|
Я еду в Лотошино. С ним связаны юность и зрелые годы великого русского поэта Николая Тряпкина. Светом и любовью, а порой горечью и обидой отзываются стихи Николая Ивановича об этом дальнем уголке Подмосковья. Рядом с лотошинской автостанцией детский сад. Поневоле иду на звонкий ребячий гомон, вдыхаю свежий, пахнущий талым снегом воздух. Несколько минут беззаботно радуюсь за местных ребятишек, которые, по всему судя, чувствуют себя куда вольготней, чем их московские сверстники. Радуюсь, пока мой взгляд случайно не падает на шприц, валяющийся почти у самых ног. Нет, видимо, далеко не безоблачна жизнь и в этом «тишайшем» посёлке. Надо сказать, я приехал сюда не только за лирическими впечатлениями. Моя цель, как ответственного секретаря комиссии по творческому наследию Николая Тряпкина, установить связь с местными почитателями поэта, если таковые найдутся, «прощупать почву» для дальнейшего сотрудничества с лотошинской администрацией, ну и, конечно, встретиться со всеми, кто хранит хоть какие-то крупицы воспоминаний о Николае Ивановиче. Для начала решаю провести маленький эксперимент. На малолюдной Центральной улице спрашиваю первого встречного подростка, знает ли он, где в посёлке улица Николая Тряпкина. Нет, не знает. А про самого поэта что-нибудь слышал? Школьник, уже удаляясь, на ходу отрицательно мотает головой. Средних лет неторопливая женщина более приветлива. «Про улицу что-то слышала», - отвечает она, и достаёт мобильный телефон, чтобы уточнить у кого-то, как туда добраться (вот она, подзабытая в Москве русская доброжелательность!). - Кто такой Тряпкин? Нет, не знаю. Сейчас много улиц в посёлке по-новому назвали. - Во взгляде женщины сквозит недоумение. Ещё двое «опрошенных» тоже слыхом не слыхивали о своём великом земляке. - Я надеюсь, что вместе мы расчистим этот родник, - это уже слова главы Лотошинского района Анатолия Лютенко. Анатолий Анатольевич нашёл-таки несколько минут в напряжённом графике рабочего дня, чтобы поговорить со мной. Я имею кое-какой опыт общения с чиновниками подобного уровня и, честно говоря, на столь доброжелательный приём по своему «вопросу» не рассчитывал. В привычном для главы района мобильном режиме мы пьём чай с бутербродами, обсуждая, что нам сделать для того, чтобы вернуть людям имя, а, главное, творчество Николая Тряпкина. Несколько лет назад в Лотошино уже было кое-что предпринято: назвали именем выдающегося земляка улицу, установили памятную доску у входа в районный Дом Культуры, проводили поэтические встречи, посвящённые Николаю Ивановичу. Правда, в последние годы эта деятельность начала угасать. В нашем разговоре постепенно обозначаются первые вехи предстоящего совместного пути: ввести в курс местного краеведения раздел о поэте, организовать ежегодные тряпкинские чтения, выпускать сборники по итогам этих чтений. А, может быть, замахнуться и на поэтический фестиваль имени Николая Тряпкина? Для начала мне на подмогу выделяют работницу администрации Светлану Владимировну Цыбину. Сразу хочу выразить признательность этой неравнодушной женщине: без её помощи трудно было бы найти людей, которые смогли хоть что-то рассказать о поэте. О тесноте и обиде В местном краеведческом музее, задвинутый в угол, стоит бюст Николая Ивановича. Стенд со сборниками его стихов и вовсе убран в фонды. Поэта «подвинула» выставка детских рисунков. Музей маленький, тесноватый и рассчитывать «на отдельную» мемориальную комнату самому известному лотошинцу не приходится. Ну, что ж, Николай Иванович и при жизни не был избалован просторной жилплощадью. Кстати, с районным музеем связан один эпизод из жизни Тряпкина начала 70-х годов. Эту историю я не раз слышал во время пребывания в посёлке. Вот как её описывает в своей статье местный поэт Анатолий Иванов: «Однажды зашёл я в краеведческий музей, и застал его заведующего Д.А. Снегирёва за изготовлением именного стенда поэту. - Буквально вчера заходил Тряпкин, - рассказал Дмитрий Антонович, - обошёл все комнаты, всё осмотрел, и что ты думаешь он сказал? А вот что: «Навозная лотошинская земля породила одного поэта – и того в музее нет!» Повернулся и ушёл». Видимо, после этого случая появилось стихотворение «В моём селе устроили музей». Надо сказать, к тому времени имя Николая Ивановича уже было известно всей читающей России. Он выпустил несколько поэтических сборников, его стихи печатались в центральных изданиях, звучали на радио. И, конечно, поэт знал себе цену. Тем обиднее ему было небрежение земляков. Он был по-особому странен… Вообще взаимоотношения поэта с народом, из которого поэт, по его собственному утверждению, «не выходил» складывались не гладко. - Относились к нему как-то несерьёзно. - Вспоминает Михаил Сергеевич Лебедев, 20 лет проработавший редактором местной газеты «Сельская новь», - Нередко он был предметом насмешек. Он сам давал к этому повод: его поведение выбивалось из общепринятых правил. Например, он любил прогуливаться по посёлку с большой берёзовой палкой, нередко бывал навеселе. И стихи его немногие понимали. Нам, молодым тогда людям, язык его поэзии казался устаревшим. Страна покоряла космос, а он писал про «какие-то» риги и овины. Это теперь я понимаю, что за одно слово «овин» ему надо памятник поставить. - Общаться с ним порой было большим мучением. И виной тому его сильное заикание, - вспоминает Валентина Андреевна Троицкая, долгие годы заведовавшая местной библиотекой, - бывает, он несколько раз силится произнести одно и то же слово, а я, видя, как он стесняется при этом, сама готова от стеснения сквозь землю провалиться. Ну, и конечно, в нашем сельском, ремесленном краю не многие могли оценить величину таланта Николая Ивановича, простить ему странности. А странности, были, как говорится, ещё те. Представьте себе июнь, горячую крестьянскую пору. С большим трудом удалось собрать около 200-человек в зале местного Дома культуры на выступление Николая Тряпкина и приехавшего из Москвы критика. - Собравшиеся ждут час, другой. Тряпкина всё нет. Я уговариваю людей не расходиться и бегу разыскивать его по посёлку. - Рассказывает Валентина Андреевна, - Вскоре нахожу его величество прогуливающимся по берегу реки с берёзовой палкой. А вот ещё одна история из лотошинской «эпопеи» Тряпкина. Над ней потом долгое время смеялись местные ребятишки. Сочиняя стихи, поэт нередко бродил в Цыганских кустах, названных так за то, что в прежние времена там останавливались приехавшие на ярмарку цыгане. Однажды, в начале 50-х годов колхозницы, убиравшие в окрестных полях сено, увидели низко пролетевший над землёй самолёт. Вскоре кто-то заметил, что в кустах мелькнул человек в белом плаще. Время было тревожное. «Не иначе диверсант!», - решили бдительные колхозницы и бросились с вилами и граблями ловить ничего не подозревающего поэта… Чайная, чайная, место не случайное… В 81 году, когда Тряпкин бывал в Лотошино уже только наездами, появилось стихотворение «Ах, соседи мои!» с такими наболевшими строками: «Всё-то кажется вам, что я самый последний бездельник/Что живу не куском, что даётся вам в поте лица…». Впрочем, живи поэт в другом посёлке или маленьком городке, вряд ли он мог рассчитывать на большее понимание. В крестьянском сознании писание стихов всегда было «пустым делом» (как, например, называл это занятие дед Сергея Есенина). Можно вспомнить и то, как портрет Николая Рубцова оказался на доске позора среди тунеядцев в любимом им селе Никольском. Сам Николай Иванович своим широким поведением иной раз подзадоривал завистливые слухи о «баснословных» писательских деньгах. Приведу выдержку из воспоминаний Анатолия Иванова. «… Я неоднократно встречал Тряпкина в лотошинских злачных местах и всегда со свитой почитателей, громогласно хваливших и его самого, и его стихи. К этому времени Николай Иванович жил с семьёй под Москвой, но в Лотошине проводил летние месяцы. Человеком он был, надо полагать, не бедным, всегда мог угостить, чем и пользовались дружки и приятели… До сих пор перед глазами картинка, увиденная однажды в воспетой им Лотошинской чайной: за столиком, уставленным пивными кружками и «самоварами» (750-грамовыми бутылками) «плодово-выгодного» восседает Тряпкин и нараспев читает стихи, сам себе дирижируя и прищёлкивая пальцами под одобрительные возгласы его «дружков». На эту шумную компанию пялятся зеваки из-за других столиков…». Тише, у нас работает поэт! И всё-таки было в Лотошино место, где Николая Тряпкина ценили за его талант. И, конечно, это место: библиотека. - Читальный зал, когда появлялся Тряпкин, закрывался, чтобы ему никто не мешал. Если мы, школьницы, в такие дни приходили за книгами, нам говорили: «Тише, у нас работает поэт!». Мне казалось, что там в закрытом зале происходит, что-то необыкновенно важное и загадочное. Так с детства у меня возникло благоговейное отношение к Николаю Тряпкину. – Вспоминает библиотекарь Клара Ивановна Телегина. По словам Валентины Троицкой, настольной книгой для Тряпкина был словарь Даля. Часто спрашивал он книги Есенина и своего высокого литературного покровителя Фёдора Панфёрова, долгие годы возглавлявшего журнал «Октябрь». Конечно, неординарная личность поэта сказывалась и здесь. - Помню, зайдёт он, насвистывая что-то, кивнёт и сразу к стеллажам с книгами. Никаких читательских формуляров не признавал. Но мы прощали ему это своеволие, - рассказывает Валентина Андреевна. С особенным теплом вспоминает моя собеседница нечастые литературные вечера, на которых выступал поэт: - Чтобы преодолеть заикание он не читал стихи, а напевал их. В этот момент лицо его становилось одухотворённым, красивым. Особенно запомнилась мне его «Песнь о зимнем очаге»: «… Раздуй лежанку, раздуй лежанку, Слушая эти строки, я невольно погружалась в нарисованные поэтом картины. Казалось, что мы сидим в маленькой лесной избушке, а вокруг воет метель. И это было недалеко от истины. Ведь старое здание библиотеки было деревянным и частенько литературные вечера проходили под гул затопленной печки. Петька, ни хрен, ни редька И первая, и вторая жена Николая Тряпкина были миловидными, интересными женщинами. По мнению Валентины Андреевны, именно стихами Николай Тряпкин покорял женские сердца. Ведь внешне он был довольно неброским человеком. И не случайно обе его жены работали учительницами. Со второй, Риммой (отчества никто из моих собеседников не смог припомнить), связана история, которая ярко высветила характер поэта. Так случилось, что молодая учительница Римма Тряпкина «завалила» целый класс – никто из учеников не сдал выпускной экзамен по английскому языку. Состоялся педсовет, на котором своевольную «англичанку» решили уволить. Разъярённый Тряпкин нагрянул выяснять отношения к завучу школы Якову Зельдину. Слово за слово, в ход пошли кулаки. В драке Тряпкин оказался сильнее. Кончилось всё тем, что поэта посадили за хулиганство на 15 суток. По слухам, выпустили его на следующий день «по звонку» Фёдора Панфёрова. Николай Иванович обиды за здорово живёшь не простил, и по Лотошино пошли гулять строки из его «хулиганской» поэмы. Например такие: «А у Яшки Зельдина голова, как сельдина», или: «Петька, Петька, ни хрен, ни редька!». Последнее, кстати, относилось к Петру Прокофьеву, занимавшему в то время пост 1-го секретаря Лотошинского райкома партии, который в конфликте занял сторону Зельдина. Бродил-таки бунтарский дух в жилах подмосковного поэта! Как тут не вспомнить другие тряпкинские стихи, посвящённые Гришке Отрепьеву: «…Для меня ты, брат, совсем не книга На этой родине московской 12-летний Коля Тряпкин оказался в Лотошино в 1930 году. В своей автобиографии он мимоходом упоминает, что его семья перебралась сюда из соседней Тверской области во время коллективизации. Конечно, в советское время поэт не мог прямо написать, что переехать пришлось, чтобы избежать участи миллионов раскулаченных крестьянских семей. «Это были действительно «московские» места – с бойкой речью, разбитными характерами, с коммерсантскими замашечками. - Вспоминал Николай Иванович. - По всем улицам сновали грузовики, со всех столбов кричали громкоговорители. Посредине села каждое воскресенье шумел рынок, покрикивали цыгане». Вот на примере таких небольших русских поселений наиболее отчётливо видно, как много потеряли мы в 20 веке, и продолжаем терять в 21. «Высоченную белую колокольню», по которой путнику издали можно было обрадоваться селу, снесли ещё в тридцатые. Гибель лотошинской церкви с потрясающей силой описана поэтом в стихотворении «Песнь о российском храме». Красивый усадебный дом князей Мещерских, как, впрочем, почти всё село был уничтожен в грозном сорок первом. Да что дома! За прошедшие 6 с лишним десятилетий численность населения в этом укромном уголке Подмосковья, несмотря на большое число приезжих, так и не сравнялась с довоенной. Казалось бы, что тут сетовать о небрежении к памяти Николая Тряпкина? Тем более, что в Лотошино, в отличие, например, от подмосковного Реутова, где также немало прожил поэт, всё-таки что-то делается, чтобы уберечь от забвения его имя. И всё же с горечью узнал я, что над могилой родителей Николая Ивановича возвышается безымянный крест. Да и место, где они похоронены может указать всего один человек. И всё же с грустью смотрел я на старый бревенчатый домик на бывшей Рабочей улице, носящей теперь имя Николая Тряпкина. В этом доме прожил поэт «добрый десяток» лет. Его строил он в начале 50-х годов «со своим дорогим родителем». И, вот как писал об этом: «Помню, как сидел на крыше, прибивал к слегам свежую, пахучую дранку, а в голове моей роем кружились новые строчки и строфы». Сейчас дом сильно испорчен аляповатой кирпичной пристройкой, сделанной, по-видимому, новыми хозяевами. «Росписи и завитушки», выструганные руками поэта и его отца, поблёкли и того, и гляди исчезнут вовсе. Конечно, трудно надеяться, что не у самого богатого в Подмосковье Лотошинского района найдутся деньги для того, чтобы выкупить этот дом и превратить его в музей. Но ведь Николай Иванович Тряпкин поэт даже не всероссийского, а мирового значения. Осознание подлинной ценности его творчества ещё впереди. Пройдут годы, и не только лотошинцы, но и вся Московская область будет гордиться таким земляком. Так не стоит ли сегодня задуматься всем нам, жителям Подмосковья, о том, чтобы гордость эта не была омрачена сожалением о безвозвратно утерянных следах земного бытия поэта?! Алексей Полубота,ответственный секретарь Лотошино - Реутов |
Где-то за Волоколамском за окнами почти пустого автобуса вдруг начинает веять Россией. Тихие поля обступают дорогу с обеих сторон. Ни самодовольных коттеджных посёлков, ни громоздких складских коробок. Сереет вдали полоска леса, да поднимаются кое-где над простором силуэты полуразрушенных, медленно оживающих церквей. Кажется, что пасмурное молчание неба начинается прямо за окнами автобуса. Тем нелепее первоапрельские потуги ди-джеев, долетающие из кабины водителя.