Анатолий СМЫШНИКОВ (Бобров Воронежской области)

Рассказы

КОРОТКИЕ РАССКАЗЫ

САБЕНАМЕ

Хорошо помню, как в раннем детстве любил я ходить с мамой на вечерние посиделки. Причиной этому было желание в очередной раз увидеть забавное зрелище. Дело в том, что все соседские женщины обладали одной удивительной способностью. Бойко тараторя, они умудрялись при этом грызть семечки, но не сплевывать шелуху, а выталкивать ее языком на поверхность губ, где она скапливалась в виде бороды. И только когда масса становилась критической, ее ловким движением смахивали в подолы. Понятное дело, что и меня разбирало желание научиться этому, чтобы в удобный момент блеснуть перед своими товарищами.

А еще завораживала сама речь, ее певучесть, игра голосовых оттенков и неожиданные, придуманные самой жизнью, слова. Такие, как «надысь», «давеча», «помстилось» и, наконец, самые загадочные для детского ума: «бознытьчто» и вынесенное мной в заголовок «сабенаме». Даже не слова, а некие конструкции, на создание которых потребовалось сразу три слова, означающие: «Бог знает что» и «себе на уме». Только гибкий и нестандартный русский ум мог придумать такое.

Особенно часто слово «сабенаме» употребляла в разговоре подруга мамы, тоже Мария, жена плотника Тимофея Рыжова. Была в этом сокрытая женская хитрость, позволявшая моментально вклиниваться в разговор. И в самом деле, начнешь с длинного предложения, так тебя и перебьют, и не дослушают. А тут коротко, как выстрел: «Сабенаме!» И дальше без остановок.

Не оттуда ли, не с тех ли сладостных вечеров проистекает моя искренняя и горячая любовь к Слову, мое душевное расположение к беседующим женщинам?

Но заговорил я об этом по другой причине. В перебираемых недавно бумагах, обнаружил я черновик недописанного стихотворения, внизу которого приписано было крупными буквами два слова: «слащавец, «казнитель».

Некоторое время я размышлял над их происхождением. Ясно было, что записал я их не случайно, скорее всего в спешке, чтобы не забыть. И вдруг вспомнил. А вспомнив, решил рассказать. И об этих двух, и еще об одном, которое коснулось меня непосредственно.

СЛАЩАВЕЦ

Девяностые годы. Я таксист и везу по предварительной договоренности двух пожилых женщин в областную больницу. Некоторое время едем молча: я привыкаю к плохо вычищенной дороге, а они, видимо, ко мне. Наконец слышу, как за спиной у меня затевается разговор.

- Валь, я смотрю Сергеич - то, так к тебе и ходит?

- Ходит, чего не ходить…

- Просто, или помогает чем?

- И помогает… Хотя, Господи, какая от него помощь, инвалида? Так… Больше отвлекает. Придумает чего - и вот он. Взять хоть вчера. Смотрю, является под вечер: «Валь, у тебя чётчик крутит?». «Какой чётчик?». «Электрический». «Что же ты, - говорю, - сатана, не видишь, что телевизор работает? Раз работает, значит, свет есть». «А у меня, Валь, и телевизор кажет, и свет горит, а чётчик не крутит». «Ну и радуйся!». «А я и радуюсь, Валь. Особенно… на тебя, на дом твой. Вона какая красота у тебя! И шторки, и салфетки вышитые. Вся посуда на местах, а стаканчики так и сияют».

Снимает с полки один и двигает ко мне по столу: «Валь, налей - не скупись. Не скупись, я ведь знаю, что у тебя всегда есть». Вот слащавец! Вот змей! «И хозяйка ты, - говорит, - крепкая. И вся такая хорошая, красная… и печка у тебя, того… тоже красная. И рамочки на стене… Не скупись, Валь!».

Ну, а ты чего?

Да чего же, налила. Разве от него укроешься? Такой слащавец, такие слова говорит…

КАЗНИТЕЛЬ

Ранняя весна. Дорожки развезло, но снега еще много и по ночам держатся морозы. Мы с женой и наши соседи по другую сторону забора, заняты привычной и очень тяжелой работой. В ямы, очищенные по осени от земли, перетаскиваем с улицы в мешках лузгу, обильно уливаем водой и перемешиваем вилами, чтобы она пропиталась. Затем обратно закидываем комьями земли, чтобы лузга «загорелась», дала тепло. Это нужно для будущей рассады. Но землю сковало за зиму, и она поддается только ударам лома.

После двух часов непрерывной работы, обессиленные, присаживаемся. Женщины уходят в дом за питьем, а мы закуриваем.

- Толя!

- Да, Николай Иванович.

- Вот я думаю… Есть плен, ну там чеченский, или еще какой… Ведь оттуда и выкупить могут, или, к примеру, сам сбежишь… А вот нам бежать некуда, да и поздно…

Встаем и беремся за ломы.

Николай Иванович, по уличному - Калай, постоянно в работе, но его жене Лидусе все мало. Стоит присесть старику где - нибудь в теньке, как незамедлительно раздаются гневные возгласы:

- Поглядите! Опять расселся. Казнитель чертов. Косить - не докосил, а поливать еще и не начинал. Казнитель, истинно казнитель…

Если Калай на тот момент бывал не сильно уставшим, то поднимался и, не вступая в перепалку, отправлялся доделывать начатое. Но если уставал сильно, что случалось значительно чаще, то по «известному адресу» отправлялась Лидуся. Сам же Николай Иванович благоговейно раскуривал «козью ножку» и устремлял взгляд в далекие горизонты.

Когда ругательное слово слышишь часто, то привыкаешь к нему и даже как бы не замечаешь его, пропускаешь мимо ушей. Но случается и так, что оно внезапно очень зримо напоминает о себе.

Пришло время забивать кроликов. Дело для деревенского жителя обычное и даже, в некотором смысле, праздничное, сопровождающееся застольем. Делал я это десятки раз, а тут что - то дрогнуло в душе. Хожу от клетки к клетке, курю, и чувствую - не могу. Тут и вспомнил про Калая.

- Николай Иванович, ты кроликов когда - нибудь бил? Сделай доброе дело, забей мне трех, а я «магарыом» рассчитаюсь.

Уже через десять минут Калай деловито вытаскивал наружу первого зверька. С размаху ударил суковатой палкой, но неудачно. Закричал, задергался бедный кролик, а он снова и снова. Забил, а вернее замучил.

Горько пожалел я, что положился на подслеповатого старика, что не сделал работу сам, как умею. Остановил его:

- Хватит, - говорю, - дальше сам управлюсь.

- А как же «магарыч»? Ведь не наработал.

- И так сгодится…

Утер Калай кровь с рук о снег, ухмыльнулся чему - то в бороду и, забрав бутылку, враскачку пошел со двора. Казнитель, истинно казнитель!

ЗАНУДИСТ

Понедельник снова подтверждает свой статус дня тяжелого. Битый час сидим мы возле кабинета врача, а он еще и не начинал приема. Напротив меня расположились две женщины и тихо переговариваются. Одна, поправляя мелкие седые кудри, всякий раз смолкает при приближении кого - то из пациентов или персонала больницы, снующих по длинному коридору и, только проводив их тревожным взглядом на достаточное расстояние, заговаривает вновь.

- Нет, Петр Васильевич - муж мой, хозяином был старательным. Царствие ему Небесное! Сказать по чести, все на нем держалось в доме. Он и дров на несколько дней заготовит, и угля наколет, и сам затопит печь. Воды… Так хоть из колодца, хоть с реки. А за скотиной ухаживал, иные так за людьми не следят. Это все так. Тут, как говорится, прицепиться не к чему.

Но строг был - нельзя какой! Так меня за жизнь зашпиговал, так вымуштровал - врагу не пожелаю. «Чашка почему немытой осталась?», «Отчего крошки со стола не убрала?». Ко всякой мелочи придирался. Такой занудист, прости Господи!

Не жилось человеку спокойно. И ведь с молоду не был таким, откуда к старости набралось? Ну, это ладно, главное вот что. Три года как схоронили, а замечу иной раз непорядок в доме и словно цепенею, прямо сжимаюсь вся. И будто грозит он мне пальцем: «Не обольщайся, Верка, все вижу…».

Недавно в разговоре сделал жене несколько, на мой взгляд, справедливых замечаний. Ей это показалось обидным. Опустила головушку и, повернувшись, пошла на кухню. И вдруг слышу, тихо так говорит: «Вот, блин, занудист…».

Она ушла, а я так и остался стоять с открытым ртом. Нечего сказать, дожил!

 

 

БЕРТА
(Рассказ)

Весело было Петровичу шагать по облаку. Было оно ослепительно белое, ровное. Лишь края завернуты, словно Митька Сурков на своем МТЗ отвалом повредил. Но даже это не портило ему настроения - шел насвистывая. Местами, где попадались прорехи, легко перепрыгивал их, словно в детстве многочисленные проталины на Заозерной улице. Сначала- то Петрович робел ступить на облако, долго приглядывался и только испытав каблуком на прочность, решился. Слева, параллельно его движению, напрягая силы плелось солнце, опаляя жаром плечо.

Шел бы так Петрович и шел, да приспичило закурить. Присел на самый краешек в сладкой задумчивости. Дымком окуривается, а сам дали оглядывает небесные, а земные в особенности. То сощурится на раскиданные дворы родной Семихатовки, то на играющую речушку Тептюг, огибающую многочисленными загогулинами чахлые сельские огороды. Одним словом - отдыхает.

Хотел уже подниматься, как вдруг заметил, что сосед его, Иван Присядкин, во дворе собаку избивает, да жестоко так. Жалко стало Петровичу животину, свалился он на колени и давай кулаком Ивану грозить. Хотел, было, бросить чем, да под рукой окромя воздуха ничего. А тут как раз и гул послышался. Оглянулся, а это Митька на тракторе. Смело так гонит и не по облаку, а рядом - по сини. Начал, было, притормаживать, но Петрович замахал руками: нельзя, мол, ни в коем разе, не то провалишься. А тот и в самом деле валиться начал. Кинулся Петрович спасать, да оскользнулся и вслед сорвался. Засверкало все вокруг голубыми всполохами, и стали стремительно приближаться к нему выпученные от удивления глаза и, будто приплюснутый к стеклу, безобразно разинутый рот Присядкина.

* * *

Петрович, а в миру Савелий Петрович Ястребок, открыл глаза и первым делом убедился, что рассвет еще не наступил и что часы, подаренные в прошлом году сыном, благополучно остановились. Лежать без сна, по обще-деревенской привычке, он не любил и потому поднявшись начал прохаживаться от стола к окну и обратно, потирая грудь, пытаясь уластить тянущую боль в сердце, и размышляя об удивительном сне.

 Впрочем, вспомнил он, что действительно, не далее, чем в четверг, вышла у него ссора с Присядкиным из- за курцхаара Берты.

Собаку Петрович жалел. Попала она к соседу случайно, в крайнем истощении, потерявшись на одной из многочисленных охот в окрестностях изрядно задичавшего села. В один из дней на их улицу заезжали охотники, расспрашивали, но Ястребок ничего не знал, а захмелевший от угощений Присядкин клялся и божился, что приложит все силы к поискам:

- Если жива - отыщется, - заверял он, пряча под стол початую бутылку, - не беспокойтесь и нас зря не тревожьте. Телефоны ваши я записал, внешность ее, с ваших слов, нам известна, имя тоже, так что в случае поимки будем информировать.

После отъезда гостей Иван еще добрый час таскался за Ястребком по участку, говоря ему о том, какие хорошие люди обратились к ним и как он жалеет о случившемся. А месяц спустя привел во двор ту самую потерянную собаку и сознался, что все это время прятал он ее у сестры, на другом конце Семихатовки.

- Ну и сволочь же ты, Иван, - не сдержался тогда Ястребок. – Ну зачем она тебе? Ты же не охотник. И людей обманул…

- Не убудет у твоих людей, - зло сверкнул глазами Иван. - Видел, на каких машинах раскатывают?! А ружья, а одежка? Ворье… У таких сам бог велел… Ты только глянь какая у ней рожа умная! А имя? Берта! - Он протянул руку чтобы погладить собаку, но та отпрянула, натягивая кожаный ремешок. - Стой, немка чертова… Ну не был я охотником и что с того? С ней, поди, и ружья не нужно, сама изловит. Вот только подружимся…

* * *

Ястребок оделся, сгреб со стола сигареты и собрался было освободить от окурков приспособленный под пепельницу надколотый заварной чайник, но тут взгляд его уперся в лежащей под ним, сложенный вдвое листок. То было напоминание, оставленное участковым, что должен он явиться к нему двенадцатого сего месяца к девяти утра, для разъяснений по жалобе Присядкина.

Савелий Петрович бросил взгляд на численник, так он называл отрывной календарь, и горестно вздохнул. Уехала его Валюшка три месяца назад в далекий Санкт- Петербург ухаживать за больной сестрой и некому за календарем уследить, так и показывает дату отъезда. Однако он быстро высчитал, что идти ему сегодня, потому как участковый Лавренёв заезжал два дня назад, а повестка была подписана десятым числом. Разговор у них вышел короткий.

-  Я, Петрович, вот что тебе скажу. С детства знаю тебя, и только с хорошей стороны. Не очень- то я верю тому, что пишет мой дядюшка. Мол ударил ты его. Но ведь пишет. И хорошо еще, что пока только мне. Растолкуй, что тут у вас произошло, из- за чего сыр- бор вышел?

- Поругались, это факт, - понурил голову Ястребок.  Ему вдруг стало стыдно перед этим молодым парнем, что не сдержал себя тогда. Но объяснять, как обстояло дело, оправдываться, было не в характере Ястребка. - Драки не было, Петр Иванович, ты уж поверь. Так… толкнул немного… А он головой о дверь.

- Ты толкнул, он написал… Что вам, старикам, заняться нечем?

- Да как нечем, дел много.

- Вот и занимались бы. Одним словом… Лучше помирись. – При этих словах Савелий Петрович резко повернулся и стал рассматривать крышу собственной баньки. – Ну, что- же, понятно… Тогда жду у себя. Будем вместе разбираться.

* *  *

Не вышло дружбы между Бертой и новым ее хозяином, да и выйти не могло. Немного оправившись, сделала она несколько попыток сбежать, но всякий раз высокий забор и звериная настороженность Присядкина останавливали ее. Мало того, стал Иван, уходя в мастерские, закрывать Берту в деревянный пустующий гараж. Больно было слушать Ястребку жалобный вой собаки, не приученной справлять нужду в помещении. Мучилась, бедная, но терпеливо ждала возвращения Присядкина, а в тот злополучный день, то ли сломалась, то ли с желудком беда какая приключилось - одним словом натворила Берта дел.

Даже работающая зернодробилка, в то злополучное утро, не смогла заглушить доносящийся с соседнего двора вой собаки и злые выкрики Присядкина. Выдернув шнур и на ходу отряхивая полы ветхого полушубка бросился Савелий Егорович на выручку бедной псине, мысленно матеря соседа.

- Оставь! – крикнул забегая. - Чего добиваешься? Сколь раз говорил тебе: чужой ты для неё, тут битьё не поможет.

- Ты лучше погляди, что она натворила, - замахиваясь окровавленной палкой на вжавшуюся в снег и дрожащую всем телом Берту, закричал Присядкин. – Гараж загадила, лодку резиновую, новую, погрызла. Убью заразу…

- Тебя запереть на день – поди и не то сотворишь. Верни хозяевам и вся недолга. И руки развяжешь, и благодарность получишь.

- Не тебе решать, а мне. Заступник выискался! Проваливай, а то под горячую руку и тебе перепадет.

Конец суковатой палки больно уперся в грудь, но Савелий Петрович перехватил ее и с силой толкнул Присядкина. Тот, попятившись, оступился и падая ударился о дверную скобу. Поводок выпал из его руки и Берта с тихим повизгиванием уползла в гараж.

- Не вернешь, сам в город поеду, отыщу хозяев. Вот тебе мое твердое слово.

- Ничего, будет и тебе мое слово, - прохрипел Присядкин, отыскивая рукой свалившуюся с головы шапку и сверля глазами спину уходящего Ястребка.

* * *

- Вот что, присаживайся - ка ты по другую сторону, - обратился к входящему Савелию Петровичу участковый, - а то, не ровен час, в рукопашной сойдетесь. Лавренёв встал из- за стола и держа в руке папку, но не раскрывая её, неторопливо прошелся по узкому кабинету.

- Вот, значит, заявление поступило от гражданина Присядкина,- сказал он, почему- то обращая лицо к Ивану Николаевичу, а не к Ястребку. - Пишет: избил, покалечил… Словами оскорбительными обзывал, а также, к заявлению прилагается справка из медицинского учреждения. Не поленился, съездил в райцентр. А в справке следующее: «…гематома, нарушение кожного покрова». Дело- то, Савелий Петрович, серьезное. Документу ход нужно давать. И главное, Иван Николаевич утверждает, что побили вы его ни за что, ни про что. Как быть, что в свое оправдание скажете?

- Не привык я оправдываться, Яков Михайлович, но коли дело такое, то скажу все как есть. – Ястребок тяжело задышал и вновь почувствовал, как ночью во сне, жаркую боль толчками идущую от сердца к плечу. - Бить его, я не бил, можешь мне верить. А про соседа так скажу: изверг он и вор. Украл собаку у людей и измывается над ней. Сил уже не осталось смотреть на все это.

- Как украл? У каких людей?

- Не крал я, - подхватился Присядкин, - потерялась она, потерялась, вот и подобрал ее…

- Разберемся, - осадил его Лавренёв, - ну- ка, Савелий Петрович, давай с самого начала, и поподробней.

Когда Ястребок закончил, то у Лавренева странным образом посветлело лицо. С плохо скрываемой улыбкой он, совсем уже по- родственному подмигнул Присядкину:

- Что на это скажешь, дядюшка? Дело- то приобретает другой оборот. Кража чужого имущества, плюс издевательство над животным. Тут несколько статей набегает.

- Собака - и имущество! Какое же это имущество? - лицо Присядкина пошло красными пятнами. - Тюрьмой родному дяде грозишь? Э - эх, хорош племянничек…

- Вот что, старики- разбойники, - Лавренёв мягко ударил ладонью по столу, словно подводя черту, - надо бы наказать вас обоих. Да только приходится мне на селе своим судом дела разбирать. Заявление своё, Иван Николаевич, забирай. Забирай, - еще жестче прозвучал голос участкового, увидевшего, как гримаса недовольства исказила лицо Присядкина. - Собаку в течении трех дней хозяину вернуть. Проверю. Не вернешь - пеняй на себя. Оба свободны…

 Молча поднялись и, едва не столкнувшись в дверях, вышли старики, стараясь не смотреть друг на друга.

* * *

Веселым возвращался домой Ястребок. После беседы с участковым решил навестить кума с которым не виделся давно, вот и засиделся до позднего часа. Не обошлось и без чарки. Знал, что нельзя, а как откажешься. Но главной радостью было то, что смог он от родни позвонить Валюшке - своего телефона у Савелия Петровича отродясь не было.

Шел Ястребок не спеша, поглядывая на плывущие по черному небу тяжелые снежные тучи и прикрываясь воротником от жалящих снежинок. Свернул к дому и у самой калитки едва не наступил на тело собаки, лежащее поперек тропинки. Он опустился на одно колено и рукавицей стал обметать снег с окоченевшего тела Берты.

- Господи! Как же так?

Ястребок захлебнулся налетевшим порывом ветра и попытался встать, но горячая волна прошла по руке и ударила в затылок. Сделал еще одну попытку, но грубая и неумолимая сила придавила его к земле. Хватая воздух раскрытым ртом, он еще успел заметить, как отделившись от дерева, неестественно длинными прыжками побежал в сторону своего дома Присядкин и, заваливаясь, потерял сознание.

Но только на мгновение. Вновь увидел он себя идущим по облаку, только было оно уже не белым, а ярко- краснымым. И впереди бежала Берта. Похоже было, что этому облаку не будет конца, но Ястребка это нисколько не печалило.

Наш канал на Яндекс-Дзен

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"

Система Orphus Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную