Медведь, с герба сошедший
Известному русскому поэту Игорю Тюленеву исполнилось 60 лет


Игорь Тюленев в мастерской
народного художника СССР Евгения Широкова
В книге его избранных стихов «И только Слово выше Света», изданной в Москве к юбилею, натыкаешься на строки: «Товарищей не так уж много…» Или — того грустнее: «О Боже, как я нынче одинок — и на Руси, и в девичьем сердечке». И это — признание автора 18 стихотворных сборников, чьи стихи входят в престижные отечественные антологии, человека, которого приезжавший в наш город на «Русские встречи» Александр Проханов сравнил с бурым медведем, сошедшим с герба Перми. С одной стороны, это так. Тюленев похож и на гербового медведя, и на былинного богатыря. А с другой, когда посмотришь пристально на его итоговую книгу, особенно — на стихотворение «Звериная тоска», где поэт, кстати, обыгрывает образ того же «топтыгина в грузовике», окружённого «эскортом сибирских лаек», то поймёшь, что любому былинному богатырю и даже медведю ничто человеческое не чуждо. «Блестит в его зверином взгляде по людям смертная тоска…» Хотя, если вернуться к сравнению Проханова, бурый медведь с герба Перми всё-таки сошёл. Стало быть, его там не всё устраивало? Об этом и многом другом мы и решили поговорить с юбиляром.

— Игорь, те, кто знают тебя сегодняшнего — имперского поэта, «ломающего жизнь о стол дубовый, когда не пишутся стихи», возможно, подивились бы цитате из раннего Тюленева с посвящением Высоцкому: «Руки режут, как при ампутации…» Для нынешнего же Тюленева характерны другие обмолвки: «Мало русских поэтов осталось». Когда и при каких условиях к тебе пришло осознание, что ты не просто поэт, а поэт русский?

— Ну, у тебя и память! Вспомнить строки тридцатилетней давности!.. Что тут скажешь? В советские-то времена мы росли интернационалистами. Хорошо это или плохо, но так было. Я жил в Нытвенском районе, Пермской области в сплавном посёлке Ново-ильинск, который был создан в 1936 году. Там, кроме русских, жили и татары, и башкиры, и марийцы. Можно было встретить и казаков, и старообрядцев. Даже — бывшую дворянку, преподававшую литературу. Этот посёлок напоминал Советский Союз в миниатюре. И поэтому здесь не существовало деления на русских и нерусских. Но я очень любил русские народные сказки, богатырский эпос про Илью Муромца, Добрыню Никитича… Алеша Попович мне не очень нравился, потому что был хитрованом. И когда я начал уже писать стихи, слово «русский» совершенно естественно вошло в мой словарь. И те пермские поэты, которые живы и сейчас, меня даже одёргивали: «Зачем ты пишешь „русский“?!" Видимо, в то время для наших людей это слово было таким же страшным, как слово „Бог“. Но именно эти слова я вставлял в стихи. Сейчас, когда стало многое можно, упрекавшие меня поэты все пишут — и „русский“, и „Бог“.

— В чём тогда разница между поэтом и русским поэтом? Ты живёшь в России. И так понятно, что ты русский поэт. Почему ты подчёркиваешь, что русский?

— Русских всегда гнобили. Если речь о русских поэтах, то они больше гибли и гибнут, подставляя себя под пули и наветы. Если бы все мы на самом деле были равны и жили в нормальной стране, и наше телевидение, банки и промышленность не принадлежали представителям другой национальности, может быть, и ни к чему было бы утверждать слово „русский“. Это было бы естественно. В Китае ведь не надо отставлять ножку: „Я — китайский поэт!“ Почему живущие в России татарские или чеченские поэты подчёркивают, что они поэты татарские или чеченские, а русским поэтам, значит, предписано молчать в тряпочку? Как у Достоевского? „Быть русским — значит, быть православным“. К православию меня бабушка сподвигла. Она окормляла всю округу и тогда ещё Ленина антихристом называла. Доносить было некому — вокруг такие же бабульки. Отец-то у меня коммунистом был. И бабушка тайком увезла меня годика в два-три на колёсном пароходе по Каме в село Таборы, где и крестила. Рассказывала: я бился-бился лбом в пол стараясь молиться, как взрослые прихожане, и уснул где-то под скамейкой. К бабушке я убегал от мачехи за пятнадцать-двадцать километров зимой. Отец меня на лошади догонял. А мама у меня умерла, когда мне семь лет было. Я запомнил, как мы её везли на кладбище и даже — как в это время бурундучок выскочил на дорогу…

— Те, кто знает твою образную систему, могут заметить, что у Тюленева всё, как у былинного богатыря, и только при слове „мама“ он становится, как сказал бы Маяковский, „безукоризненно нежным“…

— Да хотелось бы ещё лучше о маме написать! Говорят же: поэтом тот становится, кто напишет подлинные стихи о матери и о Родине.


