Петр ЧАЛЫЙ, Россошь, Воронежской области
|
В это просто невозможно поверить. Но – это было. Семьдесят лет назад, 22 июня 1941 года, воскресным утром мирная страна была разбужена взрывами бомб, снарядов. В этот благодатный час сама «природа дышала удивительным покоем и умиротворением». А земля вдруг содрогнулась от взрывов и заполыхала огнём, в котором сгорало всё живое. В это тоже трудно поверить. В небывало страшный миг уверенно прозвучало заявление правительства Советского Союза: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами». Так и случилось – 9 мая 1945 года. А между этими датами – шла война… Дети войны В Советском Союзе в Великой Отечественной войне погибло около 19 миллионов мирных жителей. По 13000 детей, женщин, стариков ежедневно, в каждый из 1418 дней войны… Мы должны в ноги поклониться тем 80 миллионам наших соотечественников, что пережили оккупацию, не сломались, остались людьми. Владимир Мединский. «Война. Мифы СССР. 1939 - 1945».
30 марта 2005 года Президент Российской Федерации Владимир Владимирович Путин подписал Указ №363 «О мерах по улучшению материального положения некоторых категорий граждан РФ в связи с 60-летнем Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов». В нём, в частности, говорится: «…отдавая дань глубокого уважения ветеранам войны, постановляю: I. Установить с 1 мая 2005 г. дополнительное ежемесячное материальное обеспечение: а) …бывшим несовершеннолетним узникам концлагерей, гетто и других мест принудительного содержания, созданных фашистами и их союзниками в период Второй мировой войны, – в размере 1000 рублей… д) бывшим совершеннолетним узникам нацистских концлагерей, тюрем и гетто – в размере 500 рублей». Решение благородное, но, к горькому сожалению, для детей войны и молодёжи тех лет оно обернулось разочарованиями и обидами. Почему и как это происходит? Вглядимся в историю лишь одного воронежского села. * * * Первого июня 1942 года жители донской слободы ещё не знали, что их судьба уже предопределена лично Гитлером в Полтаве, где немецкие генералы вместе с фюрером обсуждали замысел летнего наступления. Им очень желалось расплатиться с Красной Армией за зимнее поражение под Москвой, хотелось сполна рассчитаться окружением и разгромом советских войск на донских степных просторах. Принятыми оперативными директивами, в частности, прямо предусматривалось: «2) достичь Дон от Н. Калитвы до Воронежа». В нашей Новой Калитве война вскоре заявила о себе жутким рёвом скотины. Её гнали набитыми земляными дорогами к речной паромной переправе. Гурты шли один в один. Из разговоров с погонычами выяснялось, что путь ими уже был пройден немалый – полтавские и сумские, харьковские, а теперь воронежские шляхи оставались позади. Следом схоже хлынут военные. Пехота, тележные обозы, машины-полуторки. Люди допытывались у бойцов: «Вы нас оставляете?» «Нет, на переформирование идём. Передышка». Солнечным июльским утром всех заставил всматриваться в небо непривычный гул. То чёрной вороньей стаей с запада летели самолёты. Из сада на взгорье отозвались, «дзявкнули» зенитки. Куда там остановить вражескую эскадрилью. По 18, по 22, по 26 небесных «танков» одновременно утюжили переправу. Бомбы падали, рвались на берегу, на сельских улицах. В дыму пожарищ, в облаках пыли «солнца не стало видно». Женщины, подхватив детишек, кинулись – кто в погреба, кто за околицу, прятались по кручам и оврагам. С десяти утра до самой ночи фашисты бомбили запруженную людьми, лошадьми, техникой Калитву. Вот что запомнилось живым свидетелям той поры. «По ярочкам кровь лилась в Дон». «По темноте вернулись с мамой домой, дедушка корову где-то разыскал. Подоили, молоком вечеряли. Просыпаюсь, светло, бабушка большую миску вареников держит в руках. Тихо в селе, петухи не кукарекают. Сели за стол есть, а на пороге хаты – военный. Говорит не по-нашему, дедушка после объяснит: финн. Солдат в свою сумку, насвистывая, вывалил из миски наши вареники. Бабка в крик, дед остановил её: молчи!» Так началась оккупация. Новая Калитва на полгода оказалась вражеской линией фронта. В одночасье немцы отселили, попросту говоря – выгнали, как скот, жителей нижней приречной части села. Свежеиспечённый хлеб из печи даже не давали вынуть. Большинство приютилось на всхолмье, в уцелевших постройках колхозных и Машинно-Тракторной Станции. Женщины пытались пройти на своё подворье, взять продукты, домашнюю утварь, одёжку. «Стой! Партизанен!» Попадали под арест. Новая власть утверждала новый порядок. Власть представляли комендатура и её комендант, сельская управа и её староста, жандармерия и полиция. В районном центре, таковым была Калитва, и в сёлах, на хуторах восстановили колхозы. Взяли всех жителей на учёт. Заставляли выходить на работу в поле убирать урожай. Тех, у кого была домашняя живность, обязали каждодневно сдавать молоко, яички. Гоняли на берег Дона: по огородам там рыли противотанковый ров, траншеи, блиндажи. Устраивали оборонительные укрепления, ведь за рекой располагались наши, советские войска. На работу шли под конвоем. Без разрешения из села отлучаться нельзя. Ночью ввели комендантский час, предписывавший не выходить на улицу. Шаг в сторону, окажешься саботажником, партизаном. Попадёшь под арест, под расстрел. Приказы были не просто угрозой. На ближнем хуторе Новая Мельница ночью исчезли, будто сквозь землю провалились, немецкие часовые. Фашисты забили тревогу. На пустыре собрали всё население. Толпу оцепили автоматчиками и держали под прицелом на солнечном пекле целый день. От женщин и детишек отделили стариков и мужчин. По одному выдёргивали на допросы. Под плач родных увели к приречному обрыву. От расстрела людей удалось спасти сельскому учителю, знавшему немецкий язык. Он убедил-таки немцев, что местное население тут ни при чём, он видел, что вечером солдаты сами покинули пост, спустились к речке в заросли лозняка и там их, видимо, взяли советские разведчики, появившиеся из-за Дона. Хуторян домой не отпустили. Всех погнали в степь и разместили в овчарнике. Там они обретались до поздней осени под присмотром сначала немцев, а затем итальянцев. Мальчишке Мише, сейчас жителю Россоши Михаилу Васильевичу Кривошееву, навсегда осталась в памяти фашистская шутка. «Немцы-охранники приезжали, сменяя друг друга, на мотоциклах и лошадях. Кони крупнее наших. Разглядываю их, путаюсь тут под ногами. А фриц свернул соломенный жгут, ловко ухватил меня, петлю накинул на шею и поднял над землей. Я задыхаюсь, барахтаюсь, а он не отпускает. Хорошо, бабушка увидела и заголосила. Люди сбежались, подняли крик. Полузадушенного меня кинул немец под ноги в толпу». Держали всех впроголодь. Питались, по существу, подножным кормом. Рядом колосилось пшеничное поле. Рвали и вылущивали колосья, варили зерно. Молотый фураж, старый припас для овец в кладовке обнаружили. Обрадовались. А в Новой Калитве появились саботажники, вредители. Немцы обнаружили, что молоко разбавляется водой. Не проявляли старания люди на принудительных работах. Государственный архив Воронежской области хранит распоряжения оккупационных властей, подобные этому: «31 августа 1942 года. Всем старостам Н-Калитвянской волости. Имеются случаи со стороны населения, связанного с партизанами, порчи телефонной линии, принадлежащей командованию Германских и Итальянских войск. Настоящим объявите под расписку через бригадиров всему населению, что за обрыв проводов кем бы то ни было, порчу оборудования связи, будут расстреливаться заложники того сельского Общества, на территории которого произойдет обрыв или порча телефонной связи». Вредителей начали искать среди комсомольцев и коммунистов. В Новой Калитве карательным отрядом «СС» было арестовано «свыше двухсот человек из числа местного партийно-хозяйственного актива и эвакуированных. Каратели без суда и следствия расстреляли десятки невинных людей». В арестантах была комсомолка Прасковья Фёдоровна Полкопина. «Взяли меня полицаи в середине октября. В камере встречает знакомая Настя Жигайлова. «Чи цэ ты, Паша?» Сидели здесь Хеша Харитонова из хутора Голубая Криница, дедушка Сергей Васильевич Скрыпников, женщина-военврач, сын старосты из села Цапково Игнат, его отец прятал красноармейцев, выбиравшихся из окружения. Дня три держали. Вывели. Машина тупорылая, кузов под брезентом. Нас туда, как котят, кинули. Мама узнала, что меня увозят, принесла фуфайку, платок. Холодно уже, а мне при аресте даже одеться потеплее не дозволили. Оказались мы в концлагере на хуторе Белый Колодец соседнего Богучарского района. Военнопленных держали, как скотину, в открытом базу за колючей проволокой. Нас поместили в хлев, в одной половине которого стояла печка. Дедушка Скрыпников залатал подсолнечными будыльями пролом в стене, мы ему помогали. Всё же теплее. Кормили бурдой. Хлеб каменный, хоть о дорогу бей. Мама приносила передачи. Говорила, что мимо военнопленных невозможно идти. Голодные, кричат, есть просят. Раз в день конвойные итальянцы водили нас в «туалет» – в ближний овражек. Хочешь - не хочешь, будешь терпеть до следующего раза. Меня итальянец попросил написать ему песню «Катюша». Я ухитрилась заначить карандаш и клочок бумаги. Написала записку подружке. Когда передавала маме, заметил офицер, отобрал. А нас начали вызывать на допросы в глубокий блиндаж. Стены плащ-палаткой закрыты. Требовали называть комсомольцев и коммунистов. Я вспоминала тех, кто раньше ушёл на фронт, кто перед оккупацией переправился за Дон – кого уже не было в Калитве. Перед допросами прощались друг с дружкой. Ведь не все возвращались обратно. Среди нас были и мамы с малыми детьми. Малыши, случалось, умирали. От холода и болезней скончалась девочка у Меланьи Васильевны Дубининой, моей односельчанки. Когда со стороны Дона послышался орудийный гул, фашисты забегались. Мы тоже стали готовиться к худшему. Поубивают. Снег растопили в котелках, кое-как обмылись. Выгнали нас на улицу, скомандовали собираться в дорогу. Нашлись санки. Посадили на них четырехлетнего Юру Колесникова. По глубокому снегу, в холод повели нас в сторону железнодорожной станции Кантемировка. В Германию собирались отправить. В селе Первомайском к нам отважилась подбежать добросердечная женщина, сунула мне за пазуху ещё горячий хлеб. Ночевали в школе хутора Атамановка. Холодно, но показалось как в раю. Да ещё люди принесли варёной картошки». «В первые дни оккупации, – вспоминает Анна Петровна Жерновая, – нас, тех, чьи хаты и огороды были на обрыве у самого Дона, поголовно всех выгнали в степь. Жили мы в коровниках на колхозной ферме Сухая Криница в пяти километрах от Новой Калитвы. Покидать сараи запретили. Голодные дети в плач. А мамы нашли брошенную борону, поставили её зубьями на камни. Под бороной разожгут костерок, а сверху котелки в ряд – чем не печка. Рядом на пшеничном поле рвали спелые колосья и варили вышелушенное зерно. Однажды к нам ворвались немцы в чёрной форме. Зачем-то стали рыться в узелках с одёжкой, какую женщины успели прихватить из дому. Одному под руку попалось вышитое чёрно-красным крестиком старинное полотенце. Хозяйка Мария Романовна Красюкова не отдавала дорогой ей рушник, семейная память. Немец поднял оружие. «Маруся, что ты делаешь!» Кто кричал, кто упал на колени. А одна догадливая бабушка заслонила собой Красюкову, кивая на неё, крутила пальцем у виска, мол, у бабы не всё в порядке с головой. Немец, ругаясь, сунул полотенце в свою сумку и ушёл. А у Марии после того случая вдруг временами мутился разум, страшные приступы мучили её до самой кончины. Гоняли взрослых на работы в поле и на рытьё окопов-траншей. Из надсмотрщиков особенно злобствовал итальянец Каприони. Заметит, что кто-то копал землю без особого усердия или останавливался передохнуть, кричал «Форсе!» и безжалостно стегал плеткой. На передовой попадали под обстрелы. А пули и осколки не разбирали, кто свой и кто чужой». …По тихому Дону от села Новая Калитва до станицы Вёшенская разворачивалась боевая операция «Малый Сатурн». Это наступательное сражение, этот прорыв вражеской обороны на большом участке фронта позволит советским войскам поставить победную точку в Сталинградской битве. Всего тридцать три километра отделяло рвавшиеся, казалось, безудержно к Сталинграду отборные немецкие части. Последний удар и – армия Паулюса будет вызволена из окружения. Не случилось. Окружённых оставили на произвол судьбы в «котле», а прибывшие из Франции танки пришлось спешно перебрасывать на север к Дону, чтобы там «латать новые дыры». Новая Калитва, город – так поименуют её в военных сводках, будет освобождена 19 декабря 1942 года. А ещё раньше – в конце ноября и начале декабря – готовившиеся к защите обжитых рубежей фашисты лишат население последнего крова. Людям придется уходить, скитаться в поисках приюта по таким же обездоленным иноземной оккупацией окрестным селам и хуторам. Исход был тяжким. Кому-то удавалось впрячь в санки бурёнку, кто тащил укутанных в тряпьё детишек и необходимый скарб на себе. Одни чудом выжили в этой морозной и огненной сече, другие навсегда бесследно исчезли в кровавой вьюге. А в Новой Калитве ещё на целый месяц с вершин господствующих над окрестностью холмов-высот ощетинится оружием вражеская оборона. Ещё месяц здесь будет полыхать линия огня. От села останутся сплошные развалины. Со второй половины января 1943 года на руинах возрождать жизнь придётся старикам и старухам, женщинам с их детьми – совершеннолетними и несовершеннолетними узниками фашизма. А молот войны продолжит глушить чёрными похоронками – извещениями о гибели на фронте отцов и мужей, братьев и сестёр. Родимая земля надолго останется, будто пороховым погребом с неисчерпаемым арсеналом затаившейся смерти в ржавеющих минах, гранатах, снарядах, таких приманчивых для ребятни. Сколько их, малолетних «сапёров», погибнет, останется искалеченными подранками – не сосчитать.
Схоже невыносимой была жизнь в других ближних и дальних оккупированных сёлах и городах. За неподчинение приказу о выселении с линии фронта гитлеровцы расстреляли и закололи штыками около семидесяти человек, среди них 27 стариков и 18 малолетних детей, в Басовке тогдашнего Белогорьевского, теперь Подгоренского района. Село сожгли дотла. Везде действовал «новый порядок». Фашисты создавали лагеря смерти на всей захваченной территории. Вместе с военнопленными за колючую проволоку попадало и мирное население. Обращались с заключёнными зверски, убивали их. Так, после освобождения Россоши на окраине города, где находился концлагерь, обнаружили «5 ям с трупами убитых и замученных советских граждан. В них – не менее 1500 казнённых красноармейцев и мирных жителей, в том числе женщин и детей».
Эти факты – ответ тем, кто сейчас сеет в умы, прежде всего молодых, подлую мысль. Мол, пановали бы мы сейчас красиво и припеваючи, если бы фашисты победили в той страшной войне. Нацисты разрабатывали и осуществляли другие планы. Земли Советского Союза в Восточной Европе намечали заселять немецкими колониями. «Если мы хотим создать нашу великую Германскую империю, мы должны, прежде всего, вытеснить и истребить славянские народы – русских, поляков, чехов, словаков, болгар, украинцев, белорусов», – говорил Гитлер. Что оккупанты с успехом и делали.
– Я родился 30 сентября 1942 года в селе Карпенково бывшего Евдаковского, ныне Каменского района за колючей проволокой, – рассказывает учитель-ветеран Владимир Петрович Белоусов. – Если точнее, то в фашистском концлагере, расположенном на территории хозяйственного двора колхоза имени Ворошилова. Если ещё точнее - в колхозной коморе. Это амбар на камнях, в котором раньше хранили зерно, а тогда содержали под стражей мою маму со старшей дочерью и односельчанами. Дело в том, что в нашем селе располагались штабы подразделений, частей второй венгерской армии. Потому у нас установили фашисты лагерный режим, организовали концлагерь. Документальные свидетельства на этот счёт имеются в архивах Воронежской области. Никогда в жизни я не обращался в суд, даже близко около здания суда не стоял. Тут же, деваться некуда, пришлось писать заявление о признании меня несовершеннолетним узником нацизма. Собрав немалое число документов – 42, обратился в Каменский районный суд. То, что я испытал там и продолжаю испытывать, не приведи, Господи, видеть даже во сне. Моё заявление рассматривалось уже в течение девяти часов на трёх судебных заседаниях (26.05 – 10.06 – 22.06 2005 года). К приложенным бумагам потребовались свидетели-узники с документами узника. Затем выдвинули новое условие: нужны свидетели из уроженцев начала 20-х годов. А им сейчас уже за восемьдесят лет. Женщин-старушек преклонного возраста опрашивали, так, что они в непривычной обстановке, конечно, терялись. Особенно с пристрастием обращались к заявителям и свидетелям представители Пенсионного Фонда Российской Федерации по Каменскому району. Малейшая неточность в показаниях, что вполне объяснимо, память пожилого человека подводит, и заявителю следует отказ. Я в числе «отказников», хотя с этим не согласен. Моё дело «разбухло» со 115 до 210 страниц. Оно возвращалось на «доработку» из Воронежского областного суда в Каменский районный суд. В ответе на кассационную жалобу Коллегия облсуда повторяет решение районного суда. Несколько фактов к размышлению. Моя родная сестра Белоусова (Фоменко) Нина Петровна, 1939 года рождения, в Красногвардейском районном суде Белгородской области 14.06.2005 года признана узницей нацизма. Из моих односельчан двух сестер в девичестве Панковых – Мария Николаевна Белоусова решением Каменского райсуда попала в число узниц, а Варваре Николаевне Ищенко – отказано. В войну в лагере были они вместе. Ищенко сейчас парализована. Как краевед знаю, что Каменский район был полностью оккупирован фашистами и находился в прифронтовой полосе. Наша территория оказалась плотно заселённой концлагерями. Сразу два размещалось в Каменке, а ещё в Голопузовке, сейчас поселок Тимирязева, в Карпенково, Ольховом Логе, на хуторе в колхозе «Стучи, машина» близ Татарино. В Атамановке располагался карательный отряд гестаповцев со своим лагерем. Содержались в них больше военнопленные, но попадало туда и мирное население. Фашисты не смогли взять узловую железнодорожную станцию Лиски. Рельсовый путь из Харькова на Ростов и Сталинград решили состыковать новой веткой Острогожск - Каменка. На строительство «берлинки», так в народе окрестили дорогу, силой оружия сгоняли тысячи и тысячи советских людей. Проложили её, по сути, на костях. Из Марок и окрестных придонских сёл-хуторов, которые находились непосредственно на линии фронта, выселяли жителей. Старожилы утверждали, что часть из них попадала в концлагеря, располагавшиеся даже в Курской области.
– Знакомишься с очередным Указом, Законом, Постановлением нашей дорогой и родной власти – душа радуется. Молодцы, пекутся о нас, простых смертных, – говорит ветеран-механизатор Нина Александровна Лубкина. – А как до дела доходит, с такой пробуксовкой всё исполняется, что без мощного гусеничного трактора и буксирного троса не обойтись. Моё военное гетто – хутор Переходино, ещё он назывался Яшное, в Ольховатском районе нашей Воронежской области. Двадцать семь дворов, от которых сейчас нет и следа. Я тогда под стол пешком ходила. В памяти сохранились угол в сараюшке и глубокий погреб, куда нас из хат выгнали фашисты. Чёрный хвост дыма за падающим подбитым самолетом. Жуткий холод. Постоянное хотение есть. Кормились ведь дубовыми желудями, тыквой, буряком-свёклой, лесным тёрном. Корову, кур, поросёнка фашисты зарезали и себе в котёл кинули. Картошку забрали. Помню, как мама на коленях умоляла не трогать моего старшего братишку. У итальянца очи бешеные, зло кричал. У него складной ножичек пропал. По рассказам старших знаю, что фашисты, угрожая оружием, насиловали девчат и женщин. Своего отца не помню. Не осталось даже фотокарточки, он не любил сниматься. Призвали его, Александра Прокопьевича Неровного, в армию в первые дни войны. Мама Евдокия Александровна до самой смерти жалела, что вместе с другими хуторянками не пошла попрощаться с ним в село Коротояк за Острогожском, где он в солдатских лагерях ожидал отправки на фронт. Трое малых детишек на руках у мамы, нас не на кого было оставить. Похоронку на отца получили из военкомата почему-то лишь в 1947 году. Нас известили, что он пропал без вести ещё в 1943-м. Но я отца до сих пор жду и люблю. Все свои печали и радости всегда мысленно связываю с ним. «Вот был бы отец жив…» Тяжкое детство, безотцовщина. Работать пошла в четырнадцать лет. Таких нас много. Жили трудно и честно. За погибшего отца никаких льгот не получала. Как же удивилась, а затем и возмутилась, когда в 2005-м году шестидесятилетия Великой Победы, прочла распоряжение Воронежской областной администрации – о единовременной выплате суммы в 300 рублей детям погибших отцов, если их пенсия-заработок не превышает минимальный размер оплаты труда. Боже праведный, хотелось кричать и плакать! Дело не в этих несчастных деньгах, мне и миллионы отца не заменят. Но как же можно не понимать? Причём же здесь пенсия – оценка моего труда во благо государства? Распоряжение власти не одна я приняла – как насмешку. Мы, дети войны, в одном лице её узники. Конечно, хотелось бы видеть к нам уважительное отношение государства. Большинство из нас заслужили право на это своим трудом. Конечно, хотелось бы оставшиеся годы своей жизни прожить достойно. Без хождений, скажем, по судам, на которые нас обрекают.
– Прямо перед нашествием 27 июня 1942 года вражеские самолёты бомбили нашу Старую Калитву Россошанского района, – рассказывает ветеран, учитель истории Иван Дмитриевич Харичев. – На базарной площади погибли односельчане школьник-семиклассник В. Шаповалов, взрослые Т. Зеленская, М. Оксанич, П.П. Свиридов. В начале июля село было оккупировано и оказалось на вражеской передовой. Линией фронта стал Дон. Огороды по взгорью перепоясали траншеями, блиндажами, пулемётными гнездами. Врыли в землю пушки. Под конвоем с лопатами работало мирное население. На колокольне Успенской церкви устроили наблюдательный пункт. В школе открыли госпиталь, а подвал превратили в каземат для военнопленных. Попадали туда за провинности и односельчане. Заменившие в окопах немцев итальянцы в осенние холода выгнали нас из хат в сараи. А затем и вовсе принудительно переселили в ближний тыл – в села Лощину и Терновку. Сказал мягко: переселили. Погнали, как быдло. Мне ещё и годика не было. Знаю об этом лишь по рассказам мамы Марии Харичевой. Нас, а ещё Марию Черноусову и Галину Светличную тоже с малыми детьми определили в Лощину на подворье чьих-то знакомых. Как выжили в этом гетто? В середине января 1943 года немцы и итальянцы оставили Старую Калитву. Крещенским днём две Марии и Галина запрягли в сани общую корову. Уложили убогие пожитки. Посадили трёх малышей и направились домой. А там пепелище: сожжены или порушены хаты, вырублены сады. Кирпичная школа осталась без окон, без дверей… Уничтожены колхозные постройки, мастерские машинно-тракторной станции, магазин. Наш дом фашисты приспособили под гараж – проломили стену и ставили машины. Пожгли деревянные кровати, столы. Не представляю, как зимовали? Откуда у мамы, её подружек силы брались? А война не кончалась. Мне она запомнилась воздушным боем над селом. От самолетного воя бежал прятаться в глубокий погреб. Мой отец принёс с фронта раны и награды. Пришёл инвалидом. Осенью 1945 года увидел он меня, подранка, на больничной койке. Игрались с мальчишками гранатой, я чудом остался жив. Встреча с отцом – на всю жизнь в горле комом. В палату вошёл чужой дяденька-солдат, на плечи накинут белый халат. Я натянул одеяло на голову. Он откинул край, погладил теплой ладонью, сказал: – Ну что, вояка. С победой. …Это моя война. Перечитываю Указ №363 Президента России. Вроде попадаю, как говорят юристы, под пункт первый «а» – бывший несовершеннолетний узник концлагерей, гетто и других мест принудительного содержания, созданных фашистами и их союзниками в период Второй мировой войны. И ежемесячные тысячу рублей к моей скудноватой учительской пенсии стали бы не лишними. Но как в суде доказать о том, что довелось пережить? Маму и её подружек Марусю и Галю смерть свела. Давно проводили в последний путь моих друзей Ваню Черноусова и Ваню Светличного, с кем бедовали вместе в соседнем селе Лощина. Идти к восьмидесятилетним бабушкам, свидетелям живым той тяжкой поры? Таскать их, хворых и недужных, по судам? Рука не поднимается. Я ведь не один в Старой Калитве такой, а бабушек на пальцах можно пересчитать. Да и сам уже с палочкой хожу. * * * Неисчислимые жертвы принёс народу фашизм. Отдавать дань глубокого уважения пострадавшим государство обязано. Подписав Указ №363, Президент поручил правительству Российской Федерации «обеспечить выделение средств на финансирование установленного пунктом I настоящего Указа дополнительного ежемесячного материального обеспечения и определить порядок его выплаты». Порядок выплаты в Новой Калитве, по другим городам и весям нашей Воронежской области, России складывается так. Гражданин должен предъявить в районное Управление Пенсионного фонда РФ справку о том, что он является бывшим узником нацистских концлагерей, тюрем, гетто и других мест принудительного содержания. Местные архивы в этом случае человеку мало помогут: документы об оккупации чрезвычайно скудны, списки концлагерей, а тем более «других мест принудительного содержания» неполны. Человеку остаётся одно: искать свидетелей и обращаться в суд. Если изложенные ими сведения оказываются убедительными, то нужный документ заявитель получит. В Новой Калитве спустя год после Указа лишь 18 человек из 162 сумели в судах доказать, что они являются «несовершеннолетними узниками фашизма». Кому-то повезло: есть архивные сведения о существовании концлагеря, живы свидетели. Кто-то характером настойчивей, тоже добивается справедливости так, как сам считает нужным, в меру своей совестливости. Кто-то греет руки в этой бюрократической неразберихе, предлагает платные услуги за оформление документов. Кто-то безнадёжно машет рукой, решив, что власть и государство в её лице не впервой «пидмануло, пидвело». Обиженные стучатся в «кабинеты власти», пытаются втолковать, что «фашисты не выдавали нам справок о принудительном содержании в местах заключения под стражу. Ведь неужели никому не понятно, что на всей оккупированной территории люди жили в режиме концлагеря!..». Обижены дети войны, ведь большинству из них достались «непосильная горькая старость, унижающий звон медяков». Разрекламированное повышение пенсий опережающее съедается узаконенным ежегодным ростом стоимости энергоносителей – электричества, газа. Следом неостановимо скачут цены на продукты питания, лекарства, жилищно-коммунальные и иные услуги. Так рушится надежда в благополучный более или менее завтрашний день. Потому в Воронежской области и других регионах страны создаются общественные организации «Дети военного времени». Ветераны заявляют о том, что будут добиваться принятия Закона о социальной поддержке детей войны. Кстати, подобные законы, говорят, уже есть в Азербайджане, Белоруссии, Казахстане, Украине. * * * Не всегда добрым помощником в серьёзном разговоре злость. Случается и она переполняет человеку душу. У Виктора Ивановича Книевского, жителя воронежского села Дерезовка Верхнемамонского района, обида выплеснулась на лист в стихах. Куда податься узнику войны? |
|