«Шла папироска по окопу»

Летом 1994 года жители города Тары Омской области отмечали четырёхвековой юбилей своей малой родины. На страницах районной газеты «Тарское Прииртышье» публиковались заметки об известных земляках и гостях города, исторические очерки, стихотворения и рассказы.

Один из праздничных номеров дополнила небольшая заметка: «26 июля после тяжёлой, продолжительной болезни на 74 году жизни скончался ветеран Великой Отечественной войны и журналистского труда, член Союза журналистов Российской Федерации, Горчаков Яков Степанович...».

Разумеется, ни для кого этот некролог не стал новостью. Тара – город компактный, в нём каждый знает каждого и вести, в особенности трагические, распространяются быстрее, чем лесной пожар. «Умер Горчаков», – передавалась из уст в уста страшная данность, и никому не нужно было объяснять, о ком идёт речь. Якова Степановича в Таре знали многие, любили и уважали за честность, открытость и принципиальность.

На десятый день после смерти поэта в шуме и гвалте юбилейных празднеств подводились итоги районного поэтического конкурса «Что сердцу дорого», приуроченного к четырёхсотлетию Тары. Жюри единогласно признало Горчакова лауреатом конкурса. Посмертно.

Пройдя через обесчеловечивающую мясорубку войны, Яков Степанович сумел сохранить восторженно-наивный взгляд на мир, парадоксально сочетающийся с профессиональной жёсткостью. Умелый организатор, он проделал путь от бесстрашного командира стрелковой роты до наставника яркой плеяды талантливых писателей. Их творческие голоса крепли на заседаниях литературного объединения «Таёжные зори» при редакции газеты «Ленинский путь», ныне носящей название «Тарское Прииртышье».

В определённом смысле Яков Степанович – символ эпохи для севера Омской области. «Ушёл из жизни человек яркого таланта, – сообщала прощальная заметка, – навсегда вписавший своё имя в летопись города и района. Светлая память о нем навсегда сохранится в наших сердцах».

Яков Горчаков родился 10 декабря 1920 года в деревне Кошкуль Тюкалинского района Омской области. В неполные двадцать лет Яков уже трудился литературным редактором и диктором Тарского радиовещания, совмещая работу с учёбой в Тарском педагогическом училище.

Радиоприёмники, висящие в домах у горожан, служили в ту пору основным источником информации. Включив их, жители Тары могли услышать голос Горчакова, вещавшего о новостях. Так продолжалось до февраля 1940 года, когда юноша был призван в Красную Армию и зачислен курсантом Новосибирского пехотного училища. До войны оставалось совсем немного.

Яков Горчаков. Фронтовое фото.

На фронте Горчаков оказался 18 августа 1941 года. Сначала служил на Юго-Западном фронте, позже – на Западном и Третьем Белорусском. Стал командиром взвода, затем – командиром роты.

В фонде №33 Центрального архива Министерства Обороны хранится потрёпанный, пожелтевший от времени наградной лист. Чернильной вязью выведено: «гвардии лейтенант Горчаков».

Это он – тот самый Яков Горчаков, чей голос слышали по радио в предвоенной Таре. Теперь же гвардии лейтенант в должности командира стрелковой роты 54 гвардейского полка шёл в бой за Родину. За далёкую, затерянную в тылу Тару, за деревню Кошкуль, чтобы «отстоять мир».

Наградной лист Якова Горчакова

Всё, о чём довелось позже писать, поэт видел воочию: пехоту, толкущую горячую пыль фронтовых дорог, девушек с ковшиками воды для усталых бойцов и многое-многое другое. Оттого описание маршевой колонны столь простое и глубокое. Вычерчены детали, за которые зацепился взгляд очевидца и от которых у читателя ком в горле:

Горевали вдовы и старухи:
«Милые, умаялись бойцы».
На ходу передавали в руки
По колонне хлеб, да огурцы.

Командир 54 гвардейского полка, гвардии майор Аверьянов, по-военному сухо прокомментировал в наградном листе подвиг подчинённого:

«Гвардии лейтенант Горчаков за время боев при прорыве обороны немцев на реке Лучесе и штурме м. Островно Витебской области показал образцы мужества и отваги офицера-гвардейца. Рота первой ворвалась в м. Островно, уничтожив при этом более ста немцев. Взято в плен около двухсот пятидесяти немецких солдат и офицеров. Был ранен (26 июня 1944, – прим. А.Т.), но ушёл лишь после того, как село было полностью очищено от немцев. Возвратившись после выздоровления, снова принимал участие по освобождению Советской Литвы. Под м. Жеймы лично уничтожил пять немцев, будучи вторично ранен (18 июля 1944, – прим. А.Т.). С поля боя не ушёл»/

Читаю, а в памяти всплывают строки Якова Степановича: «Помнишь, как тебя в неравной схватке \ У костлявой вырвал санитар?». Он помнил.

Коллега Горчакова, журналист и поэт Татьяна Бурундукова пишет: «Якову Степановичу, лично прошагавшему сотни километров политых солдатскими потом и кровью дорог, <…> воочию видевшему гибель боевых товарищей, не раз ощутившему на себе дыхание смерти, <…> очень тяжело было снова мысленно возвращаться в те прошитые пулями и пропахшие порохом дни огненного ада».

Страшная обыденность войны, когда смерть повсюду, описана поэтом в стихотворении «Шла папироска по окопу», где «в который раз за сутки», после тяжёлого боя, солдаты замирали в ожидании новой атаки:

Шла папироска по окопу
От губ до губ,
От рук до рук.
А пуль трассирующих тропы
Чертили смерти полукруг.

Одним из наиболее ярких и трагических произведений поэта стало стихотворение «Бой за высоту». По сюжету под страшным огнём противника «взвод головы поднять не мог / и плавилась броня», однако боевому подразделению отдан приказ – овладеть стратегической высотой, что необходимо для продвижения всего полка. И взвод поднялся в атаку:
 
А мины, воя, землю рвут
И лает пулемет.
Попробуй, поднимись-ка тут...
И лейтенант встает:

—За мной! В атаку! Взвод! Вперед!
И падает в дыму.
И, смерть презрев, рывком встает
Взвод, вверенный ему.

Гранаты в ход, приклад и штык.
И ненависть люта.
Зол рукопашной схватки миг.
И высота взята.

 Был бой за высоту жесток.
Огня враг не жалел...
На запад шел стрелковый полк...
А взвод не уцелел.

Сколько таких взводов осталось на поле боя, сколько молодых лейтенантов под командованием ротного – Якова Горчакова, шли в бой? Такое не забывается.

С особой теплотой и нежностью поэт относился к женщинам, хранительницам домашнего очага и матерям. Без их участия и заботы не было бы мужских подвигов и свершений, выигранной войны, вырастания до уровня героев. Ничего бы не было.

Сколько раз твоё сердце ныло,
Замирало в тоске немой,
Если писем (такое было)
Долго я не писал домой.

А письма с фронта до матери Якова Степановича доходили нечасто, но она ждала и верила:

С материнской печалью вместе
Ты надежду таила, в груди
И одной лишь моей невесте
Говорила: «Люби и жди».

И лишь когда война осталась позади, появились строки: «Мамы! Больше плакать не надо! / Не дадим, чтоб была война!». Это стихотворение – клятва фронтового поколения всем живущим. Они поклялись, что не допустят того, «…чтоб заморский солдат жестокий / Ночью встал у твоих дверей! / Чтоб от слёз опухали щеки / Наших ласковых матерей!».

Мир отстояли и теперь его нужно защитить.

Напоминанием о страшных жертвах и подвиге становятся обелиски: «Обелиск, погибшим на войне \ Осенён звездою пятикрылой». Автор будто вырывается за рамки привычного фронтового бытописания. Нет свистящих над головой пуль, переходящей от бойца к бойцу папиросы. Лишь пятикрылая звезда на обелиске, фантастическая и тем подчёркивающая масштаб подвига.

«Обнять хотелось белый свет»

Домой Яков Степанович возвратился кавалером «пятикрылого» ордена Красной Звезды и ордена Отечественной войны I степени.

Возвращались с войны – «обнять хотелось белый свет». Но даже много лет спустя после привития к мирной жизни, побывавший «на празднике победы» поэт констатирует: «Металл войны кровопролитной / Из нас ещё не извлечён». Всё, касающееся войны, вдруг кажется привычнее бытового, мирного. Всё сравнивается с фронтовыми испытаниями и «...просят дел горячих руки / Как первый и последний бой».

Вот и дорога, вечная спутница пехоты, в стихах Горчакова – живая, эмоциональная, ранимая:

На ней плясали, пели, плакали.
И засыпали на ходу.
Она, без знаков и со знаками,
была мишенью на виду.

С земли и с воздуха открыта,
в прицеле вся со всех сторон,
качалась, бомбами изрыта,
дрожала под шрапнельный стон.

А рядом идут бойцы в шинелях и... надежда: «Мы с ней одни дороги торим, / Сильны дыханием одним». Только так, с дорогой-попутчицей и сослуживицей-надеждой, с народной памятью и верой, чьё «тепло не стынет» можно одолеть невозможное, сюрреалистически-огромное и страшное. Война представляется совершенно иной стихией, которая меняет всё и ломает всякого, затмевая самую суровую природу:

Снега пружили, с ног валя,
Дожди лупили люто,
Иль нестерпимый зной паля,
Счёт суткам перепутал.
И вдруг обрушивался шквал
Горячего металла,
Он выл, свистел, гудел…

Свистящие вокруг пули – «дожди свинцовые», секущие людей и страну в целом. Не случайно люди, одолевшие несокрушимую стихию войны, которые «ради жизни добыли победу» и одолели врага «со свастикой паучьей» – титаны нового мира. У них особая миссия и победа в войне – не финал истории для героев, но главное испытание, закалившее их волю к постижению и покорению новых вершин:

Он может всё постигнуть и открыть,
И покорить неведомые дали,
Чтоб в, новом веке было лучше жить
Потомкам, тех, кто счастье созидали.

Не удивительно, что восторженный Яков Горчаков, возвеличивающий журналистским и поэтическим пером достижения человеческого труда, с воодушевлением принял перестройку. Стихотворение «Начни с себя» развёртывается с таких строк:

Опять страна идёт в большой поход –
Веленье времени необратимо.
Ведь перестройка, как переворот,
По сути, с революцией сравнима.

В мешанине понятий нет ещё никакого понимания, что из себя представляет грядущая перестройка, но есть живейший запрос на перемены, вера в грядущие достижения. Ведь не может поколение потомков «нового века» ударить в грязь лицом. Они должны достойно пронести зажженный титанами-отцами огонь. «Начни с себя» – нарочито морализаторски сообщает Горчаков. Он ещё верит в этот момент, что перестройка возможна, перестройка не социальной системы, но человеческих душ. Ведь его поколение корчевало сомнения, распахивало плугом самокритики и распахивало настежь душу. Почему дети не могут?

Война стала переломом, когда явился новый человек. Человек-созидатель, спасший мир и несущий ответственность за его будущность. Тяжкая доля.

Образ мастера, художника, творца послевоенного мира прослеживается в стихах поэта. Даже описывая маляра, пришедшего белить стены в квартире семьи Горчаковых, Яков Степанович подмечает, что маляр «На кисть направил взор / и как в чернильницу перо, / Макнул её в раствор». Он – художник, творец. Мастер, а значит – профессионал своего дела и вот уже квартира приобретает другой вид. Она, кажется стала больше, стены раздвинулись, впуская светлое пространство для вольного дыхания, засветилась «благодать» во всём. Мастер, будь то писатель, строитель, маляр или журналист – суть явление, помогающее расширить рамки наших представлений о мире, добавить света.

Образ человека будущего, мастера-творца описан у Горчакова в стихотворении «Такой парень». Этот человек «скромный», он «не жалеет себя» и «за что ни возьмётся, в два счёта / Сделает целиком...». Парень «в работе нашёл свою долю». А дальше следует: «...он состоит в комсомоле, / А это – великая честь». И вовсе не кажется, что автор лукавит, иронизирует. Нет же, он совершенно серьёзен, восторженно-серьёзен. Многим позже Горчакову и всем людям его поколения предстоит столкнуться с обществом, где мастеров выживают отовсюду и даже «избу» подлатать новые деятели не в силах. Впрочем, это позже… А пока строится новый мир, крепнет и «загораются» на заборах жестяные пятиконечники звёзд, обозначая дома, в которых живут ветераны. В этих звёздах живая кровь бойцов». В финале стихотворения Горчаков пишет, вскрывая новый смысловой слой:

От них и днями и ночами
Тепло на сердце и легко,
Пятиконечными лучами
Они нам светят далеко.

Далеко. В мирную жизнь. А путь от войны к миру – это путь на малую родину. Физическое возвращение ещё не означает возврата психологического. Оставить часть себя на войне, искромсать личность – вот трагедия. Оттого острее и лиричнее каждая деталь, каждый элемент сладкой и долгожданной обыденности, в которую годами нужно вчувствоваться, заново участь видеть мир живых, мир, где «летом леденцы сосулек пахнут», «…манит даль, слепительно светла. / И настежь горизонт крутой распахнут…». Природа родного края успокаивает, дарует счастье просто жить:

Где цвет черёмухи метелицей
Метёт у каждого двора,
А за окном туманы стелются
И сладко пахнут клевера.

Над Иртышом талина клонится,
И тают звезды в облаках,
И песню, спутницу бессонницы,
Рассвет качает на руках.

Но вдруг стройная картина вырастания из войны рушится, перестройка уводит в тупик и «ржавчина» преступности захлёстывает город, область, страну. Поэт описывает события с дотошностью ребёнка, узревшего попадание собаки под колёса автомобиля. Тараща глаза и размахивая руками, ребёнок рассказывает о подробностях страшной трагедии. Выговориться, выдохнуть и услышать: «это всё неправда»... Но ржавчина разъедает механизмы общества. Когда-то с ней боролись на фронте в прямом и в переносном смысле, разбирая винтовки, и вот теперь беда пришла домой. Привычный мир, который удалось отстоять, на сломе:

Ограблен банк. И дом дотла сожжен.
беременная женщина убита.
Средь бела дня прикончили ножом
Её остервенелые бандиты.

Угнали «Жигули» из гаража,
Квартиру обокрали у соседа.
Преступности губительная ржа
Приносит разорения и беды.

Но преступность – лишь видимая часть. Гниёт и сыплется, как пороги угнанных «Жигулей», вся система. Корневое, исконное, что уходил защищать на фронт и что ещё осталось – родина, представшая в образе избы:

Была ты деревянной и саманной,
Крестьянская просторная изба.
Фасад твой украшала постоянно
Над окнами узорная резьба.

Ты путника и гостя привечала,
Светились твои окна добротой,
Под скрип ставней вздыхала и скучала,
И радовалась с другом и роднёй.

За неё, ветхую и покосившуюся, можно и нужно стоять до последнего. Но к избе все "дороги позабыты» и Горчаков рисует страшную картину разрухи: «Крест-накрест ставни наглухо забиты, / Пошли крыльцо и сени на дрова". Он обращается к человеку-согражданину. К оставшимся титанам прошлого и людям «нового века»: «Кормилица-земля, родная, мать и бог / К тебе взывают, сеятель вчерашний». Поэт призывает вдохнуть «в неё истоки жизни прежней», ведь человек, живущий на родной земле – самая надёжная, да что уж там – единственная опора для избы, читай – для родины.

Простовато? Быть может. Банально? Отнюдь, ведь эти простые, исполненные горечи строки писались в переломное время, когда трещала по швам советская социально-экономическая модель, а на смену ей паучьими лапками семенил капитализм, одну из уродливых личин которого Горчаков видел в освобождаемой Европе. Фашизм и нацизм – не продукты ли капиталистической системы, гнущей простого человека к плоскости, ставящей «сеятеля вчерашнего» на колени.

Ты великан? Ты титан, принёсший людям Великую Победу, словно огонь? Так вот, титан, твоя изба гниёт, твои дети будут наблюдать за распадом мира, который ты, титан, держал на своих плечах все эти годы. Устали плечи? Твои дети будут сгибаться под грузом капитализма. По чуть-чуть, а внуки охотно будут вставать на колени. И становится страшно, ведь всё это уже случилось. Где та «изба»? Раскатали по брёвнышку? Нет же, оставили зарастать бурьяном с провалившейся крышей и безобразно хлопающими ставнями на запад. Смотрит изба и не понимает.

«Говорит Тара…»

В 1945-ом Горчаков получил возможность вновь окунуться в любимое дело. Он был принят на работу ответственным секретарём районной газеты «Ленинский путь». Бойкое перо, острый взгляд, приятный и богатый язык позволяли Горчакову освещать одинаково цельно и цепко совершенно различные темы. Он трудился в должности ответственного секретаря, заведующего сельхозотделом, а чуть позже стал заместителем редактора «районки».

Словно наложился на мирную жизнь фронтовой рефрен: командир взвода, командир роты. Появились и свои награды за трудовые заслуги – в 1959 году Яков Степанович стал членом Союза журналистов СССР и посетил столицу в качестве делегата I съезда журналистов (1959 г).

Помимо работы в газете, талантливый молодой человек с 1946 по 1952 годы трудился литературным редактором и диктором радиовещания. Его голос вновь звучал в радиоприёмниках земляков.

Поэт Михаил Сильванович, подаривший омичам текст песни «Омские улицы», начинал свой профессиональный и творческий путь в Таре. Там он впервые робко принёс свои стихотворения фронтовику, известному в городе поэту и журналисту Якову Горчакову, которому предстояло стать строгим наставником и вечным примером для молодого человека. Именно по причине тесной межличностной, человеческой связи между Горчаковым и Сильвановичем, воспоминания Михаила Ивановича о своём учителе и коллеге крайне важны.

В очерке «Дом с высоким крыльцом», опубликованном в книге «Биография моей души», Сильванович вспоминал, как Яков Степанович: «…вёл передачи с районного радиоузла. «Чёрные тарелки» в домах тарчан уже в шесть часов утра оживали словами: «Говорит Тара...». Горчаков «вживую» вёл репортажи с первомайских и октябрьских демонстраций прямо с подножия памятника Ленину, стоявшего тогда на развилке улиц Советской и Свердлова и служившего главной городской трибуной для торжеств. Патетику праздничных рапортов о достижениях промышленных предприятий города и колхозов района Горчаков разбавлял и стихами тарских поэтов, а также своими собственными…».

На страницах «Ленинского пути» Горчаков неоднократно в стихах обличал нерадивых работников. Так, например, 4 сентября 1957 г. тарчане прочли в газете:

«Решили так в заготконторе
Заготовители-дельцы,
Что торговать капустой – горе,
Обуза – лук и огурцы.
В сельпо даются люди диву,
Как с овощами поступать?
Но шлет директор директиву,
Их запрещая принимать.
Смешно такое дошколятам,
Они сильнее в букваре.
Здесь ранний урожай томатов
Снимают дяди в сентябре.
Сидит канцеляристов свита,
Но овощам не ищет сбыта».

Фронтовику Горчакову выпало работать бок о бок с собратом по оружию, ветераном войны, редактором «Ленинского пути», Дмитрием Денисовичем Беляевым. Журналист Сергей Алфёров пишет о Беляеве: «Этот удивительный человек сумел сплотить вокруг себя немало талантливых журналистов. В команде Беляева в разные годы работали Яков Горчаков, Григорий Шабалин, Александр Пешков, Михаил Белозеров, Владимир Коршунов, Юрий Галицкий, Александр Мамаев, Алексей Губин, Сергей Исаев и другие. Здесь в конце 50-х годов начинал свой творческий путь поэт Леонид Чашечников. Все годы работы Дмитрия Денисовича в газете редакция была своего рода очагом культуры, во многом благодаря своему замечательному руководителю».

Журналисты газеты «Ленинский путь»
Дмитрий Беляев и Яков Горчаков, 1950-е гг.

В эту пору Горчаковым и его талантливыми коллегами было организовано литературное объединение при редакции газеты. Оно получило название «Таёжные зори».

Ветеран педагогического труда, лауреат Пушкинской медали, Евгения Алексеевна Кабанова в очерке «Литературное окружение Тары середины ХХ века» вспоминает: «Я не пишущий человек, но на «Таёжные зори» попадала, когда были расширенные заседания, обсуждались стихи Л. Чашечникова, позднее – М. Сильвановича». В очерке она приводит воспоминания Леонида Чашечникова: «Яков Горчаков был первым для меня поэтом, которого я встретил в жизни. Потом я встречался и дружил со многими очень талантливыми поэтами, но Яша, Яков Степанович – особая стать – он был моим первым наставником. Помню наши редакционные «литературные среды»…».

Яков Горчаков. Фото 1970 г.

Перед выходом на пенсию Горчаков некоторое время работал редактором в Тарском отделении кинопроката. Время его литературной известности, пришедшееся на шестидесятые-семидесятые годы, миновало и всё чаще поговаривали, де, Яков Степанович – «датский» поэт, то есть пишет он стихотворения исключительно к праздникам и важным датам. Такое, несколько надменное, отношение было понятно – стихотворения Горчакова «датской» направленности публиковали в районной газете с завидной регулярностью.

И всё же Яков Степанович – поэт настоящий, пронёсший через всю жизнь опыт страшной войны, переплавивший полученные впечатления в яркие, жалящие, хотя порой излишне патетичные строки.

Она в окопах замерзала,
Отогревалась у костра
И наши раны бинтовала,
Как милосердная сестра.

Судьбу свою делила с нами,
Паёк солдатский, боль и кровь…
Святое имя, наше знамя –
К отчизне-матери любовь.

Впрочем, нам ли, подменяющим любовь к Родине крикливым «патриотизмом», корить за патетику искреннего сына своего отечества.

«Это поэзия умудренного жизненным опытом человека, бесконечно влюблённого в родную Сибирь и наш город», – отмечают коллеги Якова Горчакова, журналисты газеты «Тарское Прииртышье».

Удивительно читать воспоминания о Горчакове, подписанные звучными именами известных поэтов. Думается, после человека остаются дети и добрые воспоминания, после поэта – ещё и стихотворения. Великое счастье, если хотя бы четыре строки останутся в вечности и будут звучать. Для поэта-наставника его ученики и соратники – как те стихотворения, они звучат, громко и чётко: Чашечников, Сильванович, Белозёров, Бурундукова… Не случайно в книге избранной лирики поэта Леонида Чашечникова, считавшего Горчакова своим наставником на творческой стезе, есть стихотворение, посвящённое памяти Якова Степановича:

Когда однажды складные слова
Придумала шальная голова,
Учитель мой был несказанно рад,
Но проворчал:
         – Не заблуждайся, брат.
Терниста стихотворная стезя –
Идти опасно и свернуть нельзя! –
Был мастер прав:
         И через уйму лет
Тернист мой путь, едва заметен след.

Книга «Цветы и тернии любви», по которой цитируется стихотворение, вышла из печати через много лет после смерти Горчакова (1920 – 1994) и Чашечникова (1933 – 1999), изданная при содействии и живейшем участии Михаила Сильвановича. Михаил Иванович рвался на презентацию книги в Тару, где они с Чашечниковым творили под чутким руководством Якова Горчакова. За несколько дней до презентации книги, 4 марта 2014 года, сердце поэта остановилось. В каком-то смысле данный очерк – дань памяти тарским стихотворцам, ярким и самобытным, стремление донести до читателей заглавные слова, которые звучат порой слишком тихо.

 Татьяна Бурундукова вспоминает о визите Леонида Чашечникова в Тару в дни празднования четырёхсотлетия города, после завершения конкурса «Что сердцу дорого»: «Леонид Николаевич, выйдя на улицу, остановился у забора, устремив взгляд на стоявший в глубине двора дом, по улице Советская, 20. В одной из половин деревянного дома до недавнего времени жил известный тарский поэт – покойный Яков Горчаков. <…>

– Якова больше нет! – печальным голосом произнес Леонид Николаевич. – Я ехал в Тару – так мечтал увидеться с ним, а оказалось, что опоздал. Эх, пораньше бы, а теперь – уже никогда… И Чашечников, не окончив фразы, «ушел в себя», всем видом давая понять, что сейчас ему не до собеседников».
В болезненно-искреннем стихотворении «Исповедь» Чашечников горестно и виновато пишет о судьбе сверстников и своего литературного наставника, вспоминая тот, последний, визит в город юности:

Недавно я в Сибири побывал,
Со стариками выпили по чарке.
Нашли тот дом и наш полуподвал –
Ты помнишь, на Подгорной у Аркарки?

