! Да стой ты здесь до петрова дня! Да пусть тебя прохожие кормят, да как ты мне надоела, старая кукла любопытная! Не впервые вытаскивал он ее из забора». Ох, и веселое получилось у Виктора Пожидаева начало истории! Но не тут-то было, не дал автор отдохнуть душе читателя, потому что вся-то история была отнюдь не веселой, а даже грустной, и, вообще-то, житейской. Замечательная история! Есть в сборнике рассказ Николая Дункая «Скала сокровищ». Этот автор оказался единственным из коренных народностей Приморья. Других нет. Почему? На этот вопрос ответил в предисловии к сборнику его составитель Александр Лобычев: «В Приморье, к сожалению, слабо проявилась оригинальная литература коренных народов Дальнего Востока, как это более ярко произошло, например, в Хабаровском крае, Магаданской области или на Камчатке. Но и здесь есть замечательная фигура удэгейского писателя Николая Семеновича Дункая, к тому же еще и этнографа, фольклориста, вообще хранителя культуры своего народа. Почти всю жизнь он прожил в удэгейском селе Красный Яр, где и начинал писать». Значит, Николай Дункай, действительно, один из коренных народов, вставший в единый строй профессиональных писателей Приморского края. Ну, что ж, приморский том появился на свет. Антология литературы Дальнего Востока встала на дорогу жизни, а чтобы осилить дорогу, надо по ней идти. Кто следующий? Сахалин, Камчатка, Якутия, Магадан, Чукотка, Хабаровск, Еврейская автономия, Благовещенск? Посмотрим. И дай Бог каждому дальневосточному региону осуществить задуманное. Будем читать, познавать друг друга! И пусть Большая Россия тоже узнает нас! |
||