Юрий Беликов, поэт, журналист

— У России, на мой взгляд, два взаимоисключающих крыла. Одно — во фразе Николая Рубцова: „Россия, Русь, Храни себя, храни!“ А другое: „Моя Родина — ты гадина и стоишь на подлецах!“ Это — Леонид Губанов. Однако, читая твою книгу избранного, я увидел, как ты предлагаешь третью мировоззренческую модель, которая может стать и первой, и второй:

Тогда я вспомнил наугад —
„Россия, Русь…“, нет, не годится.
„Россия, Сталин, Сталинград“.
А Сталина любой боится.

Почему ты, приводя начало рубцовской опоры, отдаёшь предпочтение другой, позаимствованной у Константина Симонова?

— Да, это симоновская строчка, она — в эпиграфе. А вот смотри: сейчас уже, ничего и никого не стесняясь, наши западные, как их Путин зовёт, коллеги делят Сибирь-матушку или Урал-батюшку. То бишь зарятся на всё наше русско-советское. „Россия, Русь, храни себя, храни!“? Это можно читать девушке. А если выходить сегодня на трибуну, то грудная клетка требует: „Россия, Сталин, Сталинград!“ Мне Сталин нравится, потому что, как говорил Шолохов, был культ, но была и личность. До сих пор же либералы никак мимо него пройти не могут. То и дело задевают за полы его шинели. „Он теперь лежит, как мина, боевой запас страны?“ — как написал я в одном из стихотворений. Лежит до времени. Если помнишь, точно так же было, когда в телепроекте „Имя Россия“ выбирали героев. Сталин был на первом месте. Он, наверное, и выиграл. Тут либералы за головы схватились. И сделали подтасовку — подтянули Невского. Вот ты спрашиваешь, в чём особенность русских поэтов? Разве может быть в России поэт либералом? Нас ещё Блок отвращал от этого, говоря: - Я художник – поэтому не либерал!

— Ты сам подбрасываешь дрова в топку собственной былинности: „Не помню, с бабы или с печки слез, / невыносимо мышцами играя“. Даже, если говоришь о любви: „Друг к другу мы с тобой прибиты / тяжёлым молотом Творца!“ Эти образы — твоя суть или всё же — доспехи?

— Я ещё с этим сам не разобрался: суть или доспехи? Вот у меня о внуке Игорёше есть стихи, совершенно иначе написанные. Хочется, конечно, быть понежнее, поранимее, но… Возможно, сказывается то, что я без мамы рос. А гармония должна быть во всём. Звериный рык — это прекрасно. А вдруг — рядом ребёнок? Испугаться может и остаться заикой на всю жизнь. Вот когда толпа врагов, — звериный рык хорош. Но мы же иногда рычим, когда и врагов нету.

— В стихотворении „Советское кино“ ты уже не рычишь: „Я плакал над разрушенной страной, упавшей в пропасть с пика Коммунизма!“ А в другом продолжаешь: „Империя, дождись! Не торопись, не рви с Россией пуповину“. О какой Империи речь? О той, советской Империи республик, оставшихся потом за границей? Или — об имперском менталитете внутри самой России?

— Скорее, второе. Потому что я говорю об Империи духа. Мы всё-таки имперские люди, русские — в особенности. Тех уже не вернуть. Что мы будем Таджикистан к себе присоединять? Киргизов? Казахов? Пускай они живут сами по себе. А нам бы себя вспомнить. И вдохнуть полной грудью, чтобы соединить наш дух с пространством, которым мы сейчас владеем. Такое пространство без имперского мышления существовать не может. В противном случае мы не сумеем его защитить. Жаль только, что наши руководители — такие раз-дол-баи!..

— Поэты часто дают фору политикам, опережая их в своих предсказаниях. Империя очнётся?

— И вернётся. Когда с людьми разговариваешь, ты это понимаешь чётко. Одной тоски мало. Что мы все по Советскому Союзу тоскуем?! Или, как либералы: мол, надо повиниться. Не за что нам виниться! Сталинские лагеря? Это же тоже не односторонне. А сколько там уголовников сидело, мошенников? Сейчас же они все гонимыми стали. Если предположить, что вся страна была тюрьмою, тогда, конечно, надо бить поклоны бывшей политзоне, ныне музею „Пермь-36“, положить голову на плаху её „Пилорамы“. Но у меня убеждение: надо что-то другое показывать, приподнимать на крыло и всячески поддерживать. Например, Чусовской этнографический парк Леонарда Постникова. Я помню наши с ним разговоры: он был просто возмущён, что на злосчастную „Пилораму“ такие деньги из краевого бюджета кидают!.. А Постников на своём хребте всё собрал. Спас тот образ России, которую мы потеряли. И Станислав Куняев им восхищался, и Владимир Крупин. Да и любой, кто там оказывается. Вот кого бы всеми силами поддерживать — и на муниципальном, и на краевом, и на федеральном уровнях! Настоящий созидатель — Постников, а не „пилорамщики“ с их забугорными консулами! Вот пусть они, либералы, и винятся. Они кормушки себе отхватили, а когда туда миллиарды вывалили, нахапали и за границу смотались. А кого откинули, те сейчас на Болотной площади кучкуются. В советской Империи было много хорошего, что можно было бы перенести в нынешнее время. Но это всё порушили: — образование, социальную сферу, здравоохранение. Да тот же книгооборот! Помнишь, как книги расходились?! Получает писатель на руки десять авторских экземпляров и не забивает голову: остальной тираж его книги распределялся по всей стране! Когда вышла моя первая книга „Братина“, я чуть киоск не своротил! А был выходной. За стеклом книжку вижу, а не могу её в руки-то взять. Тираж 30 тысяч экземпляров. Сегодня даже прозаики так не издаются.

А насчёт предсказаний… Знаешь, я когда-то предсказал войну в Чечне: „Мёртвый русский восходит на холм. / Он не сломлен, но он уже хром, / как железный Тимур-азиат. / У него на плече автомат… Наезжает на запад восток, / отлетает от ветки листок, / и несётся куда то, бог весть… / Мимо слов: „Моя Родина здесь!“ Написал стихи и забыл о них. Куда-то положил. А потом, когда война началась, вспомнил: у меня же про это уже сказано! Так бывает — интуиция срабатывает.

— Раз уж мы заговорили о поэтических предсказаниях: ты был близким товарищем и учеником одного из пророков последнего времени, поэта Юрия Кузнецова, и у тебя есть стихи, написанные после его кончины:

Державно-лермонтовской
мощью
Разбивший вражескую рать…
Россия наугад, на ощупь
Его пытается понять.

Что ты подразумеваешь под „вражескою ратью“? И в чём видишь обнадёживающие знаки, что „Россия… его пытается понять“? И что понять?

— Когда он выпустил поэму о Христе, никто из московских критиков даже не откликнулся. И ему было маленько обидно. Я напечатал в „Дне литературы“ эмоциональный отклик «Ветка Омелы», но всё-таки я же не литературовед. И вот тогда Поликарпыч сказал мне, что его начнут понимать, может быть, лет через пятьдесят. Что касается „вражеской рати“, то помнишь его стихотворение „Маркитанты“? „Было так, если верить молве, / или не было вовсе, — / лейтенанты всегда в голове, / маркитанты в обозе“. Так вот, эти обозники, среди которых Немцов, Чубайс и иже с ними, и есть та самая „вражеская рать“. Одним словом, либералы. Пользы-то от них ведь мало! Миновали двадцать лет либерализма, и к чему пришла страна? Чуть не угробили армию — вовремя Сердюкова убрали. Но, возвращаясь к Кузнецову: институт мировой литературы уже не первый год проводит Кузнецовские чтения. Вот у меня на письменном столе лежит книга материалов ежегодной международной научно-практической конференции „Сын Отечества“, посвящённой творческому наследию Юрия Кузнецова. Один раз даже по каналу „Культура“, тоже обсиженному либералами, показали о том сюжет. И это всё — обнадёживающие знаки, что творчество великого русского поэта будет по достоинству оценено и осмыслено. В том числе и на государственном уровне. А что должна понять Россия?.. Своих пророков-творцов, подсказывающих и показывающих будущее, понять вектор имперской души народа. Кузнецов, если вчитаться, тоже имперский поэт. Даже — когда пишет про ветер: „Одной рукой он гладил её волосы, другой топил на море корабли…“ Россия должна понять своё имперское предназначение через большого русского поэта.

— Ты был одним из лидеров антигельмановского противостояния в Перми. И, собственно, твоя книга свидетельствует о его мотивах. Даже в разоблачительной рифмовке „гельманы-карманы“ в стихотворении „Пермский Речной вокзал“. А в стихотворении „Город“ ты даёшь убийственную характеристику: „Пермь — город на крови“. Потому что: „Хромая лошадь“ у ворот / Голодная стоит. / Сгоревший заживо народ / В ладони Божьей спит“. И на этом фоне — „Проводят фрики фестиваль“. Они и по сей день их проводят. Получается, зря интеллектуальная Пермь противостояла „гельманам-карманам“, раз они процветают и при смене вех? Или ты веришь, что „хорошие поэты, словно гунны, когда-нибудь вновь завоюют мир“?

— Конечно, верю. Но беда в том, что все эти „фрики“ на нашу Пермь беды и притягивают. В народе есть поверье: если ты стал дружить с неудачником, на тебя тоже начинают сыпаться неудачи. Гельман, как ни странно, типичный неудачник. Он где-то сам признавался, что необразован ни в том, ни в другом и ни в третьем, в том числе и в искусстве. Может, это у него новая форма эпатажа? Надо стыдиться этого, а не кричать на весь мир. Кстати, то, что в Перми летят „чирики“ (а они тоже неудачники!), — это следствие того, что они изначально начали водиться с „фриками“. Нас-то не переубедишь, но мне жаль, что власть опять их поддерживает. Или до неё не доходит? Или Москва на Пермь давит? Все эти „фрики“ завязаны с Москвой, с её высшим эшелоном. Ну вот сейчас Суркова выкинули. Надеюсь, что и Медведева тоже выкинут. Почему твердят: „Россия — без Путина!“? Отчего же не без Медведева? Мне он кажется пострашнее, если будет у руля.

— Однажды газета „Звезда“ в свете рождественских чудес нарекла Игоря Тюленева будущим министром Пермского края. Любопытно, что многие наши читатели восприняли эту весть, как реальность, — начали обращаться к тебе как к министру теневого правительства…

— Даже — из Иркутска, из Омска, из Москвы, из Вологды! Например, председатель Вологодской писательской организации Михаил Карачёв недавно спрашивает: „Как тебе там министром-то работается?“ Я его немного разочаровал: „Да не министр я! Это розыгрыш Юрия Беликова!“ Кстати, писатели в Вологде пытаются сейчас хутора возродить, связанные с думами Василия Белова. Вот чем люди занимаются, а не „красными человечками“!

— Тогда на правах теневого министра культуры, что бы ты посоветовал его нынешнему и. о., твоему тёзке и вчерашнему актёру Игорю Гладневу, чьему чтению стихов Пастернака так умилилась одна из устроительниц фестиваля „СловоNova“, литературовед Марина Абашева?

— Я бы ему посоветовал цитировать пермских поэтов — пользы гораздо было бы больше. Ну что Пастернак? Его и в Москве процитируют. Если не хочешь читать Тюленева, прочитай Виктора Болотова. Прекрасный поэт. Есть ведь кого в Перми почитать! Сколько можно носиться с Пастернаком?! Он здесь косил от армии, прятался, потом ещё рога наставил Збарскому, который его принял в гости. Благородный, конечно, поступок: пустили в дом парня, а он… А это тот самый Збарский, который потом Ленина бальзамировал. Так что пусть и. о. повнимательней посмотрит именно на пермскую культуру, а не на привозную, с „фриками“ связанную. Хотя у меня ощущение, что Гладнев опять-таки будет возиться с „фриками“.

— Помнишь фильм „Есенин“, где Безруков в главной роли? А там — эпизод, может быть, наиболее ему удавшийся: Есенин приезжает домой в Константиново и сидит с гармошкой вместе с отцом. Вдруг отец ему и говорит: мол, ты же, сынок, с твоей-то головой уже бы в волости был наипервейшим, а ты всё частушечки строчишь!» У Безрукова-Есенина — такая тоска в глазах: он — великий русский поэт, а отец — про частушечки и волость… Вот твоя родня воспринимает тебя как поэта?

— Некоторые говорят: «Выделиться хочет!» К сожалению, по отцовской линии уральская родня относится ко мне, скорее, так же, как к Есенину в том эпизоде. А вот казачья родня по материнской линии, живущая на Кавказе, напротив, постоянно живо интересуется: как там я и что? Видимо, оттого, что они живут на пограничье, у них чувство Родины острее, они более русские, хотя в них разных кровей понамешано. Я в Ставрополе и Краснодаре со стихами в университетах выступал. И мог убедиться: там девчонки — такие патриотки, что на их фоне наши мужики из того же Пермского госуниверситета выглядят бабами. Я своей кавказской родне книги постоянно посылаю. Недавно опять звонили. И столица ко мне более благосклонна. Может, потому я никак Пермь полюбить не могу?

Беседу вел Юрий БЕЛИКОВ

ПЕРМСКАЯ КРАЕВАЯ ГАЗЕТА "ЗВЕЗДА" от 31 мая 2013 года

Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"
Комментариев:

Вернуться на главную