Погодки превратились в стариков –
Ругают власти, пьянствуют, хворают…
Ты знаешь, умер Яша Горчаков,
Теперь его душа в пределах Рая.

Он был из тех, кто вытолкнул на свет
Меня под рампы многолюдных залов.
Он был – поэт! Но жаль, что как поэт,
На всю Россию – громко! – не сказал он.

При жизни Горчаков, и правда, не успел издать ни одной книги. Его стихотворения публиковались в коллективных сборниках и периодических изданиях Новосибирска, Омска, Тары: «Молодые силы», «Песня над Иртышом», «Литературный Омск», «Весна похожа на победу», «Что сердцу дорого» и др. Но книги всё не было.

Лишь в 2005 году, к 60-летию Великой Победы, в Тарской центральной районной библиотеке издали две небольшие книги Якова Степановича с иллюстрациями преподавателя школы искусств Евгении Рязановой и её учеников.

 Под обложкой сборника «Мы отстоять сумели мир» поселились стихотворения Якова Степановича о войне. Страшные, правдивые слова того, кто видел смерть воочию и сумел отстоять мир. Книга «Заглавные слова» вобрала в себя послевоенную лирику – стихотворения о мирной жизни и малой родине.
В 2010 году в антологии стихотворений омских журналистов «Заря не зря, и я не зря!..» под одной обложкой вновь встретились: Михаил Белозёров, Леонид Чашечников, Михаил Сильванович и Яков Горчаков.

С 2013 года в мемориальном сквере Победы в центре Тары жители и гости города могут прочесть в бегущей строке не только имена земляков, погибших на фронтах Великой Отечественной, но и стихотворения о страшной войне. По соседству с произведениями Твардовского и Симонова, текут по экрану строки стихотворений Якова Горчакова: «Шла папироска по окопу…».
Заглавные слова, спустя долгие годы, сказаны.

«На могилах поэтов – полынь да ковыль»

Казалось бы, на этом пора ставить точку. Основные вехи жизненного и творческого пути Якова Горчакова обозначены, лиричный финал наличествует. Но саднит невысказанностью давнее, многими забытое. Вдали от Сибири, на территории республики Беларусь, не берегах двух озёр расположен агрогородок Островно. Место, ставшее во многом знаковым в судьбе поэта.

Во второй четверти XVI века по распоряжению витебского воеводы И.Б. Сапеги был возведён замок, получивший название Островно. Позже, с 1662 года, начал функционировать доминиканский монастырь, а в 1772 году село Островно в составе Сенненского уезда Могилёвской губернии вошло в состав Российской империи, став частью непростой и яркой истории русского государства.

Здесь в конце июля 1812 года произошли серьёзные арьергардные бои между армией Наполеона и отступающими русскими войсками. Сражение под Островно долгое время считалось наиболее грозным сполохом войны, обжёгшим село.

В 1941 году пламя войны слизнуло множество советских сёл и городов. Наступление вермахта развивалось стремительно и уже 9 июля немецкие войска вошли в Островно. Селу была уготована страшная участь – стать еврейским гетто. Сюда с 19 июля сгоняли испуганных людей из окрестных сёл и городов. В конце сентября «гетто было окружено автоматчиками, всех евреев загнали в машины, вывезли на окраину в 600 метрах северо-восточнее местечка к еврейскому кладбищу», где свыше трёхсот пятидесяти человек были расстреляны. Раненых и убитых бросили в яму и засыпали землёй. Погребённые заживо под телами соседей и родственников, обречённые люди задыхались, пытались кричать, а немецкие солдаты и полицаи устроили шумный праздник, заглушив вопли…

Сейчас местечко Островно – аккуратный агрогородок с населением чуть более шестисот жителей. Снуют машины по проходящей через Островно трассе Минск-Витебск и каждый год 9 мая к братской могиле солдат 54-й гвардейской стрелковой дивизии 39-й армии 3-го Белорусского фронта несут цветы наши благодарные современники. Под толщей отвоёванной земли погребены тела 177 советских солдат, погибших в июле 1944 года в ходе освобождения Островно от бесчеловечного врага.

В те страшные дни первой в Островно, бывшее не многим крупнее сибирской деревни Кошкуль, вошла рота под командованием Якова Горчакова.

Сама собой всплывает в памяти семнадцатая глава бессмертной поэмы Александра Трифоновича Твардовского «Василий Тёркин» – «Бой в болоте»:

Этот бой в болоте диком
На втором году войны
Не за город шел великий,
Что один у всей страны;

Не за гордую твердыню,
Что у матушки-реки,
А за некий, скажем ныне,
Населенный пункт Борки.

Разумеется, жители Островно и Витебска никогда не слышали это имя – наградной лист затерялся в архиве Министерства обороны среди сотен тысяч, миллионов подобных. Но всему свой срок, и забвению – тоже.
В 1994 году, вернувшись в Подмосковье из осиротевшей Тары, Леонид Чашечников с горечью написал, посвящая строки своему наставнику:

Уходили поэты от измен и обид,
Уходили до срока, каноны поправ.
Объявляли анатомы: «Спился. Убит».
Изрекали кураторы: «Вреден. Неправ».

Уминали они от пророческих строк.
Их срезали в полете, как бьют лебедей,
Но слова возвращались – в назначенный срок,
И лечили пропащие души людей

У поэтов земная юдоль непроста:
Им неведом покой и противен уют.
Оболгав, фарисеи распяли Христа, –
Всё святое подонки с тех пор предают.

И уходят поэты – кто в небыль, кто в быль,
Не допев до конца мадригалы добру.
На могилах поэтов – полынь да ковыль,
А стихи, как молитвы, бессмертны в миру.

Бессмертны стихи и подвиг поэта Якова Горчакова - воина, Человека с большой буквы.

Источники и литература:

1. «Заря не зря, и я не зря!..». Антология стихотворений омских журналистов (1958 - XXI век). / Омск: Издательство ООО «Омскбланкиздат», 2010. – 352 с.
2. Горчаков, Я.С. Заглавные слова // Горчаков Я.С.  - Тара: Тарская центральная районная библиотека, 2005.
3. Горчаков, Я.С. Мы отстоять сумели мир // Горчаков Я.С.  - Тара: Тарская центральная районная библиотека, 2005.
4. Приказ подразделения №: 57/н от 02.09.1944. Издан: 19 гв. СД 3 Белорусского фронта / ЦАМО, Ф. 33. Оп. 690155, Ед. хр.: 6091, №36117951
5. Сильванович, М.И. Биография моей души //  Сильванович М.И. - М., 2008. - 368 с.
6. Чашечников, Л.Н. Цветы и тернии любви. Сборник избранной лирики // Чашечников, Л.Н. - М., 2013. – 315 с.
7. Энциклопедия истории Белоруссии. Т. 1. - Минск: БелЭн, 1993. - 494 с.

Об авторе:

Тихонов Александр Александрович. Родился в п. Большеречье Омской области. Живёт в г. Омске.  Заведующий экскурсионным отделом
Исторического парка «Россия - моя история. Омская область». Произведения публиковались в журналах «Наш современник», «Роман-газета», «Молодая гвардия», «Сибирские огни» и др.  Автор книги стихов «Облачный парус» (Омск, 2014), романов «Охота на зверя» (Москва: АСТ, 2016) и «Синдром героя» (Москва: АСТ, 2017), соавтор научно-популярной книги «Сила Сибири. История Омского края» (Омск, 2016) и пьесы для детей «Волшебный планшет Джинна» (2017). Лауреат всероссийских литературных премий: им. М.Ю. Лермонтова (2015), «В поисках правды и справедливости» (2016), региональной литературной премии им. Ф.М. Достоевского (Омск, 2015).  

Вверх

Комментариев: