* * *
«Заскребутся духи осени...»
Дмитрий Кедрин
В речной волне и отблесках огня
Мерцает слово, отзываясь в ветре.
Поэзия струится сквозь меня,
И, кажется, не кедр шумит, а Кедрин.
Вдыхая прель октябрьского дня,
Кострище растревоженное дышит.
Поэзия струится сквозь меня.
Не я стихи - меня стихия пишет.
* * *
«Смотри, там воробей. Как это мило!»
На подоконник серенький комок
Спикировал. Коллега подкормила,
И воробьишко устоять не смог.
Стучит в стекло и хлебных крошек просит,
Нахохлившись, толчётся под дождём.
Там, за окном навзрыд рыдает осень.
Здесь, за окном мы все чего-то ждём.
Тоска-тоска... Внимая крикам птичьим,
Я мыслью удивил себя простой:
У нас с ним минимальное различье -
Мы с этой стороны, а птаха - с той.
* * *
Зима. Плацкарт. Попутчики беседуют
О том, о сём, причём «без дураков».
На женщин мужики, подвыпив, сетуют.
А женщины на пьяных мужиков.
Под стук колёс звучит людская исповедь -
Честной народ рассказывает мне
Расслабившись, чаёк глотая, исподволь,
То, в чём себе признаться силы нет.
Одни выходят на забытых станциях,
Другие в дикий гомон городов
Шагают с чемоданами. Дистанция
Всё меньше, вот и я уже готов
В окошко глядя, говорить с попутчиком,
Как на духу рассказывать ему,
Что «я любил», и что «любовь измучила»...
Но вот зачем - ей Богу, не пойму.
Ревёт пурга, гудит состав нагруженный,
К финальному стремится рубежу.
«Попутчики, наш поезд как отдушина.
Я вам сейчас подробно расскажу...».
* * *
Легли внахлёст две линии судьбы,
Переплелись в неразрешимый узел.
Ум вопрошает о таком союзе
По-гамлетовски: «Быть или не быть?»
Душа не отвечает, гнет свое:
Поет, ликует. Ни к чему вопросы!
Вопросы там, где жизнь - сплошная проза
И чувство чувством быть перестает.
ССОРА
Свист метких стрел сейчас ловлю во фразе я,
А боль от слов лирически остра.
В сибирских генах заблудилась Азия:
Степная ширь и отблески костра.
А ты глядишь - усталая, но гордая.
И непокорность жестами кричит:
«Русь никогда не соглашалась с ордами…
На варварские правила мужчин!»
* * *
Кем мы были на этом свете,
Как любили, о чём мечтали,
Будут знать лишь бродяга-ветер
Да полоска булатной стали.
А крестьянин, взглянув на небо,
Поле сечи забытой вспашет.
И взметнутся колосья... хлеба
Над безвестной могилой нашей.
Горевать нам с тобой нелепо,
Ведь не зря подчинимся тленью.
Нам кормить свежим русским хлебом
Поколенье за поколеньем!
Хлебом-солью приветят князя,
И усобиц костры погаснут.
Значит, падали с криком наземь
Не напрасно.
1914
...а жизнь была пугающе тиха.
И благостна.
И так легко писалось.
Внезапная истерика стиха
В среде поэтов вызывала жалость.
Никто не верил, что придёт беда
И где-то
«Дранг нах остен!»
крикнут зычно.
Лишь мальчиков в последние года
Рождалось многим больше, чем обычно.
Четырнадцатый... Рослы и стройны,
Юнцы готовы послужить Отчизне...
Шесть месяцев осталось до войны,
Которая перечеркнёт их жизни.
Ну а пока: прозрачна и чиста,
Глядит заря в окошко слюдяное.
И время пишет с чистого листа
Привычное,
банальное,
земное...
* * *
Сибирские реки на север текут -
Об этом с рождения знают
Татарин и русский, остяк и якут
И каждая птица лесная,
И сумрачный лес, перешедший в тайгу,
От плотности дерева чёрный.
Сибирские реки на север влекут
То лодки, то струги, то чёлны.
До снежных пределов, где космос лежит
На спинах у белых медведей.
Сибирские реки - на север, где, жить
Способен лишь выстывший ветер.
Меж топей брусничных, в таёжной глуши
Любая тропа - словно речка.
Теряясь, петляя, на север шуршит
И шепчет на вечном наречье.
КУЛАЙ
Памяти жертв
политических репрессий
1
Снега скрип,
ветра вой,
ветра лай.
И деревья, нависшие грозно...
В этих дебрях затерян Кулай,
От которого веет морозно.
Здесь меж сосен седых, в полусне,
С ветром истина бродит простая:
Снег, конечно, сойдёт по весне,
Но уже никогда не растает...
2
…А зима в этот год оказалась буранная, злая.
И земля - будто камень, и воздух холодный как лёд.
Двое рыли могилу у речки таёжной Кулая
И ругались: «кайло этот смёрзшийся грунт не берёт!»
И земля не брала небольшое, иссохшее тельце,
Что лежало поодаль, а сверху накинут мешок.
Двое рыли могилу (а в прошлом они - земледельцы),
И лопата вгрызалась в холодную твердь на вершок.
Сколько минуло лет с той холодной январской минуты?
Сколько схлынуло зим, сколько вёсен встречала тайга?
Но, Россия, неужто и вправду былую вину ты
Позабыла и прошлое спрятала здесь на века?
Или всё же ты помнишь худого подростка с лопатой
И второго, постарше, с кайлом и слезливым лицом.
Тот второй: невысокий, немного сутулый, хрипатый.
Мальчуган его звал может «папкой», а может «отцом».
У таёжной реки буйноцветие трав - можно в рамку
Этот дикий пейзаж, и на стену, чтоб радовал глаз.
Где те двое страдальцев, в слезах положившие мамку
Под промёрзшей земли неумело сковырнутый пласт?
Что бы ни было сказано - всё будет блёкло и косно.
Наших слов тем, кто сгинул, услышать уже не дано.
Лишь в апреле земля отошла от мороза, но - поздно.
Заровняло могилу, истлели и плоть и сукно.
Там, на речке Кулае, меж сосен затерянный крестик.
Это ветви сплелись, образуя надгробье собой.
Пойте, ветры, о том, что Небесное Царствие есть, и
О невинно погибших, таёжная птица, пропой...
* * *
Жили-были дед и баба,
Ели кашу с молоком.
Дед порой неслабо бабу
Мог ударить кулаком.
Выли волки, вьюга пела
За околицей села.
Бабка плакала, терпела,
Но по-прежнему жила.
Вновь и вновь стучались вёсны
В полумрак слепых окон.
Не просила бабка слёзно
Зла для мужа у икон.
Даже в час осенней хлюпи
Утешала мысль её:
Если бьёт – так, значит, любит,
Если любит – значит, бьёт.
Старый домик. Глушь, Разруха.
Лавка, печь, мешок зерна.
Но тебе, как та старуха,
Вечно Родина верна.
* * *
Пахнет дымом свечным и ладаном…
Тянет сыростью из углов.
Этой церкви с фасадом латаным
Через бури пройти свезло.
Не осталось креста над куполом,
Потемнел на иконе лик.
Кто считал, сколько наших убыло?..
Скорбный список и так велик.
Но горит в той церквушке тусклая,
Распугав липкий мрак, свеча.
Это теплится, тлеет русское,
Изгоняя из душ печаль.
Потому-то здесь пахнет ладаном,
Потому отступает грусть.
Эту церковь с фасадом латаным
Наши предки прозвали: Русь.
|
НА ПЕРЕЛОМЕ
Тащат колокол. Волоком.
По сибирской земле.
По еловому пологу.
Через вздыбленный лес.
Лошадь тянет на привязи.
Ошалело косит.
Ну же, милая, вывези,
Божий голос спаси!
Смотрят сельские жители.
Не сдержать им слезы.
Он – старинный, внушительный,
Свесил медный язык...
Всех уверить пытаются,
Дескать, выдумка – Бог.
... Слишком долго срастаются
Переломы эпох.
* * *
Кто вы, люди?
Мурашки по коже
От обилия спеси и лжи.
Кто в их юные головы, Боже,
Столько злобы звериной вложил?
Как копилку по малой монете,
Наполняла звенящая сталь
Неокрепшие разумы эти.
Ни погон нет на них, ни креста...
А в душе человеческой веса
Многим меньше пушинки,
когда
В чёрных масках безумные бесы
Заполняют собой города.
Каждый бес в лютой ярости ащет
Одолеть противленья оплот.
Речи змея становятся слаще:
«Съеш-ш-шь Луганщины
вызревш-ш-ший плод…».
Глас змеиный из тихого дола
Всё елейней, всё звонче звучит:
«Где Иуда,
предавш-ш-ший за доллар?
Вот твой доллар. Приди, получи».
* * *
Юрию, в Луганск,
с пожеланием мира!
В огне войны бессмысленной и жуткой
Забыт на лавке плюшевый медведь.
Средь беженцев малыш вопит: «Мишутка!..».
Вернуться хочет, но кричат: «Не сметь!».
Всё дальше цокот маленьких сандалий.
К машине, до границы, а потом...
Когда-то так же Припять покидали,
Чтоб не вернуться никогда в свой дом.
Прочь от войны, что вдалеке грохочет,
Сбивая с веток жухлых листьев ржу.
И кажется, медведь воскликнуть хочет:
«Бегите, люди! Я их задержу».
А тот малыш спасён. На Белом Свете
Случаются порою чудеса.
Когда-нибудь он в рацию ответит:
«Внимание, гражданских не бросать…»
* * *
Давным-давно
скворцом наш двор забыт.
Не он сейчас в скворечнике ютится.
Там маленькая пёстренькая птица
налаживает свой нехитрый быт.
Былое не вернуть уже, но речь не
о звонком пенье юного скворца...
«Жилец» не знал истории скворечни,
а вот сосед махал рукой в сердцах.
Он говорил, подслеповато щурясь
и поминутно кашляя в кулак:
«Скворцы совсем
петь разучились,
Шурик!».
...а птаха пела. Пела, как могла.
***
Дети возвращаются домой.
Повзрослев, набив немало шишек.
Тихий материнский шепот слышен -
Им совсем немного по прямой…
Дети возвращаются домой.
Оставляют где-то за плечами
Горести былые и печали,
Братьев, что пока еще в начале
Долгого и трудного пути.
Чтоб до дома отчего дойти,
Нужно прежде к берегу причалить,
Где из мутной,
межевой воды,
Копотью испачканы, разбиты,
Словно то старухино корыто,
Скалятся сожженные мосты.
* * *
Люди без Родины. Куртки - с чужого плеча.
Преданы, проданы. Впору рыдать и кричать.
Можете тешиться мыслью, мол, «нам не грозит».
Тысячи беженцев мрачно идут по Руси
От накрывающей «ридну Украину» тьмы.
Вздрогни же, знающи: это могли быть и мы.
Тяжко и горестно песни казачьи поют.
Где с нашей гордостью нам бы нашелся приют?
К детскому лагерю где-то в Сибирской глуши
Пазик залатанный узкой грунтовкой шуршит.
Плещет за окнами ясная звёздная высь.
Все разом вздрогнули...
- Здравствуйте! Как добрались?
* * *
У России глаза печальные, а иначе не может быть...
Грусть испробовав изначальную на заре горевой судьбы,
По дремучим лесам, опушками, шла по кручам, где лишь держись.
Окликала судьба кукушками:
«Будешь жить. Будешь жить. Будешь жить...»
Летней ночью под юным месяцем беспокойно держава спит.
Что усталой России грезится? Половецкий пожар в степи?
Или край, где о камни скользкие бьётся вал ледяной волны,
Где холодные будни Кольского солоны?
Русь, измученная набегами! Что ей снится? Монгольский стан?
Синий сумрак течёт под веками: глушь сибирская, Туркестан...
Смертный ворог сверкает глазками, но мечи он готовит зря.
На Россию с теплом и ласкою яснооко глядит заря.
ГАМАЮН
...А за окном - рассвет. И мир, как прежде, юн.
И облако кружит над ним воздушным змеем.
Загадочно поёт о чём-то Гамаюн,
Но разве кто из нас понять его сумеет?
Привычным стал недуг душевной глухоты,
Хоть ощущает дух губительную жажду.
Но мир, как прежде, юн... И понимаешь ты:
О Родине поёт. О нас поёт. О каждом.
* * *
«Небольшой островок Отечества
Между церковью и мечетью...»
Ирина Шевелёва
Из густого тумана мечеть поднялась в полный рост,
В полумесяце шпиля затеплились блики рассвета.
Эти первые всполохи, словно ответ на вопрос,
Долго ль ночь коротать, долго ль слушать стенания ветра?
А вдали, на холме, белокаменный высится храм,
Устремивший кресты в небеса золотыми ключами.
Это он отмыкает над Тарой зарю по утрам.
Это в нём искупленье старушки считают свечами.
А меж ними мой город – обитель добра и греха,
Тьмы и света, легенд и холодных, бессмысленных будней.
Древний город, в котором так тесно мечтам и стихам,
Но усталым сердцам с каждым днём всё родней и уютней.
Отражение сущего, маленький ветхий мирок.
Тучи низко плывут – закричи, в небесах будет слышно!
Муэдзина с балкона мечети услышит пророк...
Колокольные звоны с рассветом услышит Всевышний...
Сколько вер и культур. Каждый житель находит своё
В этом малом мирке, что бывает то буен, то кроток.
Одинаково тёплое к каждому, солнце встаёт
Над густым пестротравьем из разных, но дружных народов.
* * *
За новый день благодарю
Зарю.
За жизнь, которой нет конца -
Мать и Отца.
За то, что вновь душа поёт -
Одну Её.
И лишь за смелость жить любя…
Кого? Себя?
* * *
А когда-то ведь не было этих стен...
Ни тебя, ни меня, ни соседей снизу.
Только голый Адам, как природе вызов,
По эдему бродил каждый Божий день.
Но потом из ребра появился быт,
«Гдезарплата», и яблочная диета.
Рай сменяли на Землю, где меньше света,
Больше комнат, и вскоре он был забыт.
Многим позже мы въехали в этот дом,
Жили-были, на лучшую жизнь копили,
Обновили обои, диван купили,
И к земному достатку пошли (с трудом).
Всё мне кажется, вечен был здешний край,
Древний город, шипящий как старый ужик.
Ты ведь яблок купила вчера на ужин?
Это значит, есть повод беречь наш рай.
* * *
Ладонь в ладонь…
Соединились части,
Единым целым став на краткий миг.
Каким простым порой бывает счастье,
Не ясно до конца и нам самим.
На краткий миг забылись споры, ссоры
И прочая земная ерунда.
На наших пальцах завитков узоры
Совпали.
Дай-то Бог, чтоб навсегда.
* * *
Лёгкое течение полощет
В водах Иртыша закатный свет.
На любой вопрос найти ответ,
Созерцая безмятежность,
проще.
Миг, другой...
Устало ляжет тень
На траву.
Ночь над рекой нависнет.
Смысл жизни –
это каждый день
Уходить на поиск смысла жизни. |
Тихонов Александр Александрович родился в 1990 г. в посёлке Большеречье Омской области. Историк, выпускник Омского государственного педагогического университета. Работает заведующим научно-краеведческим центром в Тарской центральной районной библиотеке. Стихи и проза публиковались в различных изданиях Москвы, Санкт-Петербурга, Омска и других городов. 
