А все дело в том, что одной из своих программ Аксаковский фонд определил поддержку градообразующих оборонных заводов Урала, которые вот уже больше двух десятилетий переживают труднейшую в своей истории пору. Лево–либеральные демократы, приведшие к власти Ельцина и замутившие голову части народа, упорно вбивали мысль, что нам больше никто извне не угрожает и потому оборонные заводы надо перепрофилировать, например, в торгово-развлекательные центры или сломать на металлолом.. Недавно мой друг выдающийся полярный летчик, заслуженный летчик–испытатель и испытатель космической техники Герой Советского Союза В.П.Колошенко, с которым нам из-за развала ССОР не удалось осуществить полет вокруг земного шара на вертолетах через два полюса, рассказал мне обстоятельства смерти Петра Дмитриевича Грушина, принадлежащего к плеяде всемирно известных российских конструкторов-ракетчиков, таких, как С.П.Королев, М.К.Янгель, Н.Челомей, В.П.Макеев, родоначальника никем не превзойденной отечественной школы разработки зенитных управляемых ракет, действительного члена Академии наук, Дважды Героя Социалистического Труда, кавалера семи орденов Ленина, лауреата Ленинской и Государственной премий… В трудные 90–е годы прекратилось финансирование его знаменитого КБ «Факел» по проектированию ракет «земля-воздух». Исчерпав все возможные и невозможные средства по спасению КБ, П.Д.Грушин стал добиваться приема у Б.Н.Ельцина. Под всякими предлогами прием несколько раз откладывался. Наконец его пригласили в Кремль. В. П. Колошенко остался дожидаться результатов визита у П.Д. Грушина на даче в Переделкине. Несколько часов ожидания в приемной: «Президент занимается с документами». Наконец пригласили.

- Ну что пришел? – не вставая навстречу, не протянув руки, даже не глядя на всемирно известного ученого и конструктора, грубо спросил Ельцин.

Растерянный от такого приема, П.Д.Грушин попытался представиться: может, неправильно доложили..

– Да знаю, знаю, кто ты, докладывали. Я спрашиваю, зачем пришел? Только коротко.

– Прекратилось финансирование моего КБ.

– Нет денег, вот и прекратилось.

– Но остановились разработки новых ракет…

– Твои ракеты больше не нужны. Больше у нас нет внешних врагов. Остались только внутренние, вроде Зюганова. А с ним мы без твоих ракет справимся. Сейчас у нас будет развиваться фермерство, делай грабли.

– Но наша специализация – не грабли. У нас сверхточные станки, рабочие, каждый из которых равен профессору…

– Не можешь грабли, делай лопаты.

– Но…

– Я сказал: не можешь делать грабли, делай лопаты. Все, свободен, иди, мне некогда.

Ночью у Петра Дмитриевича случился инсульт, а утром он умер…

К чему все это привело, известно. В результате «войны» с грузинской армией. которую не иначе как опереточной не назовешь и победой над которой наш президент так гордится, чуть ли не как победой в Сталинградской битве, можно судить, во что превратилась наша армия и чем она вооружена. О чем говорить, если командующий группировкой выехал на Грузинскую войну на уазике, у которого по дороге то и дело отваливающиеся части приходилось прикручивать проволокой.

Так вот на одном из последних вечеров из цикла «Тепло Аксаковского дома» гостями Мемориального дома–музея С.Т.Аксакова в Уфе были генеральный директор Приборостроительного завода из г. Катав-Ивановска, член Попечительского совета Аксаковского фонда Динар Равильевич Сагдетдинов, где несколько лет назад в День защитника отечества фондом был организован благотворительный концерт, и генеральный директор Приборостроительного завода из до сих пор закрытого города Трехгорного Михаил Иванович Похлебаев (все оборонные заводы страны, независимо от выпускаемой продукции, хотя большинство из них давно рассекречены, по прежнему по традиции называются приборостроительными). Так вот если на Катав–Ивановском приборостроительном действительно изготовляют приборы – навигационное оборудование для военно-морского флота, то основной продукцией, «приборами» Приборостроительного завода в Трехгорном являются ядерные боеприпасы, то есть боеголовки к авиационным бомбам, стратегическим, крылатым ракетам, ракетам подводного старта, и «мозги» к ним, что до последнего времени было строжайшим секретом. На вечере «Тепло Аксаковского дома» Михаил Иванович Похлебаев попросил провести День Аксаковского фонда в Трехгорном в рамках празднования 55-летия выпуска первой продукции завода, первого «прибора», который был ни чем иным, как первая серийная советская авиационная атомная бомба РДС-4, в целях секретности она получила ласковое имя «Татьяна». Это та самая «кузькина мать», которой грозил Америке, колотя туфлей по трибуне ООН, Н.С.Хрущев. Этот факт у многих вызовет удивление: считалось, что все наше ядерное оружие делается в Арзамасе–16. Первоначально так и было, Но взрыв состава с обыкновенным тротилом на железнодорожной станции Арзамас заставил задуматься: в случае атомного взрыва в результате аварии или диверсии, взрывная волна докатится, все сметая на своем пути, в одну сторону до Москвы и перемахнет ее, а в другую – до Урала, сметая на своем пути Горький, Куйбышев, Казань, Уфу… Потому оставляя в Арзамасе теоретические разработки (пусть иностранные разведки считают, что все ядерное оружие по-прежнему производится в Арзамасе-16), стали искать место для нового завода, которое отвечало бы сразу нескольким требованиям: было удалено от границ и в то же время было удалено от самых жизненно важных центров страны, но в то же время в относительной близости от крупных железнодорожных и автомобильных магистралей. Чтобы в целях сверхсекретности оно было спрятано подальше от посторонних глаз в глухой тайге, и не просто в тайге, а и в глубокой горной котловине, чтобы в случае аварии, мало ли что, ведь все делалось впервые, взрывная волна, ударившись в окружающие горы, ушла вверх. В результате было выбрано место в горной тайне недалеко от старинного южно–уральского города Юрюзань. И несколько раз менявший свое имя заводской поселок, а затем город в конце концов получил нынешнее название: Трехгорный, потому что лежит он в долине меж трех горных вершин: Завьялихи, Шуйды и Бархотины.

Город Трехгорный только недавно появился на географических картах, до того он был засекречен, и за пятьдесят с немногим лет своего существования много раз менял свое название. Вот только некоторые из его «имен»: п\я Г-4146, п\я 17, склад №933 Главгорстроя СССР, «хозяйство Володина», Златоуст–20, Златоуст– 36, хотя от истинного Златоуста он находится в 100 километрах . Город Трехгорный по–прежнему входит в систему закрытых городов России. Мне скажут: ну и что, что он закрыт, со спутников сейчас все можно увидеть. Все, да не все. Над ним накинут своеобразный космический зонт, и, например, спутниковые навигаторы показывают на месте Трехгорного мутное размазанное пятно. Я родился недалеко от этого до последнего времени почти виртуального города, в нем жили некоторые мои дальние родственники, но, выезжая оттуда в отпуск, а некоторые имели право на выезд только через пять или даже десять лет, они молчали как рыбы, да и, надо сказать, они сами мало что знали, рабочий одного цеха не имел право зайти в соседний цех, и большинство рабочих понятия не имело о конечном выпускаемом продукте, и единственное, что мы знали, что они живут и работают в «запретке», и единственным адресом этого почти виртуального города был номер почтового ящика, который тоже менялся, и я даже думать не думал, что почти рядом с моим селом, недалеко от легендарной горы Иремель, куется ядерный щит России, тогда еще Советского Союза.

На зов Аксаковского фонда откликнулись самые верные его друзья, чувствуя особую ответственность, ведь без преувеличения можно сказать, что люди, живущие в этом городе, так или иначе связаны с производством «приборов», благодаря которым была предотвращена третья мировая война, эти «приборы», ставшие результатом неимоверного, порой героического труда тысяч людей, заставили образумиться многих «друзей» России. Загадочность поездке придавала процедура оформления документов на въезд в город, данные паспортов были затребованы заранее для проверки, нас неоднократно предупредили, что недопустимы никакая ошибки, вплоть до не там поставленной запятой. Потому как власть ген. директора Приборостроительного завода распространяется только на заводское производство, а охрану завода, города, предотвращение утечки секретной информации, иначе говоря, режим, осуществляет другая не подвластная ему структура, у которой свои железные правила, с подчиненной ей воинской частью.

Не доехав до г. Юрюзани, автобус с напряженной федеральной трассы А-5 свернул вправо на асфальтовый проселок и оказался единственным транспортным средством, бегущим по нему. Впереди перед нами над горными увалами возвышался огромный серебряный шар, который наиболее впечатлительные и грезящие встречей с инопланетянами, принимают за «летающую тарелку», я уже знал, что это водонапорная башня Трехгорного. Через десяток километров моих спутников несколько насторожил первый КПП, но через него мы проехали беспрепятственно, казалось, никого на нем не было, шлагбаум перед нами поднялся автоматически, но через сотню метров впереди появился щит: «Иностранцам проезд запрещен», а за ним – бетонные надолбы антитеррора и еще через километр мы подъехали к одному из городских КПП, который представлял собой коридор из автомобильных и пешеходных шлюзов. Нам предложили выйти из автобуса, сдать паспорта и ждать под внимательным присмотром сразу нескольких вооруженных пистолетами солдат. Мои спутники хоть и ожидали нечто подобное, но все равно несколько растерянно рассматривали расходящиеся от КПП в обе стороны несколько рядов колючей проволоки, между двумя внутренними рядами тянулась классическая мелко вспаханная пограничная полоса, какие раньше были на границах СССР, и вдоль ее справа к КПП приближался пограничный наряд из четырех солдат в полном боевом облачении и не с короткими уже привычными нам милицейскими автоматами-пукалками, а с тяжелыми армейскими калашами. Нас по одному начинают вызывать, все вроде бы идет нормально, но паспорт Татьяны Мамедовой вдруг откладывают в сторону, при этом что-то кому-то говорят по телефону, и мы не просто зависаем на КПП, и нам объявляют, что у Татьяны в паспорте временная прописка, а с временной пропиской въезд в Трехгорный категорически запрещен. Пришлось звонить генеральному директору завода. Наконец минут через двадцать загорается зеленый огонек, и Татьяне предлагается подойти. Облегченный вздох: ей отдают паспорт, а она проходит сквозь пропускной шлюз…

- А назад-то вы меня выпустите? – вдруг останавливается она. Я оставила с няней маленькую дочь

- Ну раз осталась маленькая дочка, то выпустим, - улыбнулся дежурный офицер.

Темпы строительства завода были фантастическими. 24 января 1952 года председатель Совета Министров СССР И.В.Сталин подписал Постановление по строительству на Южном Урале завода №933 по производству ядерных боеприпасов, директором строящегося объекта и будущего завода назначался директор завода по производству ядерного оружия. №551 в г.Арзамас-16, бывший выпускник Ленинградской военно-технической академии, что любопытно – ружейно-пулеметного отделения, Константин Арсеньевич Володин, в Великую Отечественную командир стрелкового взвода, аскет, получивший за свою честность и суровость два прозвища: «хозяин» и «дед». Только такой человек мог поднять людей на этот, несомненно, не только трудовой подвиг. И уже к 1 августа 1955 на заводе были изготовлены две авиационные ядерные бомбы РДС-4 с конспиративным ласковым названием «Татьяна». Это все стоило неимоверного труда десятков тысяч людей, в том числе заключенных. В апреле 1952 года в район строительства в глухую уральскую тайгу прибыл первый батальон военных строителей, на которых ложился основной груз будущей гигантской стройки, два трактора, 10 автомашин, 10 лошадей, и 7 мая этого же года будущий директор Приборостроительного завода Константин Арсеньевич Володин, имя которого ныне носит одна из главных улиц Трехгорного, а неказистый обшарпанный письменный стол из ДСП, который, как бесценная реликвия хранится в заводском музее, подписал приказ №1: «С сего числа приступил к исполнению своих обязанностей на месте».

Курировал строительство лично Лаврентий Павлович Берия, ответственный за атомный проект страны. Среди старшего поколения до сих пор ходят легенды о его посещении места будущего завода, в том числе и о его интересе к местным красавицам, и теперь уже не разберешь, где правда, где – вымысел.. Да, как и все подобные объекты в стране Советов, завод и город строили, по крайние меры рыли котлованы под фундаменты и возводили стены, кроме стройбатовцев, тысячи заключенных, причем (в целях той же секретности) со сроком заключения не менее 15 лет, преимущественно же с максимальным тогда сроком - в 25 лет. Даже я застал эти тюремные этапы с решетками и колючей проволокой на окнах железнодорожные вагонов. Уже будучи уфимским студентом-первокурсником, приезжая к родителям в город Юрюзань, куда они были вынуждены переселиться от великой нужды в расхваливаемое ныне левыми либералами хрущевское лихолетье, ударившее по российскому крестьянству, пожалуй, не в меньшей степени, чем раскулачивание в 30-е годы, на станции Вязовой я не раз бывал свидетелем жутковатой разгрузки этих вагонов. У прижатой к горам рекой Юрюзань железнодорожной станции не было места для тупиков, и эшелоны с заключенными разгружали прямо с первого пассажирского пути, оцепив привокзальную площадь вооруженными автоматами солдатами с рвущимися с поводков собаками. Зрелище это было не из легких даже по тому времени, скольким человеческим трагедиям были немыми свидетелями будущие завод и город. Людей не жалели: ни заключенных, ни вольных. Но чтобы не стать озлобленно жестокими к тому времени, нужно помнить, что поджимали сроки, президентом США Эйзенхауэром была подписана доктрина: в случае любого конфликта с СССР применять ядерное оружие, нужно было во что бы ни стало успеть, догнать Америку в обладании ядерным оружием. И не надо забывать, что Америка никогда не была и не будет нашим другом, всякие уступки ей, будь то горбачевские или ельцинские, попытки лобызаться по-братски, а на самом деле по-лакейски, обертывались для нас бедой, и ныне мы, обласканные посулами, не впадаем ли в некую эйфорию, складывается впечатление, что наши вожди не понимают или делают вид, что не понимают, что в Америке все решают не в Абама, не Буш, а те тайные силы, которые за ними стоят, а у них одна мечта: уничтожить Россию. Нужно было успеть. И потому отдельные человеческие жизни были не в счет. Все было в истории Трехгорного, в том числе восстание заключенных, которое было жестоко подавлено. Требование восставших было одно: чтобы охранные части МВД заменили частями Советской армии. Но что поразительно, в самом начале параллельно с крайне необходимой баней строили клуб, наверное, не он был нужен в самую первую очередь, еще не было жилья, жили скученно в бараках, но уже работала музыкальная школа. Строили в нарушение инструкций, думали о детях, о будущем.

Несмотря на огромный объем работ, который скрыть было нельзя, были приняты беспрецедентные меры секретности, чтобы завод, еще не начав работать, не был уничтожен, в том числе ядерной бомбардировкой. Это в полной мере удалось осуществить, если мои родственники, живущие в г Юрюзани, в 7 километрах от завода, до последнего времени не знали, что производится в «запретке», «по большому секрету» был пущен слух, что ракеты. В целях секретности КГБ было сделано предписание рабочих набирать не ближе 50 километров . И на первых порах многие из них, имеющие отношение непосредственно к производству ядерного оружия, в главном - свободе передвижения мало отличались от заключенных: многие годы они не имели права выезда из города, что уж там говорить о заграницах. В этом смысле любопытны воспоминания Анатолия Геннадиевича Когана, после окончания Ленинградского инженерно-строительного института, получившего направление на будущий завод:

«Я приехал на будущий завод 10 августа 1952 года вместе с Арефьевым Юрием Ивановичем и Разиным Иваном Семеновичем. До этого конец июня и весь июль мы жили в Москве. Нас засекречивали, гоняя по явочным конспиративным квартирам, проверяли. На Урал мы ехали, согласно инструкции, в разных вагонах. Мы с Арефьевым – в плацкартном вагоне, Разин И.С. – в купейном, а директор Володин К.А. – в другой вагоне, где-то в начале состава. Мы были предупреждены о месте высадки из поезда, что за одну, две остановки к нам в вагон придет человек и скажет, когда выходить. И вот в Кропачево зашел человек небольшого роста, как мы потом узнали, Гусев А.В. и сказал, что нам на этой остановке выходить. Все это сказал шепотом, чтобы никто не слышал. Билеты наши у проводника он взял сам, чтобы не оставлять следа. Мы были ошарашены, быстро покидали студенческие одеяния в деревянные чемоданы и спрыгнули на перрон. Через две-три минуты опять подошел этот человек и сказал, чтобы мы быстро садились в этот же поезд и ехали дальше до особого его указания… На станции Вязовая появился тот же Гусев и помог нести вещи директору Володину к машине. Затем Володин, Разин и Гусев уехали, сказав нам, чтобы мы сидели и ждали, за нами придет машина вторым рейсом через один-два часа.

Мы с Юрой без продуктов питания сели на чемоданы и стали ждать, делясь впечатлениями и воспоминаниями моментов, где мы нарушили инструкции. Через два часа приехал за нами «Козел» ГАЗ-67 и повез нас, как оказалось, в город Юрюзань. У речки между Вязовой и Юрюзанью водитель остановил машину, чтобы долить воды в систему охлаждения, она у него закипела. Ехали молча, у ручья разговорились с шофером, на что по инструкции не имели права. Но инструкцию нарушил он. Первый заговорил и предложил купить у него часы. Находясь под накачкой инструкций, не сговариваясь, мы с Юрой оба отказались, про себя подумав: «провоцирует нас».

Приехали мы на центральную улицу Юрюзани. Гусев отвел нас в комнату, где не было ничего, кроме одного стула, и сказал: «Из квартиры не выходить, чтобы вас никто не видел. Я за вами приеду, когда получу указание, что с вами делать дальше». И уехал. Мы с Юрой просидели еще три часа, в комнату вошли двое: водитель и высокий, загорелый симпатичный мужчина (как потом стало известно, помощник директора завода по кадрам Никитин Виктор Иванович). Поздоровались, затем он стал нас инструктировать: «Сейчас я вас поведу в столовую, накормлю, а оттуда отвезу на квартиру, где будете жить. Выходить отсюда по одному, водитель первый, держать дистанцию друг от друга в 100 метров , в столовую зайти по одному, садиться за разные столы, друг в другом не разговаривать, делать вид, что незнакомы. Так дошли до столовой (пельменной, что напротив клуба, бывшей церкви), слюни текли при ароматном запахе пельменей. Наелись, как говорят, от пуза, и опять же в том же порядке по одному с дистанцией в 100 метров двинулись на квартиру по ул. Кричная. Там на месте получили указание: отдохнуть, привести себя в порядок, и на следующий день водитель Новиков утром повез нас к хозяину…»

Как я уже говорил, в целях секретности заводской поселок, а потом город несколько раз менял название, И надо сказать, что знаменитый разведывательный полет Пауэрса над Уралом осуществлялся из-за этого завода, основным его заданием было – во что бы то ни стало пролететь в районе этого таинственного объекта. Кстати, Пауэрса могли сбить в районе Трехгорного, даже на подлете к нему, но был дан приказ средствам ПВО, как и самому городу, затаиться: ну, бараки и бараки в лесу, раз вокруг них нет средств ПВО, значит, ничего важного там нет. И уже только после Трехгорного был дан другой приказ: уничтожить во что бы то ни стало.

Особую страницу в судьбе Трехгорного занимает Чернобыльская трагедия. В первые же часы беды в ядерное пекло были направлены лучшие специалисты завода по радиационной безопасности, на заводе были срочно сконструированы и изготовлены тысячи индивидуальных дозиметров, с которыми работали ликвидаторы аварии, благодаря только этому были спасены многие сотни человеческих жизней. Чернобыльская катастрофа, нечего скрывать, увеличила количество могил на кладбище Трехгорного

Не для красного словца писалось и говорилось: Урал - становой хребет страны! Так было на самом деле, начиная с XVIII века, здесь ковалось оружие России. Из поколения в поколение гордились этим. И именно уральские рабочие династии наиболее других экономически и нравственно пострадали во время так называемой перестройки. Моя родная деревня Михайловка, мой родной Малояз были окружены «запретками», мы тоже чувствовали себя причастными к тому, что там делалось, и гордились этим. Я помню, как однажды около нас, деревенских ребятишек, остановился сверкающий черный лимузин, мужики из него и с других машин с бреднями отправились на Юрюзань, и наш ровесник-мальчишка великодушно разрешил нам потрогать фантастическую машину. Как теперь понимаю, это был сам первый директор тогда строящегося завода легендарный Константин Арсеньевич Володина, больше, как я потом выяснил, ни у кого в округе не было правительственного лимузина. Ночью у нас часто на юге над горами полыхало небо и что-то грохотало, летом это можно было принять за грозу, порой за грозу и принимали, но гроза не могла греметь в течение почти всей ночи, не приближаясь, не удаляясь, а на одном месте, по слухам, это под городом Усть-Катавом испытывали ракетные артиллерийские установки, а для конспирации Усть-Катавский завод выпускал трамваи. А во время Великой Отечественной войны в Усть-Катаве испытывали танковые пушки, боевыми снарядами и болванками стреляли в скалу прямо рядом с железной дорогой, у моего родственника, тогда тринадцатилетнего испытателя оружия, взрослые мужики были на фронте, задремавшего на ходу от усталости, оторвало замком затвора пушки часть ладони. Ныне, проезжая по железной дороге, люди не догадываются, что испещренная скала – это следы тех военных испытаний. Неплохо было бы, если бы на скале появилась мемориальная доска.

Поговаривали, что в «запретках» живут как при коммунизме, или почти как при коммунизме. От «запреток» и нам, живущим «при социализме», правда, того еще без человеческого лица, которое обещал подарить нам небезызвестный артист разговорного жанра М.С.Горбачев, что-то перепадало: бомбы – бомбами, а у торговых организаций закрытых городов был свой план, и его нужно было выполнять, а чтобы получить премиальные в конце квартала или года, их нужно было перевыполнять, и в г. Юрюзани и в окрестных деревнях этого времени ждали как манны небесной. Пусть очень редко, но порой и до нашего Малояза добирались промтоварные и продовольственные автолавки, и мы тогда впервые узнали вкус апельсинов и мандаринов, венгерского консервированного горошка, болгарских соков, теперь мы все это снова забыли, правда, уже по другой причине: заманенная сладкими халявными посулами–пряниками в капкан Евросоюза Болгария теперь сама ест турецкие помидоры. Страна заботилась о «запретках». Но когда обрушились на Россию тяжелые перестроечные времена, положение российского люда в «запретках» стало покруче, чем во всей стране, заводы «запреток» были градообразующими, и кроме оружия там ничего не делали. А в Трехгорном, может, стало круче, чем в других «запретках», потому как, чтобы выжить, продавая оружие направо и налево, всем, в том числе и фашистам и коммунистам, только не своей армии, мы еще не докатились до того, чтобы продавать на сторону ядерное оружие. Оно и спасло страну от окончательного развала и откровенного военного вторжения, под предлогом контроля за нашим ядерным арсеналом. Это реальность была очевидной, потому как врагам России, как во вне, так и внутри, а внутренние были пострашнее, сейчас многие из них немного притихли и хорошо устроились во всевозможных бизнес- и даже правительственных структурах, и главный удар был нанесен по этим закрытым городам. И если рабочие и инженеры других оборонных заводов не закрытых городов теперь промышляли как соловьи-разбойники торговлей или извозом на федеральной трассе М-5, (до сих пор торговые «лас-вегасы» процветают в Челябинской области около городов Аши, Сима, Кропачево), то жители Трехгорного и этого не могли себя позволить, закрытый режим не был снят, и вчера гордящиеся своей закрытостью, они вдруг стали на положении заключенных: не подработаешь извозом, продажей китайского ширпотреба на трассе, которая теперь называлась не иначе, как Дорога Смерти. И именно в эту тяжелую пору город стал называться Трехгорным. 23 августа 1993 года глава администрации города Лубенец Н.А. подписал постановление о переименовании города Златоуст-36 в город Трехгорный. О том тяжелом времени говорят страшные цифры статистики: в 1993 году в городе бракосочеталось 196 пар, а развелось 212, дети еще рождались, но число родившихся уже догоняло число умерших: 233 человека. 5 июня 1994 года на праздновании 40-летия города были объявлены новые Почетные граждане города, а 11 августа на городской профсоюзной конференции по коллективному договору на первое полугодие 1994 года дано согласие дирекции завода на переход работы завода на 3-дневную неделю. А 15 августа началось массовое увольнение пенсионеров по сокращению штатов с правом получения в течение 6 месяцев пособия по среднемесячному заработку. А уже 27 октября на городской площади состоялся митинг протеста против ухудшения жизни трудящихся завода, города, в нем приняло около 3 тысяч человек, то есть каждый десятый. 3 ноября рабочие наконец- то получили зарплату за август и сентябрь: 14-15 ноября на завод должен был приехать министр атомной энергетики В.Н.Михайлов, и, если бы рабочие перед его приездом не получили зарплату, лучше бы ему не появляться в городе.

А у КПП города неиствовали народные избранники разных уровней, вплоть до депутатов Госдумы, размахивали мандатами, не секрет, что некоторые из них зарплату получали не только в России, доверчивый российский народ, не имея опыта, избирал чаще всего всплывший на перекатах народной судьбы мусор, а то откровенное дерьмо (впрочем, в этом смысле мало что изменилось), тут же крутились всевозможные борцы за права человека и правозащитники, требовали немедленно открыть город и рассекретить производство завода. Порой привозили с собой явных сотрудников иностранных спецслужб, пытались силой прорваться через КПП, дело чуть не доходило до предупредительных выстрелов в воздух.

Не самые лучшие времена завод и город переживают и сейчас. Как я уже говорил, большинство оборонных заводов ныне выживают, укрепляя обороноспособность других государств, порой потенциальных наших противников. Но мы, повторяю, еще, к счастью, не докатились до того, чтобы продавать ядерное оружие, потому у Трехгорного нет спасительных иностранных заказов. Нам по-прежнему твердят, что нам больше никто не угрожает, прежние уступки Америке нас, кажется, ничему не научили: в свое время, наслушавшись ласковых обещаний, наши вожди уничтожили легендарную межконтинентальную ракету СС-20, которую за рубежом в страхе называли «сатаной», а Америка в ответ ничего не уничтожила из своего ракетно-ядерного потенциала. Хотя, конечно, в принципе не должно вообще существовать такого производства, и жители Трехгорного мечтают об этом времени и ищут заводу новые, сугубо мирные задачи. И глубоко символично, что наряду с ядерным оружием здесь налажено уникальное производство покрытий церковных куполов из специальных сплавов, которые до этого применялись только в космической и ядерной промышленности.

Еще в самом начале своего существования наряду с производством ядерного оружия на заводе осваивали, к примеру, производство уникального художественного Каслинского чугунного литья, как бы предвидя, что сам Каслинский завод в «перестройку» попадет в руки бандитов, в конце концов, несколько раз перепродавая из рук в руки, его уничтожат, а оборудование сдадут в металлолом. На заводе в Трехгорном уникальный музей каслинского литься, может, подобного больше нет в России, в нем больше 400 экспонатов. Идея его создания принадлежит бывшему главному инженеру Александру Георгиевичу Потапову, впоследствии ставшему генеральным директором, Героем Социалистического труда, лауреатом Ленинской премии, человеку уникальному, считающему, что чтобы человек ни делал, он должен приобщаться к прекрасному. При нем город обрел детские сады, школы, библиотеки, дворец культуры «Икар» детский оздоровительный лагерь в Крыму….Созданием музея каслинского литья на заводе убивались сразу два зайца: люди приобщались к прекрасному, и немногочисленным прорвавшимся на завод гостям завода показывали этот музей и говорили, что это основная продукция завода, а все остальное – так разные мелочи… А создавался музей так. Представитель завода ехал по музеям страны, начиная с Эрмитажа. И там интересовался каслинским литьем.

– А есть ли у вас что в запасниках? – спрашивал он.

– Есть, но требует реставрации. А у музея на реставрацию нет денег. К тому же в стране утеряна технология каслинского литья.

Тогда он говорил:

– Давайте мы вам отреставрируем, только при условии: копию сделаем себе. У нас есть такие мастера.

Такие мастера действительно были. Надо ли говорить, что на завод отбирались лучшие из лучших рабочих и инженеров самых разных специальностей, и подковать блоху тут считалось – раз плюнуть.

Город поразил своей чистотой. Особенность города: стояла жара, ей нипочем была закрытость города, и, глядя на показания термометра на площади перед дворцом культуры «Икар», я обратил внимание на соседнюю мерцающую цифру и не сразу сообразил, что она показывала уровень радиации. Ниже на щите объявлений афиша: «У нас в гостях Аксаковский фонд. Вечер русской песни и русского романса. Вход по пригласительным билетам».

Зал был полон. Как потом выяснилось, пригласительные билеты выдавались прежде всего ветеранам завода в качестве подарка, люди устали от телевизионной попсы и бесконечной стрельбы. Но в зале было много и молодежи. Я видел, что наши артисты волновались, хотя что вроде бы волноваться: к примеру, заслуженный артист России Владимир Белов только что прилетел со своего концерта из Твери, а перед Тверью был Волгограда, а до того он многие годы был солистом Башкирского государственного тетра оперы и балета и Пражской оперы, а народный артист Башкортостана Вахит Хызыров только позавчера прилетел из Петербурга, где пел в знаменитом концертном зале хоровой капеллы и буквально покорил своим голосом избалованных талантами петербуржцев, где его назвали лучшим исполнителем русского романса. И Татьяна Мамедова где только не пела, и пианистка Елена Носорева кому и где только не аккомпанировала, а о заслуженном артисте России профессоре Уфимской академии искусств баянисте Владимире Суханове и говорить нечего. И фольклорный коллектив Башкирского государственного университета и Аксаковского фонда «Таусень» пел и в Болгарии и представлял Россию на престижном фольклорном фестивале в Ирландии. Словом, где они только не пели и не выступали, но никто из них не пел и не выступал в закрытом, вчера еще сверхсекретном городе перед людьми, так или иначе имеющими отношение к производству ядерного оружия, удерживающего планету в относительном равновесии. Да, артисты волновались, и была досада: очарованный исполнительным мастерством этих людей в Уфе на вечере «Тепло Аксаковского дома» ген. директор завода Михаил Иванович Похлебаев еще вчера говоривший мне по телефону, что непременно будет на концерте, что ради него отложил все свои поездки, рано утром был вынужден срочно выехать куда–то, кажется, в столь же закрытый город Снежинск, и сейчас пробивался обратно через пробки на известной федеральной трассе М–5. Специально по просьбе заводчан задержали начало концерта минут на пятнадцать: «Надо подождать, ему мы обязаны этим концертом, только с его приходом у нас стала такая насыщенная культурная жизнь». У трехгорцев особое отношение к Михаилу Ивановичу, как у Михаила Ивановича особое отношение к трехгорцам: он не намного моложе города, здесь родился и рос вместе с городом. Потом затянули специально антракт, но Михаил Иванович не успел даже к концу концерта, появился только на ужин. На ужине у меня чуть не выбили слезы слова главы администрации города С.В. Ольховской: «Если бы вы знали, как мы рады вам, приехавшим с Большой земли». У закрытых городов своя психология, не всегда понятная другим. Они часть России, но в то же время живут своим особым миром. Существует даже такая удивительная книга: «Антология поэзии закрытых городов России».

Утром я по привычке встал рано и решил пройтись по еще не совсем проснувшемуся городу. Поразила чистота не только городских улиц, но и лесопарковой зоны, нам в Уфе, хотя она, несомненно, один самых чистых городов России, о подобном приходится только мечтать. Строжайшая дисциплина на сверхопасном производстве приучила быть дисциплинированным и в обычной жизни. Меня не могло не поразить, как люди соблюдают правила уличного движения. Пешеход не пойдет через улицу на красный свет, если даже на улице нет ни одного автомобиля и ни одного пешехода, он будет стоять, пока не загорит зеленый свет. Автомобилист остановится задолго до пешеходной зебры, если на нее чуть шагнул пешеход. Из красивейшего лесопарка, который на самом деле был частью заботливо сохраненного при строительстве города девственного леса, я смотрел на напряженно гудящий внизу за рекой моего детства Юрюзанью, которую здесь можно перейти не замочив брюк, завод ядерного оружия. По сути, были видны только крыши его цехов. Не трудно было догадаться, что они подобны айсбергам, две трети которых находятся под водой. К Юрюзани спускалась знаменитая заводская лестница в 385 ступеней.

Улицы постепенно наполнялись людьми, автобусы один за другим спускались вниз к напряженно гудящему заводу. На улице нас то и дело останавливали и благодарили за вчерашний концерт. После завтрака нас, как обещали, повезли на завод. Разумеется, только в музей история завода. Предупредили, что фотокамеры можно включить только в самом музее.

Простенький стол из ДСП первого директора завода Константина Арсеньевича Володина, ушедшего на пенсию по возрасту в феврале 1963 года и сразу же уехавшего из города: построивший с нуля завод и город, он мог видеть на своем месте другого «хозяина», каким бы тот ни был, а Константин Арсеньевич был настоящим «хозяином», «делом». Старый медведь, освобождая место молодому, более сильному, умирать уходит из своих владений. Похоронен Константнн Арсеньевич в подмосковном Подольске. Сменил его генерал–лейтенант Л.Г.Петухов, Герой Социалистического Труда, лауреат Государственной премии, проработавший ген. директором, как и К.А.Арсеньев, 11лет. Первое время заводчан удивляла его не генеральская мягкость в противовес жесткости Володина, но было другое время, когда можно было немного расслабиться, к тому же мягкость совсем не исключает требовательность. Это был человек тоже по–своему удивительный. Что касается К.А.Володина, ежегодные лыжные соревнования его имени по–прежнему собирают почти весь город. Они положили начало ныне широко известному горнолыжному комплексу на горе Завьялиже.

Рядом с володинским столом - красная металлическая тумбочка вроде сейфа.

- Что это? - спросил я.

- Когда Володин зашел в только что начавший работать один из цехов, он обратил внимание на везде валяющийся инструмент.

- Для всех рабочих немедленно сварить инструментальные тумбочки под замок, чтобы не таскали инструмент друг у друга… А одну покрасьте в красный цвет.

- Зачем? – не понял начальник цеха.

- Для будущего музея.

- Неужели у нас будет музей?

- Обязательно будет! И она будет стоить в красном углу.

Так и случилось. Разумеется, сначала нас повели в зал Каслинского литья – несомненной гордости завода. Некоторые экспонаты уникальны своей единичностью, к сожалениию, авторов–мастеров уже нет в живых.

Ну и наконец – зал основной продукции. Уж очень он как-то будничо, совсем не грозно выглядит. Авиационные атомные бомбы разного калибра для разных носителей: для стратегических бомбардировщиков «Белый лебедь», для истребителей–бомбардировщиков Су–34. Боеголовки крылатых ракет, стратегических ракет подводного старта (в Трехгорном Государственный центр по стратегическим ракетам подводного старта, я не выдаю государственных секретов, все это теперь можно прочесть в интернете), за ними на стене атомная подводка серии «Гепард», которыми они вооружены, боеголовки артиллерийских гаубиц… Последние годы завод утилизирует устаревшее оружие, побывавшее в глубинах океанов, не раз пролетавшее над разными континентами. Это производство, наверное, сложнее и опаснее, чем производство новых бомб. Завод постепенно осваивает мирную продукцию: аппаратуру контроля и управления ядерных энергетических установок, аппаратуру контроля радиационной безопасности. Я уже говорил, что, наверное, глубоко символично что наряду с производством ядерного оружия завод освоил производство покрытия для церковных куполов: оксида титана – под медь, нитрит титана – под золото и собственно золотого. На заводе разрабатывается аппаратура для контроля за нефтепроводами и продуктопроводами с вертолета, медтехника. Ведь не секрет, что в город направлялись специалисты лучшие из лучших с других оборонных заводов, лучшие выпускники вузов и техникумов, в том числе педагогических, медицинских, самых разных специальностей. Да и сам город готовит специалистов, в нем филиал знаменитого МИФИ – Национальный исследовательский ядерный университет, Трехгорный технологический институт, филиалы ЮУрГУ и ЧелГУ .

После музея мы поехали в Центральную городскую библиотеку города, которая была одной из целей нашего приезда, сотрудники которой и общественность города выступили с инициативой присвоить библиотеке имя великого русского писателя нашего земляка Сергея Тимофеевича Аксакова, автора удивительных книг «Детские годы Багрова-внука» и «Семейная хроника» и всеми любимой замечательной сказки «Аленький цветочек», на которой воспитывается уже десятки поколений детей не только в России. Книги Сергея Тимофеевича Аксакова имеют особое, может, с виду незаметное, но постоянное и глубокое влияние на отечественную культуру. Прежде всего тем. что они закладывают основы детской души. Семья Аксаковых, крепкая семейными и национальными устоями, вошла в историю России как пример семейной гармонии, уважения младших к старшим. Несомненно, что это одна из лучших библиотек России. Видно, что город заботится о ней, в том числе тем, что осуществляет стопроцентную добавку к нищенским библиотечным окладам. Это не просто библиотека, а многопрофильный культурный детский центр, куда вместе с детьми приходят и взрослые, где ставят спектакли, снимают кинофильмы. Опыт которой востребован уже многими библиотеками страны и, несмотря на закрытость города, известен и за рубежом.

Мы уезжали в полдень – на том же автобусе с эмблемой мирного атома: огромным зелено–голубым–земным шаром, каким он виден из космоса, по бортам. Несмотря на занятость, проводить нас приехали генеральный директор Приборостроительного завода с супругой. И на КПП нас выпускали, точнее, провожали уже как своих: «Жалко, что не смогли побывать на вашем концерте. Служба. Приезжайте еще!»

Обязательно приедем! До свидания, закрытый город с открытой, даже распахнутой душой!