Сергей Юрьевич Соколкин
Сергей Юрьевич Соколкин - поэт, автор восьми книг стихов и одного романа Член Союза писателей России (с 1994 г.), действительный член-корреспондент Академии Российской словесности. Работал заведующим отделом поэзии и культуры газеты «Завтра» («День»). Стихи многократно печатались более чем в 50 газетах, журналах и альманахах ( День, Завтра, Аль-Кодс, Литературная Россия, Патриот, Юридическая газета, Дуэль, Комсомольская правда, Наш Современник, Урал, Уральский следопыт, Смена, Молодая гвардия, День поэзии, Московский вестник и многие другие). Лауреат Международной литературной премии им. Андрея Платонова - «Умное сердце». Дипломант Премии ФСБ России за 2007г. за песню «Русские солдаты». Неоднократно бывал в Чечне, Осетии, Ливане, Приднестровье, Заслуженный работник культуры РФ.
* * *
         А.А.Проханову
Потому что я русский,
взлюбивший отчаянно землю,
где бесплодные бабы
налившийся колос растят,
я фамильный погост
как последний окоп свой приемлю
и, ступив на колени,
расту на державных костях.

И смотрю в небеса.
и с поющей душой бездорожий
принимаю всю грязь,
что монголо-татарин месил,
и люблю я народ,
что, не выйдя ни кожей, ни рожей,
в мировой океан
лапоть свой против ветра пустил.

Потому что я русский,
живущий под Божеским небом,
потому что есть мать,
что приветит больного врага,
поделюсь я ним грешным –
блокадным, но выжившим хлебом.
И пусть жрет нашу землю,
с нее отправляясь в бега.

Пусть вопит на весь мир,
что живу и люблю я, умея
лишь мечами махать,
помирая, водяру глушу…
Но казаха, тунгуса
и вечно скитальца-еврея
к океанам-морям,
словно твой Моисей вывожу.

Потому что я русский,
я знаю безбожные годы:
как простой мужичок,
что коряв, хитроват и бескрыл,
глядя Богу в глаза,
создавая Империи своды,
по колено в кровище
величие духа творил.

И свои семена
сею я уже в наших потемках.
По ночам умирая,
с утра возвожу русский Храм.
И по крови моей,
заливающей землю потомков,
корабли уплывают
к неведомым материкам.

* * *
           Н.И. Тряпкину
Дано нам жить под вечным небом –
у верной Родины в горсти,
чтоб, умирая,
          русским хлебом
по всем окопам прорасти.

Как сеятель в часы восхода,
Любовь,
        что Господом дана,
бросает только в чрево рода
свободы вечной семена.

* * *
Глаз мертвой девушки чуть-чуть подслеповат.
В него война глядится, словно в воду.
И видит сквозь него слепой солдат
кровавый путь в Господнюю свободу.

Се попущенье пасмурных времён, -
где в гневе поднял камень брат на брата, -
в бесславной бойне не оценит он
и не опустит дула автомата.

И тени искорёженных друзей,
взывая к мщенью, восстают из праха.
И ангел – в окровавленной слезе –
взмахнув крылом, сползает на рубаху

и черный штык.
А враг придёт назад,
как подлый тать…
И повернувшись к Богу,
обняв холодный труп, сидит солдат
и мертвым глазом смотрит на дорогу.

ВЕЧНЫЙ ОГОНЬ
Я не курю, -
подальше от греха…
Забыть пытаюсь имя Герострата.
И Евы Браун тень в годах-веках
передо мной ни в чем не виновата.

Уже никто ни в чем не виноват.
Лишь конь в пальто горит в лучах заката.
И, журавлиный клин сминая, в ад
проходят строем по небу солдаты.

Но из разрывов вековых пластов
огонь, что, изрыгнул подошвы Рима,
спалил Союз, становится костром,
облизываясь в сторону Берлина…

КАРТА МИРА
Ладонь, как танк, пылит по карте старой, -
земля бугрит,
        горит со всех сторон.
Ведь направленье главного удара
пульсирует со сталинских времен.

Я слышу голоса – и днем и ночью, -
накатывают - вал за валом вслед.
И вещий гул прадедовых побед
в моей крови крепчает с новой мощью.

Чем наяву страны хребет слабее,
народа меньше - чем толпы пустой,
тем круче верю в путь Ее святой,
грядущей славы отзвук все яснее.

И чем страшней, отверженнее лица
героев и поэтов, и вождей,
тем путь светлей, -
на звездах штык-ножей
небесный воздух снова шевелится.

Издревле клином вышибают клин,
кулачным боем разминают мышцы.
Упруги стали русские границы, -
звучит приказ короткий –
«На Берлин!».

РУССКИЙ ФЛАГ
Русский флаг, что русское оружье,
как улыбка Ваньки-дурака,
что с лица не сходит,
птицей кружит
вдоль по сердцу – в тучах-облаках.

…Оба войска пали над обрывом,
прокричал стервятник вдалеке,
звезд лучи скрестились над заливом,
ангелы поплыли по реке…

Умирает Ванька, но счастливый,
древко сжав в недрогнувшей руке.

* * *
        Петру Калитину
И сказал мне дядя Ваня,
бывший кент вора в законе,
бывший… - лагерная вохра,
Ворошиловский стрелок:

- Зря не бацай, СССР был
как кулак народов братских…
В общем,
если шмайсер держишь,
жми сильнее на курок.

И сказал мне дядя Ваня,
шоркнув сталинской наколкой:
- За слова свои ответишь,
так что много не базлай…

В жизни столько баб красивых,
что одной по горло хватит,
так что больше чем проглотишь,
в свой стакан не наливай.

И сказал мне дядя Ваня,
разливая, не скучая,
выключая телеящик,
матерясь на беспредел:

- Гитлер – падла,
Ельцин – тоже!
И народ – пацан, в натуре…
А менты еще покажут –
кто и где, чье мясо съел.

И сказал мне дядя Ваня:
- Зря не бацай, паря, глоткой,
на рожон не лезь без батьки,
партия нам что велит?!

Мол, вокруг все п…(голубые-С.С.) –
в телевизоре и возле…
Изменяется природа,
мир на месте не стоит…

Но сказал мне дядя Ваня:
-Жизнь нельзя сдавать без боя! -
и налил за край и выше,
наградной взяв револьвер, -

гастарбайтеры достали,
а скины совсем тупые…
где ты, дядя Сталин!?
Суки, –
развалили СССР!

* * *
Страну украли.
И потерян след.
До послезавтра доживем едва ли.
Гуляет доллар, как хмельной сосед.
При Сталине бы расстреляли.

Куда летим мы,
позабыв азы,
все нам - «хип - хоп»,
и все нам - «трали-вали»,
забыв, что мы народ, забыв язык!
При Сталине бы расстреляли.

Кричу я, - Люди, мы ж не хуже всех!...
Но тишина. И я опять в печали.
В печали я!
Уныние – есть грех.
При Сталине бы расстреляли…

* * *
Где мосты сожжены и деревни погублены,
и где воздух тлетворный бесплоден и слеп,
где могучие руссы под корень подрублены,
там цветёт наш корявый,
безрадостный хлеб.

И где катит тягуче -
с последними силами
смерть-старуха свой крест – на скрипучей оси,
окопалась земля родовыми могилами
среди глада и мора великой Руси.

* * *
Когда Бог проклял землю, то ветрами
замёл дороги к истине самой
и всё живое выдернул с корнями.
И сгинул род людской.

И лишь деревья по земле незрячей
как высохшие ящуры ползут.
И, заклиная небо, корни прячут,
и новой почвы ждут.

ПАМЯТИ КУЗНЕЦОВА
           Я пил из черепа отца…
                           Юрий Кузнецов

В земле слепой и не родящей –
сошел как мрак хазарский страх
на мир наш,
на костях стоящий
да на отеческих гробах.

Кого боимся мы обидеть,
ища – по мертвым –
путь домой?!...
Седой Олимп – Его обитель –
накрылся Лысою горой.

Враги, как псы, пространство метят
и время метить норовят…
А мы опять одни на свете -
как много тысяч лет назад.

Спит Гений вещим сном святого
в славянской мгле - среди снегов.
И в бездне дара рокового,
отринув вражий череп,
снова
я пью из черепа Его.

* * *
Там,
    где гудит страна, предвосхищая сечу,
и незачатый плод кричит из бездны дней,
там всем нам танцевать за голову Предтечи
и, получив её, не знать, что делать с ней.

О, бедный мой народ, разверившийся в Слове,
на горе и крови свой замесивший хлеб,
беззубым ртом опять свистаешь клич соловий
и точишь лезвиё впотьмах своих судеб.

Искупят сыновья отцовскую проруху.
И день придёт, когда сердца отпустит ржа.
Но не дано нам знать,
подняв на ближних руку,
как светел Божий Лик
на полотне ножа…

КАЗНЬ КОЛДУНА
Не компьютерное чудо – голливудская зараза,
фотошопленное действо, новодельный стыд и срам, -
колдуна живьем сжигают,
тьфу, тьфу, тьфу, как бы не сглазить…
Развлеченье ротозеям и подмога Небесам…

Ух, чубайсово отродье,
псовый хрен из под забора,
кровью рыжею застойной на глазу слепой луны
на пергаменте из кожи удавившегося вора
ты зачем писал, собака, под диктовку Сатаны?!...

Дьявола печать не смоешь…,
во весь лоб шипит-дымится.
Отольются тебе слезы православных, черт лихой…
Бабка видела Настасья, как на Маслену седмицу
ты таскал под левой пяткой золоченый крест Святой.

Уж мы били-колотили тень твою, –
трясли-лупили.
Бесы-духи разлетались, расползались до поры,
бабы глупые визжали, свиньи черте что рожали,
слышно было как рыдает ведьма с Киевской горы.

В Муроме ее сестрица, надрываясь, голосила,
в Переделкине злой попик старые рога скосил,
сволочь адская ватагой, наливаясь новой силой,
не сдается, в теле бьется…
Чур мя! Господи спаси!

Словно умерший колодец –
мутный взгляд, заросший тиной,
желтый – волка-россомахи глаз –
безжалостный, как тать…
Отойди, народ крещеный,
покрестим его осиной,
чтобы силу молодому не успел он передать...

Кончено.
Пожар потушен ледяной водой речною,
обжигающею водкой, красным кровяным вином.
Пейте, люди, веселитесь,
ведьму сделали вдовою!
Только эта смерть – предсмертье,
главная придет потом…

МАСЛЕНИЦА
Кто на Руси не любит шумной казни,
веселой разудалой русской казни –
с блинами и икрой кроваво-красной
и водкой серебристо-ледяной?!

Гуляй, честной народ,
сегодня праздник,
гуляй, братва,
и пей за сырный праздник.
Царь-батюшка не любит трезво-праздных,
царь-батюшка сегодня сам такой…

Попеть бы, погулять бы, побухать бы,
и с каждой спелой бабой справить свадьбу.
Под утро свадьбу,
ночью снова свадьбу.
Че рот раззявил, наливай полней!

Кто кровь не любит погонять по венам,
севрюжинку и с хреном и без хрена,
язык русалки к яйцам или к хрену!
Ух, расплодилось по весне лядей!

Как весело, легко снежинки кружат,
румяных мягких баб головки кружат.
Из сочных девок груди прут наружу
и набухают солнцем и весной.

И парни, затянув себя потуже,
друг - дружку лупят искренне по рожам,
по красным мокрым и счастливым рожам.
Ведь праздник,
праздник к нам пришел домой!

Дудят рожки и громыхают трубы,
и чарочки братаются друг с другом.
Лихой купец целует девок в губы
и самым сочным дарит соболя.

И казнокрад монаху дует в уши
и нищим пятаки бросает в лужи.
Ведь завтра он уже царю не нужен,
башка его не стоит и рубля…

И вот везут по кочкам и ухабам
большую разухабистую бабу,
соломенную фифу, дуру-бабу.
Не баба –
смерть уселась на санях.

Ее когтит медведь, она и рада.
Цепной шатун-медведь.
И нет с ним сладу.
Он мясо жрет, пьет водку с шоколадом.
И пиво пенно плещется в бадьях.

Вокруг идет-гудет война-работа,
храп лошадей и псовая охота.
И мне охота, и тебе охота, -
так получай метлою в левый глаз.

Ну, потерпи, соколик, белый голубь…
Ты победил, - тебя за шкварник – в прорубь,
глотни с ведра.
И голой жопой – в прорубь.
И еще раз.
И двести сорок раз…

А праздник разгулялся, шумный праздник,
полнеба подпалил уже проказник.
Он, как жених, красив палач-проказник, -
лишь спичкой чиркнул.
И – за воротник.

Он язычком ласкает бабу красным, -
огонь, огонь, ах, как она прекрасна
в страданьях…
Кто не любит шумной казни…
Кто не любил, давно уже привык…

И пьяный попик на корявых ножках
пьет из горла.
И с ним какой-то – в рожках,
пушистенький –
в совсем нестрашных рожках.
Дает-сует хрустящие рубли.

Едят блины и взрослые и дети,
едят блины и «до» и «после» смерти.
У русских – первый блин идет за третьим.
И за четвертым – тоже
первый блин.

* * *
Берегиня моя, золоченое яблочко –
С наливной, расписной, разудалой косой.
Покатилась по ветке, по ёлочке-палочке,
По груди проскользила калёной стрелой.

Прикоснулась к губам, опалила дыханием,
В ретивом замерла как малиновый звон,
Среди ночи взошла над моим мирозданием,
Отражаясь лицом от пречистых икон.

Опоила гремучим вином счастья-верности,
Окропила слезой, как живою водой,
В обручальном кольце
Заперла, словно в крепости,
От дурных черных глаз заслоняя собой.

Повела к себе в дом по сожжённой Рязани, и
Воссияла звезда вековая во лбу.
Берегиня моя, родовое сказание,
Вздох заветной царевны в хрустальном гробу.

* * *
На губах, овдовев, отцвели поцелуи,
Как застывшие бабочки канули в прах.
И святится в слезе,
На ресницах танцуя,
Твое долгое имя на звонких ногах.

Остальное лишь тлеет и в памяти тонет.
И глаза наливаются небом седым.
Лишь, за воздух хватаясь,
Упрямо ладони
Вспоминают родное и близкое им.

И я слышу твой голос в тюремном оконце,
Сбереженный, как ржавого хлеба ломоть.
И сквозь щели в душе незнакомое солнце
Наполняет печалью притихшую плоть.

И становится странно легко,
И немая
Песнь о волюшке с губ отлетает, как дым.
И друг к другу мы рвемся,
Судьбу принимая,
Всё как есть понимаем
И в стену глядим.

* * *
                 Жене́
Твои губы во тьме различаю…
Но во мраке венчальной свечи -
на земле не тебя я встречаю,
а твое отраженье в ночи.

Поразбросаны лучшие годы
сзади, сбоку, - и нет им числа...
Что тебе, неземная, угодно,
чтоб - не только во сне - ты была?

Приходи, - желтый волос по ветру,
так похожа лицом на жену…
Разнесем весть по белому свету,
а о чем, - сам пока не пойму…

Будем жить мы с тобой в рукавице,
в той, что в сказке лежала века.
Одинок я,
как пение птицы,
и свободен, как мысль дурака…

* * *
Грустью я обижен и растрачен –
на тебя, на жизнь, на белый свет.
Я растрачен и переиначен,
бьет в глаза холодный белый свет.

Это там, где небо было вольно,
под крестом могучего орла,
там, где песня – сказка, вспыхнув болью,
по оврагам – кочкам понесла.

Там, где был я верен и уверен
в крепости заветного кольца.
Сердца жар был волчьей страстью мерян
в злых зрачках любимого лица.

И теперь под волчий вой, играя,
как река, - в предчувствии беды –
кровь моя бурлящая дурная
сносит этой крепости следы.

Размыкая ветреные руки
безучастной спутницы – судьбы,
жаркого дыхания разлуки
на твоих губах растут клубы.

Словно с ветки лист – в страну иную –
с губ слетает поцелуя след.
Просто песню спев свою земную –
В небо вышел неземной поэт…

СУДЬБА
Граненый с размаху закинул.
Расею в душе помянул.
И бабу к себе пододвинул,
с бутылкой и бабой уснул…

То ангелы с бесами бьются,
то просто душа на краю, -
но русские не сдаются
ни здесь, ни в аду, ни в раю.

…Проснулся без бабы,
год минул, -
в раю – без врагов и боев.
И к Богу стакан пододвинул:
- Ты что, брат, не видишь краев?!

Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"
Комментариев:

Вернуться на главную