Уруков Валентин Алексеевич

Дата рождения 02.02.1935, Место рождения Россия, Иркутская область, Тулунский район, село Шерагул, Дата смерти 07.06.1978

Валентин Алексеевич Уруков (02.02.1935, с. Шерагул (по другим данным – д. Привольное) Нижне-Удинского района Иркутской обл. – 07.06.1978) был старшим из четверых сыновей в семье коренных сибиряков. Отец, Алексей Николаевич, – секретарь сельсовета, мать, Мария Степановна, – налоговый инспектор. В 1950 г. Уруковы переехали в с. Икей. Там, будучи учеником восьмого класса, Валентин поступил на работу в редакцию газеты «Икейский колхозник» в качестве корректора. С 1953 г. семья жила в Нижнеудинске, где В. Уруков окончил вечернюю школу. В 1954–1956 гг. учился в Хабаровской школе милиции, с 1956 г. был старшим следователем в г. Зима Иркутской обл., с октября 1961 г. – на той же должности в 3-м отделении милиции г. Братска. В 1964 г. уволился из органов МВД и работал в УССТР Братскгэсстроя. В 1967 г. уехал в родной Нижнеудинск, с геологическими партиями побывал в Саянах, Тофаларии, прошёл всю Иркутскую область. Стихи начал писать с четвёртого класса, активно публиковался. Первый сборник – «Глоток рассвета» – выпустил в 1970 г. Трагически погиб (утонул в реке Уда). В 2006 г. в Иркутске издана книга его стихов «Верую».

Книги В. Урукова: Глоток рассвета: стихи / Иркутск: Вост.–Сиб. кн. изд-во, 1970. — 35 с.: портр. — (Серия: «Бригада. Первая книга поэта»), Верую: стихи / Иркутск: Облмашинформ, 2006. — 256 с.

* * *

Замечательный поэт, эссеист, издатель из города Братска Владимир Монахов прислал мне подборку стихов иркутского поэта Валентина Урукова, которому в феврале исполнилось бы 90 лет. Я думаю, что для многих читателей, также как и для меня, это имя станет настоящим открытием. Удивительные чистые, пронзительные стихи поэта поколения, чьё детство пришлось на годы Великой Отечественной войны. Такие стихи могут украсить любую поэтическую антологию двадцатого века. Воистину богата талантами Россия, жаль только, что мы порою с опозданием узнаём о них.

Ген. Красников

 

Валентин УРУКОВ (1935-1977) — 2 февраля поэту 90 лет

В июне 1999, в год 200-летия А. С. Пушкина, председатель Братского Пушкинского общества С. А. Саунин, вручая брату поэта Евгению Урукову награды, адресованные Валентину, сказал: «Валентин Алексеевич Уруков был человеком всесторонне одаренным. Однако по ряду причин и из-за безвременной гибели его творческая судьба не состоялась. Но его литературное наследие может быть востребовано временем». Это время давно настало.
Владимир Монахов

Сороковые

Не по рассказам вас я знаю,
Как житель города иной, –
Брусника, ягода лесная,
И запах сосен смоляной.

И над озёрами туманы,
И комариный звон в ночи,
И бор, в котором рано-рано
Весной токуют косачи.

Там за околицею волки
Зимою выли на луну.
Но одностволки и двустволки
Изъяты были в ту войну.

Видала крайняя избёнка
Да равнодушная луна,
Как волки съели жеребёнка,
Отбив его от табуна.

Я помню, как недетской злостью
В ребячьем сердце кровь кипит,
Когда глядишь на эти кости
Среди разбросанных копыт.

В глухих болотах обитая
На деревенскую беду,
Гуляла вольно волчья стая
В том сорок… памятном году.

И шёл крестьянский харч на убыль,
Как ветер сквозь худой плетень,
И ничего не стоил рубль,
Как и колхозный трудодень.

Росли железные мозоли
На нежной девичьей руке,
В рубашках больше было соли,
Чем в потребиловском ларьке.

