Николай ТЕРТЫШНЫЙ  (г.Находка, Приморский край)

«O TEMPORA, O MORES!..»

 

…С невероятно ностальгической тягой в сердце помнится сельское детство с середины пятидесятых до «оттепели».

Окрест лугов щемящее томление,
И мама помнится худющая такая…
А в небесах извечное явление –
Над озимью тоскующая стая.

Тогда было ещё в самой силе поколение фронтовиков, одухотворённое одолением великой из войн. Поколение вольное и уверенное в завтрашнем дне, не обременённое материальным избытком, как впрочем, и нужным достатком. Поколение богатое любовью к жизни и рожающее в этой любви детей. Им ещё тридцать-тридцать пять – впереди ещё много лет труда и обязательного счастья. В обществе сильна психология товарищества, как бы нынче над этим мы не ёрничали всуе. Главенство того или иного мировидения в обществе всегда обязательно и всегда обусловлено набором важных, определяющих судьбу народа, событий свершившихся к тому периоду. Главенствовал порядок военной части общества, наибольшая организованность которой вполне объяснялась недавней войной с безжалостным врагом и победой над ним.

Жила в закоулках социума и психология лагерного уголовного сообщества, субкультурие которого складывалось в условиях жестоких противоречий между формациями состоявшейся общественной собственности и не сдающейся частнособственнической. Эта субкультура весьма не однородна и вовсе не сильна «идейным единством», поскольку условно единит элементы явно многообразные и даже часто противоположные. В любом обществе в самом его низу, обязательно придавленном сословным несовершенством, всегда востребованы бесхитростность и простота правил состоятельности и той и другой психологии. Именно эта двойственность направлений выравнивала общественный настрой и не давала ни военным, ни уголовной психологии полностью овладеть общественным сознанием. Главенствовавшая же советская идеология отдавала лёгкое предпочтение военным, что способствовало в годы войны крепости фронтового братства.

В пятидесятые военная психология начинает естественно ослабевать: мир вносит свои коррективы и в условия труда и в условия распределения результатов мирного производства. Мало-помалу сила партийной бюрократии, проявлявшаяся наглядно в военных традициях, получает подпитку из так называемой блатной среды. Уголовная «феня», жесты, татуировки, несколько вызывающий вид, эпатирующее поведение, этакое показное проявление фиктивной силы – запросто приживаются не только внизу формации. Мальчишки начинают подражать вернувшимся из мест заключения хулиганам и преступникам всех мастей, характер которых явно нивелировался заключением до примитивного единообразия. Их манеры «бесстрашного» поведения, почти как у фронтовиков, давали основания полагать наличие каких-то неведомых серьёзных качеств, якобы полученных в условиях тюрем и лагерей, как на фронте. Но, как бы там ни было, идеология социализма сдерживала в обществе развитие и доминирование подобных субкультур. Серьёзную подпитку блатные получили от разоблачения «культа личности», когда многие из них запросто примерили на себя романтику политического флёра. И уже потом «перестройка», не удержавшая на должной высоте идеи социализма, в конце концов, не сдержала в надлежащих рамках вообще психологию уголовного мира. Допустив делёж народной собственности, общество невольно опустилось в нравственности до бандитской беспринципности. Конечно же, в этом сложно признаваться, потому капитал использует любое вуалирование примитивной бесформенности своего становления на всём постсоветском пространстве.

Нельзя сказать, что эта психология нынче окончательно победила в обществе. Субкультуры никогда не вырастают до культур, но и не видеть опасное преобладание их в обществе нельзя. Показушное полубандитское состояние общества нынче проявлено и в повседневной жизни всех новых сословных явлений, и в искусстве, и в литературе. Беспрецедентный делёж собственности проявил в обществе самые доисторические низменные устремления людей. Но если сверху хитро приступили к разделу путём юридических манипуляций, в том числе и с заокеанских подсказок, то снизу просто стали группироваться в банды. А как ещё пробиться к «своему куску» из самых низов общества? Самое простое – выйти с кистенём на большую дорогу. В двадцать первом веке так просто не выйдешь, но «взять на пушку», напустить на себя многозначительность, сколотить группировку, припугнуть, поколотить, а то и «пришить», это то, что нынче в ходу в обществе. Это нынче исходит из всего в людях – из СМИ, из искусства, из литературы. Это побеждает, этому служат и это продвигают. Это трудно не замечать, ещё труднее признаваться в обращении общества к низменным формам отношений, к нормам уголовного мира, из которых так и выпирает наружу желание стать культурой.

 

…Помнятся из тех же лет – железнодорожная стация под Уссурийском, малый посёлок, где в пятидесятом обосновалась наша семья. Накануне сборов в первый класс мне подфартило исключительным образом. Редчайшая удача для хулиганистых натур – отделаться какой-нибудь ампутацией после шалости на железной дороге. Разве не счастье, что мне удалось отделаться всего лишь левой голенью? В памяти остались грохот паровоза да не нынешнее гостеприимство железнодорожной больницы. «…И мама помнится худющая такая…». Стихи эти придут намного позже, но чувство оттуда, из той весны пятьдесят пятого. Соседская девчонка зимой того года помогала носить в школу портфель. Обещала выйти замуж. «Когда вырастим!..» Вера! Девчонку Верой звали. Лица, хоть убей, не помню. Имя всегда со мной. Вера – наполовину удача. И ещё – нужно родиться обязательно русским и обязательно счастливым, чтобы ещё в босоногом детстве познать славянское – «жалею». Это я к тому, что спасали меня тогда, истекающего кровью и потерявшего сознание, всем посёлком. Кто-то догадался из жёсткого телефонного провода сделать жгут и остановить сильное кровотечение. В город увезли в солдатской теплушке, что стояла для каких-то надобностей в тупике, наскоро прицепив её к остановленному составу. На вокзале в Уссурийске ждала скорая помощь, в ближнюю больницу привезли без жизни, но спасли! И никому не приходило в голову повременить, безучастно оставить шестилетнего сорванца на откосе за много километров от цивилизации, приписав ему тут же… употребление какой-нибудь деревенской бражки или пуще того самогона.

А нынче это в порядке вещей, бесконечно изо дня в день повторяющееся в СМИ – избитый здоровым мужиком слепой инвалид на многолюдной улице, и безучастная полиция, сбитый насмерть автомобилем шестилетний мальчишка в многолюдном же городском дворе, и та же полиция, приписавшая скоренько погибшему мальцу многократное опьянение, и т.д. и т.п. Что это? Безнадёжно опустошённое потребительской гонкой общество, опустившееся в дикое средневековье, или в обществе кто-то или что-то заинтересован в таком мировидении и заставляет упорно видеть в человеке ничтожество, кому-то важно делать из простого человека монстра?..

Ныне после «перестройки» общенародного производства в условиях дележа, ничем не прикрытого захвата, путём простейших юридических манипуляций состоялась власть нашего новоявленного кланово-бюрократического капитала. Упрощённо – это синтез власти новых экономов законников и «ребят с большой дороги». Первоначально в конце восьмидесятых была надежда на альянс партноменклатуры и новоявленных политэкономов глобалистов, но к дележу, так или иначе, приобщился и низ общества посредством своей уголовной составляющей, чем и обосновался третьим «братком» в таком распределении. Военные к этому времени в причину приличной отдалённости от войны были фактически отодвинуты с позиций значительного влияния на политику внутри государства, но, тем не менее, своё, требующее отдельного внимания, место в «перестройке» занимают.

Обществом пока такой альянс признаётся, поскольку это позволяет надеяться на некоторую справедливость свершающейся так или иначе стабилизации производства и даёт некоторую малую возможность участия в дележе и низам, и даже, может быть, тайно надеяться на возврат национализаций. У политэкономов и юристов нет и тени намёка на такой возврат. В их теориях такой поворот дела напрочь отметается. (Впрочем, и советские экономисты в своё время утверждали невозможность реставрации капитала.) Но ставка коммунистов на гуманизм пролетарских сословий, не развращённых буржуазной философией рвачества, верна до сих пор. Социализм, несомненно, выше буржуазных отношений в нравственности, как бы ныне не дискредитировали его достижения. Ушедшие снизу из более нравственных начал в более аморальный капитализм обязательно чувствуют это. (Вот где темы для литературы!). И та половина власти, что помнит своё низкое происхождение, при соответствующей морали вполне может отказаться от своего нынешнего безнравственного роскошества. Наш «искусственный» капитализм этим и страшит мировое буржуазное состояние.

Либо социалистическое производство должно быть во всём эффективнее буржуазного, либо мораль в обществе может быть предрасположена к более справедливому распределению национального продукта. Либо количество и качество социалистического продукта более удовлетворяет общественное потребление, либо нравы и обычаи удерживают общество в рамках достойного гуманного общежития, признающего своё перманентное несовершенство. Этому и служат искусство, литература и пр., способные время от времени обращаться от грубо материальных взглядов к сугубо духовным принципам в вопросах общественных отношений.

Нынче всё было бы сравнительно терпимо для большинства нашего, и не такое видавшего, так или иначе, как говорят, выкручивающегося, народа, если бы ни известные законы становления и противостояния капиталов, непременно приводящие людей к войнам. Кажется, завершается делёж наиболее прибыльных кусков советского наследства – предприятий нефтегазового сектора, металлургии, химической промышленности. Но, похоже, бюрократические кланы, вполне превратившиеся в экономические корпорации, обратили свои взоры на ещё один значительный источник прибыли – землю. А земля – это обязательная драка! Так было всегда. Не избежать вражды за землю и в наши времена. Это понимается в обществе на любом сословном уровне. Как тут ни припомнить из Руссо: «Вы погибли, если забудете, что плод принадлежит всем, а земля – никому…».

Приморье, лето 2017

 

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную