В грозовом 1812 году родился самый мирный русский писатель. Да, да, Иван Гончаров.

В Симбирске.  В июне.

Написал три романа – каждый на «Об», дышащую океаном книгу путевых заметок «Фрегат «Паллада», блестящие очерки и литературно-критические статьи. Немного по той поре. Совсем немного. Но путь от Грачей до Малиновки был долог.

Дальше пространства, может быть. Дольше времени.

Прежде чем выйти вместе с читателями на Винновский обрыв в стародавнем волжском городе, прежде, чем предостеречь нас от отчаянных исторических шагов, предостеречь надолго вперёд, внятно и громко, Гончаров успел приостановиться, оглядеться. Прислушаться к себе. И вдохнуть полной грудью прогретого солнцем воздуха благословенной Обломовки.

Девиз обломовцев – сегодня, как вчера, а завтра, как сегодня – чем не чудо? Недостижимое, конечно…

Обломов, Обломов… Сколько книг прочитал о нём, сколько сам всего понапридумывал… А всё так и не понял до конца – да и понять ли, вместить ли сердцем – о чём этот удивительный роман?

На солярном пятачке илюшиного сна-детства уместилась Вселенная. Здесь и крыльцо ветхого дома Обломовых, качающееся, как колыбель. Здесь и материнская молитва. И пирог – о, пирог с цыплятами и грибами, настоящий, обломовский! И полынь – как без неё-то у нас? И сирень, сирень… Точно бы рука женщины-сирени, божественной Ольги, незримо коснулась тихого пейзажа… «Casta diva...» – поёт Ольга Ильинская. Пречистая Дева…

В эти бессонные июньские ночи загадка Обломова постоянно предо мной. И тайна обломовщины – как ни странно.

А уж какая тайна? Какая там загадка-то? Ну да, маленький лентяй, такой доморощенный лишний человек, отгораживающийся коконом халата от щипков жизни. Склочничал с Захаром, увязал в смолистом (Сосновка!) времени-пространстве своего сна, потом, через Штольца, познакомился с Ольгой Ильинской, вернее, с её вдохновенным пением… Потом остыл. И встретил Агафью Пшеницыну, Милитрису Кирбитьевну, владычицу молочных рек и кисельных берегов. Пожил счастливо, светло, по-своему. Потом стал вновь много спать и видеть сны. Потом умер.

Как сказал бы, верно, сам Илья Ильич: «Всё так, но где же поэзия?»

Ну что ж, давайте поищем. Понову подойдём к обломовскому пирогу, или к обломовской орбите – кому как больше нравится. А подойдя, удивимся.

Знаете, в Обломовке за пять лет не умер никто, люди доживают там даже не до седых, а до зелёных волос, матери выхаживают там «розовых купидонов». И именно так – не в прошедшем времени, а в настоящем. Потому что бессмертна она, Обломовка. Потому что обломовщина оказывается сильнее времени, упорнее исторического прогресса. 

Обломовщина вообще против насилия над человеческой и национальной природой, она учит избегать всяческих оврагов и обрывов. Она охраняет наш духовный мир от обрушения, не даёт обесцениться до конца тому, что в нас – «дороже золота». Однако главное в том, что обломовщина даёт нам время. То, чего нам не хватает, как воздуха, то, что утекает у нас меж пальцев, как солнечные лучи в закатный час. Время. Только одно оно по-настоящему значимо.

Парадокс в том, что обломовщина замедляет время, отпущенное нам на свете. Но не чтобы мы ленились, а чтобы могли больше успеть.

А и правда – давайте-ка приостановимся на пару световых обломовских лет, оглядимся, отдышимся! Приостановиться – не значит прекратить движение. Приостанавливаются – перед прыжком.

Или… перед возвращением.  

Обломовщину можно сравнить с великим магнитом, а можно с вечным двигателем, который противен всему хаотическому и нацелен на «выделку покоя». Этакий перпетуум-мобиле, о котором говорят каждый день, что он вот-вот остановится, а он всё работает и работает – веками, тысячелетиями. И крыльцо с колыбелью, значит, качаются – веками, тысячелетиями. Ведь не от Ивана Гончарова, внука Ивана, правнука Ивана, назвавшего её свету, ведёт начало обломовщина, а от Иванушки, поймавшего свет «небывалой в природе» птицы ещё в былинно-сказочные, доисторические времена. От Иванушки да от Ильи Муромца, как Лощиц верно заметил. Обломовщину извне не одолеть, и всё ж она беззащитна перед нами самими, перед жизнью, где нет места поэзии. Перед иванами, не помнящими родства. Перед ильями, не знающими, что они муромцы.

Но сила обломовщины, скажу внятно и определённо, не в насилии. Обломовщина и насилие несовместны! Обломовщина сильна добром и светом. Хоть лучистой берёзовой талью, хоть озорными бликами смеющейся речки. Зеркалами симбирских заливных озёр, куда хаживал на рыбалку Иван Александрович. Сильна детским, то есть самым мудрым, миропониманием.

Не в лаптях призывает ходить обломовщина, не квас деревянными ковшами пить, не на чудо одно уповать, ничего не делая и сидя сиднем, лежа мешком, колодой и т. д. Нет! Обломовщина даёт современному человеку возможность в техногенном, информационном, мгновенно меняющемся мире оставаться «поэтом в жизни». Не потребителем жизни, а поэтом в ней.

Едва ли не спасительную возможность!

А поэт, он всегда вольный, свободный. Обломов – это человек, которому невозможно ничего приказать. Приказывай-не приказывай, а всё равно – не выполнит. «Обязательно сделаю! – скажет, зевая. – На Святой, а лучше – в следующем году…»  Обломовщина не признаёт императивов, она их просто не замечает. Её невозможно реформировать – вот в чём счастье-то! –  обломовщину. При всей своей герметичной консервативности – вот в чём шутка-то! – обломовщина открыта для каждого.

Не потребитель Обломов, это уж точно. Да и что потребляет Илья Ильич, особенно в первой части романа, когда «доходцу» из деревни плут-староста присылает «яко тыщи две помене». Не шикует. Обходится малым. И, заметьте, ни секунды не страдает от небогатства своего. Да, фигура Обломова противоположна классическому образу потребителя, которому чем дальше, тем больше нужно. Нет-нет, Илья Ильич замахивается в мечтах широко, и при этом потребляет именно их, мечты, мысли, надежды, сомнения, сны.

Если он и потребитель, то потребитель снов! То есть духовного, а не материального. И главная сила, производящая в душе Ильи Ильича светлые грёзы, – обломовщина. Именно эта сила даёт Илье Ильичу генетическое понимание того, что поэзия в жизни первична.

Жар-птица-сказка, о которой мечтал в детстве Илюшенька, жар-слово наших русских сказов и песен, молочные реки и кисельные берега, и облачко в синем небе, и ветерок в окне, и берёзовая роща – всё это заложено в проекте обломовщины генетически, как заложен в нём и план возвращения. Такого возвращения, когда человек не сходя с места, вдруг, становится другим, осознаёт, прозревает что-то самое главное.

 «Да ты поэт, Илья!» – восклицает Штольц. А Илья Ильич отвечает: «Да, поэт в жизни. Потому что жизнь есть поэзия». Когда-то обломовщина и была, может быть, синонимом лени. Но сегодня она – знак рода и дома. Незримого дома, неуступчивой крепости нашей. Символ мира, тавро пути, который осилит лишь к себе самому идущий.

Обломовщина – это и есть поэзия действительности, о которой говорил ещё Белинский относительно Пушкина...

Вот откуда и голубиная душа, и берёзовая роща, и память сердечная. Вот откуда слёзы, когда снится Обломову давно умершая мать. Вот откуда мужество защитить честь любимого человека (пощёчина Тарантьеву). Вот откуда широта сердца Ильи Ильича, когда он становится отцом и не разделяет детей на «своих» и «чужих». Вот откуда внимание Божественной музыке. Вот откуда уменьшенный земной шар в его руке. Вот откуда отсвет, бросаемый солнцем Обломова на Пшеницыну. Вот отчего Захар говорит, сокрушаясь об умершем барине: «На радость людям жил». Вот почему возникает имя Пушкина на излёте романа. Вот почему высвечиваются вопросы в «Обломове», на которые мы не можем ответить умом, но можем откликнуться сердцем.

И откликаясь, ещё раз подивимся: Обломов совершенно исключительный герой нашей словесности. Те же Онегин, Печорин – разрушали мир вокруг себя, причастными к смертям человеческим были – а это скверно! Штольц (умница-Штольц, так проницательно сравнивший душу Обломова с берёзовой рощей) хочет изменить мир во что бы то ни стало. Обломов хочет мир сохранить. Во что бы то ни стало.

Сохранение мира-уклада и человека в мире («Человека, человека давайте мне!.. любите его…») – вот ещё одна подспудная задача обломовщины, взваленная на плечи Ильи Ильича. Непосильная для него, само собой.

А для нас?

За этой задачей, как за Обломовским хребтом, виднеются-горбятся ещё вопросы – один другого острее. Когда же мы сможем быть уверенными в завтрашнем дне? когда искусства и ремёсла станут в первый ряд нашей действительности? когда мы перестанем видеть в окружающей нас благодати земной и небесной лишь унылый ресурс? когда человеческая жизнь станет для нас единственным, главным мерилом?

Чем мучиться, отвечая, может быть – просто взять и заснуть? И отгородиться от неимоверно безжалостных трагедий истории одеялом? Ну, тоже выход. Только ведь мы теперь и во сне не найдём покоя…

…210 лет назад родился автор «Обломова». Писатель, цензор, путешественник, просветитель, гуманист. Из художников слова наших первым решился на путешествие кругом света, да ещё на военном фрегате, «тихий», «домашний» Иван Гончаров. И взял с собой, в дальнее странничество, ещё не до конца сотканного из света (и солнечной пыли!) Илью Ильича Обломова.

Толику родины. Частичку России.

Россия… Сколько в этом великом слове сошлось дорог, радостей и горестей, сколько слёз съединилось в бурные реки, сколько неодолимый вопросов поднялось, сколько ветров! Не знаю, не понимаю, почему так выходит, но Россия и Обломов (читай, обломовщина) родственны. Обломовщина – она ведь домашнее прозвище России. Мы – вон куда хвачу, перефразируя Обломова в его споре с писателем-подёнщиком Пенкиным! – не отвечаем идеалу обломовщины. И мы, что уж скрывать? – последний крах надежд на «золотую рамку жизни», на устойчивое её равновесие. Выделка покоя, чтимая благородным Обломовым, не для нас и не о нас. Какое уж там «завтра как сегодня», если потрясения становятся нормой, если край обрыва и само заобрывье – уже никого, в сущности, не пугают, уже вполне понятны и привычны…

И всё же есть одно. Сказать об этом нужно, очень нужно. Чем дальше и чем неогляднее примемся мы двигаться вперёд и чем невозвратнее ляжет наш путь, тем дороже начнём ценить мы – наступит время, «лучше поздно, чем никогда»! – подвиг негромкого бытия, поймём, наконец, что повседневность с огоньками герани на окошках – это и есть высшее целеполагание, что просто жить-быть изо дня в день самым обыкновенным вменяемым (всяк со своими причудами, не без того) человеком, строя дом и создавая семью, произнося, даже пускай и мысленно, слово добра, что-то, пусть и невеликое, созидая, что-то сотворяя, сотворчествуя по-своему гармонии Божьего мира, – это и есть, может быть, главный подвиг.

А поняв, спросим: как же вновь обрести тебя, благословенный уголок? Как достичь обетованного кисельного бережочка? какой дорогой к тебе вернуться, чудак-человек Обломов?

…Где ты теперь, золотая сказка Обломовки?

Вверх

Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев: