| |
Сразу замечу, что отнюдь не случайно выбрала для сравнительного анализа именно поэзию Анатолия Аврутина и его более старшего коллеги по цеху Арсения Тарковского. В последние десятилетия стал особенно заметен стремительный процесс обмельчания нравов, ум уступает самолюбованию, рекламной шелупони, чему угодно, только не размышлению -- глубокому, человеческому, раз уж родился человек человеком, а не обезьяной, постоянно гребущей под себя «добро». Мера умственного отставания, обусловленная отличными от прежних условиями выживания людей в России, превзошла все ожидания. За единицу принимается не человек, а робот как наивысший в мире уровень обслуживания, поэтому углубленность в самопознание перестала быть характерной для современного человека.
Для меня, наблюдающей как бы извне за ходом не только литературного процесса, но и поведением людей, их сосредоточенностью на определенных аспектах миропонимания, интересно явление мудрого созерцания природы и жизни, ее изменений, запечатленных в поэтических реминисценциях Анатолия Аврутина. А к поэзии Арсения Тарковского я обратилась ещё в далёком в 1993 году, когда на книжном рынке в Нижнем Новгороде купила его книгу в серии «Библиотека русской классической литературы».
Среди многообразия имён и жанров я давно искала наиболее близкого мне по духу поэта могучего духа, закаленного в советскую эпоху. И неожиданно для себя нашла …на сайте журнала Дианы Кан. Это был Анатолий Аврутин. Прочитав одну его публикацию, я ощутила потребность как можно скорее прочесть другие стихи поэта, лучше понять его творческие замыслы.
В современной поэзии сильнее всего отталкивает пустословье великого множества авторов, у которых нет ни чувств, ни ощущений мира, -- только убийственная чушь, выработанная оглупляющей народ рекламой вся и всего. Очень неуютно наблюдать, как разлагает свой, веками накопленный, интеллект народ, дряхлея разумом от растущего потребления. Люди не видят жизни, земли, не замечают изменений природы, они только «пашут» и гуляют, копят свои кровные средства на жизнь, и сразу же их вворачивает воронка утильных ценностей.
Увы, никто и никогда не станет рекламировать человечность, мирное восприятие жизни, духовной любви, стремление помочь ближнему. Рекламируют с целью сбыть, предавая на каждом шагу ради стремления обогатиться, не принимая во внимание высшие ценности -- умножение знаний о мире и добре, любовь к родной литературе и русскому языку, к родной земле, Родине, к матери, отцу, их родителям, как носителям родной подлинной культуры. Плясать под дудку коммерции мерзко, особенно если близкий человек нуждается в тепле и доброте. Поэзия промывает сознание, является спасительным священным родником на пути человека, нужно только его заметить, и сохранить.
Поэзии, как и матери, мы должны любовь. Воспитать в современном мире любовь к поэзии – не только важнейшая, но и архитрудная задача,
Два поэта — две судьбы, неразрывно связанных с родной страной, с болью за настоящее и будущее. В поэзии Анатолия Аврутина Родина светит горячим огнем любви, плачет и остается в сердце лирического героя вечным пламенем верности Отечеству, «стране, что ... вскормила». Читая стихи Анатолия Аврутина понятно его отношение к Родине через святость, образ его матери, сокровенность любви и благодарности поэта к материнскому праву и долгу подсказать на пути, уберечь и спасти.
Аврутин пишет о самоотверженности сына Родины, в стихотворении «Сумасшедшее время… Страна ещё спит…»:
«…Просто молча шагнёшь в эту смертную тьму…» (самоотверженно молча, просто), когда страна в беде:
«…если чёрное солнце стоит за плечом
И земная шатается ось…».
Такая, близко к сердцу лежащая боль, сродни думам и боли за страну Арсения Тарковского в поэме «Чистопольская тетрадь»:
Льнут к Господнему порогу
Белоснежные крыле
Чуть воздушную тревогу
Объявляют на земле,
И когда душа стенает
И дрожит людская плоть,
В смертный город посылает
Соглядатая Господь…
Поэт — Соглядатай Господа, он видит всё сверху, с высоты птичьего полета и еще выше. Масштаб трагедии войны необъятен, и сердце поэта всегда рядом со своей Родиной.
Два поэта пишут о человеческих чувствах и страданиях:
…А когда на меркнущей заре
В подреберье боль ударит снова,
Зашипит слезиночка в золе,
Принесет не молвленное слово.
(А. Аврутин)
Молчаливое страдание сродни страданию высокому, о чём не расскажешь ни близкому, ни далекому, просто прохожему в поисках сочувствия. Высокие страдания не требуют сочувствия, их носитель не рассчитывает даже на понимание себя, он несёт своё святое слово как тайну Вселенной. Тайная боль и согласие с ней в поэзии исходит, я думаю, из молчаливого подвига мамы Анатолия Юрьевича Аврутина. В документальном фильме «Единица горения», снятом Белтелерадиокомпанией к юбилею Анатолия Аврутина, поэт рассказывает о том, что у его родителей первый ребенок умер в младенчестве, и поэтому его растили в атмосфере трепетной любви и бережного отношения, не отправили в детсад, он всегда был под постоянным присмотром мамы. И вот так материнская боль, то «не молвленное слово», мужественно вынашиваемое как оберег от потрясений при соприкосновении с материальным миром, этот купол материнской охраны прослеживается и в поэзии Анатолия Аврутина, и в характере отношений лирического героя его стихов с миром. Благословение матери – важнейший знак --знак любви и приверженности Поэта слову.
В дневниках Арсения Тарковского я прочла о благоволении по отношении к поэту в нежном возрасте со стороны его отца. Арсений Александрович слышал от своего папы, держащего на руках будущего поэта (и отца гениального режиссера): «Это кто здесь, Арсюша? А я думал, зайчик маленький». Вот из такого трепета и любви рождается святость, с ней рождается и высокое слово.
Молчание как смирение и принятие мира мы часто видим в стихах Арсения Тарковского. В первом стихотворении «Японских сказок» «Бедный рыбак» лирический герой, потерпевший бедствие (у него в море унесло сети, и он обречен на голод), уходит «за утренней звездой», и опять — мужественное молчание:
… И моя отрада
В том, что от людей
Ничего не надо
Нищете моей.
Мимо всей вселенной
Я пойду, смиренный.
Тихий и босой,
За благословенной
Утренней звездой.
Смирение и в молчании, и в добровольном уходе, в понимании неизбежности горя здесь, в его морском селении, чисто русский выход лирического героя из ситуации — уйти от беды в поисках благословения, блага себе… И этот уход — не бегство, не от страха он совершается и не от стремления найти большее счастье, нет, — уход из пространства, не признавшего его главной точкой бытия, не давшего ему счастья, делается в молчании, как ритуал. Поэт сердцем поёт о том, что ему «пусто и светло». Он не ропщет, не ругает море, рыбак согласен терпеть бедствие, принесенное морем ему. В молчании — мудрость и терпение.
И здесь я снова обращаюсь к стихам Анатолия Аврутина, в который раз поражаясь сходности мотивов его поэзии с общерусским понятием дороги в поэзии в целом и в стихах Арсения Тарковского.
Невозможно не услышать эту ноту пустоты как отрешенности от мира в стихотворении «Он куда-то спешил, от натуги почти что немея…»
…Посреди пустоты … Посреди векового начала,
Где ничтожное небо почти что касалось плеча,
Кто-то охнул вдали… И опять все вокруг замолчало,
И умолкли столетья, печали свои волоча…
Подобно рыбаку Тарковского, лирический герой Анатолия Аврутина «посреди пустоты», — мир пустынен оттого, что не видно помощи, он «…подставлял леденящим порывам лицо…» — это олицетворение трудности жизненного пути, и неожиданная, заставляющая вздрогнуть, мудрая концовка:
…Просто шел человек… А потом и следа не осталось.
И неровную стежку совсем до утра замело…
Трудно при этом отделаться от мысли, что бесследно исчезает тот, кто не доказал свою принадлежность к высоте полета и правоте порывов именно там, где пространство его не приняло. Именно там, где лирический герой не принят, надо пытаться сделать шаги в сторону осмысления ситуации.
В то время как поэту в силу своего божественного предназначения необходимо оставить свой след в истории поэзии, лирический герой Анатолия Аврутина исчезает бесследно, — это участь путника во вселенной -- слиться со звездами. Смысл пути — в самом пути, в движении без остановок, в саморазвитии и постижении нового. Это двигатель человека — саморазвитие, вектор его жизни.
Тема пути присутствует во многих стихах обоих поэтов.
***
Он куда-то спешил, от натуги почти что немея,
Воспаленному взору казалось, что мир многолик.
И ломило плечо… И гудела затекшая шея…
И неровная стежка зачем-то вела напрямик.
Посреди пустоты… Посреди векового начала,
Где ничтожное небо почти что касалось плеча,
Кто-то охнул вдали… И опять всё вокруг замолчало,
И умолкли столетья, печали свои волоча.
Он неровно шагал, вечный сын одинокой метели…
И напрасные вёрсты слагались в обманчивый круг.
И, касаясь лица, клочья ветра негромко свистели,
Чтоб потом обратиться в могучие посвисты вьюг.
Что он нёс в этот мрак, одолев и себя, и усталость,
Для чего подставлял леденящим порывам чело?..
Просто шел человек… А потом и следа не осталось,
И неровную стежку совсем до утра замело…
(А. Аврутин)
Боль одиночества, ледяное безмолвие пустоты и всё же путь, не остановка, путь в никуда, но движение. Страшное безмолвие одиночества. Нет даже надежды на то, что его следы найдут, — шаги вперед по вектору движения, без спутников. Воссоздание реальности в поэтическом слове.
У Арсения Тарковского: «Я надену кольцо из железа…» выражает готовность лирического героя к испытаниям пути и судьбы, о собственной потерянности в России как месте, воспитывающем силу в человеке.
Не менее трогательно стихотворение Арсения Тарковского «Предупреждение», где поэт проявляет тревогу о человечестве, обращаясь к первоначалу и предупреждая о будущих катаклизмах. Совпадение во взгляде на прошлое и будущее в ключе повторения и предостережения присутствует и в стихах Анатолия Аврутина «Серебряный ветер врывается в дом из-под шторы…». Повторение истории, как зеркало, как «земля прозрачнее стекла» Арсения Тарковского, сквозь эту землю видно «кого убили, и кто убил» — это переплетение тем истории народов, предупреждение о возможных войнах. Читаем у Анатолия Аврутина:
…И это не скифы, а гунны,
Зловещие гунны в тяжелых доспехах идут.
В «тяжелых доспехах», таких же тяжелых, как дальнейший ход истории, как миссия гуннов на земле, — убивать. Предсказание и предвидение — миссия поэта на земле.
Величие пути и величие любви — это опять же сходные мотивы у обоих поэтов. У Арсения Тарковского «Первые свидания», где сквозь головокружение любви, любовь и всеобъемлющее чувство вселенной:
А в хрустале пульсировали реки,
Дымились горы, брезжили моря,
И ты держала сферу на ладони
Хрустальную, и ты спала на троне,
И — Боже правый, ты была моя! —
поэт возводит свою любимую на трон, в ее руках — мир, планета, жизнь, судьба.
И в упоении любовью, на фоне высокого полета чувств проступает лик смерти в образе сумасшедшего с остриём в руке, эта неотвратимость беды, когда, казалось бы, все в руках двух ловцов судьбы: «…И птицам с нами было по дороге…», и все же концовка говорит об опасности, так как мир в руках влюбленных, и сами влюбленные в руках вселенной, но мир в руках судьбы, и волей-неволей человек повинуется своей судьбе, чтобы остаться жить на земле:
…Когда судьба по следу шла за нами,
Как сумасшедший с бритвою в руке.
Здесь риск потерять жизнь, олицетворенный лезвием в руках сумасшедшего — самой судьбы, ее непредсказуемости — и это после радости лирического героя и его упоения возлюбленной:
…Ты была
смелей и легче птичьего пера.
По лестнице, как головокруженье,
Вела…—
это путь счастья в любви, путь к высоте мироощущения. У Анатолия Аврутина — то самое лезвие — судьба, приговор предательством:
Любовь узнаешь —
предаст любимый.
В этом же стихотворении раскрывается тот секрет, который делает влюблённых любящими:
Придет страданье —
постигнешь душу.
Постигнешь душу —
навек прозреешь.
Навек прозреешь —
любовь узнаешь…
А ведь в прозрении смысл, и стихотворение это визуально построено как ступени, в этом построении тоже скрытый замысел поэта -- стихотворение подобно пламени заклинания судьбы.
И другое стихотворение Анатолия Аврутина «Полусвет… Моя тень на стене…», выражающее упоение любовью и в ходе сюжета — Соглядатай — мать с ее вечной боязнью за детей, и эта боязнь, как предсказание и предопределение, в котором христианское самопожертвование (любить можно только Бога), — разделение возлюбленных из единого в два отдельных пространства. Как следствие разделения возникает тема пустоты, как открытие вечности: «…Я сгреб с крыльца пушистый снег без признаков следов…»
***
Откуда этот гул возник,
сменив живое слово,
И что за мрачный человек бредет сквозь этот гул?
С лицом безликим, словно лик безликого святого, —
Ни Петр, ни Авель, ни Фома,
ни Ной, ни Вельзевул?..
У человека на плечах дырявая котомка…
Котомка, что ни говори, отлична от сумы.
Еще он предок — для меня,
прапредок — для потомков,
Но сам он — тьма,
бредет — во тьму,
и вышел он — из тьмы…
Он загляделся в черный пруд,
как в зеркало кривое,
И что-то в воду уронил, и охнула вода…
С тех пор уже четвертый день
ночами в трубах воет
И кто-то топал на крыльце,
не вытоптав следа…
Я слышал гул…
Я слышал стон…
Я слышал этот топот…
Я сгреб с крыльца пушистый снег без признаков следов.
И этот рокот грозовой
сошел на полушепот,
И этот странный человек
мелькнул и был таков…
Не кончен век…
Не пробил час…
Не кончено сказанье…
За что, измучась, не схватись, всё будет нет, не то…
Но кто-то, странный и немой,
мелькнул над мирозданьем
С лицом безликим, словно лик…
А я не понял, кто…
Когда «…Не кончено сказанье…», что-то должно наступить, а нет ожидаемого события или человека, то наступает фатальная пустота, дающая ноту молчания, зарождения раздумий и мудрости. Раздумия выводят на тему разочарования в любви. У Анатолия Аврутина:
***
Привык рубить сплеча
Да без помарок.
Я думал — ты свеча,
А ты — огарок.
Все вышло, как всегда,
Как повторенье.
Я думал — ты звезда,
А ты — затменье.
Бреду по мостовой
В день суховейный.
Я думал, что я твой,
А я — ничейный.
Во сне иль наяву,
Средь лжи и шума,
Я думал, что живу…
Напрасно думал.
Это великие стихи, ибо дар и свет Божий сквозит в них.
Тема разочарования необычайно раскрыта у Арсения Тарковского в стихотворении «Невысокие, сырые // Были комнаты в дому…», где среди описания бытовых непорядков, вынужденного положения бедности взгляд поэта приходит к возлюбленной, о том, что это именно возлюбленная, говорят строки поэта «…Не забудешь? Не изменишь?» — эти сомнения говорят о беспокойстве за чувства лирической героини, а не о безразличии к ней. И финал — «…Вот и все, чем смерть жива». Смерть, противодействие жизни, окончание отношений и любви, она жива смертью любви в душе человека.
Потрясающее стихотворение Аврутина «Клокотал, задыхался, сердился базар многоликий…», в нём тема добра, святости. Старушка, пожалевшая поэта в сюжете стихотворения, олицетворяет вселенскую доброту:
И перстом поманив, мне зачем-то стакан ежевики
Пересыпала бабка в залатанный старый карман.
Пожилая женщина, лирическая героиня стихотворения Анатолия Аврутина, беззлобно, а скорее с горечью рисует картину реальности, бессовестные обманы и безбоязненность обманщиков-грешников:
Все грешат и грешат… Ни судьбы, ни Христа не боятся…
И того не успеют, что надобно в жизни успеть…
Я пытался спросить — что же так обязательно надо
В этой жизни свершить?.. Но старуха, лицом поскучнев,
Побрела к остановке… За ворот струилась прохлада
Да лениво редели неспешные кроны дерев…
В этом сюжетном стихотворении, в вопросе лирического героя, оставшимся безответным, сквозит безмерная грусть по человечности… По прочтении невольно обращаешься к совести и в который раз рассматриваешь свою жизнь с позиции праведности. Для этого и существует поэзия раздумий, поэтическая мудрость, чтобы обратить читателя к себе самому и своему внутреннему миру. Эта мудрость дана поэту долгими раздумьями о судьбах Родины, о человеке, утратившим главное в жизни, — совестливость как свидетельство Христа в душе.
В поэзии Арсения Тарковского совесть — главный вектор движения души поэта, это же можно сказать о поэзии Анатолия Аврутина, — совесть и обращение к ней через взгляд в себя — это непременное условие жизни поэтического слова.
В стихотворении «Под прямым углом» Арсений Тарковский ясно выражает свою позицию мастера человеческих душ:
Друг друга потеряли в давке
И порознь вышли с двух сторон…
А сущность дружбы и взаимопонимания между людьми — именно не с двух сторон, а с одной стороны рассматривать жизнь и не терять друг друга ни в какой давке. Жизнь — не лавочка по продаже инструментов, а дорога к Богу и непременно вместе с совестью:
Мы отражаем всё и вся
И понимаем с полуслова,
Но только не один другого,
Жизнь, как стекло в руках неся.
(Арсений Тарковский)
Поэт сравнивает жизнь со стеклом не случайно, подчеркивая хрупкость доверия между людьми -- раз обманешь, оступишься, и понесет кривая колея к обрыву, уронит в пропасть тотальной лжи.
Стихи и Арсения Тарковского, и Анатолия Аврутина — это умноженная пропорция совести по отношению к вдумчивому читателю, надежда на то, что он примет эту поэзию и понесет ее в сердце. Анатолий Аврутин умножает накал доверия к человеческому пониманию, высказанный Арсением Тарковским, и, в чём я абсолютно уверена, —заложенный родителями поэта, человека, способного не просто к созерцанию совести как объекту внимания. Анатолий Аврутин приводит совесть и человечность в жизнь людей, позабывших об этих ключевых для человека, ценностях. Что делает строки его стихов еще более весомыми и драгоценными.
|
|