По колоскам сбирать пшеницу
Пришлось девчатам по весне.
И предлагали им жениться
Ребята разве что… во сне.

И проходил по сердцу шваброй
Тот неумолчный бабий крик,
Когда бумажку «смертью храбрых...»
Вносил в избу почтарь-старик.

А почтальона звали Титом.
И, откровенно говоря,
Вся ребятня была сердита
В тот год на деда-почтаря.

Он, к нашим каверзам готовый,
Нёс молчаливо тяжкий крест.
Кричали матери и вдовы,
Невесты плакали окрест…

Ах, сорок пятый, сорок пятый!
И ты в душе оставил след.
Нужда вручала нам лопаты,
Нам, ребятишкам в десять лет.

Что ж больше – отдано иль взято?
Крутой прослеживая путь,
Твержу себе: в семидесятых
Сороковые не забудь!

Сестра

Когда свинец атаки взбесится,
Я поднимаюсь и бегу.
С крестом и красным полумесяцем
Мелькает сумка на боку.

А по берёзам пули щёлкают,
А впереди – разрывов мгла,
Где под огнём за ближней ёлкою
В снегу пехота залегла.

Бегу рывком, бегу без роздыха,
Не укрываясь от огня.
И не хватает сердцу воздуха,
И тают силы у меня.

В глазах колышется пожарище.
И полушубок мне велик.
Но кровь упавшего товарища
Остановиться не велит.

Ещё не скоро воспалённые
Мне губы снег запорошит.
Держитесь, парни батальонные, –
Сестра на помощь к вам спешит…

Дам командиру отделения
Из фляги горло промочить.
А треугольник с поздравлением
Я не успею получить.

…Звенит капель – весны предвестница,
И тает в поле зимний след.
Встречай свой день, моя ровесница, –
Девчонка в восемнадцать лет.

Как подобает юной женщине,
Ты платье лучшее надень.
А я убита на Смоленщине
В Международный женский день.

Но если вновь атака взбесится –
Ты знай: я рядом побегу.
С крестом и красным полумесяцем
Запляшет сумка на боку.

Память

На божничке, где икона
Встала накосо, врасшат,
Вместе с письмами погоны
С сорок третьего лежат.

А в сторонке от иконы,
На простенке меж окон –
Сам хозяин их законный
В гимнастёрке без погон.

Чуб навыпуск, бровь в изломе,
Синева в глазах густа.
На матерчатом шеломе
Пятипалая звезда.

В озорных глазах и добрых,
Напоённых синевой,
Отразился сам фотограф
У землянки фронтовой.

Мы нигде его не встретим –
Мужа, брата и отца.
Он остался в сорок третьем
По-над берегом Донца.

Он остался, распластался,
Не прикрыв усталых глаз,
И навек таким остался,
Как на карточке у нас.

Пусть живём не в ту эпоху,
Я икону не сниму –
Бабка молится не Богу.
А солдату своему.

Военным летом

Июль медовый был на склоне
В тумане, на исходе дня,
Паслись невидимые кони,
Далёким боталом звеня.

Подол ракиты узколистой
Купала тёплая река,
И полон был печали чистой
Вечерний посвист кулика.

Тучнели росы и густели,
Трава от них белым-бела.
Скрипели где-то коростели,
И фыркали перепела.

Рыбачить было мне отрадно!
Потом среди родных полей,
Не торопясь, идти обратно
Со свяслом пёстрых пескарей.

Идти босым, русоголовым,
Девятилетним мужичком
С самостоятельным уловом
Шагать уверенным шажком.

Шагать и слышать в сердце трепет,
Что, может, девочка одна
Пускай на улице не встретит,
Так хоть посмотрит из окна.

Иду к избушке на горушке,
К родному крову моему,
И удивляюсь, что старушки
Вперёд меня спешат к нему.

И сразу – горем незнакомым
Крик из распахнутых дверей,
И встали слёзы в горле комом,
И уронил я пескарей…

Неужто что на фронте с папкой?
А может, с дядькой что с моим?
Обнявшись, плачут мамка с бабкой,
И ничего не нужно им.

Стою потерянно в сторонке,
А в этом плаче, в полумгле
Белеет листик похоронки
Перед родными на столе.

Былое

Обочь просёлочного тракта
У полувысохших берёз
Людьми забытый старый трактор
Тяжёлой глыбой в землю врос.

За пашней, вздыбленной бугристо,
Сияет золотом стерня,
А дядю Тиму – тракториста
Снесла на кладбище родня.

И председатель тётя Даша
Сказала у могилы речь:
– Был Тимофей – надёжа наша,
Да не сумели уберечь.

Вот уж беда! На фронте кабы,
Как мой иль, Аграфена, твой…
Кто ж нам пахать-то станет, бабы?
Самим придётся – вой, не вой.

И бабы, серые от горя,
К своей нужде пошли домой.
А полоса на косогоре
Чернела траурной каймой.

А у просёлочного тракта,
Где лист берёзовый слинял,
Военных лет трудяга-трактор
Как скорбный памятник стоял.

И от деревни было видно
Его за целую версту.
И было мне до слёз обидно,
Что так я медленно расту.

Зима

Стремглав с горы несутся сани,
И вместе с ними с высоты —
Мальчишки с ясными глазами,
Как смех, легки, как снег чисты.

Не в силах передать свой стих,
С какой любовью мир огромный
Со всех сторон глядит на них...
Летите! Гомон ваш веселый
В сверканьи искр снеговых
Пусть слышат города и сёла —
Вы жизнь, вы будущее их!

Летите, ветер в грудь вбирая
И щеки обжигая им,
Ничьей судьбы не повторяя
Равны ровесникам своим.

Вам, может быть, в порыве этом
Впервые вдруг дано понять
Всю радость скорости и света,
Все счастье — время обгонять.

Ребят с веселыми глазами
Ласкает русская зима...
Несутся сани, мчатся сани,
Как жизнь, как молодость сама!

«Тайга»

I
Трубит изюбр под шелест листопада,
С огнем рябин сливается заря.
Недвижная таежная прохлада
Напоена дыханьем октября.

Хруст ветки в тишине подкараулив
Иль запах уловив издалека,
Стремглав в чашу уносится косуля —
Так грациозно, сказочно легка!

Вдруг свистнет рябчик и умолкнет снова.
Другой ему откликнется рядком.
А дятел бьет в сухой сучок сосновый
Своим неустающим молотком.

Остановлюсь. Сниму с плеча двустволку
И, отряхнув хвою с воротника,
Вот здесь присяду слушать втихомолку
Неясный, тихий говор родника…

II
— Ну, кажется, и дождик перестал, —
Ты хлопнул по карману по привычке —
И вот уже сырая береста
Трещит в огне зажженной спички.

Пополз проворной струйкою дымок,
Обвив собой консервные жестянки…
Я бы еще сто раз в пути промок,
Чтоб у костра опять сушить портянки,

Чтоб, сняв двустволку с занемевших плеч,
Пить, обжигаясь, чай с сухою коркой,
Чтоб веток настелить, на них прилечь
И затянуться крепкою махоркой.

Чтоб вновь идти неведомо куда,
По уткам влет стреляя торопливо,
И видеть, как вечерняя звезда
Дрожит на дне амурского залива.

Пусть люди в отпуск уезжают в Крым
Или живут сокровищами Сочи,
Но нам с тобою сладок горький дым
И аромат дальневосточной ночи,

И этой речки золотая мель,
Живой родник своей струею чистой,
Веселый клен и пасмурная ель,
Кудлатый кедр и дуб широколистый,

Оленя осторожные шаги
И ровный шум ночного водопада —
Все, чем полна романтика тайги, —
Вот наш курорт, и лучшего не надо!

«Надо ж было»

Я о городе тоскую,
Словно тополь о весне…
Вот девчонку городскую
Целовал опять во сне.

Говорил довольно глупо,
Что вовек не надоест
Провожать ее из клуба,
Заходить в ее подъезд.

И чего – не знаю – ради,
Растерявшийся чуток,
Трогал шелковые пряди
И голубенький платок.

Распахнувшуюся дошку
Вновь запахивал на ней
И горячую ладошку
Пожимал еще сильней.

Гладил гладкие перила,
Самого себя виня, –
Дверь девчонка затворила
Перед носом у меня.

Ах ты, девочка-невеста,
Повстречайся мне опять
У четвертого подъезда,
У квартиры сорок пять.

Я б остался в общежитье,
Я б подался на завод,
Только как мне быть, скажите,
Если отчий край зовет.

Если парень из тайги я,
И через четыре дня
Властно станет ностальгия
Звать на родину меня.

Тротуары станут узки,
Станут площади тесны.
Надо ж было здесь, в Иркутске,
Встретить луч своей весны!

За годы долгие разлук …


Речушка Ут,
Речушка Ут…
Осенней стылой ранью
Не листья желтые плывут –
Мои воспоминанья.
Под вербой, сидя на бревне,
Я в них спешу вглядеться.
Как будто здесь
Сейчас при мне
Мое проходит детство.
Как будто вот сейчас росой
Обваривая ноги,
Я напрямик бегу босой
Без тропки и дороги.
И на кочке верчусь юлой
Над травянистым лугом –
Индеец с тонкою стрелой
И самодельным луком.
Стремительные виражи!
Пронзительные крики!
Над головой моей стрижи,
Как облако кострики.
Вон,
Разжигая в сердце страсть,
Несутся бестолково.
Ну как бы мне стрелой
Попасть
Хоть в одного такого!...
И в суетящуюся мглу –
На милость не надейся! –
Вонзает тонкую стрелу
Военный лук индейца.
И я за ней слежу, дрожа,
Надеясь на удачу.
Но… ни стрелы и ни стрижа,
Смотрю и чуть не плачу.
… Речушка Ут,
Ты мне скажи,
Куда успели деться
Неуязвимые стрижи
Из голубого детства?
За годы долгие разлук
Я отомщен отныне:
Срубили бор,
Вспахали луг,
Деревни нет в помине.

***
Дожди своё отморосили.
Упал с берёз последний лист.
И снег,
Покрывший пол-России,
Как сон ребёнка,
Тих и чист.

Черны уснувшие деревья.
На окнах –
Инея слюда.
И ни следа во всей деревне,
И за деревней ни следа.

Пусть мне простится, что нарушу
Дороги белую межу.
Пройдусь.
Прокуренную душу
Глотком рассвета освежу.

Не получилось и не надо,
Они ещё придут – стихи…
Вот и за низенькой оградой
Поля безлюдны и тихи.

Допрос (из стихов о милиции)

Как змея, изворотлив
и гибок –
Не приколешь такого в упор.
Битый час без малейших ошибок
Врёт рассчитанно старый вор.

Предусмотрены все детали:
Был во столько-то там и там,
И что сроду его не видали
И поблизости к тем местам…

Если нужно, глаза слезятся
И – казанская сирота.
За какое же место взяться,
Где ж его больная пята?..

А за окнами — поздний вечер
Смотрит взглядом
прожекторов,
Как под соснами стелет ветер
Белый-белый октябрьский покров.

Побродить бы по эстакаде,
Влиться в ритм
несмолкающий ГЭС.
Встретить девушку,
и во взгляде
Столько новых открыть
чудес!

Чтобы вновь, несмотря на ветер,
К морю выбежать,
взяв весло.
…Но сидит предо мной
в кабинете
Человек, приносящий зло.

Не даётся легко и просто
Жизнь очистить от шелухи.
…Я пишу протокол допроса,
А ведь мог бы писать –
Стихи.

Наш канал
на
Дзен

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"

Комментариев:

Вернуться на главную